star-crossed;

Подготовка к свадьбе длится не первую луну, служанки постоянно куда-то торопятся, чем вызывают у нее лишь желание закрыться в покоях, подпереть их чем-нибудь тяжелым и спрятаться куда-нибудь подальше, чтобы не слышать стука в двери и угрозы матери, сменяющиеся приторно-ласковыми уговорами. Примерять недошитое платье Хелейне тоже не нравится; иголки колют бока, ткань тяжелая и совсем не похожа на те незамысловатые платья, которые она обычно носит. Эймонд ведет себя странно. Это, пожалуй, больше прочего выбивает из равновесия. Он не приходит к ней после занятий, не остается рассказать про то, как стянул что-то с кухни, напугав до полусмерти кухарку, не зовет ее посмотреть тренировку на мечах и не язвит про очередную пьяную выходку их брата. И она несколько раз спрашивает у мамы, где он, чем он таким занят, но та либо не слышит, либо не слушает ее, и Хелейна достаточно быстро оставляет все попытки. Сны не подсказывают ответы, и она бы послала Дейрона, но тот как раз совсем недавно отбыл в Старомест и вряд ли вернется раньше, чем на свадьбу. На свадьбу, которая сидит у нее в печенках. Она ловит его за рукав после одного из редких семейных ужинов (на котором даже присутствует Эйгон, пускай и с трудом держащийся ровно), цепляется так крепко, как только может и одним взглядом пытается сказать ему все то, что накопилось. И у нее получается, кажется, потому что он не выдергивает руку, не бросает что-то раздраженное и не уходит. Вместо этого говорит: — Мы прогуляемся перед сном, матушка. Я сопровожу Хелейну до ее покоев. И таким взглядом смеряет гвардейцев, что у нее невольно уголки губ наверх ползут. Хелейна одергивает себя практически сразу же. Наверное, постоянные занятия и тренировки идут ему на пользу. Она не помнит, чтобы Эйгона гвардейцы ставили во что-то; а еще мама намного больше доверяет Эймонду, полагаясь на него так, как ни на кого другого. Наверное, только поэтому ей и удается с ним поговорить в тот вечер. — Ты избегаешь меня, — первое, что она замечает, едва они оказываются в саду. — Неправда. — И очень неправдоподобно врешь. Эймонд тушуется, взгляд куда-то себе под ноги опускает, но улыбается так, будто она поймала его не на лжи, а сказала что-то смешное. Хелейна выдыхает тяжело, ладонью другую свою ладонь обхватывает. — Я что-то не так сделала? — Почему тебе что-то такое пришло в голову? — Потому что мы больше не так близки, как раньше, Эймонд. Потому что ты теперь, как и другие, пытаешься быть как можно дальше от меня. Мне все равно, когда так себя ведет Эйгон, я привыкла, что мама себя так ведет, а папа забывает, что у него есть еще одна дочь, но ты… Она осекается, поджимает губы. Что-то внутри, вышколенное за годы нравоучений септы, не позволяет обвинить его. Идеальная принцесса должна быть тихой, редко покидать свои покои, вышивать и делать так, как велит ее мать. Идеальная дочь не может никому дерзить или быть чем-то недовольной. — Ты тоже считаешь меня идиоткой? — вдруг спрашивает она, остановившись. Эймонд тоже останавливается, и смотрит на нее так удивленно, будто не до конца понимает, о чем она говорит. — Тоже, как Эйгон, думаешь, что я сумасшедшая? — Что? Нет! Он не задумывается. Выпаливает слова так быстро, что это застает ее врасплох. Хелейна платье начинает мять в руках, не отдавая себе в этом отчет. — С чего бы мне думать такое о тебе? — Тогда что? — Да то, что ты скоро станешь его женой и… — он не договаривает, челюсти сжимает так, что она почти видит, как у него желваки ходить начинают. — И что? Неужели это делает меня хуже? Ей рыдать от обиды хочется, но хорошие девочки не плачут, поэтому она сжимает ткань в руках так сильно, что это причиняет ей боль. Эймонд замечает это, когда возвращается к ней взглядом, и за руки ее берет в немой попытке разжать ее пальцы. — Просто скажи мне, — она почти умоляет, делает шаг в его сторону, и пальцы все же разжимаются, он выпутывает ее руки из ткани и так сосредотачивается на этом, что ей почти тошно от его молчания. Он всегда на нее не смотрит, когда пытается избежать неудобной темы. Он всегда мыслями где-то далеко, и от других это привычно, от других это совсем не задевает. От него это равносильно удару кинжалом в живот. — Пожалуйста! И только теперь от поднимает на нее взгляд. — Ему всегда достается все, — раздраженно фыркает Эймонд, но руки ее не выпускает. У него ладони шершавые, думает Хелейна, кожа грубее, чем она помнит. — Ему достается все, а он воспринимает это как должное. Она хмурится, не улавливая, к чему он клонит, но не перебивает. А он воздуха побольше в грудь набирает и произносит вдруг то, что она совсем не думала от него услышать: — Я бы был лучшим мужем для тебя, чем он, — и продолжает, не позволяя ей вставить хоть слово: — Я был бы к тебе добр и проводил бы с тобой каждый вечер, а ранним утром мы бы прогуливались по саду, и я не оскорбил бы тебя бесконечным пьянством или походами в бордели. Я бы уважал тебя и любил, и мы прожили бы вместе до самой смерти. Эймонд замолкает и глядит на нее так, словно она должна что-то ответить. Словно он ждет от нее ответа, но у нее в мыслях такая пустота, а во рту вдруг становится сухо. И Хелейна облизывает губы, почти не чувствуя, как он выпускает ее ладони из своих. — Это все глупости, — добавляет он уже спокойнее. Отмахивается, но хотя бы не пытается натянуть нервную улыбку. — Этого все равно никогда не случится, ведь ваша свадьба уже скоро. Он уходить уже собирается, когда она заговаривает. Слова даются ей непросто, но наконец она все же выдыхает. Тихо-тихо так, едва различимо: — Ты думал о том, чтобы быть моим мужем? Эймонд коротко кивает, и она не говорит, что у нее камень с груди падает. Не говорит, что это совсем не глупости и ее намного больше пугали мысли, что он ее больше не любит. Не любит и не хочет находиться с ней рядом из-за того, что она ненормальная. Не говорит так много, но делает шаг к нему, в объятиях сжимает и снова губы облизывает. Он сжимает ее так крепко, что это почти больно, и Хелейна вдруг думает о том, что ненадолго они одного роста, что в следующем году он, наверное, перерастет ее на целую голову, а потом станет шире в плечах и совсем перестанет быть похожим на тихого мальчика, которого дразнили из-за отсутствия дракона. — Не смей меня из-за этого бросать. Пожалуйста. Хелейна все так же продолжает сжимать его в объятиях, чуть отстраняясь. И что-то в его взгляде кажется другим, что-то в темном зрачке блестит, стоит ему провести костяшкой пальца по ее щеке, наверное, утирая слезу, но она не помнит, чтобы плакала. Кажется, они оба понимают, что случится дальше, еще до того, как это происходит. Никто не пытается отстраниться или вспомнить хорошо знакомые нравоучения. Правда в том, что они тянутся друг к другу почти одновременно. Правда в том, что поцелуй получается сухим, коротким и совсем не последним в их жизни. И стыда за него никто не испытывает. Впрочем, как и за все остальные.