Мехмет
Мехмет налил себе еще кофе и, сделав пару глотков, зажмурил глаза от удовольствия. Сидевший напротив него Ахмет напротив отставил свою, уже пустую, чашку, после чего откинулся на спинку скамейки, вытянул ноги и достал из кармана сигареты. Прежде, чем щелкнуть зажигалкой, он воровато огляделся по сторонам, что заставило Али, который сидел рядом с ним, прыснуть со смеху. Мехмет тоже улыбнулся: подобную привычку Ахмет приобрел очень давно, еще в детстве. Однажды, когда они были совсем еще маленькими, а Али так и вовсе в те времена даже и ходить-то еще не научился толком, Ахмет подговорил брата стащить у отца зажигалку и посмотреть, как она устроена. Сделать это труда не составило, потому как отец вечно раскидывал свои вещи где ни попадя, что неизменно вызывало недовольство матери. Мехмет, правда, быстро передумал разбирать зажигалку на части и предложил Ахмету другое, как ему казалось, более увлекательное занятие. Они стали играть в потерявшихся в горах путешественников, про которых не так давно видели фильм. Их застал в пути дождь и сильный ветер, они остановились на ночлег и развели костер, чтобы согреться. Так как в комнатах играть в подобные игры им бы никто не позволил, они с Ахметом устроились прямо посреди двора, благо, родителей дома не было, и вернуться они должны были поздно. Отец в тот день, кажется, проводил очередные деловые переговоры, а мать поехала с ним. Топливом для костра послужили два старых стула, найденных в чулане, и Мехмет с Ахметом, изрядно повозившись, все же сумели поджечь их. Отец с матерью вернулись домой как раз тогда, когда первый стул почти догорел, и Ахмет намеревался «подкинуть еще дровишек». С матерью, стоило ей увидеть «привал в горах», случилась натуральная истерика. Она оттащила их обоих в сторону, позвала Ферхата и охранников, кричала, чтобы «потушили немедленно» и подобное больше не повторялось. Дрожащими руками она вцепилась в рукав отца и повторяла только: — Скажи им, чтобы все убрали, Нихат, скажи немедленно! Ведь я же просила спрятать подальше спички и зажигалки, просила! Неужели так трудно сделать что я велю? — Тихо-тихо, ну что ты, Азизе, успокойся! — непривычно ласково проговорил отец, приобняв ее за плечи. — Все! Видишь, ничего не случилось, перестань, не стоит нервничать по пустякам! Прибежавшая на шум экономка, служившая тогда в доме и помимо прочего присматривавшая за хозяйскими детьми, всплеснула руками, укоризненно покачала головой и увела мать в дом, принимать успокоительное. А отец схватил их обоих за шиворот и поволок к себе. Не говоря ни слова, закрыл дверь на ключ и снял ремень. Мехмета он выпорол первым, а потом уж пришла очередь Ахмета. В наказание их заперли по разным комнатам на три дня, лишили сладкого и прогулок, а сверх того отец за ухо оттащил их к матери и заставил извиняться за то, что они «так сильно огорчили ее». Вот с той поры Ахмет, если намеревался сделать или сказать что-то, что явно не понравилось бы матери, всегда оглядывался: мало ли, вдруг в самый неподходящий момент его застигнут на месте преступления. Кстати сказать, Мехмет подозревал, что мать до сих пор пребывает в счастливом неведении насчет того, что Ахмет начал курить. Во всяком случае, он позволял себе эту, как любил выражаться, маленькую слабость исключительно в ее отсутствие. — Ахмет, здесь дети! — возмутилась сидевшая в тени, под навесом Султан. — И что? — моментально завелся тот. — Если тебе что-то не нравится, то иди отсюда вместе со своим ребенком! — Между прочим, это еще и твой ребенок, — не осталась она в долгу. — Султан, — Ахмет чуть приподнялся и погрозил своей молодой жене кулаком, — лучше не доводи меня, иначе… — Слушайте, ну хватит вам уже! — не выдержал Али и отложил книгу, которую до этой минуты он читал, стараясь не обращать на перепалку внимания. — А тебя вообще не спрашивали! — огрызнулся Ахмет. Испугавшись громких голосов, проснулась и громко расплакалась в своей коляске малышка Генюль. — Доволен? — прошептала Султан и принялась качать коляску, приговаривая, чтобы дочка перестала плакать. Генюль же в ответ раскричалась еще сильнее. — Да заткни ты уже ее! — гаркнул Ахмет. — Голова сейчас лопнет от жуткого воя! Султан, пробормотав что-то про слишком нервных людей, которым следовало бы налегать не на виски, а на травяной чай Эсмы, встала, взяла дочку на руки и принялась ее баюкать. В это время во двор как раз вышла Дильшах с сынишкой на руках. Мехмет, заметив их, махнул жене рукой, чтобы подошла ближе. — Весь детский сад тут собрали, — недовольно поморщился Ахмет, — посидели, называется, спокойно. Он встал и, не глядя на братьев, отправился в дом. — Вы точно со мной не едете? — спросил он, обернувшись через плечо. Мехмет вздохнул: ему, конечно, не хотелось никуда тащиться, да еще по такой жаре, но лучше уж он составит Ахмету компанию, по крайней мере, тот перестанет на всех подряд срывать свою злость. Потому что на Султан и Али он не остановится, и следующая ссора будет с матерью. А этого лучше не допускать, поскольку покоя в доме в этом случае не будет еще несколько дней, а то и недель. Сегодня годовщина смерти отца, и Ахмет еще за завтраком объявил, что едет на кладбище, дабы почтить его память. Мать же будто и не слышала этого заявления, она спокойно закончила завтракать, собралась и уехала в офис, сказав, что вернется, по-видимому, поздно, поскольку сегодня нужно провести переговоры с иностранными инвесторами. Ахмет укоризненно посмотрел на нее, но она сделала вид, что не заметила. — Уже иду, — кивнул Мехмет брату. — Подожди меня, я только переоденусь. — А ты? — спросил Ахмет у младшего брата, который был занят тем, что показывал маленькому Мирану, как пожарная машина (его собственный подарок племяннику) спешит на помощь людям. — Мне некогда, поезжайте без меня, — ответил Али. — И чем ты, интересно, занят? — съехидничал Ахмет. — Впал в детство и решил поиграть в машинки с годовалым младенцем? Нашел себе компанию по уму. — Мне к трем часам нужно быть в колледже. И я не пойму, почему должен перед тобой отчитываться? — Все с тобой ясно, — презрительно бросил Ахмет. — Пошли, Ахмет, оставь ты его в покое, хватит! — Мехмет потянул брата за рукав. — Довольно на сегодня дурацких споров. Ахмет махнул рукой и быстрым шагом направился к дому. Мехмет же задержался ненадолго: — Не скучай! — он погладил сына по голове и поцеловал его. — Я скоро вернусь, — кивнул он Дильшах, которая лишь тихо вздохнула в ответ. — Не обращай на него внимания, — улыбнулся он Али, который вернулся к своему увлекательному занятию, чем привел Мирана в восторг. — Да мне вообще все равно, если он не с той ноги встал, то это его трудности! — фыркнул Али. — Правда? — подмигнул он племяннику и Дильшах, что заставило ее улыбнуться. — А он постоянно не с той ноги встает, видно, привычка, — отозвалась Султан, укладывая Генюль обратно в коляску. Мехмет же, еще раз попрощавшись с домочадцами направился вслед за братом. Говорить с Ахметом бесполезно, это Мехмету было прекрасно известно, но все же ему казалось, нужно что-то придумать, дабы заставить брата поумерить свой гнев и свое раздражение. У него и прежде характер был не сахар, а с недавних пор он сделался хуже отца, вечная ему память. Собственно, главной причиной раздражения и злости брата была его собственная жена Султан и их общая дочь.***
Султан вошла в их семью совсем недавно, причем подобного никто не ожидал, даже, как подозревал Мехмет, сам Ахмет. Это случилось примерно месяца через полтора после рождения Мирана. Мехмет в тот день находился в офисе, он был занят тем, что проверял последние финансовые отчеты, присланные со строительства нового отеля. Еле-еле поборов искушение подмахнуть их, даже не пролистав, и улизнуть пораньше, чтобы заглянуть в то самое премилое заведение, где они с Ахметом, случалось, коротали вечера, он все же принялся сверять все данные, как полагается. Помимо всего прочего, мать тоже находилась в офисе, в соседнем кабинете, а если бы она обнаружила, что он сделал эту работу спустя рукава, то незамедлительно начала читать ему мораль. В общем, с отчетами он закончил часа через два, отнес их матери, заверил ее, что все в порядке, и уже собирался распрощаться, как вдруг секретарша сообщила, что «какая-то странная девушка желает видеть Азизе ханым». Мать пожала плечами и распорядилась пропустить гостью. — Выходит, это вы Азизе Асланбей? — спросила вошедшая в кабинет довольно-таки миловидная, стройная светловолосая девица. — Допустим, — усмехнулась мать, внимательно разглядывая ее. Девица поставила на пол, прямо на ковер, свою дорожную сумку и скрестила руки на груди: — Я приехала к вашему сыну, потому что он притащил меня сюда, поселил в какой-то конуре, велел его дожидаться, да и был таков! Вторую неделю уже носа не кажет, а я здесь, в вашей ды… то есть, в вашем городе совсем одна. Но я сына вашего заранее предупредила: надумает от меня слинять — пойду прямо к его матушке. И все ей, ну, то есть, вам, выложу начистоту. Вот тогда и посмотрим! — Мехмет?.. — вопросительно взглянула на него мать. — Да я ее в первый раз в жизни вижу! — воскликнул он. — Нет, — отмахнулась девица, — не этот. Этого я не знаю. А вот с Ахметом Асланбеем мы хорошо знакомы. Если вы понимаете, о чем я, Азизе ханым. Мехмет злорадно усмехнулся. Что ж, кажется, любезный братец наконец-то вляпался по-крупному, до сей минуты ему везло, он обхаживал очередную красотку, а когда она ему надоедала, просто платил неплохие отступные. Где уж он брал деньги, Мехмет особо не вникал, но, судя по всему, тратил свои личные сбережения. Ну, или умудрился каким-то образом залезть в кассу отелей. Не так давно Ахмет сумел уломать мать отдать отельный бизнес в его руки, дабы доказать, «что он способен серьезно вести дела». Что ж, если мать прознает про его махинации — жди грандиозного скандала. А тут еще и эта деваха, заявившаяся к ним столь бесцеремонным образом. Последняя тем временем уселась без приглашения в кресло для посетителей, закинула ногу на ногу и начала рассказ. Оказалось, Ахмет зачастил в последнее время в столицу вовсе не потому, что там возникли затруднения с аудиторской проверкой, работники допустили ряд серьезных ошибок в отчетах и тому подобное. Собственно, когда он отправился туда по делам фирмы в первый раз, то очень быстро сумел все уладить и уже собирался ехать домой, дабы вовремя успеть на свадьбу Мехмета и Дильшах. Но тут вдруг за стойкой регистрации в отеле, где Ахмет жил, он увидел Султан. Завязать знакомство труда не составило, уже на следующий день Ахмет пригласил ее на свидание, затем повел ее в дорогой ресторан, а заодно отправил матери и брату телеграмму, что не сможет приехать вовремя. Таким образом Ахмет устроил себе, так скажем, очередной отпуск. Две с половиной недели они с Султан провели как в сказке, а когда настала все же пора возвращаться домой, Ахмет решил забрать прелестницу с собой. Он убедил ее бросить работу, сдать свою комнату (она снимала квартиру вместе с подругой, они обе приехали на заработки из своего родного поселка) и остаться с ним. Султан согласилась, потому как, чего уж греха таить, тоже потеряла голову и бросилась в этот вмиг вспыхнувший роман, точно в омут с головой. Ахмет снял ей квартиру на окраине Мидьята, продолжил навещать, правда, со временем страсть его несколько поугасла. Но тем не менее, он убеждал Султан, что рано или поздно он обо всем расскажет своим родственникам, и тогда они смогут быть вместе совершенно открыто. Просто надо немного потерпеть, поскольку мать Ахмета — особа старомодная и консервативная, поэтому ему требуется время, чтобы подготовить ее. Однако же, кончилось все тем, что Ахмет попросту пропал, перестал звонить и приезжать, а самое главное — присылать деньги. Таким образом Султан осталась совсем одна: без работы, без денег и без Ахмета. — И что мне теперь прикажете делать, Азизе ханым? — спросила она. — Ехать обратно? Но я ушла с работы, жить мне негде, родных никого нет. Я поверила Ахмету, который обещал, что мы будем вместе, и все ради него бросила! Может быть, я поступила глупо, но думаю, что вы, как женщина, меня поймете. Нам с Ахметом было так хорошо вместе… В спальне я имею в виду, а тут уж такое дело: ты ни о чем не думаешь, когда страсть… — Ради всего святого, — возмутилась мать, — дорогая моя, избавьте меня от этих подробностей! Кроме того, здесь же посторонний вам мужчина, постыдились бы! — А что такого-то, — фыркнула Султан, — он ведь не ребенок. Да и вы, простите меня, вовсе не такая, какой я вас по рассказам Ахмета представляла. Он-то мне заливал, мол, мама его донельзя старомодна, живет по обычаям каменного века, вот я и думала, что вы, как наши деревенские старухи, даже спите в чадре. Но теперь, вижу, что ошибалась, вы — вполне себе современная, деловая женщина, почтенная мать семейства. Так чего стесняться-то? Дети ваши ведь к вам не по реке в корзинках приплыли. И кстати о детях… Мехмет отвернулся и принялся старательно изображать некстати напавший на него приступ кашля, чтобы замаскировать явно не подобающий моменту смех. — Что вы от меня хотите? — прервала тем временем гневную тираду Султан мать. — Чтобы вы, Азизе ханым, повлияли на вашего сына. Он мне кое-что должен! Если я ему не нужна — жаль, но… ничего уже не поделаешь. Но я не позволю использовать меня и выкинуть, как половую тряпку, потому что у меня, как ни странно, тоже есть гордость, честь и достоинство, понятно? А что до ребенка, то если он не захочет его содержать, так я пойду в суд. Не думайте, не на дурочку напали! Мать недоуменно моргнула: — Суд?.. Ребенок? Какой еще ребенок? — Ах, да! — улыбнулась Султан. — Самого главного-то не успела сообщить впопыхах! У меня будет ребенок. От вашего сына. От Ахмета Асланбея! Мехмет вздрогнул и уставился на мать. Она тем временем схватилась за сердце, смерила Султан оценивающим взглядом, после чего взяла телефон: — Ахмет, немедленно ко мне! — рявкнула она в трубку. — Сию минуту, я сказала! Я надеюсь, — вновь уставилась она на Султан, — все, что ты сейчас тут нагородила — правда. — Чистая правда, — уверенно кивнула Султан. — Ты беременна? — не сводя с нее взгляда, продолжила мать. — Именно так! Аборт делать уже поздно, а кроме того, врач мне сказала, что если я его сделаю, то потом у меня может и вовсе детей не будет. — И это — ребенок Ахмета? — Вы правильно поняли, Азизе ханым. — Ты уверена? — До встречи с вашим сыном, Азизе ханым, я не знала мужчин, и если у него хоть капля совести осталась, то он подтвердит, что я была девушкой, когда мы в первый раз были вместе. Мать приблизилась к ней, взяла за подбородок и пристально вгляделась в глаза: — То есть, если после рождения ребенка я велю сделать необходимые анализы (в Штаты отправлю, если нужно будет, там экспертизу проведут), дабы установить, что отцом является именно Ахмет, ты согласишься? — Если пожелаете, Азизе ханым, пойдем на эти анализы прямо сейчас, сию минуту! — нимало не смутилась Султан. — Ничего другого они вам все равно не покажут, потому что иначе придется признать, что это мне ветром надуло! Когда Ахмет явился и предстал пред светлые очи матери и своей зазнобы, он несколько растерялся. Мехмету нечасто доводилось видеть его сбитым с толку. Султан они покуда выпроводили, мать взяла ее адрес, заверила, что уже завтра снимет ей новую квартиру, а заодно наймет горничную, дабы помогала вести хозяйство. Ахмет же просто ушам не поверил, что мать вот так легко согласилась «помогать первой встречной». Впрочем, ему все ж таки пришлось признать, что они с Султан были близки, и все, что она рассказала об их романе — правда. Однако, все в прошлом, и теперь он решил отправить ее обратно, поскольку понял, что уже не горит желанием быть с ней. Насчет ребенка же он и слышать ничего не хотел и заявил, что прямо завтра даст Султан денег на аборт. Но тут вдруг мать неожиданно встала на сторону его любовницы. Она заявила, что раз уж все сложилось таким образом, то ребенок должен родиться, и чтобы ни о каких абортах Ахмет больше не смел заикаться. — Мама, да ты что? — опешил Ахмет. — Это просто недоразумение, и я могу быстро его решить. Не делай из мухи слона! — Ты называешь своего собственного ребенка «недоразумением»? — возмутилась мать. — Нет уж, милый мой Ахмет бей, запомни раз и навсегда: я не позволю, чтобы мой родной внук, истинный наследник Асланбеев родился и рос в какой-нибудь Аллахом забытой дыре и носил чужую фамилию! Пока я жива, ни за что не допущу подобного. — У тебя есть уже один наследник Асланбеев, — Ахмет кивнул на брата, — тебе мало, или ты забыла? — Это у тебя, кажется, провалы в памяти, Ахмет, — отчеканила мать. — И ты напрочь позабыл, что я твоя мать, а ты — мой сын. А значит, твои дети — это мои внуки. Точно такие же, как дети твоих братьев. Я никогда не разделяла вас, и ваших детей тоже не буду! — Так что мне теперь, жениться, что ли, прикажешь? — хмуро взглянул на нее Ахмет. — По крайней мере ребенка ты признаешь, — отрезала мать. — Дашь ему свою фамилию и будешь содержать, дабы у него было все необходимое. Впрочем, об этом я позабочусь сама, уж будь спокоен. Две недели Ахмет ходил мрачнее тучи, а потом вдруг в одно прекрасное утро объявил семейству за завтраком, что, пожалуй, все же женится. Правда, тут же поставил условие, что мать не станет устраивать «цирк» со свадьбой, кучей приглашенных гостей, музыкой и прочей чепухой. Они с Султан просто зарегистрируют свои отношения, и максимум, на что он согласен — это тихий ужин в семейном кругу. Мать, подумав, согласилась, что это лучший выход из создавшегося положения. Ахмет, правда, потом признался Мехмету, что вынужден был уступить, дабы не тратить нервы попусту, ведь в конце концов в любой момент можно будет и развестись. Ну а если уж совсем начистоту, то Султан — не самый плохой вариант, она вполне может стать ему хорошей женой во всех, так сказать, отношениях. Они действительно поженились без лишнего, как говорится, шума, Султан переехала жить к ним, и вскоре, спустя положенный срок, родилась Генюль. Ахмет, который ждал сына и наследника (Мехмет подозревал, что брат просто завидует ему и потому желает, как когда-то давно, в детстве вновь оказаться впереди), расстроился и разочаровался. Пару раз Мехмет заставал брата и его жену ругающимися из-за каких-то пустяков, и Ахмет неизменно упрекал Султан в том, что она оказалась годна лишь на то, чтобы произвести на свет девчонку. Он даже и по имени-то малышку Генюль редко называл, только «она» и «эта», если бывал в относительно хорошем настроении, и «чертова плакса», если ему случалось быть не в духе. А вот мать, на удивление, точно умом тронулась с того дня, как Генюль привезли из роддома в особняк. Султан, которая над дочкой своей тряслась, как наседка над цыпленком, была вынуждена, сцепив зубы, терпеть все наставления и нравоучения матери о том, как правильно кормить, купать, переодевать и тому подобное. Кроме того, мать взяла за правило чуть не по пять раз на дню приходить в детскую, дабы проверить, как там поживает ее драгоценная внучка. Если Генюль плакала, она брала ее на руки, баюкала, звала «своим сердечком» и «бабушкиным счастьем». Честно говоря, Мехмета это злило и обижало, потому что его Мирану неизменно доставался лишь дежурный поцелуй в лобик да игрушки, которые мать изредка ему дарила. Она их покупала по дороге из офиса домой, благо, лавка находилась по соседству. Мехмету это прямо-таки покоя не давало, ведь Миран — наследник, как она любит выражаться, их благородной фамилии. Более того, он — его сын, а мать ведь всегда относилась к нему с большей нежностью, нежели к братьям, он всегда это чувствовал и знал. Поэтому-то Мехмет сознавал свое превосходство и гордился им. А теперь почему-то получается, что мать стала выделять не его, а брата, и это ужасно несправедливо. Пару раз он пытался намекнуть матери, что его задевает ее пренебрежение собственным внуком, на что она лишь отмахивалась, мол, он все придумал, и нечего забивать себе голову пустяками. Однако, Мехмет же не дурачок какой и не слепой, а тут и полный кретин бы все без слов понял. Стоит матери посмотреть на дочку Ахмета, как у нее мгновенно меняется выражение лица и теплеет взгляд, а вот когда она видит маленького Мирана, то единственное, на что ее хватает — это улыбнуться ему так, как, скажем, она всегда улыбается Эсме, говоря ей «спасибо» за принесенный стакан чая. Стоит сказать, что если мать иной раз все же снисходила до того, чтобы взять маленького Мирана на руки и немного понянчиться с ним, то для малыша ее внимание было равносильно самому чудесному празднику. Он смеялся, гладил ее ладошками по щекам, обнимал за шею или же принимался самозабвенно теребить ее золотую брошь, пытаясь заполучить этакую красоту в свое личное пользование. Но это, кто уж его там знает, почему, выводило из себя Дильшах. Она ревниво оберегала Мирана ото всех, считая, видимо, что его любовь должна отчего-то принадлежать лишь ей одной. Дай ей волю, она и вовсе не спускала бы сына с рук, и пару раз Мехмет замечал, как она забирала игрушки сына, подаренные матерью, и прятала их подальше. Это ему тоже не по душе, но когда он сказал об этом жене, та ответила, что просто Миран с ними не играет, потому что они ему не понравились. Чем дальше, тем больше Мехмета начинало раздражать поведение собственной жены. Дильшах была ласкова лишь с ребенком, а к нему она по-прежнему оставалась холодна, как в самые первые дни их знакомства. Он буквально из кожи вон лез, чтобы растопить этот лед, но все тщетно. Мехмет недоумевал, неужели тот негодяй все же сумел смутить ее покой, завладел чувствами Дильшах настолько, что она не сумела забыть его до сегодняшнего дня. Когда Хазар Шадоглу исчез из поля зрения Дильшах, Мехмет обрадовался. Мать, которой он в отчаянии доверился, обещала помочь ему, но тут вдруг Мехмету улыбнулось само провидение. Хазар Шадоглу сам отступился от Дильшах, по настоянию своего отца он ушел в армию, так и не успев сделаться ее женихом. Мехмет тогда прямо сказал, что прекрасно ее понимает. Она просто оступилась и купилась на его лживые речи. Но теперь-то уж Дильшах должна понять, что Хазар — сущий мерзавец, который хотел лишь одного: воспользоваться ей. В итоге же он просто взял и сбежал, бросил ее, даже не попросив руки! А вот Мехмет готов жениться на ней прямо сейчас. Дильшах обещала хорошо подумать и в тот же день уехала к себе в деревню. Мехмет не желал тянуть время, и прямо заявил матери и братьям, что лучшего времени для сватовства и не сыскать. Однако же, мать Дильшах тогда лишь руками развела, мол, она дочь принуждать не станет, и ей совсем не по душе столь упорная настойчивость Мехмета Асланбея. Ахмет на это ехидно заметил, что она, кажется, первая и единственная, кто отвергает жениха, рядом с которым ее дочка будет жить как султанша. На что Шукран ханым, гордо вскинув голову, заявила, мол, не деньгах счастье. После такого фиаско Мехмет все равно решил не отступать, и придумал, как окончательно отвадить Хазара от Дильшах. Он решил поговорить с глазу на глаз с Насухом Шадоглу. Мехмет потребовал от него унять своего дорогого сыночка, поскольку Дильшах якобы уже давно принадлежит ему, Мехмету. Он блефовал, но с радостью заметил, что удар попал в цель. Этот самодовольный, надутый индюк поверил ему, по глазам видно было. Вся спесь мигом слетела с него, когда Мехмет заявил, что был с Дильшах, и его распрекрасному Хазару уже ничего не светит. После этого он упросил мать еще раз съездить к Дильшах, и когда она вернулась, то сказала ему, что почти все улажено. Затем он сам встретился с ней и долго убеждал в том, что вместе они будут жить очень дружно и счастливо. В конце концов Дильшах сдалась, и, как Мехмету казалось исключительно потому, что он убедил ее в своих чувствах. Правда, за три дня до свадьбы она вновь чуть было не пошла на попятный, но он списал это на ее слишком уж чувствительную натуру. Отступать было слишком поздно, и он без труда убедил ее в этом. В день свадьбы Мехмет чувствовал себя победителем. Он наконец-то сумел завоевать понравившуюся ему женщину. Дильшах стала его женой, но почему-то по-прежнему держала себя так, будто она в их доме гостья, которую, к тому же, никто не ждал. Мехмет настойчиво просил мать и братьев не быть с его женой слишком строгими, пусть она чувствует себя как дома, но Ахмет его поднял на смех, сказав, что они де «смирились с этим браком, но в няньки к его разлюбезной Дильшах не нанимались». А мать, к несчастью, поддержала его целиком и полностью. В этом, наверное, все и дело: они не приняли до конца его выбор, и потому Дильшах чувствовала себя неуютно. С другой стороны, она за все время также не сделала попыток хоть как-то сблизиться с его семьей, и это тоже злило Мехмета. А потом добавилась еще одна проблема. Дильшах очень быстро забеременела и сразу же, как только доктор подтвердил это, она заявила, что им покуда следует воздержаться от исполнения супружеского долга. Дескать, так лучше для ребенка. Мехмет согласился, потому что не хотел навредить ни жене, ни будущему сыну. Миран родился семимесячным, он был очень слабеньким, и потому Дильшах, вернувшись с ним из больницы, надолго поселилась в детской, а Мехмет вынужден был ночевать один в пустой спальне. Сын быстро рос, исправно прибавлял в весе, был весел и здоров, но жена все равно не спешила возвращаться в супружескую спальню. Сначала она говорила, мол, доктор запрещает, потом — сын приболел, плохо спит, у него колики, у него режутся зубки, и так далее, и тому подобное. Дильшах повторяла, что очень боится, как бы не случилось с мальчиком беды, поэтому не хочет оставлять его одного. Мехмет уже начинал подумывать о том, чтобы пожаловаться матери, дабы та повлияла на свою невестку. В конце концов, прошло уже больше года, а они с женой живут практически как соседи, а не супруги. Центром вселенной Дильшах стал маленький Миран, и она будто бы выстраивала неприступную стену между собой и сыном и всеми остальными членами семейства. Поначалу Мехмет надеялся, что мать ни за что не допустит подобного, ведь наследник Асланбеев принадлежит не одной Дильшах. У него есть еще и отец, и дядья, и бабушка, и все они обязаны заботиться о его воспитании. Но мать отчего-то считала, что все идет так, как и должно идти. Когда в доме появилась Султан, Мехмету показалось, что они могут подружиться с его женой, но даже если Султан и пыталась сблизиться, Дильшах все равно держалась холодно и отчужденно.***
— Ахмет, тебе, наверное, уже хватит, — в третий раз повторил Мехмет, кивнув на полупустую бутылку виски, которую его брат приговорил почти в одиночку. Мехмет выпил лишь бокал, да и то лишь затем, чтобы брату меньше досталось. — Да отвали ты от меня со своими нравоучениями, ведь ты же мой брат, а не нянька! — хмыкнул Ахмет. После визита на кладбище, где пришлось задержаться чуть ли не на целый час, поскольку Ахмет всегда подолгу сидел у надгробия отца и задумчиво смотрел на него, будто там, кроме имени и двух дат, было написано нечто удивительное и увлекательное, они поехали прямиком в бар. — Именно потому, что я твой брат, я тебя по-братски и прошу, Ахмет, прекрати уже напиваться! Поехали домой. — Не хочу, — помотал он головой. — Что я там не видел?.. Слушай, — поднял он на Мехмета осоловелый взгляд, — скажи все же, почему она… так? Мехмет закатил глаза: да сколько же можно, каждый раз одно и то же. Ахмет вновь начал свои причитания о том, как обижен на мать! — Ахмет, я тебе уже тысячу раз объяснял, а сейчас в тысяча первый повторяю: прекрати себя накручивать! Не выдумывай того, чего и близко нет и не было. В ответ брат лишь покачал головой и вновь принялся за старое: — Она отца никогда не любила и не ценила! Он ее обожал, на руках носил, я же прекрасно помню, как однажды он ей сказал, что без нее его жизнь не имела бы смысла. А она… Да она же рада была, когда он погиб! — Ахмет, — Мехмет протянул через стол руку и накрыл ладонь брата своей, — я прошу тебя, перестань! Не говори так. Потому что это неправда. — Тогда почему она убрала все его фотографии, почему никогда не вспоминает о нем, почему выгнала из дома его единственную сестру? И наконец, скажи мне, раз ты такой умный и все знаешь, почему она ни разу за все время не пришла на его могилу? Мехмет уже в который раз подумал, что давно уже пора ответить на все эти вопросы, да только Ахмет в таком состоянии вряд ли способен воспринимать правду. А кроме того, он настолько слепо обожал отца, что, пожалуй, и не поверит. Он же не видел тот ужас своими собственными глазами… — Я тебе сто раз уже объяснял, — ответил он, — что иногда это гораздо лучше помогает справиться с болью. — Брось! Ни за что не поверю, что если бы вдруг все было наоборот, то отец, или хотя бы вы с Али точно так же забыли о ней, уничтожили фото и никогда даже имени ее не произносили. Да Али дневал и ночевал бы у ее могилы, голову даю на отсечение! — Ахмет, думай вообще, что ты говоришь! Нет, тебе точно хватит пить, ты уже плохо соображаешь, что несешь, — с этими словами Мехмет отодвинул бутылку с виски подальше от брата. — Только не смей упрекать меня, будто я, дескать, не люблю и не уважаю ее, — воскликнул Ахмет. — Даже и не думай! Я-то люблю, конечно, а вот она… А, ладно, что с тобой говорить! — он махнул рукой и, чуть поморщившись, опрокинул очередной бокал. — Это же ты у нас ее любимчик. С самого детства им был! — Так, — Мехмет решительно поднялся со своего места, обошел стол и положил ладони брату на плечи, — довольно, вставай, Ахмет, и поехали домой! — Да отстань ты от меня! — Ахмет в раздражении стряхнул его руки. — Не поеду я домой, там же эта… моя, словом, женушка со своей чертовой плаксой. Опять всю ночь выть будет, не уснешь! — Это твоя дочь! — Ой, не начинай, хуже матери стал, честное слово! Дочь… И что теперь? Орет-то она все равно как резаная. Вот у тебя сын спокойный, и тут тебе повезло, что ж ты будешь делать! — Тебе зато с женой повезло, — усмехнулся Мехмет. — Ну, поехали уже, слышишь? — Да уж куда там, «повезло», — передразнил его Ахмет. — Эта стерва поймала меня, как последнего идиота! — Ахмет вновь уселся за стол, подперев ладонью щеку. — Так хотя бы уж сына родила, было б не так обидно, а то эту… Но ты-то чего жалуешься? — прищурился он. — Ты своей так долго добивался, теперь она твоя. Сына опять же тебе подарила. — Ну, — Мехмет тоже вернулся на свое место и придвинул к себе бутылку, — по крайней мере, твоя жена у тебя перед носом дверь не запирает, — он плеснул себе виски и подозвал официанта, чтобы тот принес еще. — Чего-чего? — уставился на него так, будто видит в первый раз, Ахмет. — Дверь запирает?.. То есть она тебе отказывает, так что ли? Мехмет обреченно кивнул. — А ты? — спросил Ахмет. Мехмет в ответ лишь рукой махнул. — Что, неужели ведешь себя как тюфяк? — хмыкнул Ахмет. — С бабой не можешь справиться, ну ты даешь! Слушай, не позволяй ей над тобой верховодить, а иначе… Иначе закончишь так же, как наш отец, который смирился с тем, что стал подкаблучником. Я его очень любил, ты знаешь, но… надо признать очевидное. — Все, довольно с меня! — Мехмет стукнул по столу кулаком и вновь поднялся. — Я еду домой, ты со мной? — Нет, — отрезал Ахмет. — Я, пожалуй, прокачусь в другое заведение. Ну, ты знаешь! Хочешь, поедем вместе, раз твоя разлюбезная Дильшах тебя динамит. — Никуда я не поеду! — отозвался Мехмет. — Как знаешь, — пожал плечами Ахмет, — мое дело предложить. Дома его встретила лишь Эсма, которая спешила из столовой на кухню со стопкой грязных тарелок в руках. — А, Мехмет бей, добрый вечер! — приветливо улыбнулась она ему. — Если хотите, я прямо сейчас вам принесу ужин, вот только… — Не надо, Эсма, — махнул он рукой, — я сыт. Если только кофе мне сваришь. — Сию минуту, — кивнула она, — вот только посуду отнесу. Мехмет прошел за ней на кухню, уселся за стол и принялся наблюдать, как она достает джезву и зажигает плиту. — А где все? — спросил он и взял из вазочки печенье. — В своих комнатах, где ж еще, — отозвалась Эсма. — Султан ханым отправилась дочку спать укладывать, Азизе ханым с ней была, а потом ушла к себе. Ей немного нездоровилось. — Что такое? — встревожился Мехмет. — Устала, говорит, сегодня, а от вас с Ахмет беем никакой помощи. Дильшах ханым и вовсе не ужинала со всеми, сказала, что Миран немного простудился, и она не может оставить его одного. Азизе ханым доктора хотела пригласить, но ваша жена сказала, что ничего серьезного, просто мальчика нужно уложить пораньше. Хозяйка ей еще попеняла, мол, слишком мнительная она стала, и Султан ханым ее поддержала. — Ладно, — вздохнул Мехмет, — завтра сам с ней поговорю. Слушай, Эсма, — не выдержал он, — может быть, ты мне объяснишь, почему мама уделяет больше внимания Генюль, а не моему сыну? Это из-за того, что моя жена — Дильшах, да? Но ведь и от Султан мама тоже, прямо скажем, не в восторге, и к ней она постоянно придирается. А вот поди ж ты… Эсма покачала головой и сняла с плиты джезву: — Вы что же, ревновать опять вздумали, как в детстве, когда ругались с братьями, а потом наперегонки бежали к хозяйке жаловаться друг на друга? Оставьте, Мехмет бей, вы же сами понимаете, что это неправильно. — Но тогда почему, скажи мне? Эсма пожала плечами, затем поставила перед ним чашку и пододвинула сахарницу: — Да ведь это очевидно: с мальчишками-то хозяйка нанянчилась уже, вас у нее трое, ваш сын… А тут — девочка, внучка! Маленькая принцесса. — Ну, — протянул Мехмет, — раз так… Ладно, — он допил кофе и встал, — я тоже пойду к себе. Доброй ночи, Эсма! Спасибо тебе. Дильшах сидела у кроватки сына и вполголоса напевала ему колыбельную. Мехмет осторожно, чтобы не разбудить сына, прикрыл дверь и подошел к жене. — Уснул? — тихо спросил он. Услышав его голос, Дильшах подняла голову и кивнула: — Да, спит, — отозвалась она, поправляя полог кроватки. — Эсма мне сказала, что он простудился. — Немного покашливал, я переволновалась. Но твоя мама сказала, чтобы я не разводила панику и дала ему лекарство. Я уложила его, видишь, спит спокойно, значит, все хорошо. — Слава Аллаху! — улыбнулся Мехмет. Он подошел к Дильшах сзади и обнял ее за плечи. — Ну, — проговорил он, целуя ее в шею, — раз сынок спит, то мы можем провести некоторое время наедине. Мы так давно уже не были вместе, я соскучился. — Мехмет, я прошу тебя! — Дильшах попыталась увернуться и высвободиться из его объятий. — Я очень устала… — Так приласкай меня, — усмехнулся он, разворачивая ее лицом к себе, — и всю усталось как рукой снимет. — Он притянул ее к себе, обвил руками ее талию, и потянулся к губам. — Слушай, — прибавил он, — а давай подарим нашему Мирану сестричку, а? — Что? — опешила Дильшах. — Ты… хочешь ребенка? — А почему тебя это удивляет? — отозвался он. — Мы же с тобой женаты, я тебя люблю, ты меня тоже. Сын у нас уже есть, пускай теперь и дочка будет. Еще одна принцесса в нашем доме! Назовем ее в честь мамы, она будет довольна, скажет, что мы с тобой безмерно уважаем ее. Поверь, она не сможет не оценить этого. — Мехмет, — покачала головой Дильшах, — если ты хочешь ребенка только ради того, чтобы угодить своей матери… — Я хочу, чтобы ты перестала выискивать отговорки и была мне женой! — раздражение и злость вновь поднялись в его душе. — Я не желаю больше слушать твои дурацкие оправдания, поняла? — он еще сильнее стиснул объятия и принялся целовать ее. — Мехмет, ну я прошу тебя, не сейчас! — жалобно взглянула на него Дильшах. — Я… правда не очень хорошо себя чувствую, отпусти! Ее умоляющий взгляд и тон еще больше вывели его из себя. «Не будь тюфяком, — всплыли вдруг в памяти слова Ахмета, — не становись подкаблучником! Неужели с бабой справиться не можешь?» И вдруг его осенила еще одна догадка: неужели же дело еще и в этом? — А если бы на моем месте был другой, ты бы сразу согласилась, да? — вперился он взглядом в ее глаза, в которых мелькнул испуг. — Кто… какой другой? — дрогнувшим голосом переспросила Дильшах. — Тебе видней! — он оттолкнул ее от себя. — Говори сейчас же, до сих пор думаешь, что лучше бы рядом с тобой был он, а не я, верно? — Я не понимаю, о чем ты говоришь, — на глазах у Дильшах появились слезы. — Лживая дрянь! — выкрикнул он ей в лицо и, замахнувшись, отвесил громкую пощечину. Дильшах вскрикнула, закрыла лицо руками, а в следующий же миг рухнула на колени и расплакалась. — Можешь рыдать сколько влезет, — сказал Мехмет, наклонившись к ней, — но тебе придется усвоить: ты — моя жена и будешь меня слушаться, понятно? — Умоляю тебя, хватит! — всхлипнула она. — В следующий раз я не буду церемониться, заруби это себе на носу! — вновь крикнул, как можно громче, Мехмет. Резко развернувшись, он почти бегом выбежал из комнаты, захлопнул дверь и привалился к ней спиной. Вся злость мигом слетела с него, осталось лишь одно опустошение. И что только на него нашло? — подумал он. Зачем он накричал на жену и, более того, даже поднял на нее руку? Он на самом деле сделал это?.. Мехмет похолодел, и перед глазами у него вдруг встала та жуткая сцена из далекого детства: отец кричит, что не позволит «себя дурачить», мать отвечает ему, что он «просто-напросто рехнулся». В ответ отец бьет ее по лицу, мать падает на пол и теряет сознание. Мехмет потом всю ночь не мог успокоиться, он силился понять, почему отец повел себя столь мерзко, как он мог ударить маму, которая всегда так любила их всех. Самое ужасное, что он не мог ни с кем поделиться, потому что попросту не знал, что сказать, как объяснить, что у него в тот момент было на душе. Матери он также не решился признаться, она говорила потом, когда вернулась домой из больницы, что ей пришлось срочно уехать к родственникам в другой город. — Я в следующий раз с тобой поеду, куда скажешь, хорошо? — сказал он, обнимая ее. — Хорошо, милый, — ответила она, чмокнув при этом его в макушку. — Я тебя буду защищать ото всех, обещаю! — Родной мой, — вздохнула она, — это я умру за тебя, если будет нужно. Мехмет тогда и вправду думал, что как только станет совсем взрослым и сильным, он не позволит отцу вести себя подобным образом. И если только он снова решит хоть как-то обидеть маму, Мехмет молчать не станет! А теперь, что же получается, он сам… стал таким же, каким был его отец? Но он же никогда не хотел подобного! Наверное, нужно будет объясниться с Дильшах, она же не может не понять, что он не хотел этого. За дверью послышался плач Мирана, очевидно, громкие голоса и ругань разбудили его. Следом раздались всхлипывания Дильшах, которая успокаивала сына, повторяя, чтобы он не пугался, поскольку все хорошо. Мехмет тяжело вздохнул, встряхнул головой и направился обратно на кухню.