Вырасти

Быть в отношениях крайне странно. Джехёну и вовсе — неловко. Потому что это Джемин, который ярко улыбается своему истинному, стоя за спиной Минхёна, и который обнимает своего омегу, едва тот выпадает из рабочего кадра. Чон несколько раз жаловался своему парню на излишнюю тактильность и длинные руки, которые держали его талию в столовой совсем неуместно, ещё и неудобно. Однако альфа только плотнее вжимается в старшего при каждой удобной возможности, сильно заскучав в разлуку за новогодние праздники: — Ты делаешь меня ревнивцем и собственником. — И каким же образом? — усмехается Джехён, прикрывая глаза и отодвигая приборы подальше. — На тебя все смотрят. И тебя хотят. Но им пора бы успокоиться. Ты — мой. Омега закусывает губу, аппетит как-то враз пропадает. У На были и прежде предпосылки к такому поведению, но сейчас это раскрывается в троекратном объёме, несколько пугая и удивляя. Оказывается, Джехён и не знал за собой, что такой вот колючка, которой важно личное пространство. В последние дни Чон раскрывается как-то иначе, но это всё ещё сокрыто поволокой таинственности, и На раздражается — ему хочется кричать о своих чувствах, доказывать их истинному, заявлять свои права на старшего перед другими не ради галочки, а чтобы все поняли, кому принадлежит этот красивый холодный омега, и уже эти все чтобы перестали пялиться, даже искоса, перестали шептаться, оборачиваться — чтобы боялись связываться и опустили руки на это дело — хочется больше открытости, яркости, полноты чувств. Джемин вообще привносит в жизнь своего истинного сочные цвета, навязывает ему краски, избавляет от прежней нежной палитры: ведёт за собой в новые кафе; вяжет на запястье браслет из разноцветных, разноформенных бусин, снимая прежнее кольцо с пальца и обещая купить новое, драгоценное; ныряет пальцем в пудру и роняет ту, разбивая — а ему вот нравится, как естественно краснеет Джехён от неловкости, или смущения, как покрываются пятнами его щёки, как крылья носа раздуваются в сторону от негодований, а дуги бровей поднимаются выше. И хотя На пытается сделать Чона свободнее в таких мелочах, привносит в его жизнь непредсказуемость, брызги красок и острых специй, он всё ещё уважает тонкую грань таинственности, которую омега хранит «только для них». Альфа расплывается особенно довольной лужицей, когда ловит на себе короткие, заигрывающие взгляды Джехёна, когда ощущает его ладонь поверх своей, сидя рядом, где бы то ни было. И ценит каждый маленький кусочек такого проявления своего истинного — большие-большие секреты, которые знает только он, он, он — ревнивец и собственник На Джемин. Он, кстати, не сразу просекает, что сегодняшнее свидание — слишком большой секрет, который Джехён не выдаёт даже родителям и друзьям с универа. Следуя за старшим по скудно освещённой улице, Джемин чуть напрягается, поддерживая занятого в телефоне омегу за пояс: — Куда мы? — Это моё особое место, — продолжая упорно строчить Минхёну инструкцию. На точно знает, что именно Ли Минхёну: его сверхзанятой выпускник-телезвезда-истинный редко кому печатает сообщения, в основном — организаторская загрузка, новые сценарии, и со временем альфа научился по лицу старшего даже различать: что и куда тот пишет. Вот когда это оператор, омега невольно улыбается, но старается сделать самое серьёзное выражение лица в мире, что выглядит крайне нелепо. А ещё в таких улыбках Джехён не краснеет, зато легко покрывается румянцем на взглядах Джемина. На считает это смешным и трогательным. — Мы пришли, — под вывеской кафе останавливается Чон, так и не отлипая от экрана. В приглушённом через большие окна кафе-лофта оранже лицо омеги кажется особенно тёплым, мягким. Тени на его глазах переливаются блёсточками, зачаровывая. Прежнее светлое пальто окрашено сейчас скудными огоньками гирлянды в новогодний триколор. Джемин чувствует, как его истинный чуть теряется мыслями между занятостью и свиданием, а потому становится ближе, по своей привычке обнимает Джехёна за талию, устраивает подбородок на его плече, заглядывает в телефон и смеётся: Чон настрочил знатное полотно Минхёну с подробной инструкцией — конечно, какое ему тут свидание. — Джемин, мне неудобно, — между делом дует губы Джехён. — Мне так тепло, — альфа делает шаг назад, утягивая омегу за собой. Выходит так, что Чон едва не роняет телефон из рук, скользит подошвой по асфальту, ведет пальцем по экрану и отправляет недописанное сообщение, чуть кружится на месте, вторую руку закидывает На на плечи, вцепляется пальцами в капюшон его куртки. Оказавшись так близко, Джехён испуганно смотрит в глаза истинному, закусывает нижнюю губу и полностью забывает обо всём прочем на свете, когда Джемин вскидывает брови и расплывается в самодовольной улыбке: — Удели мне время. Я требовательный. — Слишком, — омега пытается встать увереннее, но так и остаётся в кольце чужих рук. — У меня требовательный парень, знаешь ли. Чон прыскает и оборачивается на истинного, смеряет взглядом всю его фигуру, отмечая, как неаккуратно торчит синий шарф поверх чёрной куртки, но вроде как, омеге плевать на эту неряшливость — это добавляет особенного шарма, на который он ведётся. Обратив однажды внимание на лёгкую небрежность в стиле, будто Джемин всегда готов сорваться с места в любую страну, или на борт корабля, или в спринтерский забег — Джехён посчитал это странным. Знакомясь ближе и теснее, Чон понял, что оказался прав в своих предположениях — На не из тех, кто будет держаться на одном месте и бездействовать. И эта его черта часто ставит старшего в тупик — она новая, которой не было у его малявки, но которая пришла с возрастом, и она делает омегу исключительным в жизни этого альфы: только рядом с ним Джемин держится дольше, держится крепко, сам. — Нам стоит войти, — Джехён переводит взгляд на дверь кафе. — А поцеловать меня? — младший ломает брови так очаровательно, что у Чона нет ни шанса на сопротивление. Он дует щёки и оглядывается, но всё же кратко чмокает истинного в скулу, хватается за его плечи, и альфа, поддавшись воодушевлению и всей своей силе любви, отрывает Чона от земли, несёт «столбиком» в сторону кафе, открывает дверь спиной и смеётся, когда омега склоняется ниже, чтобы не задеть макушкой колокольчики. Оказавшись внутри, Джехён пытается согнуться-спрятаться как-то за Джемином, всё больше походя в глазах На на большого котёнка, который по ошибке попал в мир людей. Так что альфа всё же отпускает его на поверхность мраморного пола, только теперь оглядываясь. Это обычное тайм-кафе с несколькими комнатами под ключом, из-за дверей которых разносится особенная музыка. Джемин осматривается и замечает за стойкой администратора не обычные полки с книгами или играми, а — виниловые диски. — Ой, здравствуйте, я отходил на пару минут. Слушаю, — на своё место прибегает работник, слащаво улыбаясь. — Сегодня есть свободные комнаты на пару часов? — сходу спрашивает Джехён. Он крепче сжимает в ладонях корпус телефона, натянуто улыбается, пытаясь скрыть напряжение, потому что да, администратор делает именно то, чего этот омега страшно стесняется: — Есть комната на двоих с кроватью. Только помните о камерах, пожалуйста, — уже тыкая пальцем по экрану рабочего монитора, отзывается парень, второй рукой протягивая ключ с номерком. Тяжко выдохнув, Чон собирается уже отказаться от идеи, но видит, как ловко На берёт ключик в свои руки и оглядывается в поисках нужной двери. И Джехён следует за ним, молча теребит рукава пальто, пока истинный справляется с замком, щёлкает выключателем и замирает там, где и стоял. Небольшая комната без окон, без привычного таким местам телевизора, зато с хорошей аудиосистемой, удивительно чистыми книжными полками, электрическим чайником и стандартным «чайно-кофейным» набором. На стенах — всё те же пластинки, в аккуратных специальных конвертах с подписью исполнителей и набором композиций. А в центре, разумеется, большая кровать с тёмным бельём, которое выглядит свежо, да и пахнет, в самом-то деле, кондиционером. — Тут очень чисто и аккуратно, — удивляется Джемин, скидывая рюкзак на пол, поверх — куртку, — Почему это место? — Взял в дурную привычку — тут удобно фантазировать, — разувается Джехён, не спеша проходить в комнату и оглядывать пространство, как это сделал истинный, — Это дорого обходится. Тэн сказал, что ночь в клубе дешевле пары часов тут. Но тут есть электронный проигрыватель для пластинок, и особая атмосфера. Чон замолкает как-то резко, сразу. Потому что альфа падает спиной на кровать, запрокидывает руки за голову и рассматривает наклеенные на потолок звёздочки и ленточки. Он тянет мечтательную улыбку и сладко зевает: — Я могу подняться только для того, чтобы выключить тут свет. А ты включишь музыку. — Я всё сделаю сам, — улыбается омега. Зная, что именно ищет, он выбирает определённую пластинку, берёт с полки салфетку и протирает диск перед тем, как установить в плеер. Он оглядывается через плечо, но оказывается, Джемин так и не сдвинулся с места. Это и успокаивает, и напрягает. Джехёну волнительно фантазировать их в одной кровати, даже если в публичном месте, и точно ничего не случится. Но сама мысль о подобном… Он дёргается, когда перед звучанием музыки раздаётся характерный треск, когда комната заполняется тихим фортепианным перебором. Джехён опускает руки и снимает пальто, складывает пополам, оставляет на одной из полок, поверх — планшетку. Остановившись перед выключателем, омега ещё раз оглядывается на всё такого же безмятежного истинного, касается пальцем пластика. Становится темно. Омега ступает плавно, скользит носками и осторожно садится на эту постель. Он наблюдает за тем, как постепенно в темноте на стенах выступают невероятные рисунки уже поблёкших красок: это красные пальмовые листья вдоль нижних плинтусов, силуэты летящих сиреневых птиц, пятиконечные звёзды на потолке, отливающие неоном. — Замена цветов? — вдруг спрашивает Джемин. — Меня привёл сюда Сычён, а его на одно из свиданий — Юта. Они оба смеются, что это рисуют наркоманы под приходом, зарабатывая себе на новое вдохновение. Но меня вдохновляет это. Я и остался, — опирается руками за спиной, чувствует, как альфа обхватывает его запястье, чуть сжимает. — Это выглядит странно. Нелогично. Но ярко, — выдыхает, — И мне нравится. — В этом есть смысл? — хмыкает Чон и оборачивается через плечо на истинного. — Смысл в том, что мне это нравится. Большее не имеет смысла. Некоторое время спустя композиция сменяется на следующую, кто-то поёт на английском о своей любви, Джехён поддаётся настроению и опускается спиной на кровать, оборачивается на Джемина и чуть улыбается. Он почему-то не чувствует сейчас истинного, не чувствует его сердечного ритма, и ощущает совсем тонкий аромат мануки. Биологически это легко объяснимо, но омеге хочется, чтобы сейчас, в этот момент, было иначе. — Я долго думал о наших выяснениях отношений, — вдруг заговаривает На. Он поворачивается на бок, сразу ловит взгляд истинного, переплетает их пальцы и, подперев ладонью голову, продолжает: — Джено, мой друг, — усмехается и отводит взгляд, — Я понимаю, что вряд ли вы сойдётесь. — Всё возможно, — чуть улыбается омега, наблюдая за движением пальцев альфы на своей ладони — мягкие поглаживания. — Просто…. У Джено есть истинный, Ли Донхёк. С первой встречи они узнали друг друга, и долго вроде как дружили. Как только Джено типа признался, то они стали ссориться, они даже дрались как-то. Прошло сколько уже времени? Года два, или всё те же — три? — парень закатывает глаза, прикидывая сроки, но бросает это дело, — Они живут вместе, но до сих пор иногда так сильно ссорятся, устраивают бои подушками, одеялами, часто бьют посуду и рвут друг другу учебники и тетради. Джено как-то сказал, что мирятся они иногда также жарко, — прокашливается от неловкости, — Я знаешь, к чему говорю? Джехён отрицательно машет головой, что выходит не очень удачно, вот так, лёжа на боку. Он напрягается всем собой, сердце ускоряет темп до приступа боли, хочется спрятаться в складках покрова, не выбираться оттуда никуда и никогда больше. На что намекает Джемин: на скорую интимную близость, на большее число ссор, или что он всё же оставит такого проблемного омегу? — Это нормально — ссориться, не понимать друг друга, отдаляться. Самое главное — мириться, и слушать друг друга, пытаться понять, делиться тем, что накопилось. И то, что мы делаем сейчас с тобой — это не страшно, это нормально, это нужно. Я думаю, что это приходит с опытом, со временем. И я хочу… Джемин не договаривает: не может облечь в слова то, чего именно хочет, вроде же всё сказал, без утайки, но что-то ещё есть сокрытое внутри, его личное, что не хочется доставать и показывать. — Как ты думаешь, когда нить между нами испарилась? — неожиданно спрашивает Чон. Он неосознанно сжимает пальцами ладонь альфы, закусывает губу. Джехён не знает точно, почему ему хочется рассказать это, но хочется, чувствуется важным. Близость с Джемином уже — аксиома, неизбежность, вопрос только во времени. — Не знаю? Я не обратил внимания. Я же забыл о тебе. Это было не так просто, — нервничает. — Ты же знаешь, как болезненно обрывают связь истинности изменой? И чем меньше срок с последней синхронки, тем больнее тому, которому изменили, — Чон порывается сесть, но истинный оказывается быстрее — он перехватывает вторую ладонь омеги в свою, нависает сверху и настороженно вглядывается в лицо, ожидая продолжения, — Я не знал об этом, когда до комнаты Ёнхо оставалось несколько шагов, но я не смог. Сложно избегать чужого взгляда, когда он прямо перед тобой, когда никуда нельзя от него спрятаться, увернуться, сокрыться. — Ты бы понял сразу, если бы я сделал эту ошибку. Даже спустя месяц после последней встречи, ты бы почувствовал. Потому что связь между нами оборвалась только прошлым летом, — Джехён жмурится, не найдя себе иного способа спрятаться от Джемина, но так выходит, что сквозь плотно сомкнутые веки наружу пробиваются крохотные слезинки, и омега не смеет открыть глаз, — Это сложно почувствовать, просто…. Просто перестаёшь искать человека, узнавать его в каждом встречном, фантазировать о нём, забываешь о привычках, повадках, стирается из памяти его аромат. Это получается за ненадобностью. И это позволяет не-истинным парам жить счастливо годами, даже после случайных встреч с истинным. — Ты мог бы начать новые отношения после того лета, — замечает На, перешагивая коленом через бёдра старшего, устраиваясь удобнее. — Я не хотел отношений, пока в мою жизнь снова не ворвался ты. И не хотел ещё долго. До новой синхронизации не хотел. Из-за ссор, этих наших долгих и непростых разговоров. Много причин…. — И всё взаимосвязано, — мягко улыбается Джемин. Он нерешительно медленно опускается поверх Джехёна, ощущает, как тело того вздрагивает, как омега сводит ноги вместе, сильнее сжимает его ладони своими пальцами. У Чона глаза горят испугом и ожиданием боли, а у На — искрятся тёплым счастьем и пониманием: — Я тебе, такому идиоту, ничего не могу сделать. Я же с первой встречи влюбился в тебя. Мне всегда было плевать на разницу наших вкусов, на разницу в возрасте, в росте, на что-то другое, — подтягивается чуть выше, чтобы мазнуть губами по чужим, — Я просто хочу любить тебя. Треск виниловой пластинки в проигрывателе обозначает начало новой композиции, особенный звук заполняет комнату, приглушая порывистые и частые вздохи, влажные касания губ и хруст одежды двух молодых людей. Ладони альфы всё чаще оказываются перехвачены омегой, Джехён напрягается, когда касания заходят дальше допустимого «приличного», и Джемин позволяет ему оказаться над собой, путаясь пальцами в густых волосах, корни которых казались сейчас особенно чёрными. В моменты, когда Чон отстранялся от лица истинного, На попадал под чары его глаз, рассматривал эти масенькие блёстки на веках, что увлекали и раздражали-раззадоривали всё, что могло бы отозваться внутри порывисто-легкомысленными действиями. Потому что просыпается страсть до тела, желание обнажить управляет ладонями, что скользят всё же выше по бёдрам, оказываясь в плену чужих — Джехён отрицательно качает головой — снова раздражает жутко. Такой недоступный, но полностью принадлежащий Джемину. Омега отпускает ладони истинного, на пробу моргает, делает это чувственно, следит за тем, как осторожно альфа кончиками пальцев поднимается выше по его бокам, устраивает большие пальцы под рёбрами, сжимает крепче. Маленькая паника, глупая гипервентиляция накрывает Джехёна, так что он снова перехватывает Джемина за запястья, ощущая это головокружение: падает корпусом вперёд, но упирается ладонями в плечи На, оглаживает их и вздрагивает: когда только у этого малявки образовались такие жёсткие плечи, такие сильные руки, а спина, ноги — втащить его сюда не каждый альфа смог бы. Возникает диссонанс в сопоставлении себя, своих размеров. Потому что Чон прежде был уверен, что из разряда «крупных омег», и ему в альфы бы подошёл по всем параметрам именно Ёнхо: высокий и широкоплечий. Однако сейчас, когда На садится на кровати, когда за талию прижимает ближе к себе, ведёт носом по шее, щекоча горячим дыханием, Джехён чувствует себя маленьким физически, крошечным. Это делает его будто уязвимее, пугает, но омега уже упустил момент, когда истинный вложил губы в ямочку меж ключиц и замер так на некоторое время — Чон упустил момент, когда их поцелуи и объятия переросли в прелюдию, и так не хочется двигать всё обратно. Его тело охотно отзывается, поддаётся, его разум доверяет этому человеку до пугающего беззаветно. Прежняя влага на глазах сменяется на новую, иного рода, и омега запрокидывает голову, сквозь тонкую полосу полумрака меж полуприкрытых век различает под потолком огонёк камеры и падает всем собой на Джемина, пытаясь спрятаться в изгибе его шеи от возможных зрителей: — Тут же камеры, Джемин. Боже, какой позор. Пользуясь случаем, Джемин сдавливает его талию сильнее, спускается ладонями лишь немного ниже, останавливаясь большими пальцами на подвздошных косточках, строго соблюдая очерченные ранее допустимые линии: — Мы ничего не делаем. Слушаем музыку, обнимаемся, целуемся. Поверх саксофона разливается переплетение двухголосого смеха. — Я обычно фантазирую тут, — Чон скатывается с истинного, зарывается руками под тонкий покров и ложится животом на матрас, — Странные рисунки, хорошая музыка в качественном звучании. Это расслабляет, помогает забыться и отдаться фантазиям. — Ты… — На вытягивается вдоль старшего, ухом — на руку, кусает губы и всё же лукаво так спрашивает, — … фантазировал когда-нибудь такое? — Не заходил так далеко, — падает лицом в смятую простынь и смеётся оттуда. Так прекрасно, что тут темно, и что музыка так и играет — Джехён знал, что нужно поставить, чтобы меньше отвлекаться. — Знаешь, здешняя атмосфера располагает именно к эротической фантазии, — усмехается Джемин и придвигается ближе к так и не поднявшему голову омеге, — Не знал, что музыка может быть такой соблазняющей. И что тебе подобное нравится. — На Джемин, — стонет Чон, жутко смущаясь происходящего. — Ты просто лежишь тут рядом, а мне кажется, что соблазняешь меня. Да, — смеётся и устраивает ладонь меж чужих лопаток, — Ты привёл меня сюда, чтобы снова поиздеваться. Такой жестокий! — цокает языком, — Измеряешь мой самоконтроль, когда сам же сдался на одних только взрослых поцелуях! Ай-яй! Джехён-и, как нехорошо! От слов На и его намеренно сильных — вдавливающих в матрас — поглаживаний старший начинает смеяться всё громче и беззаботнее, переворачивается на спину и жмурится довольным котом, оказываясь притянутым к груди истинного, льнёт ближе и даже трётся макушкой об его подбородок, получая в ответ какие-то странно-умилительные звуки. Оставшееся время они так и проводят, слушая музыку и наслаждаясь уединением, теплом объятий и мягким касанием. Маленький мир на двоих, который не обязательно наполнять цветами, словами, звуками, действиями. Просто дымка нежности на двоих, что спадает, когда у Джехёна срабатывает будильник, оповещающий о заканчивающемся времени. Так странно разлучаться, смотреть, как Джемин отрешённо надевает на себя эту дурацкую зимнюю куртку, будто в фильмах, когда герой бросает пару на рассвете после умопомрачительного секса. Омега даже замирает в ужасе от этой мысли, так и не поднявшись до конца с этой кровати. Но альфа оборачивается к нему и кивает: — Всё в порядке? — Ты как-то быстро собрался. Немножко растерялся, — отвечает честно Чон, всё же сползая на край и касаясь пятками пола. — Хэй, — На вешает его планшетку себе на плечо, разворачивает пальто, — У нас будут настоящие ночи, а не эта демоверсия. И вот тогда я буду тем, кто валяется в кровати дольше. Джехён на это только отворачивается к аудиосистеме с неопределённым фырком, но всё же выключает музыку, возвращает пластинку на место и позволяет накинуть на плечи пальто. Останавливаясь под подъездом омеги, Джемин ярко улыбается и всё же обнимает истинного отчаянно-сильно за пояс, прижимается ближе и сияет глазами-звёздами: — Пригласи меня на свой день рождения, устроим пьяные игры с Минхёном и поможем уже бедняге Чону. В ответ Джехён только смеётся и чуть отворачивается от ожидающего взгляда, но кивает: — Это будет не скоро. — Тогда я придумаю другой повод, чтобы выпить с тобой, — губами по шее, ладонями — чуть ниже прежде разрешённого, — И воспользуюсь ситуацией по максимуму. Вспыхнув от этого заявления, от этой наглости, омега резко отталкивает от себя истинного, удивлённо осматривает всю его беззаботную фигуру и отбегает к подъезду, скоро скрывается за дверью, где только теперь глупо так смеётся.