***
Чрезвычайно взвинченная Инид стояла у Флюгера вместе с Аяксом, цепляясь за его руку, будто утопающий за соломинку. Уэнсдей издалека слышала, как её подруга инструктирует парня, очевидно, уже в который раз только за сегодняшнее утро. — Уэнсдей! — Инид бросилась навстречу, едва заметив её появление. — Ты почти опоздала! Инид схватила Уэнсдей за руку и потащила за собой в сторону кофейни, даже не прокомментировав, что она шла под холодной моросью без зонта. Уэнсдей не стала противиться прикосновениям подруги, понимая, что Инид делала это неосознанно. Аякс отрывисто мотнул головой в знак приветствия. Он тоже явно нервничал, но на фоне Инид это было практически незаметно. — Наверное, мы можем зайти внутрь и занять столик? — тараторила Инид, поглядывая в телефон, чтобы проверить время. — Это же будет нормально, если мы не дождёмся их на улице? Тем более идёт дождь. — В конце концов, это твои родители, — пробормотал Аякс, ободряюще сжимая её плечо. — Тебе лучше знать, что они сочтут нормальным, а что нет. — Да, ты прав. Конечно, — Инид потрясла головой и дёрнула носом. — Мне нужно выпить кофе. И мы можем заранее заказать напитки для них, да? Чтобы не пришлось ждать. На взгляд Уэнсдей, Инид скорее нужен был какой-нибудь успокаивающий отвар вроде тех, что варила Мортиша, а не бодрящий кофеин. Они заняли столик у окна. Уэнсдей взяла себе стул, чтобы не тесниться ни с кем на диване. Пока они ждали заказ, Инид постоянно крутилась, поправляла одежду и беспрестанно лязгала когтями, выдвижение которых она сейчас, кажется, совсем не могла контролировать. И зачем Инид потащила её с собой? Сейчас самой Уэнсдей её присутствие казалось крайне неуместным. Колокольчик над входной дверью тоненько звякнул, сливаясь со скрежещущим звуком снова удлинившихся ногтей Инид. Аякс неловко вскочил на ноги, изображая джентльмена, а Инид стала бледной, как молоко. Мистер и миссис Синклер подошли к их столику, и Аякс вежливо пожал руку отцу Инид. Когда они заняли свои места, Уэнсдей увидела, что миссис Синклер ошарашено смотрит на парня, сидящего напротив неё, расширившимися от удивления глазами. — Мам, пап, познакомьтесь! — нервничая, Инид частила и жестикулировала ещё больше обычного. — Это Уэнсдей, моя соседка по комнате и лучшая подруга. А это Аякс, я вам о нём много… — Он?.. — миссис Синклер испуганно охнула, перебивая дочь. — Он мой парень! — поспешно воскликнула Инид с преувеличенным восторгом. Её улыбка была такой широкой, будто она собиралась продемонстрировать окружающим все свои зубы до единого. По виду мистера Синклера нельзя было сказать ничего определенного о том, как он относится к выбору своей дочери. Кажется, он и так был не слишком эмоционален, но, ко всему прочему, половину его лица скрывала борода. Зато миссис Синклер была явно в шоке. — Я не о том, Инид, — сказала она громким шёпотом, будто Аякс не был способен расслышать её слов. — Он же горгона. Это было почти невозможно, но улыбка Инид стала ещё шире, и теперь казалось, что мышцы её лица свело болезненной судорогой. — Да, и мы… — начала она в попытке спасти абсолютно провальную беседу, но мать снова её перебила. — Боже милостивый, Инид! Это же настоящий кошмар! Ногти Инид снова громко лязгнули, и она неловко хихикнула. — Уэнсдей очень хотела познакомиться с вами! — она перевела взгляд на подругу и заискивающе улыбнулась. — Правда, Уэнсдей? Кажется, Инид была на грани помешательства. — Определенно, — подтвердила Уэнсдей с каменным выражением лица. — Обожаю знакомиться с новыми людьми. Мать Инид протянула руку и похлопала Уэнсдей по тыльной стороне ладони. Уэнсдей задержала дыхание, стараясь не отшатнуться. — Очень приятно наконец-то познакомиться с тобой, милая, — сахарно улыбнулась миссис Синклер. — Инид рассказывала, какая ты замечательная подруга, — она перевела взгляд на дочь, и выражение её лица тут же скисло. — А вот о своём парне она, как оказалось, кое-что утаила. Уэнсдей посмотрела на Аякса. Он сидел с неестественно прямой спиной, а его расширившиеся глаза бегали от Инид к её матери. — Я рассказала главное! — слабо возразила Инид. — Неужели тебе неважно, что я счастлива? — Счастье, доченька, — это семья. А ты только подумай о том, какие у вас будут дети! — на лице миссис Синклер читался неописуемый ужас. — Кажется, кто-то плохо учил анатомию, мама, — пропела Инид и нервно хихикнула, всё ещё пытаясь свести её претензии в шутку. — Дети будут либо оборотнями, либо горгонами. Уэнсдей казалось, что у Аякса сейчас от смущения порозовеют даже кончики пальцев. По крайней мере, щеки у него просто пылали. Интересно, а змеи на его голове тоже краснеют? — Вот именно, Инид, — лицо миссис Синклер скривилось почти также сильно, как обычно у её дочери, когда она испытывала отвращение. — Они ведь даже не смогут войти в стаю! А после того что случилось с Тедди… — она понизила голос до едва слышного шёпота. — Нам разрешили увидеться лишь раз, и он явно не в себе. Неужели ты не могла сжалиться над своей бедной матерью после всего, что пережила наша семья? Официант на минуту прервал их перепалку, принеся заказ. Мать Инид всё время, пока парнишка расставлял на столе чашки, сверлила дочь грозным взглядом. Едва официант отошёл от их столика, миссис Синклер принялась угрожающе шипеть. — О чём ты вообще думаешь? — вопрошала она. — Миссис Синклер, я понимаю ваши чувства, но я действительно забочусь о вашей дочери, — наконец встрял Аякс. Мать Инид смерила его презрительным взглядом, но даже не потрудилась ответить. Она снова повернулась к дочери. — Я воспитывала тебя добропорядочной волчицей, будущей матерью семейства! Это немыслимо! Сначала ты практически до семнадцатилетия не могла обратиться, а теперь это! Просто сплошное разочарование! Не думаешь ни о ком, кроме себя! Ни об отце, ни о матери, ни о братьях! Без Тедди наша семья и так практически осиротела, а теперь ещё и ты собираешься предать стаю? Губы Инид задрожали. Она резко встала из-за стола и бросилась прочь из Флюгера, не сказав матери ни слова в ответ. Аякс тут же подскочил с места со встревоженным лицом. Он дёрнулся за своей девушкой, но остановился, пошарил в карманах и бросил на стол смятую двадцатку. А потом Аякс вдруг повернулся к миссис Синклер. — Даже то, что вы её мать, не даёт вам права так с ней разговаривать! — заявил он и побежал догонять Инид. Уэнсдей поднялась на ноги. — Полностью солидарна с Аяксом, — холодно сказала она. — Приятно было познакомиться с вами, миссис Синклер. Вы действительно очень милы. Мистер Синклер усмехнулся в бороду.***
Уэнсдей с головой погрузилась в расследование. Ксавье по-прежнему не вылезал из мастерской. Винсент Торп пока не прекратил финансирование обучения сына, но Ксавье не желал остаться с неоплаченными чеками без денег на руках. Она ещё не рассказала ему о поездке к Тайлеру, которая должна была состояться совсем скоро. Но Уэнсдей была обязана предупредить его — в конце концов, она обещала. Во вторник вечером Ксавье снова стоял у мольберта, а Уэнсдей у расследовательской доски, рассматривая фотографии с трупами. К её удивлению, в отличие от Инид Ксавье реагировал на это зрелище довольно спокойно. Он лишь пожал плечами и сказал, что видел в своих снах вещи и похуже. Очевидно, Уэнсдей недооценивала крепкость его психики. Хотя, учитывая, что когда-то ребёнком он спрятался в гробу с настоящим трупом… Она могла бы догадаться и раньше. Уэнсдей посмотрела на сирен из видений Ксавье, нарисованных его руками. Возможно, одна из них была именно той, что заметала следы своего пребывания в Джерико. Что она делала в городе, прежде чем стереть память всем, кто с ней контактировал? Сначала Уэнсдей думала, что подругу Саманты тоже убили, но теперь она скорее склонялась к варианту, что эта девушка была соучастницей преступлений. Наверняка Саманту просто использовали, чтобы поближе подобраться к мэру. В эту стройную логику не вписывался лишь ожог на её руке. Но, может, химические эксперименты были просто её хобби? Как у Пагсли. Саманта же вроде училась на медика и вполне вероятно любила опыты с опасными реактивами. Впрочем, почему Саманту в итоге убили, тоже было не совсем ясно. Уэнсдей поправила новые вырезки из газет, прикреплённые к доске. В последнее полнолуние в соседних штатах произошло ещё несколько нападений оборотней. Одно из них закончилось смертельным исходом. В прессе по этому поводу вышло множество материалов о необходимости большего контроля над изгоями. Сплетник издал статью на целых шесть страниц с комментариями нескольких заседающих в Конгрессе политиков, в которой обсуждали ужесточение законодательства. У Уэнсдей было великое множество вопросов, теорий и предположений. К сожалению, ни ответов, ни подсказок для разгадки преступлений у неё не было. Уэнсдей вздохнула и повернулась к Ксавье. Он был полностью погружён в работу. Его волосы сегодня были забраны лишь наполовину. На переносице залегли две глубокие параллельные морщинки, которые всегда появлялись, когда Ксавье был на чём-то сосредоточен. Уэнсдей замерла, не решаясь начать разговор. Она не хотела делать ему больно. Хоть Ксавье явно догадывался, что рано или поздно она отправится за показаниями Тайлера… Уэнсдей была уверена: Ксавье надеялся, что она сможет каким-то образом обойтись без этого. Он почувствовал её пристальный взгляд и оторвался от холста. Его лицо тут же смягчилось, как всегда, когда он смотрел на неё. — Кажется, ты хочешь мне что-то сказать, — проницательно сказал Ксавье, откладывая в сторону палитру и кисть. Уэнсдей смотрела, как он вытирал пальцы от краски, а потом подошёл поближе, улыбаясь ей мягкой, почти неуловимой улыбкой. — Я зашла в тупик, — она повернулась назад к схеме преступлений. Она протянула руку к вырезанной из газеты фотографии Тедди, которая была приколота в углу рядом со снимками других оборотней, попавших в такую же ситуацию, как брат её подруги. — Тедди заперли на три месяца и не факт, что отпустят после. Тесты, что провели с ним в это полнолуние, показали не самые лучшие результаты. Ксавье подошёл к Уэнсдей и обхватил сзади руками поперёк туловища, привлекая её к себе. — Ты хочешь помочь подруге, — прошептал он, целуя её в макушку. — Я понимаю. Уэнсдей запрокинула голову, чтобы видеть его лицо. Ксавье всё ещё улыбался, но теперь его улыбка была немного грустной. — Не только, — пояснила она. — Мы уже обсуждали это. Кажется, это касается всех изгоев. Эти люди могут испортить жизнь всем, кого мы знаем. Нашим близким. Мне и тебе. Ксавье качнул головой и прищурился. — Ты собираешься поехать к Тайлеру, — сказал он. Это был не вопрос, а утверждение. Уэнсдей ожидала увидеть обиду, но лицо Ксавье выражало лишь понимание и принятие. — Я знал, что так и будет, — прошептал он, наклоняясь и целуя её куда-то в висок. — У меня было время смириться с этим. Уэнсдей закрыла глаза, облегчённо вздыхая и прижимаясь к Ксавье плотнее и ближе.***
Ксавье хотел закончить какую-то картину, поэтому Уэнсдей возвращалась из его студии в одиночестве. Когда она пересекала Квадратный двор, то увидела, как Бьянка скользнула в коридор к статуе Эдгара По. Это были идеальные момент и место для разговора. Уэнсдей прокралась за Бьянкой в библиотеку Белладонны. Здесь было тихо, словно в склепе. Кажется, сборы их маленького тайного общества в этом году стали совсем редкими. Бьянка сидела на полу в дальнем углу рядом со стеллажами, опустив голову на колени. Услышав шаги Уэнсдей на лестнице, она мгновенно подобралась и вскочила на ноги. — Следишь за мной? — усмехнулась Бьянка, и Уэнсдей с удивлением отметила на её лице признаки тревоги и даже страха. Должна ли она спросить, что именно беспокоило сирену? Но они не были близкими подружками, делящимися друг с другом секретами. — Мне нужна твоя помощь, — прямо сказала Уэнсдей. — Это касается Юджина. Лицо Бьянки удивлённо дрогнуло. — И чем я могу помочь твоему пчеловоду? — спросила она. Когда Уэнсдей в общих чертах описала сложности Юджина с психологом, Бьянка задумчиво нахмурилась, то ли подбирая слова, то ли пытаясь обойти чары, наложенные на неё. Но потом она наконец заговорила. — Песня сирены со временем часто угасает, — протянула она. — К тому же долгосрочный приказ не всегда бывает эффективен. — Что значит долгосрочный приказ? — уточнила Уэнсдей. — Когда мы в прошлом году эвакуировали студентов из здания школы, было достаточно короткой песни, — пояснила Бьянка. — В случае, когда нужно заставить человека делать что-то более продолжительное время, песня гораздо сложнее в исполнении. И это забирает много сил. Песня может начать слабеть. Чтобы этого не случилось, её нужно спеть снова. Уэнсдей удивлённо моргнула. Она не встречала ничего похожего в книгах. — Слабеть? — переспросила она. — Можешь рассказать подробнее? Бьянка усмехнулась. — Наши силы не безграничны. Каждая песня похожа на прочную нить. Словно поводок, которым ты подтягиваешь человека к нужному действию. Мы не можем увеличивать количество этих нитей до бесконечности. В какой-то момент они просто начнут лопаться. Должно быть поэтому матери Бьянки понадобилась помощь дочери? Она использовала свои способности до предела возможного, и её песня ослабла. Но как, в таком случае, она заставила подчиниться Бьянку? — Она шантажировала тебя, — Уэнсдей уставилась в неестественно-голубые глаза Бьянки. — Поэтому ты помогала матери, верно? Бьянка отшатнулась. На её лице на мгновение мелькнул испуг, но она быстро взяла себя в руки. — С чего ты взяла, что я ей помогала? — Бьянка презрительно скривила губы и прищурилась, но её голос против воли немного дрогнул. — Её лживая контора, которая тянет из людей деньги, обещая призрачное счастье, — просто мерзость. Мысли в голове Уэнсдей завертелись, цепляясь одна за другую. Бьянка помогала матери с бизнесом. Но, возможно, не знала, что не просто удержала его на плаву, а впуталась во что-то гораздо более серьёзное и опасное. Уэнсдей уже давно навела справки об этом учреждении. Учитывая количество пользователей «Песни утра», способности Леди Габриель, как называла сама себя мать Бьянки в рекламных проспектах, должны были сильно истощиться. После того как она использовала песню, чтобы заткнуть ещё и целую школу изгоев, очевидно, ей стало совсем сложно управляться с делами. Наверняка именно поэтому песня так топорно сработала на студентах Невермора, что они могли говорить о Крэкстоуне друг с другом! Матери Бьянки просто не хватило сил заставить их совсем забыть о событиях той ночи! — Что случилось у вас с отчимом? — прямолинейно спросила Уэнсдей. Глаза Бьянки расширились от ужаса. Лукас был прав! Она и вправду боялась мужа Габриель. — Я не буду отвечать на этот вопрос, — ноздри Бьянки дёрнулись. — Да и вообще, не лезь в это, Аддамс! Если твоему другу нужно, я могу попробовать помочь ему обойти чары. Но прекрати спрашивать меня о «Песне утра». Уэнсдей пришлось довольствоваться этим. Что ж, помощь Юджину тоже была немалым достижением. Когда она поднялась по лестнице почти до самого верха, Бьянка внезапно окликнула её. Уэнсдей слегка перегнулась через перила и увидела на лице сирены мстительное выражение. — «Песня утра» проводит презентацию в Берлингтоне в следующую субботу, — проговорила она почти скороговоркой. — Если тебе интересно. Уэнсдей едва заметно улыбнулась в ответ. — Благодарю за информацию.***
На следующий день Барлоу вызвала её в свой кабинет. Уэнсдей не знала, чего ожидать от директрисы, особенно после всех её предыдущих выходок. Возможно, Барлоу будет отговаривать её от поездки к Тайлеру? Может, даже запретит ей ввязываться в эту историю, если каким-то образом догадается о её мотивах. Уэнсдей ожидала практически чего угодно, но Барлоу смогла удивить её. Когда она зашла в кабинет директрисы, та сидела за столом с абсолютно нечитаемым выражением лица, но вот её глаза блестели, будто от предвкушения какого-то радостного события. Уэнсдей приблизилась и села на предложенный стул напротив директрисы, настороженно наблюдая за ней. — Итак, мисс Аддамс, вы хотите навестить мистера Галпина. Она отрывисто кивнула. — Знаете, — протянула Барлоу. — Мне всегда казалось, что Неверморский совет тридцать лет назад поступил несправедливо, запретив хайдам обучаться в этой школе. А как считаете вы? Директриса слегка задрала подбородок и выжидательно уставилась на Уэнсдей прозрачно-бледными глазами. — Я… — Уэнсдей моргнула, слегка опешив от такого поворота событий. — Думаю, вы правы. В конце концов, если Тайлер оказался серийным маньяком, это не значило, что все остальные хайды должны быть поражены в правах. — Я училась в другой школе, — директриса склонила голову. — Но скандал тогда гремел по всей стране. Ваши родители ничего вам не рассказывали? Уэнсдей слегка нахмурилась. При чём тут её родители? Они были как-то связаны с этой историей? Она ненадолго задумалась, сопоставляя информацию, что была ей известна. Осознание сокрушительной лавиной обрушилось на неё. Эти факты всегда были у неё перед глазами, а она никогда не связывала их вместе. Тридцать лет назад её родители учились в Неверморе вместе с Франсуазой. Тридцать лет назад исключили хайдов. Тридцать лет назад общество Белладонны было вынуждено распуститься из-за убийства норми. Уэнсдей думала, что этим норми был брат Лорел, Гаррет, который преследовал её мать. Но что если был ещё один убитый? Всё это было звеньями одной цепи. Хайдов изгнали из-за проступка матери Тайлера. Общество Белладонны перестало существовать из-за двух подряд скандалов, связанных с гибелью людей из Джерико. Франсуаза убила норми, и она, возможно, состояла в обществе наравне с родителями Уэнсдей. По крайней мере, в команде по фехтованию они были вместе с Мортишей. — У всех есть свои секреты, верно? — голос Барлоу звучал слегка насмешливо. Раз в неделю мать связывалась с Уэнсдей по хрустальному шару, но это была тема, которую стоило обсудить лично. В следующем месяце родители должны приехать на очередной семейный выходной. Уэнсдей собиралась выбивать из них признание всеми доступными ей методами, пока не узнает правду. Почему они ничего не сказали, когда познакомились с шерифом? Не знали, кем была его жена? Это было вероятно, но Уэнсдей хотела услышать это лично от родителей, глядя им в глаза. Уимс утверждала, что понятия не имела, кем являлась Франсуаза. Как такое было возможно, если скандал достиг такой величины, что хайдов исключили из Невермора? Наверняка это была очередная ложь. Кто погиб от руки Франсуазы? И когда вообще на самом деле в ней пробудился хайд? В досье, которое Уэнсдей нашла в гараже шерифа в прошлом году, было написано, что триггером для возникновения её «особенностей поведения» послужила послеродовая депрессия. Но было ли это правдой, если Франсуаза действительно убила норми, когда училась в школе? И почему её отправили в психиатрическую лечебницу «Уиллоу Хилл» только после рождения Тайлера? Было ли это её первым пребыванием в стенах этой больницы? — Что насчёт поездки к Галпину? — спросила Уэнсдей, привычно скрывая удивление за маской безразличия. Барлоу внимательно посмотрела на неё. — Я буду сопровождать вас. Два правила: никакой самодеятельности и никаких ножей, электрошокеров или чего-то подобного. К концу марта вам сделают пропуск в Уиллоу Хилл, и мы сможем туда отправиться. Уэнсдей моргнула. Уиллоу Хилл? Тайлера заперли там же, где лечили его мать?***
Когда вечером Уэнсдей пришла в студию, Ксавье сидел за столом и чиркал цветным карандашом по бумаге. Уэнсдей замерла в дверях. У него снова было видение — это было очевидно ещё днём. Но, кажется, когда они встречались на занятиях, он был гораздо менее эмоционально в него вовлечён. Ксавье повернулся к ней с тем самым встревоженным видом, от которого у Уэнсдей внутри начинало что-то противно ворочаться. Будто он узнал что-то, что его весьма неприятно удивило. — Бьянка, — прошептал он. — Мне приснилась её мать. Очевидно, когда у Ксавье появилось время и он сел визуализировать собственное видение, он узнал лицо Габриэль. Уэнсдей вздохнула и подошла к нему ближе. — Да, Бьянка дала мне понять, что именно её мать спела песню для студентов Невермора. — Что? — Ксавье нахмурился. — Как давно это случилось? — Довольно давно, — честно ответила она. — Почему ты ничего мне не сказала? — Ксавье выглядел уязвлённым. Уэнсдей молчала. Сейчас эта слабая попытка уберечь Ксавье, не делясь с ним информацией, казалась ей глупой. — Я думал, ты мне доверяешь! — обиженно воскликнул он. — Конечно доверяю, — сказала Уэнсдей, слегка выгнув бровь. И как Ксавье мог прийти к противоположному выводу? Учитывая то, как близко она его к себе подпустила, как он вообще мог в этом сомневаться? — Мы же миллион раз обсуждали эту ситуацию с Крэкстоуном и песней сирен! И ты даже ни разу не обмолвилась, что знаешь, кто за этим стоит! Уэнсдей молчала. Ей было нечего сказать на это. — Бьянка для меня не чужой человек, — Ксавье встряхнул головой, и волосы упали ему на глаза. — Если её мать в этом замешана, она может быть в опасности! Не чужой человек… Интересно, как далеко они с Бьянкой зашли, когда встречались? Уэнсдей моргнула, прогоняя эту абсолютно идиотскую мысль. Какая разница? Она не ревновала его к Бьянке. Это было бы ужасно глупо с её стороны. Мало ли что Ксавье делал до встречи с ней? Они с Бьянкой перестали встречаться даже до приезда Уэнсдей в Невермор. И всё же… — Почему вы расстались? — слетело с её губ. Уэнсдей даже не успела задуматься над тем, что она спрашивает. Ксавье удивлённо уставился на неё. — Это имеет значение? Уэнсдей пожала одним плечом. — Я выяснил, что Бьянка использовала на мне свои чары, — Ксавье вздохнул. — В самом начале наших отношений. — Она сама тебе в этом призналась? Уэнсдей пристально посмотрела на него. Ксавье почему-то выглядел виноватым. И он отводил взгляд, будто тоже хотел что-то утаить от неё. — Нет, я догадался эмпирическим путём, — нехотя сказал он. — Потом спросил у неё, и Бьянка допустила, что это возможно. Хотя она и утверждала, что это было неосознанно. Эмпирическим? Весьма странный выбор слова! Не сам ли Ксавье говорил, что чувства не поддаются анализу и логике? Он обвинял её в том, что она скрывала информацию, но разве он не занимался сейчас тем же самым? У Уэнсдей не всегда получалось правильно интерпретировать человеческие чувства, но она хорошо читала лица. Ксавье явно что-то не договаривал. Также, как в прошлом году, когда твердил, что ей не следует общаться с Галпином, не объясняя причин. Ненавистные двойные стандарты! Прежде чем Уэнсдей успела наброситься на него с обвинениями, Ксавье ссутулился, поникнув всем телом. Выражение на его лице тоже переменилось, становясь чересчур открытым и уязвимым. — В моей жизни и так было слишком много лжи, — печально произнёс он, и Уэнсдей каким-то невероятным образом поняла, что Ксавье говорил о своей семье. — Почему ты всё-таки не сказала мне о матери Бьянки? Уэнсдей глубоко вздохнула. Его тон заставлял её смягчаться против собственной воли. Она не могла пырнуть его ножом своей холодности, когда Ксавье настолько простодушно подставлялся ей. — Так у меня была иллюзия, что я забочусь о твоей безопасности, — пробормотала Уэнсдей, опуская взгляд в пол. — Ты и без этого слишком погружён в расследование. — Правда — это безопасность, а не наоборот, — Ксавье кивнул в сторону расследовательской доски. — Меня очень ранит то, что ты утаиваешь какие-то вещи, которые, как мне казалось, мы обсуждали довольно открыто. — Хочешь сказать, у тебя самого нет от меня ни одного секрета? — раздражённо возразила Уэнсдей. — Ты всегда можешь спросить, если тебе что-то интересно, — Ксавье нахмурился. — Но мы вроде как вместе работали над этим расследованием. Я делился с тобой всеми своими видениями. Всем, что знаю. А ты намеренно скрыла от меня довольно ощутимую часть. Уэнсдей прищурилась. На самом деле у неё был вопрос, на который она хотела получить ответ от Ксавье. — Почему ты не сказал, что Галпин избил тебя, когда на балу рассказывал о своей фреске? Ксавье прикусил губу и свесил голову вниз. Волосы полностью закрыли его лицо. — Ты говоришь мне о честности, но даже сейчас что-то утаиваешь, — обвиняющим тоном сказала Уэнсдей. — Это совсем не одно и то же, — пробормотал Ксавье. — Просто о каких-то вещах мне сложно даже вспоминать. Да и ты сама тогда не очень-то хотела меня слушать. Уэнсдей молчала, и Ксавье поднял на неё взгляд. Его глаза подозрительно блестели. — Неужели ты не понимаешь разницу между этими двумя ситуациями? — Какое это вообще имеет значение? — Уэнсдей скрестила руки на груди в защитном жесте. — Я рассказала тебе теперь. «Ситуация» исчерпана. Ксавье немного помолчал, всё ещё глядя ей в глаза, сглотнул и прошептал: — Мои родители не говорили мне даже то, что болезнь моей матери неизлечима. Мне приходилось узнавать о её состоянии из обрывков их разговоров. Они делали так, чтобы якобы защитить меня. Ты поступила примерно как они. Хоть, конечно, и в гораздо меньшем масштабе. У Уэнсдей перехватило дыхание от того, как Ксавье сейчас смотрел на неё. Будто и вправду вкладывал кинжал в её ладонь и сам доверчиво прислонялся к его острию прямо грудной клеткой. Независимо от того, насколько он сам был с ней честен, Уэнсдей ощутила себя почти что в ловушке от тошнотворного чувства вины. Сомнения, которые утихли после их разговора во время поездки к водопаду, снова накатывали на Уэнсдей удушающей волной. Ксавье ожидал, что со временем она станет делиться с ним всеми своими мыслями? Уэнсдей не была способна к такой уязвимой открытости. Он же знал, что она не сможет никого подпустить к себе настолько близко! Следом за виной мгновенно пришли злость и обида. Зачем Ксавье вообще пожелал общаться с такой, как она, если для него это так важно? Почему не нашёл себе кого-то вроде Инид, которая готова была открыть душу нараспашку едва ли не перед первым встречным? Уэнсдей едва заметно переступила с ноги на ногу. На самом деле сегодня она собиралась рассказать ему о «Песне утра», чтобы попросить Ксавье отвезти её в Берлингтон на презентацию. Только вот теперь она не чувствовала себя вправе делать это. Уэнсдей ощутила подкатывающую к горлу тошноту. Ксавье говорил, что не хочет ничего менять в ней. Но было ли ему достаточно того, что она может ему предложить? Теперь Уэнсдей казалось, что это её пырнули ножом куда-то прямо в район сердца и провернули. Она бы лучше пережила ещё сотню ранений в живот, что нанёс ей Крэкстоун, чем испытывать то, что она чувствовала сейчас. Она развернулась на месте и пошла прочь из мастерской, не желая показывать Ксавье свои эмоции. Он слишком хорошо научился видеть сквозь все её заслонки, чтобы сейчас остаться здесь и позволить ему наблюдать за её едва уловимой мимикой — красноречивым для Ксавье языком тела, выдававшим её с потрохами. Он поймал её за запястье, пытаясь остановить. Она посмотрела на Ксавье убийственным взглядом. — Уэнсдей? — его голос прозвучал почти испуганно. Она рывком выдернула руку из хватки Ксавье, обжигая его арктическим холодом, сквозившим в её глазах и движениях. Уэнсдей хотелось сказать ему что-нибудь обидное и резкое, но на язык просилась какая-то мелодраматичная чепуха, подходящая разве что лексикону Инид. — Не прикасайся ко мне! — прорычала Уэнсдей, прежде чем выскочить на улицу. Она и раньше понимала, что многим пожертвует, чтобы защитить его. Но она не была готова к тому, что ей придётся защищать Ксавье от самой себя.