В отношениях всегда есть два человека, один из которых любит, а второй — позволяет любить.
Страдает тот, кто любит.
Но разве это не прекрасно?
Санни уверена, что возможность любить — одна из самых замечательных, которой может наделить природа. Лучше неё только наблюдение за тем, как она преобразует в твоих глазах любимого человека. На это может потребоваться много времени: недели, месяцы или годы. Временами — целая жизнь.
Санни с детства знала о том, что посвятит свою жизнь двум людям — любимому мужу и ребёнку. Возможно, трём, если детей окажется двое — мальчик и девочка. Большая семья — большая ответственность, но и опора друг для друга тоже замечательная. Конечно, с такой нелегко управиться в одиночку, но и она будет не одна. Как учили родители, к выбору избранника нужно подходить с умом. Санни точно знала, что её выбор будет правильным:
да и разве может быть иначе, если выбираешь сердцем?
Санни была единственным ребёнком и, как никто другой, вместила в себя всю любовь заботливых родителей. Её было настолько много, что, казалось, хватит на всю жизнь и другим достанется сполна. Санни знала, что несёт внутри себя незримый клад и что ценность этого сокровища неизмерима. Судьба щедро одарила девочку всем, что только может пожелать ребёнок: дружной семьёй, вниманием родителей, — причём обоих, — и добрым сердцем. Было бы несправедливо принять все эти подарки и не поделиться ими с другими. В частности с теми, кто нуждался в этом, сам того не зная. Санни казалось, что таких людей искать не стоит: их просто видно невооружённым глазом, как упавшую звезду. Чтоб её увидеть, нужно лишь внимательно всмотреться в небо; чтобы распознать такого человека — изучить безликую толпу.
Санни знала, что найти свою упавшую «звезду» — большое счастье. Возможно, повод для насмешек, но что может быть плохого в этом смехе? Она тоже часто смеялась — над собой, — ведь, как известно, смех может приманить удачу. Пускай ребята в колледже не воспринимали её всерьёз, но она-то точно знала:
они тоже верят. Тоже чего-то ждут. Тоже втайне надеются. Санни их не осуждает: она понимает, что это свойственно всем людям. Просто они выражают это немного иначе, наверное, думая, что так правильнее всего. Так что же? У каждого своя правда. Как и эта самая «звезда» — тоже у каждого
своя.
В судьбе Санни этой «звездой» оказался Уильям.
Хотя правильнее было бы сказать — метеоритом, чьё появление было сногсшибательным и никем не ожидаемым. Уильям Афтон ворвался в её юность полноправным хозяином, привыкшим брать дело в свои руки. Тогда Санни не подозревала, что любви может быть настолько много и что она может быть совсем другая. Эта любовь отличалась от той, в которой она воспитывалась и росла: своим неистовством и безрассудством, всепоглощающим чувством собственничества и несоизмеримой жаждой потребления. Эта любовь была уже не «безмолвным» сокровищем, затаённым в глубинах сердца. Это было безумие, граничащее с любовью.
И она оставалась такой ровно до тех пор, пока не появился Майкл.
Малыш ворвался в молодость Санни ещё более неожиданно, чем его отец, и о своём появлении заявил истошным плачем. Любить это маленькое, попискивающее в пелёнках существо было естественно, но странно — он был слаб и некрасив, ничуть не похож на возмужавшего Уильяма, которого Санни обожала всем сердцем. Уильям тем более не понимал, как можно любить детей, и научить его этой любви было довольно трудно. Тогда Санни впервые осознала, что любовь не всем даётся даром; для кого-то она — тяжёлая, навязанная обществом обязанность.
Появление маленького Майкла сделало любовь другой — прирученной, размеренной и нежной. Однако Майкл требовал любви ничуть не меньше Уильяма: с первых лет жизни маленького человека между отцом и сыном завязалась своеобразная борьба. Им не приходило в голову любить друг друга — они и не умели. Майкл по возрасту был на это не способен — его требовалось научить. Уильям осознанно этому сопротивлялся, и учить его делиться любовью с другими было уже поздно.
Потом появилась Элизабет. И кое-что немного поменялось.
Крошка была точной копией мамы, и с каждым годом это сходство становилось всё заметнее и ярче. А вот по характеру маленькая Лиззи больше напоминала Уильяма. Природное обаяние, упрямство и сообразительность позволяли ей легко добиться желаемого, не вынуждая просить дважды. На брата она смотрела свысока, не понимая: почему она должна любить его за родственные узы — разве это что-то значит? Санни объясняла:
значит. Но Лиззи всё равно не верила.
— Папочка не любит Майкла, хотя они тоже этим «связаны». Почему же я должна его любить? Только потому, что я девочка? Разве все девочки любят?
Санни возражала дочке: конечно, папа Майкла любит. Пусть и своеобразно, не всегда понятно, но определённо любит. Просто он этого не показывает, потому что…
— Он не умеет любить?
Для своего возраста малышка оказалась очень проницательной.
О «проблеме» Уильяма говорить в семье было не принято. Но Санни не считала это катастрофой: в конце концов, её любви хватит на всех. Хватило же на воспитание двух детей — значит, хватит и на большее. Возможно, даже на то, чтобы научить этому мужа. Не его вина, что, будучи воспитанным в католическом приюте, он был начисто лишён этого свойства. В отличие от Санни, для которой ещё с детства всё было знакомо, просто и понятно.
— Знаешь что, Уилл? Я так тебя обожаю…
— Я вообще-то заснуть пытаюсь.
Холод. Отстранённость. Безразличие. Санни к этому привыкла — с тех самых пор, как появились дети. Точнее, трое замечательных, горячо любимых детей. Разве Санни могла знать, что на самом деле их никак не трое, а четверо? И что один из них нуждается в её любви сильнее всего.
— О, Уилл… Я просто знаю, у нас будет самая чудесная семья…
Один любит, другой — позволяет любить.
Но разве это не прекрасно?
***
Санни не хотела, чтобы дети были привязаны к отцу менее, чем к матери. Это было бы неправильно. Вот, например, она — всех любит одинаково. И сорванца Майкла, и красавицу Элизабет, и своего плачущего мальчика. Врождённую способность любить Санни пронесла сквозь детство, юность и уже частично прожитую молодость. За свою жизнь ей довелось испробовать множество её оттенков: от безрассудной, пылкой страсти до самоотверженной и кроткой мягкости, за которой стоит большая внутренняя сила. Санни была возлюбленной, женой и матерью — каждая из них научила её любить по-своему, находить ко всякому подход и бережно нести тот свет, который нужно —
непременно нужно! — передать другому. Всем, кто в нём нуждается, но никогда об этом не попросит.
Санни поздно поняла, что Уильям тоже был ребёнком. Ребёнком, которого недолюбили.
В теле взрослого человека сидел маленький Вилли — потерянный, забитый, оставленный на воспитание себе мальчишка, безразличный ко всему, кроме самого себя. И для него это было правильно: ведь как иначе, когда никто другой о тебе не позаботится? В условиях суровой жизни за стенами детского приюта сеют семена недетской истины:
не полюбишь себя сам — никем не будешь любим. А полюбив себя однажды, понимаешь, что любить других бессмысленно. Даже собственного брата и любимую жену. Что уж говорить о детях.
Уильям был ребёнком, воспитывать которого было уже поздно. Маленького Майкла ещё можно чему-то научить: например, не пугать брата, не повышать голос на сестру, не носиться по коридору сломя голову и не совать в нос карандаш. Не все уроки он усвоит, но и для них у него впереди целая жизнь. Жизнь несомненно яркая, наполненная многим и многими — теми, кто научит его любить. Сейчас его любовь — это любовь к конфетам, к песням Scorpions, лисёнку Фокси; любовь к подглядыванию за отцом, его работой с чертежами; любовь к коралловым румянам на щеках и к фиолетовым рубашкам.
Ещё нельзя сказать наверняка, но Санни точно знает:
он умеет. Майкл умеет любить всей своей душой, — прям как она. И даже Уильяма.
Значит, всё это не напрасно.
***
— Ну-ну, детки, только не плачьте! Всё-всё будет хорошо!
Произнося это, Санни смотрит не на детей. Её взгляд обращён к мужу.
— Я отвезу детей домой и сразу вернусь, ладно? Тогда мы останемся наедине… Я вернусь и пробуду с тобой до самого конца. Ты ведь дождёшься меня, верно?
Сейчас он как никогда напоминает ей маленького Майкла. Ведь это исконно детский страх — остаться одному, медленно наблюдая за тем, как тебя покидают. Видеть и не понимать, что нужно сделать для того, чтобы с тобой остались и продолжили любить — как раньше. Ведь ты же ничего не сделал.
Санни хочет сказать:
Я уйду, но тебя всё ещё будет любить Майкл. Так же крепко, как я, а может и крепче. Поверь мне, он это умеет. Я его научила.
Но вместо этого произносит лишь одно — обессиленно и тихо, — не ожидая никакого ответа:
— Я люблю вас.
Сорванца Майкла, красавицу Элизабет, своего плачущего мальчика с плюшевым мишкой.
И Уильяма, которого недолюбили.
