За снежной стеной

Мы набрели на качели в пустынном парке и молча, поняв друг друга без слов, сели на них — я справа, она слева. Слегка покачиваясь, мы продолжали молчать. Подняв голову к ночному небу, я почувствовала, как на кончик моего носа приземлилась снежника. Ее колющая прохлада заставила меня поморщить лицо. Кто-то должен был заговорить. Кто-то должен был поставить точку во всем этом. Мы словно находились каждая в своём собственном мире, окружённом такой высокой стеной, что через неё было не докричаться. Но каждая сидела за этой стеной приложив к ней ухо, ожидая, что другая все таки закричит. Все началось так быстро. С первого сообщения казалось, что мы знаем друг друга вечность — так непринужденно она завела со мной разговор. Сначала я чувствовала себя неловко, но затем поддалась ее игре, и стала делать вид, будто мне и правда с ней так легко. Первая встреча была странной. Она продолжала свою игру. Вела себя со мной как с давней и очень близкой подругой. Мне было слегка неуютно и одновременно грустно. «Она так одинока» — подумала я тогда. Однажды я в этом убедилась. Я позвала ее в бар, что-нибудь выпить, поболтать. Кажется, это была суббота. Бар был полон людей и, как бы она не делала вид, что чувствует себя в своей тарелке, выходило у неё плохо. Она была ужасно гордая. Позже я узнала, что этот день был ее днём рождения. Ей было не с кем его отметить, поэтому она встречала своё двадцатилетие со мной в каком-то занюханном баре. На самом деле не такой уж он был и занюханный. Просто на ее фоне такие места «не дотягивали». Она всегда ходила в дорогих костюмах, а поверх надевала такие же дорогие тренчи. Кажется, ее родители неплохо зарабатывали. Однажды я подарила ей толстовку, в ответ лишь получила взгляд свысока и сухое «спасибо». Толстовку она конечно же потом носила, но только не в наши с ней встречи. Для меня она всегда старалась одеваться как можно лучше. У неё были короткие волосы и осуждающе-прищуренные глаза, которые всегда наблюдали как бы свысока. Встретившись с этим взглядом любой почувствует себя плебеем. Но я привыкла. Это действовало на кого угодно, но только не на меня. Вообще мы смотрелись странно — высокая элегантная аристократка и вечно растрепанная хипстерша в тяжелых ботинках. Возможно, поэтому мы гуляли только ночью, либо торчали у меня дома или в местах, где нас точно никто бы не узнал. Если мы были у меня, она наконец снимала свой тренч, который, кажется, носила даже в жару, и оставалась в хлопковой рубашке чёрного или белого цвета. Мы садились на кровать, и она начинала бесконечно говорить о себе. Я в это время обычно забивала косяк и бездумно мычала ей в ответ «угу», «круто» или «отстой». Только под накуркой ей было дело до меня. Возможно поэтому она так часто просила меня достать травы. Может, только хороший косяк мог разбить оковы ее гигантского эго, и она наконец могла почувствовать себя свободной. Почувствовать себя собой. Сделав несколько затяжек, она падала ко мне на колени и молча улыбалась, перебирая пальцами повисшие над ее лицом пряди моих убитых дешевой краской волос. Затем она глубоко вздыхала, закрывала глаза и начинала задавать вопросы типа «А какой у тебя любимый цвет?». «Розовый. Ты уже спрашиваешь, кажется, раз в пятый» – отвечала я. «Правда? Не помню…». Она правда не помнила. Потому что не пыталась запомнить. Не знаю, чем она меня так зацепила. Наверное тем, что мы абсолютно не похожи. Это был своего рода вызов – смогу ли я ее «захомутать». Я так и не поняла, смогла ли. Меня притягивала ее загадочность. Я верила, что за ее пустой болтовней скрывается что-то очень важное, но она пока не в силах это показать. Я постоянно убеждала себя, что это так. Но в итоге все оказалось совсем иначе. Чем дольше длились наши отношения, тем больше я понимала, что я ее выдумала. Я пыталась вырезать ее настоящую из реальности и заменить прекрасным образом, созданным в моем сознании. Но этот образ постоянно спадал, как плохо прибитая картина, раскрывая огромную уродливую дыру в стене. Наши встречи становились мне в тягость и я стала подолгу игнорировать ее сообщения. Гордость не позволяла ей навязываться, поэтому она тихо ждала. И добивалась своего. В тот день я в очередной раз не выдержала и написала первая. «Хочу выпить сегодня. Ты не занята?». Я решила, что эта встреча будет последней. «У меня планы. Если что-то изменится, сообщу». Она врала, никаких планов у неё конечно же не было. Свою игру она плодожила и в баре – опоздала на час, придерживаясь сценария «важных дел». Я всегда знала, когда она играет, и, кажется, это выдавал мой снисходительный взгляд. Взгляд взрослого, которого пытается обмануть ребёнок. За время ожидания я успела прилично выпить, и то намерение, с которым я шла на встречу, немного притупилось. Она как обычно начала болтать, а я не слушать. Алкоголь не давал мне сфокусироваться на словах, но взгляд подметил, что выглядит она как всегда безупречно. Безупречно, но так одиноко. Поток мыслей хлынул в мою голову, но там стало так тесно, что им пришлось выходить наружу слезами. Мне было ее жалко. Мое сердце сжималось так сильно, что, казалось, вот-вот превратится в маленький камень. Она заметила мои слёзы лишь спустя несколько минут, и моему взгляду предстало что-то невероятное. Она испугалась. «Что с тобой?» Я подскочила со стула. «Давай пройдемся.» Так мы набрели на те самые качели. Заняв места, мы ушли каждая в свои мысли. Казалось, молчание длилось вечно, лишь скрежет качелей нарушал тишину ночи. Кто-то должен был заговорить. Кто-то должен был поставить точку во всем этом. Я будто ждала, что это сделает она. Но она, возможно, даже не понимала, что происходит, а я лишь пыталась как обычно избавиться от ответственности. Я подняла лицо к небу, и на него упала снежинка. Затем ещё одна. Кожу приятно покалывало. Я закрыла глаза и попыталась раствориться в этой нежной боли. От мерного скрипа качелей и играющего в голове алкоголя меня стало уносить куда-то далеко. Я улетала все дальше и дальше, совсем позабыв, что на расстоянии вытянутой руки сидела она. Но внезапно что-то горячее ударило мне по лицу, и цепкая рука дёрнула меня обратно в реальность. Я резко открыла глаза и вздрогнула от неожиданности. Прямо перед моим лицом было другое лицо. Губы этого другого лица касались моих губ, обжигая их своим чрезмерным теплом. Я ненавидела тепло. Я хотела, снова почувствовать на лице холодные снежинки, или лучше – упасть лицом в сугроб. Другие губы продолжали жечь мой рот, сдерживая его от отчаянных криков. Наконец, собрав все силы, я подняла руку и оттолкнула другое лицо. Теперь я могла его разглядеть. На нем было растерянное выражение. Растерянное, виноватое, беспомощное. Все то, что это лицо никогда не показывало другим. Кажется, она не удержала своего демона, и тот через поцелуй нашёл путь в мою опустевшую душу. Мы поменялись ролями. Я слегка наклонила голову и устало посмотрела ей в глаза. Качели больше не скрипели, и теперь в оглушающей тишине было слышно лишь ее шумное дыхание. Нас разделял падающий снег. Он становился все чаще, постепенно превращаясь в плотную стену. Мы продолжали смотреть друг другу в глаза, словно хищник и его жертва. Оторвать взгляд для каждого значило смерть. Она не выдержала первая и сделала шаг назад. Ее белая одежда растворилась в снежном потоке, а лица было почти не различить, как не различаются лица за помехами в старом телевизоре. Я смогла разглядеть ее губы, которые слабо шевелились в попытке что-то сказать, но звук дошёл до меня с задержкой, словно нас разделяли километры. «Прости.» Это было все, что я услышала. А затем снежная стена между нами замкнулась.