Строя замки

Это произошло внезапно. Ну, или всем так показалось. По телевизору, радио и интернет-ресурсам вдруг без остановки стали показывать переполненные больницы, мигалки скорой помощи, разводящих руками врачей и смерти. Много смертей. Это пронеслось, как цунами и никто не понимал, что делать. Неизвестность пугала больше всего. Единственное, что было, это два слова, накрепко впечатывшиеся в сознание каждого: «оставайтесь дома». Беспомощность. У тебя нет выбора, нет контроля над ситуацией. Ты поддаешься, ты делаешь то, что тебе говорят. — Вынь вещи из стиралки. Мэдди не знает, какое сегодня число. Двадцать какое-то марта, должно быть. Может, уже апрель. С днём недели ещё сложнее. — Она пустая! — доносится голос сестры из ванной. Значит, стирка была вчера и она сама развесила бельё. Забавно. Зиглер совершенно этого не помнит. Так бывает, когда ты бесконечно варишься в собственном соку — в своих мыслях — ты просто не можешь разложить воспоминания по полочкам, потому что эти полочки, вроде как, теперь не нужны. Порядок не нужен. Ведь ты всё равно один, правда? Не физически, так эмоционально. Их диалоги с Маккензи за прошедшую неделю можно пересчитать по пальцам одной руки. Они больше общались, когда обе были жутко заняты — вот ведь парадокс. Ночь и день смешиваются, и режим сна превращается во что-то несуразное. Всюду бесконечные пустые кружки с застывшей на дне кофейной гущей. Из зеркала смотрит кто-то незнакомый — фантом. И тебя начинает это утраивать, а точнее просто перестаёт заботить. В дверь звонит курьер. Больше некому. Мэдди плетётся открывать, попутно завязывая волосы в гульку. Шарится на тумбочке в поисках чистой маски. На пороге действительно курьер, но не совсем обычный. Большой зелёный бант и улыбка, демонстрирующая белизну зубов. — Приве-е-е-т, ДжоДжо. Не ожидала тебя увидеть, — честно признаётся девушка и ловит себя на мысли, что собственный голос кажется ей непривычным. Она не знает, рада ли знакомому лицу или предпочла бы незнакомца, которому было бы плевать на её состояние. — Мэдди! Офигеть, — девушка искренне смеётся и еле удерживает себя от того, чтобы раскрыть руки в приветственных объятиях. — Твои продукты, — вспоминает блондинка и ставит пакеты рядом с дверью, сохраняя обязательную социальную дистанцию. Старшая благодарно кивает и рассчитывается. — Уволилась из зоомагазина? — Подрабатываю сверху. Там работы сейчас особо нет. — Понятно. Зиглер не знает, что ещё сказать. Это странно — пытаться снова вести светские беседы. Ощущается как сумасшествие. — А у тебя как бизнес? — Никак, — меньше всего Мэдди хочется сейчас говорить об этом. — Я продаю какое-то количество акций, чтобы платить всем зарплату, но работать пока не представляется возможным. Сама понимаешь. — Да-да, конечно, — кивает ДжоДжо, жалея, что спросила. — Ладно, мне, наверное, пора — ещё куча заказов. Но ты, это, если что-то надумаешь и нужна будет помощь, звони, хорошо? Я найду время и для ваших заказов. Букетики разносить мне не сложно, — улыбка не сходит с лица младшей. Она хочет подбодрить. Помочь. И Мэдди это очень ценит. — Спасибо, правда. Вскоре блондинка уезжает на лифте, а Мэдди ещё несколько минут стоит на лестничной клетке в одних тапочках и пижаме. Необходимо что-то решать. Нужно работать, нужно снова получать стабильный доход. Но у девушки опускаются руки при одной мысли о том, чтобы начинать всё заново и пытаться адаптироваться в этом хаосе. Она устала. Просто по-человечески устала. И, что беспокоит больше всего, иногда ей кажется, что она потеряла веру в это дело да и в себя заодно. С тяжелой головой Зиглер возвращается в квартиру и на автоматизме разбирает пакеты. Кензи читает, сидя на подоконнике. «Портрет Дориана Грея». В третий раз за месяц. — Хлоя звонила. У неё всё в порядке. Спрашивала, как дела у нас и у Каллы. Я ответила, что у котяры дела лучше всех нас вместе взятых. — Прекрасно. Кефир на стенку холодильника, подсолнечное масло в шкафчик. — У меня почему-то закрались подозрения, что она хотела, чтобы ты вырвала у меня телефон и сама с ней поговорила, — в тоне младшей всё ещё прыгала искорка задора. Хоть у кого-то она осталась. Мэдди ничего не отвечает. Печенье на полку, влажные салфетки на этажерку. — Не волнуйся, я сказала ей, что ты отошла. — Замечательно. — Чего ты там так долго, кстати? — не унимается Кензи, игнорируя отстранённость сестры. — Знакомая. — Надеюсь, ей ты сказала больше одного слова, — хмыкает младшая Зиглер, приподнимая уголки губ в подобии улыбки. — Возможно. Яйца наверх, творог вниз. Овощи помыть. — Хорошо, если так, а то я уже думала писать твоей психотерапевтке, договариваться об онлайн-сессии. — Может, и стоит, — бросает Мэдди, сминая пустой пакет. — Стоит-стоит, а то ты все трудности мира на свои плечи взвалила. — Чушь не неси, — обозначает слегка раздражённо. — Хорошо. Допустим, что трудности только нашего магазина, но это уже, знаешь, многовато, — Кензи излучает спокойствие, но не безразлично холодное, а наоборот. Её спокойствием можно обезоруживать. — Я владелица, если ты не забыла. Это целиком и полностью моя ответственность. — Формально, да, но вообще-то у тебя есть мы и мы тоже кое-что можем. Ты не должна всё делать сама, — предложение руки помощи. Буквальное и фигуральное. Мэдди отвергает оба, и ни для кого из стоящих на этой кухне это не новость. — Я не хочу об этом говорить сейчас, Маккензи, пожалуйста! Это бессмысленный спор, — гнев в какой-то момент смешивается с усталостью и получается слегка глупая мольба. Старшая не смогла бы объяснить, что переключилось в момент разговора, даже самой себе. — Пока мы разговариваем, смысл всегда есть, — твёрдо. Настойчиво. — Мы поговорим об этом, я обещаю, но не сегодня, — пасует. Довольно редкий итог перепалок, из которых состоят и всегда состояли их отношения. Это маленькие противостояния, — скрытые или не очень — цель которых всегда одна: протолкнуть свою точку зрения так глубоко, чтобы у соперницы не осталось места для своей и пришлось запереть её в шкаф, выбросив после ключ. — Ладно, но с Хлоей ты тоже должна поговорить рано или поздно. — Я не знаю, о чём мы будем с ней говорить. У нас с тобой ничего интересного сейчас в жизни не происходит, — разводит руками, оправдываясь скорее перед самой собой. Этот диалог она уже мысленно проигрывала много раз — только реплики сестры говорила она сама и отвечала на них тоже сама. Большой разницы между этим разговором и разговором «во плоти» девушка, честно говоря, не видит. — Да ёб твою мать, Мэдди! — Твою вообще-то тоже тогда уж, — усмешка тихонько пробегает по губам. — …Ваша мыльная опера у нас с Каллой уже в печёнках сидит. Две идиотки на наши головы. Ну отменилось у вас первое свидание, ну и что? Вам так этот балет что-ли интересен был? Поговорите вы уже просто, без прелюдий и дело с концом. Господи! Невозможные люди! Да хоть молчите вы в трубку, если не знаете, что сказать! Просто, блять, дай ей знать, что тебе не плевать на неё. — Разумеется мне не плевать! — злость внезапно образуется где-то внизу живота, молниеносно разбегаясь по всему телу. — Так сделай одно волшебное нажатие на кнопочку и позвони! А то ты уже не плывёшь по течению, а тонешь в нём, — ставит точку в своей мотивационной речи Маккензи и скрещивает руки на груди, давая понять, что высказала всё, что хотела. Кошка элегантно запрыгивает на кухонный стол, лениво прохаживается, то и дело норовя смахнуть что-нибудь хвостом. Мэдди невольно переключается на это зрелище, без усилий фокусируя взгляд. Дыхание постепенно выравнивается, напряжение уходит. Где-то в области плеч разливается приятная прохлада. — Позвоню. — Хорошо. — Хорошо. — Что будем готовить на ужин?