Баночка с окурками

Это произошло в солнечный день. В начале одиннадцатого класса, когда ещё многие не могут смириться с концом лета и приближающимся ЕГЭ. Итэр ждал этого дня больше, чем выпускного. Он устал молчать о чувствах. Устал смотреть на вьющихся вокруг Тартальи девочек. Его тёплые объятия, похлопывания по спине, долгие взгляды, сообщения ночью и прогулки под дождём только с ним. Всё это не могло быть просто так. В этих действиях было что-то ещё, кроме дружеского. Что-то тёплое и личное. Только их. От мысли, что этот парень чувствует то же самое, что и он, заставляло сердце быстро биться. В фантазиях было всё так ярко и ванильно, что Итэра порой передёргивало, но в то же время он понимал, что не будет против такого.       Живот снова скрутило от волнения. Сердце бешено билось в груди, а каждый шаг был таким тяжёлым. Он шёл к классу с уверенностью, а теперь, стоя перед дверью, почувствовал зародившийся в душе страх. Страх надуманности, непонимания и потери дружбы с самым близким и дорогим ему человеком. Захотелось убежать, спрятаться под одеялом и заснуть.       Дыхание перехватило, когда перед его лицом открылась дверь, и вместо класса Итэр увидел знакомую грудь, обтянутую белой дорогой рубашкой. В макушку раздался тихий мат, а на его голову легла тяжёлая и тёплая ладонь, слегка вороша уложенные волосы. Тарталья стоял так близко. Любимая смесь дорого одеколона, Винстона и морозной жвачки защекотали волоски внутри носа, заставляя невольно вдохнуть глубже. Сверху раздался тихий смешок, и чужая рука соскользнула с головы на скулу, слегка оглаживая горячую и нежную кожу. Щеки закололо ещё сильнее, а дышать стало трудней. Капелька той самой уверенности улетела окончательно, заставляя снова усомниться в своей идее признания в симпатии.       — Солнышко Итэр…       Прозвище, которые ему дал Тарталья ещё в начальной школе. Воспоминания нахлынули с новой силой: первый класс, перемена между математикой и русским языком. Он сидит за третьей партой у окна и что-то записывает в тетради. То ли домашнее задание, то ли недописанную задачу. Все убежали на обед, оставляя в классе его одного. Приятная тишина прерывалась только щебетанием птиц из открытого окна, а приятный холодок обдувал его спину. Но всё вмиг перевернулось с ног на голову. В его волосах появилась чья-то рука, заставляя прилизанные волоски встать дыбом, а чёлку выпрямиться по стойке смирно. Итэр вскидывает голову, пытаясь понять, кто посмел нарушить его личное пространство, и видит ухмылку, прищуренный взгляд и растрёпанные рыжие волосы.       — «Солнышко…» — произнёс тогда мальчик, зарываясь глубже в чужие локоны. — «В твоих волосах лучи солнца, да и сам ты похож на солнышко. Теперь ты будешь им».       — «Что за глупости ты говоришь, отпусти меня!» — заворчал тогда Итэр, пытаясь выплести из своих волос чужие пальцы, но те только сильней сжали золотистые локоны, из-за чего мальчик зашипел.       — «Прости!» — сразу извинился ребёнок и убрал руку, но протянул её уже для рукопожатия. — «Я Тарталья, но друзья зовут меня Аякс».       — «Итэр…» — пожал протянутую руку мальчик.       — «Солнышко Итэр! Теперь мы с тобой друзья».       — Ты что-то хотел?       Хриплый голос вернул Итэра на землю, и тот взглянул в голубые глаза, видя в них немой вопрос. Он не был трусом, но не любил неудачи, и что-то в душе подсказывало, что всё, что он затеял — плохая идея. Но он уже тут. Стоит перед предметом своего обожания с выученным текстом и осталось сделать всего пару пунктов в плане и всё закончить.       Итэр откашлялся и кивнул.       — Ты свободен? Давай выйдем во двор школы. Хочу с тобой поговорить.       За спиной Тартальи послышался гул. Парни застучали по партам, а девушки захихикали. По классу начали ходить предположения темы будущего разговора, но Тарталья не обратил на это внимание. Он молча закрыл дверь и пошёл за другом, который вёл его прямо на улицу. Под палящее солнце, которое иногда закрывали проплывающие мимо облака. Они обходят здание, скрываясь в его тени. Окна их класса сюда не выходили, а на первом этаже, где во всю были открыты окна, царила тишина с пустотой. Итэр всё предусмотрел. Их не должна услышать ни одна живая душа. Это только их разговор. Личное.       Тарталья молча стоял напротив него, буравя заинтересованным взглядом, но Итэр знал, что тот не сможет долго ждать. Пройдёт пара минут, и этот взгляд сменится недовольным и обиженным. Но страх снова подкатил в горлу. Тарталья никогда не высказывался против однополых пар, но и не отзывался о них положительно. Каждый раз всё сводил в шутку или улыбался, меняя тему. В сердце царила надежда, что он влюблён в него, поэтому так избегал этой темы. И сейчас, признавшись ему, услышит в ответ то же самое.       Итэр сделал глубокий вдох и, направив свой взгляд прямо в голубые глаза, произнёс:       — Ты мне нравишься.       Голос не дрогнул, Итэр был уверен, что Тарталья не будет относиться к нему по-другому, если это не взаимно.       На чужом лице отразились непонимание и удивление, но они сразу же скрылись за новой широкой улыбкой.       — Ты мне тоже нравишься. Ты всё же мой друг, которым я дорожу. Даже нет, брат, которого надо защищать.       Тарталья засмеялся и потянулся ладонью к голове Итэра, чтобы того потрепать по волосам, но его руку остановили, не давая продолжить. Тонкие пальцы с силой сжали чужое запястье.       — Ты не понял. Ты мне нравишься в другом плане. Не как друг, а как парень, — Итэр сглотнул. — Я хочу встречаться с тобой.       Рука под его пальцами вздрогнула и дёрнулась в сторону, но безуспешно. Итэр держал её крепко. Он не даст этому парню сбежать. Не сейчас.       Тарталья сглотнул застрявшую в горле слюну, пару раз моргнул и, открыв рот, хотел было что-то сказать, но не произнёс и слова. Итэр видел в чужих глазах смятение, непонимание и страх. Будто он сделал что-то запрещённое и сказал об этом другу.       — Итэр…       Губы сжались в тонкую полоску. Давно он не слышал от этого парня своё имя без милого прозвища. Это было подобно пощёчине, отрезвившей его. На его чувства не ответят. И сейчас Тарталья пытается подобрать более мягкие слова для отказа, но не может.       — Я понимаю, что ты явно не этого ожидал, но я подумал, что мне стоит сказать тебе об этом, — с печалью произнёс Итэр и отпустил чужую руку, начиная хрустеть пальцами, чтобы сбросить напряжение.       — Знаешь, после этих слов мне стало казаться, что ответственность за свои чувства ты перекинул на меня.       — А? Ничего подобного! Мне показалось, что, возможно, ты чувствуешь ко мне то же самое. Твои долгие взгляды, прогулки до моего дома, долгие разговоры по телефону. Будто я для тебя больше, чем друг…       — Ты для меня больше, чем друг. Ты брат. Ты моя семья, но это не значит, что я чувствую к тебе что-то романтичное, — холодно прервал его Тарталья, будто отвешивая ему вторую пощёчину. — Я не понимаю, что в моих действиях дало тебе понять, что я чувствую что-то другое.       Итэр ещё сильней сжал губы и наклонил голову, чтобы спрятать своё разочарование. Он думал, что ошибается, но всё же надеялся.       — Получается, теперь я для тебя больше не…       — Не думай так! — громко возразил Тарталья и, сократив между ними дистанцию, встал вплотную к парню. — Я не могу принять твои чувства, но это не значит, что ты мне больше не друг, но… Мне нужно время. Давай пока побудем порознь. Может, это всё пройдёт и на самом деле у тебя нет никаких романтических чувств ко мне.       Итэр поднял голову. Натянутая улыбка, разочарование в глазах и дёргающийся глаз.       Глаза закрылись сами собой, а в голове стало пусто. Этот парень врёт. Ничего не пройдёт. Итэр только что сломал их дружбу собственными руками, а Тарталья, чтобы не казаться плохим человеком, решил отдалиться, снимая всю ответственность с себя.       Когда Итэр снова открыл глаза, перед ним никого не было, а солнце заволокло дождевыми тучами. Тёплый ветер сразу же сменился на холодный и колючий, а в воздухе почувствовался запах дождя. Даже погода не на его стороне.       В класс он вернулся подавленным и уставшим. Итэр не заметил, как стих гул, когда он зашёл и уселся за свою парту. Не заметил пристальные знакомые синие глаза. Стоило Итэру лечь на парту, шум возобновился. Шёпот слился в один, из-за которого начало закладывать уши. Захотелось закрыть их ладонями и закричать, чтобы все замолчали и дали ему подумать. Хотя, кого он обманывает. Он не сможет думать, даже в полной тишине.       Звонок на урок прервал всех в классе, заставляя учеников рассесться по своим местам и приготовиться к предстоящему уроку истории. Итэру пришлось оторвать свою тяжёлую голову от парты, открыть тетрадь и отвернуться к окну. Дождь начал стучать по окну, делая пейзаж за ним размытым и тусклым. Учитель пару раз называл его имя, призывая обратить внимание на тему урока и слушать, на что Итэр лишь кивал головой, но даже не пытался вникать в речь учителя. На него махнули рукой.       Всё прошло, как в тумане. За два урока тетрадь осталась девственно чистой, а закрытая колпачком ручка укатилась куда-то под парту. Итэр поднял её, закинул в пенал, а потом одним движением руки смахнул всё со стола в рюкзак, закрывая его.       Выученная за долгое время дорога: четвёртый этаж, знакомые помятые железные прутья двери, к которым надо приложить силу, чтобы развести их и пролезть. Ещё одна лестница и чердак, где стояли коробки с книгами и сломанные парты со стульями. Итэр усаживается под окном, из которого падает слабый свет, но этого достаточно. Достаёт потрёпанную тетрадь, источенный карандаш и, перевернув на чистую страницу, заносит над ней руку. Он не знает, что рисовать. В груди бушует ураган. Хочется плакать, разнести всё тут, закричать и, как бы странно это не звучало, поцеловать бывшего друга, чтобы тот возненавидел его окончательно. Итэр ненавидит себя. Ненавидит эту мысль, эти чувства, возникшие слишком неожиданно.       Карандаш с глухим стуком отлетает от противоположной стены и падает на пол, покатившись прямо к его ногам. Даже такая вещь издевается над ним, будто говорит: «Возьми меня и нарисуй всё, что чувствуешь». Итэр это делает. Хватает карандаш, прижимает к белой бумаге и начинает выводить круги, со всей силой нажимая на поверхность. Бумага рвётся от таких действий, давая доступ к другому листу, но и он не выдерживает, продавливается под силой своего хозяина. Руки начинают дрожать, а пальцы болеть. Итэр не замечает, как по его щекам начинают стекать слёзы. Он давно не плакал. Давно в его душе не было такого противного комка, наполненного горечью.       — Блять… — выругался Итэр и, раскрыв рот в немом крике, прижал лицо к тому самому блокноту. — Блять!       Слезы продолжали течь, увлажняя собой бумаги с жирными, неровными кругами, которые начали растекаться по всей поверхности, пачкая собой края ворота рубашки парня. Люмин его убьёт за это. Стирать вещи она не любила, особенно те, от которых не отстирываются пятна. И, к сожалению, причиной этому был её брат, умудряющийся пачкать своими рисунками все светлые вещи, даже если он не рисовал, а только держал в руках карандаши или краски.       Печальная улыбка проступила на его губах. Они любили говорить о Тарталье. Она мечтала, как пойдёт с ним на выпускной, станцует медленный танец, а потом признается ему в любви. Они съедутся, поступят в один университет, а потом заведут собаку, поженятся, а там и от детишек недалеко.       Карандаш в руках сломался, падая на пол и укатываясь куда-то под сломанные парты, окончательно пропадая во мраке. На душе снова заскребли кошки. Именно тогда, после первого такого разговора, Итэр понял, что не готов делить Тарталью со своей сестрой. Сначала казалось, что это из-за того, что друг не заслуживает Люмин. Рядом с его прекрасной сестрой должен быть другой, кто-то более серьёзный, а не такой беспечный. А после второго разговора всё перевернулось с ног на голову. Он не готов был отдать Тарталью ей. Он не хотел видеть её рядом с ним. Не хотел наблюдать, как она одаривает его небольшой улыбкой, расчёсывает его волосы своими короткими ногтями. Не хотел видеть влюблённый взгляд, которым этот парень смотрит на его сестру.       Всхлип потонул в рукаве рубашки, на котором остались мокрые следы слёз. Он не должен плакать, сидя тут. Не должен был расстраиваться, потому что знал, какой ответ его ждёт, заранее. Он видел, как Тарталья наблюдает за Люмин. Итэр видел взгляды сестры, которые она бросала на его друга.       — Как же больно, — тихо произнёс Итэр, сжимая рубашку в районе сердца, будто пытаясь вырвать бешено колотившийся орган.       На лестнице послышались шаги. Над ним вырос кто-то. Не такой высокий, спортивно сложенный.       Итэр открыл глаза, всматриваясь в до блеска начищенные ботинки незнакомца. Тот ничего не говорил, будто не дышал. Итэр хотел было поднять голову, но перед ним возникла пачка сухих салфеток. Незнакомец ушёл, стоило предмету исчезнуть из его рук. Единственным, что успел увидеть Итэр, была копна русых волос, которая тут же скрылась под лестницей.       В класс он вернулся полностью разбитым, с опухшим лицом. Отпустить его никто не согласился, поэтому пришлось идти на последний урок. Тарталья сидел на парте в окружении девушек, мило улыбался им, выслушивал новую порцию сплетен, будто это мировая тайна. Стоило Итэру войти в класс, как тот упёрся своим пристальным взглядом. Синие глаза, которые пару часов назад казались самыми красивыми и добрыми на свете были тёмными, потерянными и с нотками обиды. Тарталья будто кричал Итэру: «Ты виноват в моём состоянии! Если бы не твоё признание, я бы чувствовал себя по-другому».       — Привет… — послышался голос сбоку.       Итэр перевёл взгляд на девушку, которая держала в руках розовый и помятый конверт. Её щеки покраснели, а на скулах выступил яркий румянец смущения. Лазурные глаза бегали из одного угла класса в другой, боясь взглянуть в чужие. Итэр улыбнулся, когда девушка всё же взглянула на него, но та тихо ойкнула и сжалась ещё сильней.       — Привет, — ответил ей всё же Итэр.       Все взгляды в классе устремились на них, даже Тарталья отвлёкся от разговора, смотря на него. Итэр невольно выпрямился, показывая, что он в порядке. Что ему всё равно на отказ Тартальи, на что тот лишь фыркнул, но не перестал наблюдать.       Девушка протянула тот самый конверт и сделала шаг назад, давая парню пространство. Снова послышался гул, все кричали открыть его, прочитать, что там. Итэр кинул обеспокоенный взгляд на одноклассницу.       — Мне стоит открыть дома? — тихо спросил он.       — Можешь и сейчас. Я не против… Если все узнают… — протараторила девушка и спрятала глаза за чёлкой.       Червячок сомнения начал неприятно рыться в груди. Ни один мазохист не согласится выставлять на публику что-то личное. Особенно в школе.       Гул только усиливался. Парни барабанили по столу, а девушки тихо хихикали и делали между собой ставки на признание в любви. Итэр тихо кашлянул, услышав, что там говорят. Его снова одолело смущение, заглушив то самое сомнение.       Итэр медленно надорвал верхушку конверта, вытаскивая оттуда письмо. Белый лист, прыгающий почерк, но вместо слов о признании о любви, он увидел пересказ своего недавнего диалога с Тартальей. Гул сменился шёпотом, а потом громким и противным смехом. Итэр с ужасом пробегал взглядом по прыгающим строчкам, где до каждого слова было пересказано его признание.       Сбоку послышалось копошение, а потом из телефона раздались до боли знакомые слова, произнесённые его же голосом. Итэр вскинул голову, упираясь взглядом в одноклассницу. Он не видел её глаза, но гадкая и растянутая улыбка на лице только подтвердила: всё это было подстроено.       Он отшатнулся, спотыкаясь о чью-то подставленную ногу, падая на пол, больно ударяясь локтём о стоящий рядом шкаф. Теперь Итэр видел её глаза: в них были отвращение, насмешка и отсутствие сожаления о содеянном.       Кто-то схватил его за волосы, дёргая вверх. Боль прошлась по всему телу, заставляя зашипеть и зажмурить глаза. Его повалили на пол, ударяя затылком о паркет, из-за чего Итэр поперхнулся воздухом, начиная задыхаться. Перед его лицом возник чей-то телефон. На экране виднелись спина Тартальи и его смущённое лицо. Из динамика снова послышалось то самое признание в любви. Кто-то записал все его эмоции, все слова, все движения. В душе снова стало гадко.       Итэр махнул рукой, выбивая из чужих рук телефон. Попытался выдернуть пальцы из волос, но человек над ним тихо зашипел, дёрнул рукой вверх, приподнимая голову и ударяя ею снова об пол.       — «Ты мне нравишься», — послышался писклявый голос девушки, которая держала тот самый телефон с видео. — «Ты для меня больше чем друг…»       По классу прошёл смешок. Они просматривали видео снова и снова, тыча им прямо ему в лицо. Перед глазами всё было мутно от подступивших слёз. Итэр не понимал, что он сделал не так. Он хотел лишь быть рядом с любимым человеком. Стать чуть ближе. Сказать о том, что чувствует. Почему сейчас ему приходится лежать на грязном полу, держать чужую руку и молиться, чтобы ему не вырвали все волосы? Слушать противный смех одноклассников? Видеть своё лицо в этом видео и терпеть все эти издевательства?       Итэр поднял взгляд на второго человека из видео. На него смотрели те самые синие глаза, но холодные, будто ему всё равно, что тут происходит. Он не виноват во всем этом. В душе снова заскребли кошки.       — Зачем? — тихо спросил Итэр, не надеясь на ответ.       Сверху раздался противный смех. Одноклассник дёрнул его голову вверх, наслаждаясь хрустом в чужой шее.       — Как зачем? Мы не жалуем таких, как ты. Не в нашем классе, — ответил паренёк и наклонил голову Итэра назад, чтобы взглянуть на перекошенное лицо. — Пидрила. Надеялся, что будешь трахать в жопу нашего старосту? Или… Не, он тебя? Ты же весь такой хрупкий, нежный. Как девчонка.       Девочки рядом снова противно захихикали и, подняв свои телефоны, со вспышкой начали фотографировать развернувшуюся картину.       Итэр пытался закрыть лицо руками, свернуться калачиком, как дома, когда отец поднимал на него руку, но его ноги перехватили другие одноклассники. Стянули ботинки, расстегнули ремень и ширинку под довольный гогот. Итэр в ужасе поднял взгляд на Тарталью, молча крича, чтобы тот сделал что-нибудь, но одноклассник не смотрел на него. Он всем корпусом отвернулся от него.       В живот прилетела чья-то нога, выбивая весь воздух из лёгких. Одноклассник снова занёс ногу над ним, но дверь в класс открылась, на пороге которой появилась учительница. Она окинула картину удивлённым взглядом и нахмурилась.       — Разошлись! Что это такое? Что вы тут устроили?       Ребята отскочили от Итэра, оставляя его лежать на грязном полу. Женщина подскочила к нему, помогая подняться с пола и, окинув оценивающим взглядом, отправила в медпункт.       Тишина повисла в классе, но Итэр чувствовал колкие взгляды, направленные ему в спину.       Он не помнил, как дошёл до нужного кабинета, как ощупали его тело, дали лёд и отправили на койку. Итэр провалился в темноту, стоило его голове упасть на тонкую подушку. Ему снилось всё по новой: признание, отказ, уроки, слёзы, незнакомец с платком, одноклассники. Живот снова отдался болью, когда на него легла чья-то ладонь. Итэр в ужасе распахнул глаза и ударил по чужой конечности. Люмин прижала к себе руку и с удивлением посмотрела на него, будто брат сделал что-то выходящее за рамки.       — Люмин, — с хрипотцой произнёс Итэр и прикрыл глаза, чтобы не видеть грусть в её глазах.       — Зачем? — спросила она, возвращая свою ладонь на его живот. — Зачем ты это сделал? Чтобы поиздеваться надо мной? Над моими чувствами?       Итэр раскрыл глаза и недовольно посмотрел на сестру. Меньшее, что он хотел, — причинять боль дорогому человеку, но он не может прятать свои чувства вечно. Он хотел попробовать. Попытаться изменить что-нибудь в своей жизни, чтобы рядом с ним был больше, чем друг.       — Нет… Я не знал, — соврал Итэр. Он давно догадывался о чувствах сестры к своему уже бывшему лучшему другу. В голове пришло осознание ситуации: он стал изгоем в своём классе, что может повлиять на его сестру, у которой брат «пидор». — Блять…       По его лбу легонько стукнули.       — Сколько раз я просила тебя не ругаться? Итэр, что теперь будет?       Он не знал. Хотелось, чтобы день закончился и об этом все забыли.       — Всё хорошо. Тебе не стоит волноваться. Я справлюсь. Главное, чтобы на тебя это не повлияло.       Итэр взял ладонь сестры в свою, сжимая.       — Тарталья приходил. Он сказал, чтобы я не волновалась об этом. Он будет рядом, чтобы присмотреть за мной, — с улыбкой сказала Люмин, а потом, что-то вспомнив, полезла в свой новый рюкзак и достала помятую бумажку. — Он просил передать это тебе.       Итэр взглянул на сложенную записку, написанную на вырванном тетрадном листке. Он взял её свободной рукой и не решился открыть. Вряд ли там будет что-то приятное.       — Я посмотрю дома. Уроки уже кончились?       Люмин кивнула.       — Тогда езжай и проведай маму. Мне надо заглянуть в учительскую, — Итэр улыбнулся на реакцию сестры: нахмуренные брови, надутые губы и осуждающий взгляд. — Мне нужно отчитаться. Да и классный руководитель волнуется. Всё будет хорошо. Хуже, чем днём, ничего не будет.       Люмин ещё долго сверлила его взглядом, но всё же сдалась и, взяв рюкзак с пола, ушла, оставляя брата наедине с тишиной. Медсестра давно закончила свой рабочий день, закрыла все шкафчики с медикаментами на ключ, но не кабинет. Итэр приподнялся, прижался затылком к холодной стене и тихо зашипел от пронзающей боли в висках и в животе. Ударили всего один раз, но явно со всеми чувствами. Ухмылка невольно возникла на губах, а в горле застрял нервный смех. Предвидеть это он не смог.       Полежав ещё пару минут, Итэр поднялся с кровати, нашёл рядом с ней свой рюкзак и кинул туда записку. Он дошёл до учительской, где в одиночестве сидела его классная руководительница и с кем-то разговаривала по телефону. Стоило Итэру закрыть за собой дверь, как женщина взглянула на него и тихо вздохнула, заканчивая звонок.       — Как это вышло, Итэр?       Он молча поджал губы, не зная, что ответить. Лиза — так её звали — поднялась со стула и подошла к нему, а потом притянула парня в свои объятия, поглаживая по спине.       — Я не смогла дозвониться до твоих родителей. Хотела, чтобы тебя забрали, — она ненадолго замолчала. — Я на твоей стороне, но вряд ли смогу помочь чем-то.       Итэр чувствовал подступившие к глазам слёзы, но сдержал их в себе.       — Я в порядке. Можно идти домой?       Девушка отступила и, осмотрев его, кивнула, возвращаясь к своему столу. Итэр вышел, тихо закрыв за собой дверь.       Коридоры пустовали, только на улице стоял небольшой шум из-за задержавшихся учеников. На их класс махнули рукой, решив не проводить для них никаких дополнительных консультаций для подготовки к ЕГЭ, что достаточно сильно огорчило Итэра. Денег на репетиторов не было, а в интернете бесплатного уже ничего нет. Только вода, которая ничего не даёт.       Взгляд парня начал бегать по толпе. Около ворот стояла Люмин со своими подругами и что-то активно обсуждала с ними. Недалеко от неё находился Тарталья с одноклассниками и слушал их. Выходить на улицу не захотелось, поэтому, развернувшись на пятках, Итэр отправился в сторону уже знакомого кабинета. Он пустовал почти всегда. Классов было мало, а кабинетов много. Кто-то использовал их для удовлетворения своих плотских утех, кто-то — для сна, а кто-то — для тишины.       Итэр открыл дверь и взглянул на стоявший в другом конце комнаты мольберт с холстом. Интерес зажегся в груди. До сегодняшнего дня тут не было ничего, кроме парт и обычной доски. Подойдя поближе, Итэр приподнял ткань, висящую на холсте. Его дыхание перехватило, а в горле застрял крик: прямо на белом полотне висел труп голубя без головы. Крылья были проткнуты булавками, из вспоротого живота вываливались кишки. Над шеей было сердце с вонзённым в него карандашом, который он потерял сегодня на чердаке. Вокруг трупа было написано его имя. Итэр даже думать не хотел, чем. К горлу подступила тошнота. Он попятился назад, но налетел на парту, сбивая её с громким скрежетом.       Итэр выбежал в коридор и, прижав ладонь ко рту, помчался к ближайшему туалету. Он наклонился над раковиной, выкручивая кран на максимум, и подставил под струю свою голову, глубоко дыша. В носу застрял запах высохшей крови, из-за чего желудок все скручивало по новой, а перед глазами всё ещё стояла увиденная картина.       Итэр присел на грязный пол и обнял свои колени. Груз на плечах спал, запах ушёл, как и крохотная частичка надежды на возможные изменения. По щекам потекли слёзы, а уголки глаз неприятно защипало.       «Я устал. Я не заслуживаю всего этого. Что мне делать?» — повторял Итэр в своей голове, как мантру.       Он не стал сдерживаться. Всхлип, а потом и рыдание пронзили тишину, царившую вокруг.