Помоги увидеть звёзды

Даже если они не прячутся в темноте подвалов, даже если спят под нормальными одеялами, их ничего не греет. Холод убивает, прожигает кожу, ломает кости и обнимает ребра. В горле комом тошнота и слезы, даже если Кокичи насмешливо глядит лиловыми (бесцветными) глазами и пьет сладкую (безвкусную) газировку. Теруко и Асахина отправились с остальными на базу, а Тойя, как верный пёс, побрел на встречу с хозяином. Кокичи не знает, мутит ли его от отвращения или от голода. Хозяин, как холод, прожигает дыру во лбу Кокичи, и парень чувствует, будто бы туда летит пуля — на бешеной скорости разрывает воздух и уже почти ломает его череп, проникает в мозг, оплетает щупальцами все нейроны, хватает нервные окончания. Делает из него марионетку. — Тойя, оставь нас, — чуть ли не шепчет босс, и тот, как хороший мальчик, виляет хвостом и выходит из комнаты. Тишина виснет лезвием над головой, виснет на тончайшей нити, тишина готова убить. — Мальчик мой, — все конечности заходятся дрожью, тошнота все сильнее душит, — почему я услышал о твоей самодеятельности? «О чем он, о чем он, о чем?..» — Просто хотел развлечься, — весело тянет Кокичи, заправляя прядь волос за ухо, — знаете, так ску-учно! Самый безопасный вариант — сразу оправдываться, самый безопасный вариант — не спрашивать, что он имеет в виду. Лучше не давать повода думать дальше, не провоцировать на копание, признать ошибку сейчас же. Самый безопасный вариант — прикинуться идиотом, даже если мужчина напротив знает, что это не так. — И поэтому ты не только сам склеил эту нелепицу, но и подговорил девочек? — Сердце бьётся, счастливое и ровное, и Кокичи чуть не вздыхает с облегчением, но дышать нельзя, нельзя лишний раз двигаться, нельзя даже слишком часто моргать. — Ладно Асахина, но Теруко вы зачем портите? Она совсем новенькая. Этой открыткой ты поставил ее воспитание под угрозу. Говорит одно, но Ома слышит: «Не смей склонять на свою сторону остальных». Не сметь идти против него. Руки напротив сидящего кажутся огромными, и Кокичи откуда-то знает — они ледяные, и если тот потянется, то заморозит сердце одним касанием. — Ну, даже малышкам нужно веселиться, — капризно морщится парень, глядя на опустошенную бутылку газировки. — Если будет скучно, то они начнут убегать. Кажется, он сказал лишнего. — Ну что ты, — хохочет мужчина, и ладонь в перчатке протягивает ещё одну бутылку, — я только рад, что мои детишки веселятся, даже если играют с ребятами из других семей. «Он знает.» Тошнота давит на сонную артерию, язык прилипает к небу, в животе разверзается черная дыра, бутылка чуть не падает из потных ладоней. Пальцы подрагивают, немеют. Кажется, ткань его огромной футболки липнет к спине. Спокойная паника — обычное состояние перед смертью, и Кокичи мягко улыбается, делая вид, что не понял последней реплики. — Иди, Ома, — обычное имя словно кандалы на лодыжках, подниматься тяжело, — передай Тойе, что я горжусь им. Зубы скрипят, Кокичи чуть не сжимает кулаки, но вовремя расслабляется и тепло сияет, едва заметно кивая. Тойя — послушный пёс, и в этом нет никакой подлости или глупости. Он просто выживает. Но даже так ему хочется врезать. — И не деритесь, детишки. Ваши братья и сестры — самое дорогое, что у вас есть. «Он читает мои мысли». Ручка двери бьёт током, но парень даже не убирает руку. Он научился терпеть, сдерживаться и ждать. Электричество лишь подпитывает молнии в его глазах. «Ну, детектив, я тебя не прощу, если это все зря». Кокичи веселеет, подмигивая Шуичи в мыслях. Тревога маленьким котёнком забивается в дальний уголок, продолжая шипеть и грызть нервы.