Саэйла. Ученица Цу'тэя

      Когда Джейксулли, Нейтири и Цу’тэй пронеслись между двумя парящими горами, громким и выразительным кличем призывая остальных воинов броситься в бой, множество икранов, повинуясь воле наездников, сорвалось вниз и, расправив могучие крылья, устремилось вслед за лидером. Воинственный крик На’ви, истошный и резкий вопль икранов, режущий по ушам гул конвертопланов — всё слилось в единый — дикий, беспредельный и оглушительный — шум.       Холодный ветер с силой бил в лицо, резал кожу, подобно мельчайшим лезвиям, и Саэйле, несмотря на то, что её глаза закрывали прозрачные линзы специальной маски, приходилось жмуриться, непроизвольно стискивая зубы. Пронзительно и яростно смотрела она перед собой, на врага, чувствуя, как лихорадочно, даже безумно колотится сердце. Но не от страха, а от предвкушения неизбежного столкновения…       Столкновение, которое войдёт в историю, станет главной темой множества рассказов, а впоследствии и легенд. И даже если сами воины погибнут, сражаясь за то, во что свято верят, то память о них будет жить вечно.       Осознание этого будоражило кровь, вызывало в душе вдохновенный трепет, давало силы, пробуждало отчаянную, безрассудную смелость. Окружённая бесстрашными воинами, преданными и надёжными союзниками, близкими ей по духу, в конце концов, собратьями, Саэйла не чувствовала ни страха, ни сомнений.       С силой сжав ремни импровизированной уздечки, напрягшись всем телом, охотница выставила корпус вперёд и обхватила пальцами ног дуговидное стремя. Пронзительный взгляд её метнулся, подобно молнии, в сторону Цу’тэя, который бесформенным и резким пятном виднелся впереди, с каждой секундой всё больше отдаляясь от неё. Он яростно и смело рвался в бой — так, как и полагается воину и оло’эйктану. И Саэйла, видя это, по-настоящему гордилась им.       Первым бросился на конвертопланы огромный икран Джейксулли. Одним резким и быстрым движением схватив крепкими когтистыми лапами хвост летательного аппарата, Последняя Тень без труда раскрутил его — как игрушечный самолётик — и яростно отбросил в сторону. Раздался громкий и сильный взрыв. Разбившись о гору, конвертоплан тотчас взорвался, и огненные волны расползлись по воздуху, яркой и густой завесой закрыв летящие вниз железные обломки, объятые языками пламени.       Следующим, кто смог выбить из строя конвертоплан, стал Цу’тэй. Подлетев как можно ближе к огромной металлической стрекозе, набрав в лёгкие больше воздуха, он с прерывистым криком выпустил стрелу, которая, пролетев считанные метры, пробила стекло, вонзившись в живот пилота.       Нейтири выбила из строя третий конвертоплан: её стрела со свистом рассекла воздух и, пробив стекло, погрузилась в грудную клетку пилота, вмиг прервав его сердцебиение. Он успел лишь конвульсивно дёрнуться прежде, чем безвольно откинулся на сиденье, выпустив ручку управления.       На считанные мгновения всё будто бы замедлилось в десятки, даже сотни раз. Все звуки превратились в отдалённое, едва слышное эхо, а затем и вовсе смолкли, картинка перед глазами утратила чёткость, стала расплывчатой, а чувства и ощущения обострились до предела.       Но прежде, чем Саэйла, сделав глубокий вдох, резко натянула тетиву, эта странная и необъяснимая иллюзия развеялась бесследно. И охотница увидела, как десятки икранов яростно налетели на конвертопланы — по два-три на один — царапая острыми когтями металлическую броню летательных машин, остервенело раскачивая их и сбрасывая в пропасть.       В один миг в небе воцарился настоящий хаос. Подбитые конвертопланы, врезаясь в горы, взрывались то тут, то там, оставляя после себя лишь облака огня и чёрного как смоль дыма. Застигнутые врасплох неожиданной и молниеносной атакой, пилоты старались уклониться от когтистых лап икранов, увести конвертопланы подальше от буквально сыплющихся с неба крылатых хищников, что самоотверженно бросались на военные корабли, подставляя себя под град пуль.       Некоторые икраны, налетев на конвертоплан, буквально врезавшись в него, застревали либо крылом, либо длинным хвостом между быстро вращающимися лопастями винта, которые беспощадно разрывали их на кровавые куски. И тотчас раздавался истошный, отчаянный, преисполненный боли крик хищника, который, желая хоть немного облегчить свои страдания, пытался вырваться из смертельной ловушки, но лишь сильнее увечил себя. Ценой собственной жизни они сбрасывали конвертоплан в пропасть, падая вслед за ним.       В ответ на решительное и молниеносное нападение На’ви люди открыли по ним огонь, щедро «одаривая» их пулями, что, свища, холодными металлическими пчёлами жалили воинов и икранов, оставляя в теле круглые отверстия, из которых сочилась, подобно мёду из сот, кровь.       Пули отчаянно и лихо свистели над головой, уверенно и стремительно несясь в сторону цели, и, погружаясь в плоть, утопали в густой крови, холодным и болезненным разрядом прошибая мышцы. Ярко полыхали взорвавшиеся конвертопланы, забирая с собой — в пропасть — бесстрашных наездников, что нападали на них сверху, бросаясь под смертельный град пуль.       Изрешечённые пулями икраны камнем падали вниз, истошно вопя от боли. Не в силах даже взмахнуть крыльями, эти гордые и преданные хищники, однако ж, до последнего старались закрыть собой наездника, приняв яростный и жестокий удар на себя. И вскоре бездыханное тело их, летящее вниз, скрывалось под завесой чёрного дыма и густых облаков.       С бешеной скоростью летели смертоносные снаряды и, с лёгкостью достигнув цели, разрывали на куски икранов и их наездников, закрывая всё огненным облаком. Всё происходило быстро, в один миг… Отчаянный и болезненный крик не успевал вырваться из груди воина — изувеченное, изорванное на куски, лишённое конечностей, обглоданное огнём тело безвольной куклой падало вниз.       Времени, чтобы подумать над следующим своим шагом, не было, не говоря уже о том, чтобы медлить в нерешительности, попутно пытаясь набраться сил. Любая секунда промедления могла забрать безвозвратно жизнь, а потому воины старались действовать быстро, полностью положившись на выработанные за годы усердных тренировок рефлексы, доверившись своему телу.       Саэйла отчаянно — чуть ли не криком — подгоняла Зубу, до боли в костяшках сжав ремни уздечки, пальцами ног стиснув дужки стремени. Загнанно и беспокойно дыша, она устремила пугающе холодный взгляд перед собой, стараясь не смотреть по сторонам. Саэйла понимала, что увиденное может обескуражить, ужаснуть её, с корнем вырвав поселившиеся в сердце ростки смелости.       Каждый раз, когда до ушей её долетал отчаянный и болезненный вопль подстреленного, израненного икрана, Саэйла резко вздрагивала, до хруста сжимая челюсти, морща нос. Янтарные глаза нещадно жгло от проступающих слёз и стекающих по лбу к длинным ресницам солёных капель пота, однако охотница приказывала себе терпеть, не отвлекаться на лишние телодвижения. Она мёртвой хваткой вцепилась в ремни, не в силах разжать пальцы.       Маска наездника тонким жёстким ободком давила на виски, натирая кожу до мозолей, оставляя на ней неглубокий след, который неприятно горел, стоило только тёплому поту коснуться его. Из образовавшихся на ладонях полумесяцев начала медленно стекать кровь, марая подушечки пальцев, однако Саэйла этого даже не почувствовала, поглощённая битвой.       Колчан охотницы опустел ровно на половину, а вот сил у неё почти не осталось…       Первая стрела Саэйлы, к великому её разочарованию, не достигла цели: отскочив от металлической брони конвертоплана, она затерялась среди белой ваты облаков и чёрного густого дыма. Выругавшись себе под нос, охотница приказала Зубе как можно скорее броситься вниз, увернувшись тем самым от пуль, что со свистом неслись на них, разрезая воздух. Приём, к счастью, удался, и Саэйла, судорожно выдохнув, направила икрана к другому конвертоплану, попутно накладывая на тетиву новую стрелу.       Следующая стрела попала точно в цель. Пробив лобовое стекло конвертоплана, она вонзилась в голову пилота, пригвоздив ту к сиденью. Потеряв управление, огромная металлическая стрекоза летела наискосок, опускаясь всё ниже и ниже, скрываясь среди густых облаков. Однако этого охотница уже не видела, уносясь на Зубе прочь, к следующей цели.       Возможно, если бы у неё было в запасе хотя бы несколько секунд, она бы насладилась зрелищем падающего в пропасть конвертоплана… Но такой роскошью в этом кровавом и беспощадном бою не обладал никто: миг промедления мог стоить тебе жизни. Саэйла — словно в бреду — повторяла эти слова про себя дрожащими губами, подгоняя икрана, с трудом — чудом — уворачиваясь от пуль.       Сердце охотницы билось как безумное, готовясь, видимо, пробить клетку рёбер, вырвавшись наружу. В ушах гудело от непрекращающихся криков, стонов, взрывов, шума выстрелов, рёва конвертопланов. Пот, застилая глаза солёной пеленой, вызывал режущую боль, и Саэйла, пытаясь хоть немного унять её, часто-часто моргала. Скованное неприятной резью в мышцах тело с трудом подчинялось воле охотницы: дрожащими руками она накладывала на тетиву очередную стрелу, пронзительным взглядом ища себе цель.       — Давай, Зуба, поднажми… — сквозь стиснутые зубы цедила Саэйла, когда они проносились мимо грузового отсека «Валькирии», и голос её звучал сипло и едва ли не умоляюще.       Не теряя ни секунды, толком даже не целясь, Саэйла с рваным криком отпустила тетиву, стрелой попав в одного из солдат, что беспорядочно стрелял во все стороны, надеясь, что хотя бы несколько пуль достигнут «грязных аборигенов». Но длинная и быстрая стрела охотницы легко — как раскалённый прут сквозь кусок масла — пронзила плоть живота, острым окровавленным наконечником выйдя из поясницы. И солдат, беспомощно схватившись обеими руками за древко, прерывисто крикнул, в следующую же секунду упав навзничь.       Однако удача недолго благоволила Саэйле… Пролетая над расположенными на верхней части корабля пулемётными гнёздами, она, быстро прицелившись, резко отпустила тетиву, пронзив стрелой сразу двоих солдат, что стояли рядом, ни на секунду не отнимая ладоней от спускового крючка. Но не успела Саэйла даже облегчённо выдохнуть, как над головой её со свистом пронеслось с десяток пуль.       — Быстрее, Зуба! Быстрее! — не раздумывая прокричала Саэйла, даже не оборачиваясь в сторону, откуда с бешеной скоростью неслись на неё пули. — Лети змейкой!       И Зуба, повинуясь приказу охотницы, устремился прочь от преследующего их «Скорпиона», каждые пару секунд бросаясь то в одну, то в другую сторону, уворачиваясь таким образом от шквала пуль. Икран нёсся, подобно ветру, не щадя себя, и Саэйла, чувствуя его прерывистое и частое дыхание, ощущая безумное биение сердца, мысленно умоляла Эйву дать ему сил.       Охотнице казалось, что она чувствует, как пули, проносясь со свистом совсем рядом с ней, обдают её пробирающим до костей холодом, ледяными мурашками пробегая по напряжённой спине. До крови прикусив губу, Саэйла сквозь пелену пота и слёз смотрела перед собой, но, к собственному ужасу, не видела ничего. Мысленно она готовилась к неизбежной и мучительной смерти, что вот-вот настигнет её.       И всё же охотница продолжала бороться за жизнь, несмотря ни на что… И Судьба, скупая на подарки, непреклонная и безучастная, неожиданно смилостивилась над Саэйлой, послав ей спасителя в лице Цу’тэя.       Даже в этом безумном и кровавом хаосе войны он был рядом с ней. Ни на секунду не позволял себе потерять охотницу из виду. Подобно ангелу-хранителю, Цу’тэй тенью следовал за Саэйлой, одним точным выстрелом умертвляя каждого, кто пытался навредить ей.       Как ветер пронёсся он на своём икране прямо над преследующим Саэйлу «Скорпионом» и, не колеблясь ни мгновения, выпустил из лука смертоносную стрелу, которая, с лёгкостью пробив стекло конвертоплана, вонзилась в горло пилота, принудив того забиться в конвульсиях, давясь собственной кровью, что ручьём хлынула изо рта. Охваченный предсмертной судорогой, он беспорядочно и быстро дёргал рычаг управления из стороны в сторону, не в силах разжать пальцы. И конвертоплан, «подчиняясь» хаотичным и необдуманным командам пилота, начал стремительно терять высоту, а затем и вовсе скрылся за пеленой дыма.       Заметив это, Саэйла, поддавшись необъяснимому порыву, бросила через плечо быстрый взгляд — испуганный, взволнованный, лихорадочный. Но, увидев Цу’тэя, который теперь летел позади неё, держась, однако, на порядочном расстоянии, она прерывисто всхлипнула. Из груди её вырвался то ли облегчённый, то ли радостный вздох, и Саэйла, не в силах произнести ни слова, устремила на Цу’тэя благоговейный и благодарный взгляд, на который он успел ответить лишь слабой и несколько вымученной улыбкой.       А в следующую секунду на Цу’тэя шквалом посыпались холодные — как сама Смерть — пули. Четыре пробили насквозь крыло Йово, а одна — ледяной металлической пчелой вонзилась в бедро оло’эйктана. И сильнейшая боль разрядом тока в один миг сковала тело Цу’тэя, принудив его несдержанно вскрикнуть, зажмурив глаза.       Если бы не цахейлу, он бы страдал не так сильно… Но связь, которая делала удовольствие ярче, полнее, также была способна усиливать в разы боль от полученных ран, превращая её в настоящую муку.       Саэйла даже вскрикнуть не успела, а Йово, издав надрывный и резкий вопль и взмахнув слабо крыльями, беспомощно полетел вниз, унося за собой и своего наездника, который, несмотря на ужасную боль, пронзавшую и ногу, и руку, мёртвой хваткой держался за ремень, что связывал два длинных отростка на голове икрана.       Отчаянный и несдержанный крик охотницы разнёсся во все стороны, слившись с непрекращающимся гулом выстрелов, стонов, взрывов и воплей. Охваченная ужасом, Саэйла без раздумий бросилась было вслед за Йово, однако пули, градом посыпавшиеся совсем рядом, не позволили ей осуществить задуманное. И охотница, понимая, что повисший на хвосте «Скорпион» не оставит её в покое до тех пор, пока не уничтожит, громко и неожиданно твёрдо приказала Зубе лететь вперёд.       — Давай, Зуба, быстрее молнии! — подгоняла Саэйла икрана, бросая через плечо на преследующего её «Скорпиона», что пытался нагнать её шквалом пуль, пронзительные, убийственные взгляды.       Она обязательно найдёт и спасёт Цу’тэя, но сначала расправится с тем, кто посмел ранить его.       А Йово тем временем камнем падал вниз и, не в состоянии даже взмахнуть крыльями, выдавливал из себя слабые утробные крики. Цу’тэй же, чуть ли не до хруста стиснув челюсти от пронизывающей мышцы боли, прижался всем телом к икрану, обхватив его сильную шею руками, чувствуя, как стекает по бедру тёплая кровь. Его кровь.       Если бы не огромные и прочные листья гигантских деревьев, что, подобно Вавилонской башне, тянулись к самому небу, то икран вместе со своим наездником разбился бы о землю, превратившись в кровавое месиво. Но обильная растительность смягчила падение, и Йово, ударившись о десятка два широких листьев, резко и грубо повалился на одеялом стелящийся по земле мох.       От такого падения Цу’тэя отбросило в сторону, и он, больно ударившись лицом и грудью о выпирающие из земли корни, хрипло выдохнул, непроизвольно потянувшись пальцами к окровавленному бедру. Но стоило ему коснуться небольшой дыры, окаймлённой рваными кусочками плоти, как лицо его тотчас скривилось в гримасе боли, и он со свистом втянул воздух сквозь стиснутые зубы, зажмурив глаза.       Голова невыносимо гудела и раскалывалась, боль пронзала тело острыми иглами, вызывая холодную дрожь, а взгляд растерянно метался из стороны в сторону, пытаясь зацепиться за что-то конкретное. В ушах звенело, и, сколько ни пытался, Цу’тэй не мог избавиться от этого противного звона, что перекрывал собой все другие звуки.       Прерывисто и часто дыша, скривив лицо в болезненной гримасе, Цу’тэй медленно поднялся с земли и встал на четвереньки, рассеянно посмотрев перед собой. Когда же его взгляд зацепился за нескольких солдат во главе с Лайлом Уэйнфлитом, облачённым в силовой скафандр, что целенаправленно ступали в его сторону, он судорожно выдохнул. Они заметили его.       Заметив издевательские, гадкие ухмылки наёмников, услышав их злорадный смех и мерзкие комментарии, что они бросали друг другу, не сводя, однако ж, взгляда с него, Цу’тэй с ужасом осознал, что наземное сражение проиграно… На’ви, неся большие потери, по-видимому, отступили, и теперь солдаты — эти чудовища, лишённые всего человеческого, — проводили зачистку. Причём делали это неспешно, понимая, что им некуда торопиться. В их извращённых и безумных фантазиях они уже одержали победу…       Где-то недалеко есть ещё солдаты, много солдат. И они явятся сюда очень скоро — в этом Цу’тэй не сомневался. Ему даже чудилось, что он слышит шум выстрелов и голоса, доносящиеся из глубины тропического леса. Эти же — всего лишь кучка моральных уродов, не желающих «пропустить всё веселье». Они двигались впереди, надеясь, что им на пути попадутся недобитые гуманоиды, с которыми они разделаются. Причём с особой жестокостью, упиваясь каждой секундой.       Йово первым заметил приближение врага и, вмиг позабыв о кровоточащих ранах, подстёгиваемый желанием уберечь своего наездника, как безумный бросился на вооружённых до зубов солдат, угрожающе крича и отчаянно размахивая изрешечёнными крыльями.       — Йово! Нет! — крикнул Цу’тэй вдогонку икрану и, пересилив острую и резкую боль в бедре, поднялся на ноги, выхватив из ножен кинжал.       Однако Йово его не слышал. Оторвавшись от земли, грозный и бесстрашный хищник уже готов был наброситься на врага, разорвав того в клочья, но шквал из свинцовых пуль остановил его, в один миг разорвав нить жизни. Холодные металлические пчёлы, с безумной скоростью разрезав воздух, пробили грудь и шею Йово. И смелый хищник, не сумев даже приблизиться к солдатам, повалился наземь грузной тушей; из дыр на его морде медленно стекала, беззвучно падая на траву, кровь.       Судорожно и громко выдохнув, Цу’тэй считанные секунды неподвижно смотрел на бездыханное тело Йово, его сильного и бесстрашного защитника, не обращая внимания на боль в ноге. Но уже через какие-то мгновения лицо его исказилось судорогой гнева, взгляд преисполнился ярости и лютой, бесконтрольной ненависти, и оло’эйктан, сорвавшись с места, бросился с ножом на врага, не заботясь о том, что его может постичь та же участь…       — Этот — мой! — с насмешкой бросил Уэйнфлит троим солдатам, выступив вперёд, и те, довольно переглянувшись, отошли в сторону, предвкушая презабавное зрелище.       Охваченный яростью, ослеплённый ненавистью к врагу, шокированный смертью верного друга, Цу’тэй не чувствовал ни боли, ни страха, ни сомнений, несясь на силовой скафандр со всех ног, подобно самому настоящему гепарду. Разбежавшись, он оторвался от земли и, стиснув обеими ладонями узорную рукоять, резким взмахом поднял над головой нож, готовясь пробить им защитный колпак скафандра. Однако Цу’тэй успел лишь мазнуть лезвием по поверхности прежде, чем Лайл одним порывистым движением огромной металлической руки отшвырнул его в сторону.       С силой ударившись о землю, Цу’тэй, словно охваченный горячкой, тотчас вскочил на ноги, выставив перед собой нож, и, угрожающе прошипев, обнажил острые клыки. Начавшиеся было смешки тотчас смолкли, и солдаты с интересом уставились на него, растянув губы в кривом и уродливом оскале.       — А ты у них типа важная шишка? — Лайл едко усмехнулся, окинув презрительным взглядом яркие украшения — знаки отличия — оло’эйктана, выставив перед собой сжатые в кулаки металлические ладони. — То-то синемордые рыдать будут, когда найдут твой изодранный в клочья труп. — Цу’тэй в ответ издал низкий утробный звук, отдалённо напоминающий рычание, и, не медля ни секунды, бросился навстречу наёмнику, полный решимости взять реванш.       Уэйнфлит ожидал, что тот бросится прямо на него, подставив себя под мощный удар его огромной металлической клешни, который — с большой долей вероятности — разобьёт в дребезги черепушку На’ви. Но Цу’тэй, понимая, что с такой силой ему не совладать, решил взять хитростью и ловкостью.       Сделав вид, что бежит прямо на наёмника, оло’эйктан в последнюю секунду, стоило только тому замахнуться огромной металлической лапищей, бросился на землю, проскользнув прямо между ног УМП. Не дав противнику времени на то, чтобы обернуться, Цу’тэй быстро поднялся — буквально вскочил — и, сделав два пружинистых шага, оттолкнулся ступнями от корня, что выпирал из земли, с яростным криком набросившись на Уэйнфлита сзади.       Наёмник тотчас принялся размахивать руками над колпаком с твёрдым намерением схватить гуманоида за его косу и, раскрутив, с силой ударить о ближайшее дерево — так, чтобы был слышен хруст разламывающихся костей. Однако у Цу’тэя были иные планы…       Набросившись на силовой костюм, Цу’тэй зацепился за выпирающие части, поморщившись от нового приступа боли. Не тратя ни секунды, с поразительной быстротой уворачиваясь от пытающихся схватить его огромных клешней, он с яростью вонзал острое лезвие в стеклянный колпак, снова и снова, стараясь целиться в одну и ту же точку. И, когда послышался выразительный хруст, Цу’тэй резко замахнулся ножом над головой, чтобы нанести последний удар, но был грубо отброшен в ближайшее дерево.       Схватив На’ви за плечо, Уэйнфлит с силой швырнул его — как и планировал — в ближайшее дерево. Однако желанного хруста переломанных костей так и не услышал — противник оказался на удивление крепким. Больно ударившись спиной о шершавый ствол дерева, Цу’тэй прошипел сквозь стиснутые зубы, почувствовав во рту металлический привкус. Тело пронзила очередная вспышка боли, перед глазами поплыло, а ноги вмиг ослабли, отказываясь подчиняться своему владельцу. Цу’тэй чувствовал, как по изодранной спине стекают мелкие капли тёплой крови.       — Кончай с ним! — кричали остальные солдаты, которым их собственная идея уже не казалась интересной и забавной. Они ожидали жестокой расправы над аборигеном, а получили вялую драку, без крови и тяжёлых увечий.       Криво ухмыльнувшись в ответ на их слова, Уэйнфлит снял с крепления огромный нож, напоминающий по форме тесак, и направился в сторону Цу’тэя. Конечно, можно было прикончить грязного аборигена с помощью пушки, даже не сходя с места, но наёмник хотел сделать это сам. Так ведь куда интереснее.       Заметив нож в металлической клешне, Цу’тэй огромным усилием воли поднялся с земли и, стиснув зубы, устремил на врага горящий яростью взгляд. Сжав ладони в кулаки, оло’эйктан только сейчас понял, что лишился своего единственного оружия. Впрочем, охотничий нож не помог бы ему в борьбе с таким противником. С противником, что, облачившись в прочную и тяжёлую броню, вооружившись пушками и огромным тесаком, насмехается и злорадствует. Ничтожный трус, недостойный называться воином.       Цу’тэй понимал, что не одолеет этого противника, как бы ни пытался, но сдаваться на милость победителя не собирался. Он умрёт сражаясь — как и подобает воину.       Обезоруженный, раненый, лишённый сил, Цу’тэй мог лишь уворачиваться от резких и быстрых ударов ножа. Из-за трещин на куполе наёмник видел не так чётко, а потому бил не целясь: порывисто взмахивал ножом, спешно выставлял его перед собой, намереваясь вонзить в тело воина, или же, замахнувшись, пытался одним точным ударом проломить На’ви череп.       Некоторое время Цу’тэю удавалось, хоть и с трудом, уворачиваться от яростных взмахов ножом, но в какой-то момент, потеряв бдительность, он пропустил удар, и Уэйнфлит прошёлся — пусть и поверхностно — своей огромной лапищей по лицу оло’эйктана, разорвав кожу на его щеке.       Отпрянув от солдата, Цу’тэй попытался было уйти в сторону, но в следующее же мгновение лезвие тесака прошлось по той же самой стороне, от лба и до самого подбородка, оставив после себя кровавую рваную борозду. Из груди оло’эйктана вырвался отчаянный крик боли, и он инстинктивно прижал ладони к окровавленной и разодранной щеке, с ужасом осознав, что не может открыть повреждённый глаз, как бы ни старался.       Однако осознать ужас его положения в полной мере Цу’тэю не позволили: удар металлической лапищи пришёлся ему прямо в грудь. Не удержавшись на ногах, оло’эйктан повалился на землю, разразившись хриплым, удушливым кашлем под громкие аплодисменты, смех и свист солдат, что были весьма довольны исходом сражения.       Уэйнфлит же с видом победителя склонился над трясущимся от слабости и боли Цу’тэем, что смотрел на него с лютой ненавистью и жгучей злобой единственным зрячим глазом, тяжело дыша, буквально давясь собственной кровью, что стекала по изувеченному лицу. Растянув губы в довольном оскале, наёмник невольно бросил взгляд на длинную чёрную косу оло’эйктана и, недолго думая, поднёс к ней нож, намереваясь разрубить её пополам.       — Тебе она больше не понадобится, — процедил Уэйнфлит. Догадавшись, что собирается сделать наёмник, Цу’тэй, собрав в кулак последние силы, попытался было подняться, но удар ребром ножа по лицу пресёк его попытку, принудив упасть на землю, разразившись хриплым кашлем. — К ноге, кошара! — приказал Уэйнфлит, испытывая садистское наслаждение от всей этой ситуации, буквально упиваясь собственным «триумфом». Однако сполна насладиться моментом ему было не суждено…       Чересчур увлекшись своей жестокой забавой, позабыв о возможной опасности, почувствовав себя хозяевами положения, солдаты потеряли бдительность, а потому, когда на них из ниоткуда налетел, подобно урагану, Зуба, они не успели даже среагировать. Отскочив от спины икрана, Саэйла в прыжке выпустила стрелу в одного из наёмников, пробив ему насквозь череп. Он даже выругаться не успел прежде, чем замертво повалился на землю.       От двух других избавился Зуба. Яростно набросившись — налетев — на них, икран вцепился острыми зубами в голову одного из наёмников и, сжав челюсти, с лёгкостью расколол череп. Раздался прерывистый и преисполненный боли крик, а затем — выразительный и протяжный хруст. От другого икран избавился куда быстрее: просто погрузил острый длинный коготь в его шею, уже через считанные мгновения резко дёрнув его на себя. Этот солдат даже не почувствовал боли — умер почти мгновенно.       Саэйла же, устранив одного из наёмников, упала на землю и, сделав быстрый кувырок, поднялась на ноги, устремившись в сторону Уэйнфлита, который от неожиданности даже опешил, осознав, что ситуация круто изменилась. Теперь уже ему грозила опасность — выкручиваться надо было как можно быстрее. А потому Уэйнфлит, недолго мешкая, грубо и резко схватил израненного и ослабевшего Цу’тэя за косу, поднеся к его горлу лезвие тесака.       — Назад! — рявкнул Уэйнфлит, приковав к Саэйле яростный и вместе с тем безумный взгляд. — Дёрнешься, и я вспорю ему глотку! — уже громче крикнул он и, заметив, что охотница не собирается подчиняться, легко мазнул лезвием по горлу Цу’тэя, оставив на коже тонкий порез.       И тут-то Саэйла подчинилась: замерла на месте как вкопанная, устремив на Уэйнфлита горящий огнём ярости, убийственный взгляд. Обнажив острые клыки в угрожающем оскале, охотница выразительно прошипела, задёргав хвостом из стороны в сторону и сильнее сжав ладонью древко лука. Зуба, заметив настроение наездницы, намеревался было броситься на врага, на мелкие железки изодрав его броню, но Саэйла резким движением руки остановила его, приказав не двигаться. И икран, подчинившись воле наездницы, замер, продолжив, однако ж, угрожающе размахивать длинным хвостом из стороны сторону и яростно шипеть.       — Умница, киса, — с наглой ухмылкой, совсем неуместной для такой ситуации, произнёс Уэйнфлит, получив в ответ низкий рык. — Твоя сучка? — Наёмник бросил насмешливый взгляд на Цу’тэя, нетерпеливо и резко дёрнув того за косу.       Оло’эйктан в ответ не произнёс ни слова — он был измучен, слаб, разбит внутренне. Из груди его вырывались лишь слабые хрипы и прерывистый кашель, после которого на разбитой губе образовывались кровавые пузырьки. И всё-таки, услышав мерзкий комментарий солдата, Цу’тэй, приложив неимоверные усилия, попытался вырваться, но тотчас был остановлен придавленным к горлу острым лезвием.       — Лежать! — рявкнул Уэйнфлит, и Саэйла, не сдержавшись, сорвалась было с места, преисполненная решимости вырвать глаза этому монстру. Но наёмник остановил её, жестом показав, что будет с Цу’тэем, если она сделает хоть шаг.       И Саэйла замерла на месте, тяжело и прерывисто дыша, трясясь от гнева и раздирающих грудь рыданий; одну ногу она выставила вперёд, готовая в любую секунду броситься на Уэйнфлита, если тот причинит вред Цу’тэю. В глазах её, подёрнутых пеленой жгучих слёз, кроме ярости, злости и ненависти, плескались отчаяние и боль. Лицо охотницы мелко дрожало и даже дёргалось, искажаясь в страдальческой гримасе.       Она неотрывно смотрела на изувеченное лицо Цу’тэя, её любимого, которое в этот момент напоминало кровавое месиво. Всё измаранное в крови и грязи, с длинной рваной раной, окаймлённой ошмётками плоти, что грубой бороздой проходила от лба и до кончика губ, бледное, искажённое гримасой боли… Видеть, что сделали эти чудовища, лишённые сердца и души, с Цу’тэем, было мукой. Но Саэйла смотрела, не позволяя себе отворотить взгляд, не в силах помочь.       Если она пошевелится, то потеряет того, кого любит больше жизни.       До уха донёсся отдалённый, пока ещё слабый — напоминающий эхо — шум голосов и выстрелов, и Саэйла поняла, что скоро сюда подойдёт основная часть войска, и тогда никто из них — ни она, ни Цу’тэй, ни даже Зуба — не уцелеет. Но бросить супруга на верную погибель она даже не подумала.       Она примет смерть стойко и хладнокровно, но только рядом с ним. Она примет любые мучения и пытки, но ни за что на свете не бросит Цу’тэя.       — Я с тобой, — дрожащими губами прошептала Саэйла, поймав на себе замутнённый, невидящий взгляд Цу’тэя, заметив, как по щеке его медленно скатилась блестящая слеза.       Однако не враг настиг их, подобно тайфуну, снося всё на своём пути. Сила, куда могущественнее и опаснее человеческой жестокости, обрушилась на алчного и бессердечного врага — неумолимая, справедливая и беспощадная. Великая Мать, услышав молитвы своих детей, увидев ужасные преступления, совершённые людьми, восстала против пришельцев, направив на борьбу с ними саму Природу.       Вначале земля под ногами затряслась, словно от сильнейшего толчка, затем задрожали от яростного напора десятков грузных тел деревья, а после послышался треск и хруст ломающихся на части стволов, ничтожных перед лицом такой беспощадной силы. Совсем растерявшись, Уэйнфлит испуганно взглянул на прибор: показатели зашкаливали, давая понять, что на него движется целая орда.       — Эйва… — резко выдохнула Саэйла, устремив взволнованный взгляд в сторону, откуда на них неслось со всех ног, сшибая всё на своём пути, целое стадо ангциков.       Огромные бронированные звери неслись так, словно их подстёгивала чья-то незримая рука, принуждая сшибать мощными наростами, венчающими голову, встающие на пути деревья, пробивая их, подобно тонким дощечкам.       — О, чёрт! — громко выругался Уэйнфлит, поражённый увиденным, и, резко разжав металлическую ладонь, что с силой сжимала косу Цу’тэя, бросился прочь от обезумевшего стада, прямо по телам солдат, вдавливая те в грязь огромными ногами.       Саэйла тотчас побежала к Цу’тэю и, быстрым движением ладоней огладив его измаранное кровью лицо, прижалась щекой к едва вздымающейся груди, зарыдав во весь голос. Зуба же, встревоженный приближением ангциков, с выразительным криком бросился к наезднице и оло’эйктану и, нависнув над ними, накрыл их своими могучими крыльями, словно щитом. И Саэйла, тихо всхлипнув, посмотрела на него с благодарностью и нежностью и прошептала одними губами: «Спасибо».       Но ангцики не тронули их — разошлись по обе стороны от них, не причинив никакого вреда. От их яростного топота сотрясалась земля и дрожали деревья, но они не собирались трогать спрятанных под щитом из крыльев На’ви, уверенно и решительно несясь на солдат, которые, заметив их, бросились куда глаза глядят, пытаясь отстреливаться. Обезумившие и отчаявшиеся глупцы. Они надеялись, что пули пробьют толстую броню разъярённого зверя…       Бросившийся прочь Уэйнфлит яростно проклинал неповоротливый и громоздкий экзоскелет, попутно стреляя в надвигающихся на него мощной стеной ангциков. Но пули отскакивали от них, подобно бусинам — от стены, не причиняя ни малейшего вреда, только сильнее раздражая и раззадоривая. Уэйнфлит успел лишь закричать прежде, чем крупный самец ангцика набросился на него и, повалив на землю своей огромной тушей, размозжил — как яйцо — его голову.       Долго ещё тряслась земля от яростного топота защитников Пандоры, долго летели во все стороны щепки, трава и грязь, клубами поднимаясь в воздухе. Но лишь когда дрожь и шум несколько усмирились, затихли, Зуба медленно расправил крылья, отступив от На’ви. И Саэйла, тяжело и часто дыша и мелко дрожа, словно бы от холода, испуганно и взволнованно оглядывалась по сторонам, не в силах поверить, что всё кончено…       Бросив нечитаемый взгляд на Зубу, что стоял рядом, покорно склонив голову, клацая острыми зубами, Саэйла медленно перевела его на распластавшегося на земле Цу’тэя, и сердце её мучительно сжалось при виде израненного и окровавленного тела. Жалобно всхлипнув, охотница поморщилась — словно от приступа острой боли — и, зажмурив глаза, наклонилась к изувеченной щеке, нежно, почти невесомо коснувшись губами рваной борозды. Цу’тэй в ответ не произнёс ни звука, даже не пошевелился. И лишь из груди его вырывался слабый хрип, словно ему не хватало воздуха. Из уголка рта стекала ручейком кровь, и Саэйла, судорожно сглотнув, аккуратно провела пальцем по щеке оло’эйктана, стирая багровые разводы.       Отрешённый и подёрнутый пеленой слёз взгляд её зацепился за оставленную пулей в бедре Цу’тэя дыру, от которой по коже расходилось во все стороны кровавое пятно. Прерывисто всхлипнув, Саэйла без раздумий сорвала с себя пояс, к которому крепился нож, и, стараясь действовать как можно более осторожно, перетянула тонким ремнём бедро оло’эйктана — так, как учила её цахик.       Справившись, охотница аккуратно и медленно опустила голову Цу’тэя себе на бёдра, с горечью и болью в глазах смотря на его лицо, едва сдерживаясь, чтобы не зарыдать… Осознание того, что она не успела прийти на помощь, позволив этим чудовищам издеваться над ним, ужалило Саэйлу невидимой металлической пикой в самое сердце, принудив её судорожно всхлипнуть, разразившись тихим плачем.       — Я тебя никогда больше не брошу… — дрожащими губами шептала Саэйла, склонившись над потерявшим сознание Цу’тэем, и слёзы, стекая по её щекам, беззвучно падали на его лицо, окрашиваясь в багровый. — Никогда-никогда… никогда, — словно в бреду повторяла Саэйла и, склонившись совсем низко над оло’эйктаном, принялась осыпать лёгкими — почти невесомыми — поцелуями его изувеченное лицо, не обращая никакого внимания на металлический привкус во рту.       Саэйла не знала, сколько времени она провела здесь, склонившись над Цу’тэем, чуть ли не прижавшись к нему, но, когда до её слуха донеслись знакомые голоса, она даже не сразу сообразила, наяву это происходит или во сне. Устремив оторопелый взгляд в сторону приближающихся к ним воинов, во главе которых шёл Джейксулли, она часто и поверхностно задышала, неосознанно сильнее сжав ладонями плечи Цу’тэя, словно пыталась сказать этим движением: «Только попробуйте тронуть его!»       Однако, осознав, что к ней движутся вовсе не враги, но друзья, Саэйла облегчённо выдохнула, порывистым жестом ладони призывая их ускориться. И Джейк, заметив её нетерпеливое движение, сорвался с места, перейдя на быстрый бег. Приблизившись к Саэйле, он резко плюхнулся на колени рядом с Цу’тэем, окинув того растерянным и обеспокоенным взглядом.       — Ему необходима помощь цахик! — с отчаянной мольбой в голосе и взгляде обратилась Саэйла к Джейксулли, неосознанно вцепившись пальцами в его плечо, будто пытаясь удержать его таким способом.       — Времени мало… — судорожно сглотнув и пробежав кончиком языка по сухим губам, ответил сноходец, беспокойно осматривая изувеченное тело оло’эйктана. И, небрежно потерев пальцами лоснящийся от пота лоб, с неожиданной решительностью добавил: — Раны тяжёлые — цахик вряд ли удастся его спасти. Я знаю людей, которые могут помочь ему…       — Людей? — презрительно и гневно процедила Саэйла сквозь стиснутые зубы, чуть ли не отпрянув от сноходца, и лицо её всё будто бы скривилось и потемнело. — Люди и сотворили с ним это! — не сдержавшись, воскликнула охотница, и глаза её заблестели и защипали от жгучих слёз. — Нет, я этого не допущу. И он бы не допустил…       — Прошу, Саэйла… — тихо и умоляюще — можно даже сказать, отчаянно — произнёс Джейксулли, и лицо его приобрело едва ли не страдальческое выражение. — С этими ранами цахик не справится. А я знаю тех, кто может его спасти. Но надо торопиться.       Саэйла бесконечно долгие секунды смотрела на Джейка, напряжённо и в то же время отчаянно, и на лице её красноречиво отражалась развернувшаяся в этот момент внутри неё ожесточённая борьба. Она всем сердцем хотела спасти Цу’тэя и была готова пойти на всё, чтобы он пришёл в себя. Однако ж, охотница не могла довериться людям после всего, что они сделали с её планетой, домом, народом, мужем… И теперь ей необходимо было решить, что для неё по-настоящему важно и что она готова сделать ради того, кто ей дорог. Саэйла обречённо выдохнула.       Она не верила людям… Но верила Торук Макто. А потому скрепя сердце согласилась, ответив сноходцу слабым кивком, и тотчас опустила нежный и одновременно преисполненный боли взгляд на Цу’тэя. Она беспрекословно и покорно позволила Джейку и Ка’ани медленно и аккуратно поднять его с земли и унести прочь от неё.       Проводив их отрешённым взглядом, Саэйла медленно поднялась с земли и подошла к Зубе, ласково погладив того по цветастому гребню, услышав в ответ довольное утробное рычание. Слабо улыбнувшись, охотница ловко взобралась на икрана и, установив цахейлу, хотела было приказать тому взмыть вверх. Но взгляд её неожиданно зацепился за бездыханное тело Йово, изрешечённое пулями, которое она не заметила раньше, будучи не в состоянии видеть что-либо, кроме израненного Цу’тэя. Лицо её вмиг исказилось в болезненной и горестной гримасе, в уголках глаз защипали слёзы, и она, понурив голову, прижала кулак к сердцу и одними губами произнесла короткое (при этом таящее в себе столько невыраженных эмоций и невысказанных слов): «Йово».       Они добрались до основной базы RDA довольно быстро — мчались, подобно урагану, верхом на икранах, возглавляемые Последней Тенью, на могучей и сильной спине которого в этот раз разместились сразу два наездника, — Джейксулли и Цу’тэй. Воины были готовы к тому, что им окажут сопротивление, а потому безоговорочная покорность и добровольная сдача в плен — на милость победителя — стали для На’ви неожиданностью. А впрочем, что им оставалось делать?       Сопротивляться и бежать было бесполезно, более того, опасно. Добровольная же сдача в плен могла гарантировать как воякам, так и учёным, сохранение жизни. Может, На’ви и считались беспощадными и неумолимыми воинами, однако ж, они свято чтили законы войны и не позволяли себе излишнюю — несправедливую во всех отношениях — жестокость, не желая уподобляться врагу.       Группа воинов осталась сторожить добровольно сдавшихся в плен людей, среди которых был и Паркер Селфридж. Он не произнёс ни слова, сдался покорно, с поднятыми вверх руками. И лишь во взгляде его, устремлённом на Джейка Салли, промелькнуло нечто такое, что трудно было объяснить… Досада от поражения, смешанная с чистым уважением к лидеру восставших.       Сам Джейк, прихватив с собой нескольких воинов, направился в сторону медицинского отсека, неся на руках — на пару с Ка’ани — слабо дышащего Цу’тэя. Максу не понадобилось даже ничего объяснять — ещё издали заметив эту «процессию», он удивительно решительным тоном приказал своим помощникам подготовить необходимое медицинское оборудование. Сам же быстрым шагом устремился навстречу Салли, эмоционально размахивая руками.       — Макс! — крикнул ему Джейк, и доктор тотчас оказался рядом, часто и прерывисто дыша, беспорядочно скользя языком по искусанным губам.       — Понял! — отрапортовал Макс, окинув находящегося без сознания Цу’тэя внимательным взглядом, опытным глазом оценивая его состояние и нанесённый организму вред. — Вы несите его на операционный стол, а остальные пусть останутся снаружи, — убедившись, что повреждения не такие страшные, как он предполагал, твёрдо произнёс Макс, обращаясь к Джейку и Ка’ани. Когда же другие воины, в том числе и Саэйла, недовольно загудели, возмущённые тем, что им запрещают остаться с оло’эйктаном, доктор, умоляюще посмотрев на сноходца, добавил, но уже куда тише: — Они разнесут мне всю операционную…       Джейк в ответ понимающе кивнул и, обратившись к На’ви, объяснил им позицию доктора. И те, хоть и были недовольны таким положением вещей, неохотно согласились остаться снаружи, смерив при этом Макса таким взглядом, что тому даже стало не по себе. И лишь Саэйла, выступив вперёд с грозным видом прирождённой охотницы, произнесла негромко, но твёрдо, обратившись к Джейку, сопровождая каждое слово шипящей мелодией:       — Скажи ему, что, если с Цу’тэем что-нибудь случится, я самолично убью его.       — Она просит тебя сделать всё возможное, чтобы спасти ему жизнь, — перефразировал слова охотницы Джейксулли, виновато посмотрев на Макса.       — Я знаю, что она сказала, — спокойно, без тени недовольства или же обиды ответил Макс и, посмотрев на Саэйлу, добавил, обращаясь к ней: — Я спасу его. Обещаю.       И он не обманул. Он действительно спас Цу’тэя.       Саэйла ни на одну минуту не покидала стен базы. Необъяснимый страх преследовал охотницу по пятам, цепляясь за неё своими пушистыми паучьими лапками, оплетая её липкой паутиной тревоги. Саэйла боялась, что может потерять Цу’тэя навсегда, что в последнюю минуту жизни он останется один, окружённый неизвестными и, более того, чуждыми ему людьми… Наконец, она боялась, что никогда не услышит больше его голоса, не поймает скупой улыбки, предназначающейся лишь ей одной, не почувствует тепло крепких объятий. Саэйла страшилась, что в один миг может лишиться всего.       То время, что Цу’тэй не приходил в себя, находясь при этом под неусыпным присмотром докторов, Саэйла делала единственное, что было в её силах, — молилась. Преклонив колени прямо в просторном коридоре, смиренно понурив голову, она горячо шептала слова молитвы, прося Великую Мать помочь Цу’тэю, сохранить ему жизнь, вернуть его ей…       С горячими солёными дорожками на щеках, терпя режущую грудь необъяснимую боль, склонив голову, Саэйла дрожащими губами шептала слова трепетной и бесхитростной молитвы. Приложив к груди сжатую в кулак ладонь, она клялась, что откажется от оружия и посвятит себя служению Эйве, если только та спасёт Цу’тэя.       И Эйва, видя искренность и твёрдость юного сердца, ответила на молитвы Саэйлы.       Цу’тэй пришёл в себя на следующий день, рано-рано утром, и, как передал им Макс, отреагировал на докторов, окружавших его койку, довольно бурно, даже агрессивно. Растерянный, дезориентированный, с чувством лёгкого головокружения, он попытался сорвать с себя тонкие проводки и бинты. Врачи, опасаясь, что На’ви может неосознанно навредить себе, были вынуждены вколоть ему успокоительное и, во избежание подобного рода случаев, приковать его руки и ноги к койке.       Когда Цу’тэй в другой раз пришёл в себя, он увидел рядом с койкой Джейксулли. Долго всматривался оло’эйктан в сноходца, пытаясь сконцентрировать расплывающийся взгляд, и, когда ему это удалось, он растерянно уставился на того единственным открывшимся глазом, спрашивая без слов: «Где я?» Буянить и срывать с себя многочисленные повязки Цу’тэй не стал, и Джейк, мысленно благодаря его за это, объяснил ему вкратце происходящее.       Из всего, что Джейк сказал, Цу’тэй запомнил лишь обрывки фраз, в которых заключалась самая важная — на его взгляд — информация. Вместить в себя больше он попросту не смог — голова ужасно гудела и раскалывалась, глаз с трудом держался открытым, а в горле застрял неприятный ком тошноты.       Заметив, что Цу’тэй больше не слушает, постепенно погружаясь в забытье, Салли доверил его заботам врачей, не забыв напоследок поблагодарить их за проделанную работу. Сам же сноходец направился к Саэйле, желая поделиться с ней хорошими новостями, и застал её одну в пустой полутёмной столовой, стоящую на коленях, склонившуюся над холодным полом. Джейк не стал грубо и бесцеремонно прерывать столь важный ритуал — он терпеливо дождался, когда она закончит молиться.       В этот же день — вечером — Макс, поддавшись на настойчивую просьбу Джейка, позволил Саэйле провести время в больничной палате, но настоятельно попросил её быть осторожнее и не размахивать сильно хвостом. И охотница, обрадованная такой возможности и безмерно благодарная доктору за то, что он сдержал обещание, не слишком аккуратно сжала Макса в своих объятиях, подняв его над полом.       Тот в ответ робко засмеялся, удивлённый её неожиданному порыву, и, легко похлопав Саэйлу по плечу, растерянно произнёс: «Ладно-ладно… Я же всё-таки дал обещание».       Получив возможность быть рядом с Цу’тэем, Саэйла не покинула палату даже ночью, заснув рядом с просторной койкой, буквально облокотившись на неё. Эмоционально измождённая, обессилившая, измученная тревогами и страхами, она провалилась в крепкий сон, лишённый каких бы то ни было сновидений. И проснулась лишь тогда, когда почувствовала осторожное, даже нежное, прикосновение к своей голове.       Тотчас распахнув всё ещё подёрнутые слабой дымкой сна глаза, Саэйла встретилась взглядом с тусклым, почти бесцветным взглядом Цу’тэя, лицо которого было наполовину закрыто белоснежными бинтами. Он смотрел на неё неподвижно — единственным уцелевшим глазом — растянув губы в слабом подобии улыбки.       Из-за бинтов Саэйла могла видеть лишь один уголок его губ, чуть приподнятый вверх, но этого было достаточно, чтобы сердце её заколотилось как безумное, а на глазах проступили слёзы искреннего и всепоглощающего счастья.       — Я тебя вижу… — тихо — почти шёпотом — произнёс Цу’тэй ещё слабым и сиплым голосом и, огладив ладонью лицо Саэйлы, нежно провёл большим пальцем по её щеке.       — И я тебя вижу, — судорожно выдохнув, с нежной и трогательной улыбкой ответила Саэйла и, блаженно прикрыв глаза, осыпала быстрыми поцелуями ладонь Цу’тэя.       — Ты самое ценное, что есть у меня, Саэйла… Спасибо, что спасла меня, — неожиданно произнёс Цу’тэй, и Саэйла, распахнув глаза, заметила на щеке его блестящую дорожку, по которой тотчас пробежали ещё две слезы.       Саэйла ничего не ответила на это — лишь обняла Цу’тэя, медленно и осторожно, не желая причинить ему боль, и коснулась губами спрятанного под бинтами виска. Когда же в палату молча заглянул Макс и, осознав, что стал свидетелем эмоционального и даже интимного момента, растерянно заморгал, охотница, растянув губы в широкой признательной улыбке, беззвучно прошептала ему: «Спасибо»…