Я откопал свое морозное сердце восьмого февраля у подножия твоего подъезда, три года назад в 7 утра. Ты улыбнулся мне, и оно растаяло у меня в руках, снова зажив.
Джисок просыпается поздно. Когда за окном снова темно, но люди никуда не стремятся. Кровать становится тяжелой, одеяло словно прибивает к матрасу. Аромат усталости от переизбытка сна поднимается в воздухе, словно жар, и парень открывает окно. Холодный пол щекочет босые ноги, а невидимые морозные лапы туго обнимают Джисока со спины, немного сбивая его координацию. На одном из пальцев поблёскивает металическое кольцо. Под ним приятно примораживало кожу. В гостиной стояла одинокая ёлка, и Джисок даже был готов сразиться с ней по уровню одиночества. Но стоящая целый год в пыли искусственное деревцо все равно бы выиграло. Парень пальцами касается гирлянды и засматривается на сменяющие друг друга огоньки, как они плавно тускнели и следом рождались новые, более яркие цвета. Пол тут был теплее. Возможно, из-за того, что Джисок привык к этой температуре, а может быть потому, что здесь еще таилось то волшебное настроение. На кухню идти не хотелось. Там было холодно до мурашек на кончиках пальцах и звона в ушах. И чуждо. Словно там уже живет кто-то другой и Джисоку там не место. Оттуда веяло слезами, мятыми салфетками, изгрызенными ручками и чужими, большими руками, которые сейчас где-то не здесь. Парень свои руки в замок скрепляет и сильно сжимает. Глаза закрыты. Немного покачивает, как на волнах. Нежеланный, а возможно, просто волнительный звонок вздрагивает тишину в почти темной комнате, потому что огоньки с каждым годом все чаще потухают, и Джисок чуть не падает, полностью теряя координацию. Пол снова становится холодным, а морозные лапы пролазят через щели из спальни. Джисок только догадывается, как там холодно. Возможно, сама Снежная Королева решила обосновать там свои хоромы. Интересно, а она тоже превратит его сердце в ледышку? Боится, что уже совсем поздно.. — Не спишь? – глупый вопрос, но Джисок все равно отвечает. — Не сплю. – В груди словно разрастается лесной пожар. Джуен из-за своего пальто выглядел в два раза больше и теплее. На его шапке можно было слепить маленького снеговика. Черное пальто мерцало из-за еще не подтаявших снежинок, которые Джисок любил коллекционировать у себя на холодных пальцах. В черных глазах отражался умеренный огонь, из-за которого тело парня возгоралось как спичка. В кулаке была сжата ручка тяжелого пакета, от которого терпко пахло мандаринами. Джисок на прошлой неделе выкинул такой же пакет кожуры. Казалось, что сам Джисок пропах мандаринами и зимой. Джуен готов был скупить целые прилавки для этого. Чтобы Джисок всегда пах по особенному, по волшебному. — Половину точно оставь себе. – Джисоку приходится зайти на холодную кухню, но с Джуеном она казалась обычной, домашней и в два раза меньше. Осадок неприятных воспоминаний остается притупленным на уровне пола. — Ты наконец-то позволяешь мне искусить эти прекрасные мандарины? – Джуен гремит своим смехом, чашки непривычно стучат друг об друга. Для Джисока это и есть дом. Теплый пар от кружек чая согревал руки обоих. У Джуена из-за холода, у Джисока они от рождения. Парень всегда отшучивался, что у него это из-за того, что сердце теплое. Но на самом деле это всегда был Джуен, который согревал до самых подкорок, до бурления крови в венах. Возможно, он и был самим сердцем Джисока, таким большим, теплым и любвеобильным. Телевизор горел на фоне. Включённый звук, чтобы просто был и давил эту изнуряющую тишину. На Джуене был подаренный Джисоком в прошлом году свитер с двумя оленями. Парень его полюбил сразу, мгновенно натянув на себя. И возможно, тогда Джисок влюбился еще сильнее. Окно в спальне было закрыто Джуеном, и сейчас комната прогревалась недосказанной любовью и мандаринами. — Хочешь я буду покупать их тебе не только зимой? – Джуен смотрит слишком пристально на Джисока. На губах остался сладкий сок. — Не хочу. – Джисок улыбается себе. — У меня мандарины ассоциируются только с зимой и тобой. Не хочу рушить волшебство. Джуен улыбается слишком сильно, до боли в щеках, и аккуратно кладет свою голову на плечо Джисока. У обоих замирает дыхание, только лишь стук сердец становится унисоном. Холодные огоньки вдруг становятся опаляющими, обжигают душу изнутри, и Джисоку хочется задохнуться в пожаре чувств. Он глаза закрывает и непроизвольно сглатывает. Плечи снова становятся легкими. Комната холодеет. Телевизор уже не работает, а звук вьюги все играет в ушах. Джисок придумывает себе ледяных сверчков, которые сочиняют мелодии для зимы. У них узорные крылья, морозные лапки, которые оставляют красные следы на теплой коже, и, взлетая, они тянут за собой снежную метелицу. Морозные лапы давно улеглись в берлогу. — Если бы тебе выпала такая задача: растопить ледяное сердце любимого человека, чтобы ты сделал? – Джисок поднимает свои глаза на Джуена. Ресницы моргают часто, словно на них падают снежные кристаллики. — Поцелуй любви считается? – Выдыхает Джуен. Сердце неприятно колет и Джисок хмурит брови. — Мне растопить твое? Джисок даже не пытался думать рационально. Это никогда не было его сильной стороной. — Прошу.. – Еле слышно, но Джуену достаточно и молчаливого кивка. Пальцы трясутся, когда теплые губы Джуена касаются холодных Джисока. Горячие и большие руки на плечах парня прожигают через футболку, постепенно растапливая тело. В комнате пахло уютом и солнцем. От Джисока, как от ароматической свечки пахло мандаринами, зимой и кристальной вьюгой. От Джуена пахло морозным утром, солнцем за облаками и ярмаркой.И мандарины навсегда останутся для них чем-то зимним, волшебным и только их.