Песни Пятой Эпохи-2: Море и Сердце

      

Ладда, полис Орифия, 23 года назад

      – Ты безбожник. Хочешь пробудить во мне гордыню? Обречь меня гневу богов?       – Вовсе я не безбожник. Я лишь отмечаю очевидное. Ладда – край неразумных детей.       – И ты винишь в этом богов?       Весенними днями сосновая роща за стенами Орифии хороша, как ни в какое другое время года. Лютики и незабудки как раз распустились в полную силу, трава отливала на солнце сочной зеленью, птицы и белки сновали меж сосен в поисках пропитания или партнера. Тени листвы смягчали солнечный свет, делая его теплым и ласковым, а петляющие меж деревьев тропинки манили удовольствиями любви и праздной философии.       Двое орифийцев, неспешно бредущих по тропинке, были заняты в некотором роде тем и другим. Молодая женщина шла непринужденно, почти пританцовывая; пальцы ее играли гранатовыми бусами, вплетенными в русую косу. Ее спутник – молодой худощавый человек в простых серых одеждах – шагал рядом с той косолапой неловкостью, которая настигает влюбившихся.       – И ты винишь в этом богов? – с улыбкой спросила женщина.       – Не богов. Нас самих. Взгляни вокруг, Эврида!       Молодой человек махнул рукой вокруг себя. При этом его пальцы вскользь коснулись обнаженного плеча женщины. Он смутился и неловко спрятал руку в складках одежд, испортив эффектный жест. У женщины, впрочем, это вызвало лишь незаметную улыбку: все-таки пробудить в ком-либо такую почтительную, почти юношескую страсть было лестно.       – Вот, скажем, эта роща, – быстро заговорил молодой человек. – Стоит здесь три сотни лет. Каждый год она все так же зелена, цветет так же пышно, а вода в ручьях такая же чистая.       По тропинке промчалась резвая белка. Женщина проводила ее взглядом.       – И чем же плоха зеленая роща?       – Не плоха. Но мы принимаем ее как должное. Милость богов дает нам все: зеленые рощи и тучные поля, попутные ветра и мирную жизнь. Мы ничего этого не добываем сами. Мы веками просим богов кормить, беречь и баловать нас, как дети просят родителей.       – И получаем нужное по нашим молитвам.       – Нужное, но не более! Вот ты можешь вспомнить, когда в Ладде в последний раз люди совершали нечто великое? Что-то, чего еще не видел мир? Сами, без помощи богов?       Они вышли к чистому ручью, воды которого переливались на солнце. Женщина расплела косу, сняла сандалии и уселась на берегу, опустив ноги в прохладную воду. Проделывая все это, она обдумывала ответ.       – Я слышала, в прошлом году Хемениды угнали из Биссинии пять сотен рабов, чтобы возвести мавзолей покойному царю. Говорят, этому мавзолею нет равных в мире.       – При чем тут это?       – Эти люди стали частью чего-то великого. Как думаешь, не хотели бы они променять это величие на вековое детское спокойствие для себя и для своих внуков?       Молодой человек не нашелся с ответом. Он мялся на берегу ручья: стоять было неловко, но сесть рядом со спутницей было почему-то боязно. Она поглядела на него снизу вверх и мягко улыбнулась.       – Я понимаю, что ты хочешь сказать. Покровительство богов делает нас ленивыми. Мы не ищем нового, доверяя проверенному, и это сковывает нас, лишает свободы и зрелости. Так ли?       Молодой человек покраснел и кивнул. От того, что спутница так кратко и ясно сформулировала его аргументы – куда яснее, чем он сам – ему стало еще более неловко.       – Я думаю, – продолжала женщина, задумчиво вглядываясь в сосны на другом берегу ручья, – что свобода невозможна в нужде. Умирающий от злого недуга несвободен: злосчастье – его неволя. Быть может, изобилие ограничивает нас, но по мне, века бессменного покоя лучше одного года перемен со страданиями.       Молодой человек растерянно огляделся, и вдруг ясная улыбка появилась на его лице. Он что-то разглядел на другом берегу ручья.       – Думаю, нам нужен кто-то, кто рассудил бы нас. Эй! – крикнул он кому-то на том берегу. – Эй, Гракх, будь здоров!       На другом берегу человек, шедший через рощу, обернулся на зов. Это был высокий сильный мужчина в доспехах городской стражи, с бляхами младшего командира на плечах. Сложение его говорило о постоянных упражнениях и строгой дисциплине. Глаза цвета ноябрьского неба сыпали искорками, выдававшими веселый нрав. Он помахал рукой в ответ, подбежал к ручью и одним плавным прыжком перескочил на соседний берег.       – Будь здоров и ты. Чего ты голосишь на всю рощу, да еще при прекрасной женщине?        На комплимент Эврида поджала губы в скептической улыбке. Она не снизошла до того, чтобы встать на ноги при появлении незнакомца.       – Нам нужен судья, друг Лисистрат, – в обществе стражника молодой человек раскрепостился, его голос и повадка стали увереннее. – Помнишь наш спор о величии и покое?       – Ну?       – Так ответь: что лучше – прожить всю жизнь в покое, как дитя, или совершить что-то великое?        Лисистрат Гракх пару раз перевел взгляд с друга на девушку и обратно. Затем он не выдержал и расхохотался. Смех его был гулким и звучным, как раскат грома в погожий летний день.       – Клянусь копьем, ты невозможен, Дарафалл! Мало тебе мучить спутницу умствованиями, ты еще и прервал ваше уединение, только чтобы впутать в спор безвинного прохожего!       – Может, его спутнице нравится мучиться умствованиями, – надменно произнесла Эврида. – А безвинный прохожий пусть не увиливает от ответа. В самом деле, что для тебя лучше, командир стражников: покой или величие?       Лисистрат шутливо поднял руки вверх.       – Ну, хорошо, хорошо. Раз уж так строго спрашивают… Величие. Я согласился бы погибнуть во цвете лет, если боги за это пошлют мне великую участь и дадут совершить большое дело.       Дарафалл с улыбкой поглядел на Эвриду. Та улыбнулась в ответ и пожала плечами.       – Этот спор стал неравным. Против меня двое мужей. Мужчинам свойственно грезить о славе и забывать о прочих вещах, не менее важных. Мне остается надеяться на наших женщин, их мудрость и скромность.       – Наши женщины прекрасны, и подтверждение я вижу перед собой, – ухмыльнулся командир стражников. – Но не буду отравлять больше ваше уединение. Мой долг судьи, полагаю, исполнен.       И Лисистрат Гракх зашагал прочь от ручья. Прежде чем скрыться за стволами сосен, он обернулся и ободряюще подмигнул молодому человеку.       Эврида поглядела ему вслед, и на миг в ее глазах мелькнуло выражение, которое многие мужи тщатся пробудить в глазах женщины – любопытство.       – Какой диковинный муж. Он твой друг?       – Друг и погибель, – усмехнулся Баррад Дарафалл. – Я стал бледен и тощ, вдалбливая в его сосновый лоб трактаты по стратегии, тактике и истории. Но оно того стоило. Однажды он станет Мастером Щита.       – Ты так тепло говоришь о нем. Никогда бы не подумала, что у тебя могут быть такие друзья.       – Полагаю, это свидетельство твоей правоты. Боги добры и щедры. Меня, к примеру, они сделали слишком кротким и тихим, зато дали мне в друзья самого шумного мужа в Орифии.       Эврида засмеялась, плеснув ногами по воде, и чистые капли рассыпались в лучах весеннего солнца.