ambo

      Владик красивый — Алёна знает с первого момента, как увидела подростковую версию его внешности, и с тех пор симпатичный парень не слишком старше неё не выходит из головы, горячим хаосом врываясь в сны. Ей не нравится, она любит сновидения про приключения, слизневых монстров с зубами, дворцовые танцы или пирожки бабушки, но вместо этого видит Влада, самого разного — хитро улыбающегося, зло нахмурившегося, печально прикрывшего глаза, смеющегося с запрокинутой головой, такого открытого и близкого, что кончики пальцев начинают зудеть почти до боли от желания, потребности дотронуться.       Прежде ей не встречались настолько красивые люди — хотя казалось, красивее Вари не найти никого, но во Владе есть что-то такое необъяснимое, притягательное и томное, что-то, проникающее через зрачки по нервам прямо в мозг, поселяясь у основания черепа и настойчиво елозя каждый раз, когда возникает мысль о нём.       прикоснись, забери, пометь, присвой, обними       Стыд жжёт щёки и наполняет живот тёплой водой — Алёне хочется провалиться под землю и никогда больше не встречаться с Владом, а затем он улыбается, только ей, по-особенному, и расставание колется иглами под рёбра. Нельзя, они ведь друзья, она ведь обещала, они ведь через столькое прошли — но что-то непонятное ворочается в груди, будто предчувствие, но Алёне не до того, всего так много, что её саму едва хватает. А у Влада потрясающая улыбка, она бы глядела на неё вечность — с куда большим желанием, чем на дурацкие уроки или морды волколаков.       Но Влад приходит и уходит, когда захочет, а она не может его удержать, они ведь всего лишь друзья. В такие моменты ей хочется чего-то, что ворочается на языке и никак не сложится в слова, а он словно чувствует на каком-то особом уровне и поправляет волосы, отставляя бедро и упираясь ладонью — а Алёна пытается унять бушующее под кожей пламя, жаждущее поглотить Влада целиком.       моё моё моё       Она никогда не была жадной, бабушка воспитывала её совсем другой — но когда дело касается Владика, у Алёны внутри просыпается кто-то другой, кто-то, похожий на огонь, неудержимый, вечно голодный и пожирающий, кто-то, кого она чуточку боится, кто-то, от кого лучше держаться подальше. Но пока она лишь держит этого кто-то подальше ото всех, а Влад крутится-крутится-крутится рядом, обдавая запахом ментола и яблок, весь такой изящный и великолепный.       Страх живёт по соседству с кем-то — вдруг она не справится? Вдруг она обидит Влада? Они же друзья, она не может причинить ему боль, не может предать — но некто нашёптывает, что всё можно, что Влад уже и так её и будет только рад, если она отпустит себя, если позволит алчному кому-то, живущему между лёгких, взять верх.       Алёна не верит — не дурочка, но Владик вертится под носом, касается тёплыми ладонями и растягивает розовые губы в улыбке, которая совсем не похожа на невинную.       Кажется, он что-то знает, но ей так стыдно — что, если нет? Если это всё только в её голове, а она подойдёт к нему и обидит его, заставит опасаться себя, оборвёт ту связь, что образовалась между ними, когда они скрывались от посланных Повелителем волколаков?       Риск не оправдан и Алёна молчит, делая вид, что всё как прежде, а сама горит.       Мелодичный голос насмешливо говорит, что Влад похож на шлюху — Алёна бесполезно затыкает уши руками, разглядывая двигающегося по комнате Влада, и краешком сознания думает, что голос прав.       Это просто есть, что-то такое, что ложится на корень языка при виде Владика каждый раз — то, что раньше она никак не могла собрать из обрывка букв.       Такое нельзя произносить вслух, абсолютно точно нет, но слово прижигает окурком нёбо, требуя сказать Владу, прямо в лицо, оставшись наедине и зажав у стены — ей бы хотелось прижать его и увидеть недоумение на лице. Наконец удивить его по-настоящему, показать, что она не какая-то глупая маленькая девочка, а сильная волшебница, хранительница огня, и от неё ему не сбежать.       Только зачем ему бежать? Она не собирается его обижать, лишь дотронуться, и запястья под браслетами розовеют царапинами в попытках одолеть проклятый зуд, набирающий мощь с каждой встречей — однажды она сорвётся и надо предупредить остальных, но связки застывают в смоле, а желудок перекручивает в рогалик.       молчи молчи молчи       И Алёна молчит, пряча красноватые следы от ногтей и оставляя себе лишь воображение.       Этого мало, невыносимо мало, всё меньше и меньше, и пора что-то предпринять, пора попытаться поговорить с Владом откровенно — Алёна правда собирается и отправляет ему сообщение, желая наконец расставить точки и обезопасить его.       Но вместо этого приходит в сознание на закате с Владиком в одной постели — он уже спит, развалившись на кровати, обнажённый и уставший, с укусами на ключицах и плечах, взлохмаченными волосами и синяками. Такой откровенный, такой другой — но в то же время правильный, что буря, шевелящаяся в животе, затихает. Словно так всё и должно быть, словно это то, к чему они шли с самого начала, и неловкость жует кости на живую — как объяснить ему произошедшее? Что вообще произошло — в памяти провал, пустая чернота, незаполненная ничем, и это, наверное, ещё хуже. Она впервые занялась сексом, но не помнит и поцелуя, абсолютно ничего, и обида сушит глаза.       Влад сонно ворочается, переворачиваясь на живот, и одеяло сползает, открывая вид на классную задницу — во рту собирается слюна от желания укусить.       Господи, о чём она вообще думает?       Алёна подрывается на ноги, пошатнувшись от головокружения и тянущего дискомфорта внизу живота, и спрашивает себя, где была её рассудительность — где была она.       Ответа нет, в черепе стоит вязкая тишина, а некто по-мушьи хихикает в груди, знающее всё, и взгляд цепляется за канцелярский нож, валяющийся на письменном столе — вскрыть бы грудную клетку и вырезать таинственное что-то, засевшее там, упрямо и нагло присосавшееся к костям.       Но пальцы дрожат — Алёна оборачивается, разглядывая спящего Влада, и не понимает, почему не чувствует отвращения, или вины, или непринятия, почему есть лишь стыд и досада. Почему — разве Владик когда-то проявлял к ней интерес как к девушке, а не подруге? Может, она заставила его, пригрозила обжечь или нажаловаться родителям, лишив только обретённого статуса законопослушного гражданина, или что ещё — и ему пришлось переспать с ней, вопреки самому себе. Или вовсе — силой повалила на кровать и взяла то, что хотела.       Ожидаемой самоненависти нет — между ног скручивается горячий узел.       Всё неправильно — но в то же время правильно.       Он имеет всё только благодаря ей, он жив только благодаря ей, он на свободе только благодаря ей — его жизнь принадлежит ей, разве не справедливо получить что-то взамен? Такую мелочь, сущий пустяк?       изумление светится большими буквами — влад смешно округляет глаза, отступая, и приоткрывает рот, не зная, что сказать. но ей и не нужны слова, ей нужно, чтобы он слушался — она толкает его на кровать, вынуждая сесть, и залезает сверху, грубо целуя.       на вкус как клубничный чупа-чупс.       Что же случилось?       Алёна напрягает память изо всех сил, массируя виски, но чернота отказывается растворяться, стеной смыкаясь вокруг воспоминаний, так незнакомо-интимно, что она сомневается — нужно ли ей знать? Кажется, сознание защищает её, может, лучше и безопаснее оставить всё как есть, притвориться, будто ничего не было, а Владик подхватит — и они продолжат дружить как раньше.       дурочка       Алёна совсем запуталась.       Но на этот раз не обратиться за помощью, ни к кому — девчонки точно не поймут, а родители наверняка придут в ужас. И что, если он не хотел, что, если она его заставила — получается, она преступница, и наказанием вряд ли будет домашний арест на месяц.       ты же принцесса, а это — сущий пустяк, забей и расслабься       Отвращение к себе горчит на языке, по соседству с карамельной истомой внутри, и она не знает, что делать. Влад очнётся в любую секунду, и что она скажет, что он скажет, как она посмотрит ему в глаза? Должна ли она извиниться, расплакаться, объясниться, наконец рассказав хоть кому-то о пламени, опаляющем сердце?       нет       Нет. Алёна не сможет, просто не сумеет, страшно, слишком страшно. Её заклеймят сумасшедшей, опасной, её запрут или отошлют — наверное, лучше всего притвориться, что всё в порядке, что всё как надо, что в произошедшем нет ничего дурного, что она не хотела ничего дурного, всего на всего не совладала с чувствами, и всё.       взять своё — не значит поступить плохо       Влад — друг, и на самом деле взрослый, пусть и оказавшийся в теле подростка, но он видел больше, прожил больше, он мудрее и умнее, так что он поймёт и не обидится, точно нет. Едва ли для него случившееся вообще имеет значения, сколько раз в прошлом он делил постель с девушками — в том, что между ними было, нет ничего особенного.       Тревога успокаивается, убаюканная колыбельной оправданий, и Алёна глубоко вдыхает, твёрдыми руками натягивая одежду и поправляя волосы.       У неё всё будет нормально, у него всё будет нормально, у них всё будет нормально.       Где-то далеко раздаётся заливистый смех, напоминающий её собственный.       Влад сонно ворчит и открывает глаза.