***
Помещение разгромленной базы имперцов залито холодным светом мощных фанарей, принесённых повстанцами. Виолетта никогда не боялась мертвецов... но эти ряды людей остекленевшими глазами смотрящие в потолок... Они нервируют. Окровавленные. Истерзанные. Головы большинства превращены в уже темнеющее кровавое месиво со сверкающими своей белизной кусочками раздробленных костей. Все эти лица со слезшей, обгорелой или просто срезанной с черепа кожей... Обрубки ушей или вырезанные глаза... Виолетта отвернулась, не желая осматривать тела дальше. Она пошла вперёд, всеми силами стараясь не обращать внимания на окружающую обстановку и не вспоминать о том что здесь было полчаса назад. Но не думать о белой обезьяне не получалось. Каждые повстанцы, стаскивающие трупы в одну гору, освобождая покрытый засыхающей бурой дрянью пол, и обливающие тела бензином для последующего сожжения... Каждые одиночные угрюмые войны, закрывающие глаза погибшим товарищам и тут же уходящие от них, не желая смотреть на то, что стало с хорошим знакомыми, что казалось бы никогда не уйдут... Каждое тёмное пятно на белой стене коридора и каждая вмятина от пули или удара чего-то тяжёлого... Всё это вынуждало воспоминания того побега вспыхивать в голове подобно сверхновой. Достаточно просторная вентиляционная шахта, тем не менее всё равно давящая на не слишком-то подверженное клаустрофобии сознание. Как будто специально чрезмерно медленно лезущий напарник. Темнота и зуд в носу от огромного количества скопившейся в похоже никем или просто очень плохо очищаемой вентиляции. Грохот взорванной гранаты позади, буквально оглушивший её на несколько секунд, и вибрация, прошедшая по металлическим стенкам. Громкий мат ничего не понимающих солдат, вдруг оказавшихся в темноте. Треск срываемых с петель ворот детонацией заранее заложенной бомбы... и крики. Боли, ужаса, ярости, особого дикого веселья... Череда выстрелов. Слишком громкий в окружающей какофонии треск ломаемых костей. Звук пожирающего живых огня и оглушительный волчий вой... Всё это смешалось в одну мелодию, что застряла в голове Виолетты на всю её жизнь. Мелодия войны. Ария первозданной, дикой ярости и безумия. Ужасная для любого кто смог не растерять милосердие и адекватность. Прекрасная для всех тех кто этой демоновой мелодии отдался, забывая всё человеческое, и с азартной злобой кидаясь на противника. В шахте отличная акустика. Каждый крик долетал дважды, отражённый эхом, что будто в насмешку уродовало голоса живых, превратив и в нечто неестественное. Безумную квинтэссенцию смертной боли и ненависти. Хорошо, что Шадурская не участвовала в той битве. Она не знает что было бы с ней во время боя. Уж лучше ползти по запылённой, грязной вентиляции, содрогаясь от особенно громких звуков, чем лично раскраивать головы врагов. Да, Виолетте доводилось убивать или пытаться это делать в прошлой жизни. Но что это было за убийство? Незаметно покончить с жизнью находящегося без сознания мужа? Пытаться задушить слишком много знающего мальчишку? Стрелять в детей, не слишком-то сильно пытаясь попасть? Определённо жестоко и бездушно. Но не так. Когда в твоих руках пистолет, и ты стреляешь, на одежде расплывается кровавое пятно. Ты смотришь на удивлённое, злобное, а может и облегчённое лицо жертвы и чувствуешь тоску. А что ощущают те, кто дают длинную очередь прямо в лицо своему оппоненту? Что они чувствуют, видя как голова в прошлом живого существа взрывается кровавыми ошмётками, обдавая кровавой кашей окружающих? Шадурская совершенно не хочет узнавать. Она убийца и признаёт это. Но те кто участвовал в бойне... Они не убивали. Они разрывали на части. Как дикие звери. И плевать, что у всех было оружие. Если бы не этот факт напуганные, жаждущие выжить мятежники и имперцы просто кинулись бы друг на друга, зубами вырывая куски плоти и давясь чужой кровью. Виолетта никогда не была на настоящей войне. Разве, что во время Армагеддона, но даже тогда многие не потеряли своей цивилизованности. Шадурская даже не может с уверенностью сказать, что сегодняшнее побоище действительно можно назвать хотя бы отголоском войны. Даже битвой она бы эту свалку тел не назвала. Но небольшим, почти несущественным последствием одного глобального конфликта это можно считать смело. Конфликта, который вряд ли закончиться хоть когда-то. Конфликта в который она сама по неосторожности влезла... Косясь на залитые тёмно-красной засыхающей жидкостью стены и тащащих всё ценное, что ещё можно унести из этой базы, часто друг с другом переговаривающихся, совершенно необращающих внимания на обстановку мятежников, некоторые из которых, были настолько шравмированы, что сами выглядели не лучше трупов, Виолетта наконец покинула базу, перешагнув порог выбитой двери. Зачем вообще заходила? На мёртвых полюбоваться? К чёрту... — А кусачки мои где? — разрушил размышления Виолетты грубый голос. Глава отряда — огненный волк в стеклянной броне с чёрными волосами и рассекающим щёку шрамом, чьё имя сказать откровенно Шадурская как-то не запомнила, выжидающе смотрел прямо на неё. — Утеряны во время подрыва элетрощитовой, — честно ответила Виолетта. — Когда лезешь в вентиляцию, и из кармана на пол поблизости от гранаты падает мелкий предмет, возвращаться за ним не охота совершенно. — А мне неохота тебе хоть раз ещё что-либо доверять, — хмыкнул первородный, похоже не слишком-то сильно беспокоясь по поводу утерянной собственности. Ей же лучше... Он, видимо потеряв интерес к Шадурской, повернулся к выносящим тёмные кейсы с оружием из взломанной оружейной мятежникам. — Поживей! Долго держать иллюзии на камерах и использовать «пересмешников» для разговора со что-то начавшими подозревать связистами у нас не выйдет! Если продолжите в том же темпе улитки нас всех накроют имперцы! А ты, — догнал уже уходящую Виолетту голос волка. — помоги в переписи добытого. «Ну хотя бы таскать оружие не заставил...»***
В светлой прачечной на нижнем этаже замка раздавался мерный гул нескольких работающих стиральных машинок. Большая часть прямоугольных аппаратов белого цвета уже закончили работу и теперь стояли открытыми в ожидании, когда из них достанут содержимое. Лиза аккуратной стопкой сложила бельё из предпоследней открытой машины в корзину. Краем уха слушая болтовню подруги, сидевшей на одной из выключенных «белых коробок», закинув ногу на ногу, Зверева вдруг уловила перемену темы с «Ты видела нового дворецкого?! Такой красавчик!» на что-то другое. В прачечной постиралось ещё не всё, так что можно в принципе никуда не торопиться. По этой причине Лиза решив немного отдохнуть уселась рядом с Кизяковой. — Ну так вот, — Алёна откусила тёмное печенье, сыпя крошками на юбку своей чёрно-белой униформы. В замке графа Шадурского прислугу зарплатой и пищей не обделяли. Пожалуй это одна из немногих причин по которой Лиза вообще пошла сюда работать. — Граф говорит: «Принеси мне нож!». Причём громко так и зло! Ну я конечно испугалась. То есть, сама посуди, — печенье наконец было съедено полностью. Кое-как прожевав, девушка продолжила. — Сначала за голову хватался... С собой о чём-то там говорил... Что-то у него там... как он говорил-то? — Алёна задумалась вспоминая. — А! Точно! Ну в общем граф будто с кем-то разговаривал. «Нет», да «нет»... Что «нет» я не поняла, но и не больно сильно вслушивалась. — Кизякова заговорщически поманила Звереву ближе к себе. Она, хмыкнув, наклонилась к подруге. Как такая сплетница вообще здесь работает? У неё же из качеств максимум внешность! Наверное правы слухи о любви колдуна к красивым молодым девушкам... Но как тогда Лизу сюда приняли? Она же совсем обычная... — У него видения похоже, — прошептала Алёна, многозначительно кивая. — Причём явно множественные и неконтролируемые! Он как смотрел на меня... ты бы видела! Глаза кровью залиты... Кожа вся бледная как у мертвяка... Ещё и круги под глазами чёрные... Ну я конечно испугалась, но за ножом на кухню сбегала. Вернулась, а он как начнёт смеяться! Ну тут уже и мои нервы не выдержали! Убежала, что есть сил. Я ещё жить хочу! — А что граф с этим ножом-то сделал? — без особого интереса, скорее просто, чтобы поддержать беседу, спросила Лиза. Девушка уже поняла, что это тема ничем не лучше и даже хуже прошлой. Простой прислуге знать секреты хозяев не положено. Это может очень плохо закончиться... — Да кто ж его знает... — передёрнула плечами Кизякова. — Я-то убежала. Но что-то он всё время в этом капюшоне стал ходить... — Давай уже делом займёмся, — тяжело вздохнула Зверева, вставая. Недолго конечно посидела... Но лучше им и правда наконец заняться работой. А то увидит ещё кто-то что горничные от дела отлынивают...