Сгоревшее королевство

      С тех пор как Кэйа ушёл из студии Ксавье, фонтейнский туман волочится за ним, выглядывает там и тут, но, как крадущийся зверь, не поднимает головы. Зябким сумрачным утром, когда автобус останавливается на станции у клиники, туман особенно густой — фары пробивают его едва ли на десяток метров, а ноги увязают выше щиколотки, как в мутной воде. За последние несколько лет такой погоды здесь не случалось ни разу, Кэйа уверен: слишком часто смотрел в окно.       Кутаясь в куртку, он бредёт через пустой парк. Деревья на фоне белой дымки кажутся ещё темнее, сырой холод пробирается под одежду. Ощущение времени окончательно сбивается. Кэйа уехал всего на несколько дней, но чувство такое, будто его не было годы. Может, правда так; может, его квартира уже сдана кому-то другому, Чайльд и Альбедо уехали, и в лучшем случае он сможет заглянуть в клинику и получить от Бай Чжу пару слов в утешение.       Самое поганое, что он бы не удивился.       Путь до дома кажется бесконечным, хотя по часам прошло всего двенадцать минут.       В дороге Кэйа так и не придумал, что скажет в своё оправдание; стоит ли поблагодарить туман за то, что лишил его всякого желания слоняться вокруг дома? Холод и беззвучие окружающего мира настолько невыносимы, что хочется оказаться в любом тёплом месте, под любой крышей, лишь бы от него отгородиться.       Поднимаясь по лестнице, Кэйа всё ещё лязгает зубами от озноба, но к своему этажу согревается достаточно, чтобы перестало трясти..       К счастью, замок слушается его прикосновения.       В квартире темно; дверь в ванную распахнута, на пороге лежит скомканный китель Фатуи в пятнах крови. У Кэйи тяжелеет в груди. Двигаясь бесшумно, как привык в пути, он заглядывает в одну комнату за другой. К счастью, дальше спальни искать не приходится.       Чайльд здесь — спит, разметавшись на постели, так крепко, что не слышит шагов. Его брови во сне сдвинуты к переносице, скулы заострились. Кэйа привычно взглядывает на браслет — индикатор не моргает, две трети секторов заполнены, — и только потом замечает, что Чайльд натянул его футболку. Больше на нём ничего нет.       Кэйа смотрит, пока рот не наполняется слюной. Так жаль будить, но после секса Чайльд всегда спит лучше.       Выдержки хватает только на то, чтобы снять сапоги. Осторожно встав коленями на край кровати, Кэйа медленно, чтобы не трясти матрас, ложится, разводит Чайльду ягодицы, сжимает их, проводит языком между. Чайльд тихо выдыхает и подставляется.       Всё ещё спит. Так расслабился.       Кэйа вылизывает его, пока кожа не становится мокрой. Он так скучал, так сильно скучал…       «Чайльд, — беззвучно произносит он и крепче сжимает пальцы, — Чайльд...»       У Чайльда срывается дыхание. Кэйа обводит кончиком языка поджимающиеся яйца, ласкает губами, чуть оттягивая кожу, потом, уже не сдерживаясь, снова вылизывает влажный от слюны вход, трёт подушечками больших пальцев.       Чайльд стонет во всю силу лёгких — и из жадного звук становится таким просяще жалобным, что у Кэйи щемит сердце.       — Я здесь, — тихо успокаивает он и медленно проникает языком внутрь. Обычно Чайльд для таких ласк слишком беспокойный, и сейчас его непривычно крепкий сон Кэйе на руку. Очень скоро мокро становится и внутри. Кэйа давит двумя пальцами на вход, растягивает, продолжая вылизывать, ещё глубже, ещё откровеннее.       — Д-де... детка... — хрипло бормочет Чайльд и пытается подмахнуть. Желание довести его до оргазма только языком приходится отложить — он вот-вот проснётся.       Торопливо расстегнув джинсы, Кэйа ложится на Чайльда всем весом, просовывает руки под футболку, утыкается лицом в рыжие вихры на затылке.       — Привет, детка, — дрожащим шёпотом отзывается он. Сделать любовное заклинание тёплым не хватает концентрации — смазка всё равно получается прохладной, но Чайльд только довольно поёживается и пытается сильнее прогнуться в пояснице.       Кэйа берёт его в одно длинное движение. Чайльд всё ещё мягкий, разомлевший после сна, такой непривычно нежный, что от одного этого начинает развозить. После холода и дней пути слишком резко становится хорошо…       Тепло.       Длинно простонав на выдохе, Чайльд со свистом втягивает воздух сквозь зубы — ему кайфово и совсем немного больно, как он любит, — заводит руку назад, гладит Кэйю по затылку. Рукав футболки задирается, обнажая длинную, едва подсохшую рану от локтя до плеча.       Так это была его кровь?       — Кэйа, — хрипит Чайльд, медленно разлепляя глаза, — Кэйа… ты здесь?..       Рывок за волосы настолько неожиданный и сильный, что Кэйа не успевает уклониться — только отбивает прямой удар в горло. Они катятся по постели; Чайльд швыряет его на спину, хватает за волосы на висках, заносит большие пальцы над глазницами. Тяжело дыша, они пялятся друг на друга. Кэйа успел забыть, какой Чайльд тяжеленный и будто весь состоящий из острых углов, когда того хочет.       И какие бешеные у него глаза.       — Чайльд?..       Чайльд срывает с него повязку, вглядывается в метку Бездны — и только тогда выдыхает. Его плечи расслабляются, руки снова становятся ласковыми.       — Это ты, — с облегчением шепчет он и приникает ртом ко рту Кэйи в торопливом поцелуе, — ты вернулся… ты правда вернулся…       Сидя на Кэйе верхом, он выпрямляется, чтобы снять футболку. На рёбрах и правом бедре у него огромные синяки, локоть содран.       — Что случилось? — Кэйа осторожно касается его рассаженной скулы.       — Упал. — Чайльд дёргает плечом. — Удачно.       Он берёт Кэйю за подбородок, сжимает челюсть, заставляя открыть рот, снова целует, второй рукой задирая ему майку, торопливо гладит живот и грудь.       — Хочу тебя трахнуть, — бормочет он как маньяк, — потому что ты мой… мой, а не чей-то ещё…       Кэйа с бархатным смехом закидывает голову, обнажает для него шею — знак доверия, который Чайльд способен по-настоящему оценить.       — Я тоже скучал, — шепчет он и позволяет Чайльду тычком колена раздвинуть себе ноги. — И я хочу быть твоим.              ~              Посмотрев в зеркало, Дилюк краснеет и наматывает шарф до самого подбородка. Итэр наблюдает за ним с нежностью, но глаза смеются — за ухом и ближе к затылку под волосами всё равно видно ещё несколько засосов.       — Если хочешь покурить, идите, я догоню, — говорит Дилюк тоном «ничего особенного не происходит».       — Не спеши, — кивает Итэр и утягивает Альбедо за собой. — Мы никуда не опаздываем.       В тумане не понять, насколько большой двор. Оглядевшись, Итэр отходит от дома ровно настолько, чтобы дым не добрался до чужих окон, и закуривает. Он всё ещё улыбается.       — Ничего, что мы оставили Дилюка одного?       — Ему нужно время смириться, — весело отвечает Итэр и, закинув голову, выдыхает дым вверх. — И намотать шарф до носа.       — Вы недавно встречаетесь?       — Почти четыре года женаты.       — Женаты? — Альбедо не удаётся скрыть удивление.       — Дилюк бы и меня замотал шарфом, будь я ещё немного меньше. Не потому что стыдится или скрывает нашу связь, нет, но… — Взгляд Итэра становится пронзительно печальным. — Не любит делиться тем, что принадлежит только ему. Нам. Это не ревность и не жадность, скорее страх. Из того, что мог назвать своим, он потерял всё. Отца, дом, фамильное дело… Кэйю. У него не было никого ближе. Вряд ли он признается даже мне, но я знаю, он боится сжечь всё, чего коснётся. Хотя… — Итэр смотрит в небо так пристально, будто пытается что-то высмотреть в сырой белой мути над покатыми крышами. — Любой, кому повезло узнать Дилюка достаточно близко, скажет, что его любовь и дружба — величайшее благословение.       — Вы любите друг друга очень сильно, — тихо говорит Альбедо.       — Да. Что ещё могло побудить такого как я остаться рядом?       — Я… — Альбедо и сам соображает только теперь. — Прости, я ни разу не задумался, кто ты.       — Даже когда увидел шрамы? — Итэр искренне забавляется его замешательством, но это нисколько не кажется обидным. — И что у меня нет Глаза Бога? Что сама моя аура способна облегчать страдания? Нет?       Растерявшись ещё сильнее, Альбедо качает головой.       — Какое облегчение, — вздыхает Итэр и закуривает ещё одну. — Ненавижу, когда меня рассматривают исподтишка и стараются незаметно ткнуть пальцем.       — Так… — Альбедо глубже засовывает руки в карманы. — Кто ты? Обещаю в тебя не тыкать.       — Итэр — Сошедший, — глухо говорит Дилюк у него за спиной. — И это — гарантия, что я не смогу причинить ему вреда.       — Гарантия того, что ты не причинишь мне вреда, — спокойно произносит Итэр и, шагнув к нему, кладёт руку ему на грудь, туда, где бьётся сердце, — здесь.       У Дилюка вздрагивают губы, скулы краснеют. Он так старается выглядеть безразличным, но каждая эмоция на его лице, в его глазах, в языке его тела отпечатывается так ясно, что никакие слова не сказали бы лучше.       — Пойдёшь со мной в клинику? — продолжает Итэр как ни в чём не бывало и, потянув за концы шарфа, наклоняет Дилюка к себе, чтобы поцеловать. — Или хочешь прогуляться?       — Лучше прогуляюсь.       — А ты, Альбедо? — Итэр поворачивается к нему, но Дилюка не отпускает, теребит его волосы, гладит по щекам и за ушами; Дилюк даже не пытается скрыть блаженство. — Присоединишься к кому-нибудь из нас, или у тебя есть дела?       Он сам оставляет лазейку для побега, чтобы не пришлось судорожно выдумывать причину, и, кажется, это первый раз, когда Альбедо встречает такую заботу со стороны знакомого, которого даже нельзя назвать близким.       — Мне тоже нужно в клинику. Хочу узнать, как там Чайльд.       — Удачи, — коротко говорит Дилюк и, притянув к себе Итэра, быстро целует в щёку и в губы. — Буду рад, если заглянешь. Итэр, дашь Альбедо мой телефон?       — Конечно. — Итэр ласково сжимает его руку на прощание, и Дилюк быстрым шагом скрывается в тумане. — Чайльд в клинике?       — Да. Бай Чжу оставил его под наблюдением, и пока никаких новостей. Может, удастся что-нибудь узнать сегодня.       — Выходит, ты сейчас один? — хмурится Итэр.       — Да. — Альбедо становится грустно. — Обычно меня это не смущает, но…       Он не знает, что добавить.       — Если захочешь, приходи к нам в любое время. — Итэр сочувственно касается его плеча. — Я люблю гостей, и Дилюку ты нравишься. С тех пор, как Кэйа пропал, он избегал новых знакомств. Я рад, что он подружился с тобой.       — Подружился?.. Но… мы знакомы всего несколько дней, — снова теряется Альбедо.       — Время… — Итэр обгоняет его на пару шагов, оборачивается через плечо, и в его широкой улыбке, в сияющих глазах, во всём его существе сквозит сила, которой Альбедо до встречи с ним никогда не встречал. Сошедший… как он не понял с первого же взгляда? — Разве оно имеет значение? Знаю, многим требуются месяцы и годы, чтобы кого-то назвать другом, но я быстро привязываюсь.       — Я тоже, — смущённо признаётся Альбедо. — Хорошо, что тебе это не кажется… странным.       — Мне ничего не кажется странным. — Итэр пожимает плечами и снова равняется с ним. — Но я буду рад, если кто-нибудь сможет меня по-настоящему удивить.       Он и шутит, и нет, но Альбедо не хочет спрашивать, как много он знает и о чём догадывается.       Может, когда-нибудь потом, а пока… пусть это будет только шутка.              ~       

Marilyn Manson — Warship My Wreck

             Кэйе нравится, когда его берут грубо; в отрыве от эмоций, в отрыве от всего, что выходит за грань физических ощущений. Свой слишком богатый внутренний мир он давно привык заталкивать поглубже. С точки зрения холодной логики, так ли много осталось того, что способно сделать его телу по-настоящему больно?..       — Что, детка? — горячечно шепчет Чайльд ему в губы, пока Кэйа пытается выдавить хоть слово, но терпит очередную неудачу. — Скажи, что? Тебе больно?       Кэйа судорожно тянет его ближе, целует, пропуская между пальцами курчавящуюся после сна чёлку.       Ему хорошо. Слишком хорошо, но он должен сказать…       — Не пугайся, если я… расчувствуюсь… — Ему становится нестерпимо стыдно, но последнее, чего он хочет — чтобы Чайльд подумал, будто сделал что-то неправильное. — Так бывает.       Он отворачивается, стараясь перевести дыхание; строго говоря, он уже расчувствовался, и сейчас не тот момент, когда легко разделить секс и эмоции, но…       — Детка, — выдыхает Чайльд ему в ухо, мокро вылизывает шею; он не пытается сдержать пыл, вбивает член сильно и с оттяжкой, и это в точности то, в чём Кэйа нуждается. — Что угодно, чтобы тебе было хорошо…       — Сильнее, — шепчет Кэйа и утыкается лбом ему в плечо.       К его облегчению, Чайльд не отказывает — поднимает его под поясницу и натягивает до упора. Он так возбуждён, что от внутреннего растяжения становится почти больно, и этого Кэйа тоже хочет. Хочет принадлежать тому, кого действительно любит.       Ничто не давалось ему больнее, чем доверие. Но он никогда не научится заново, если не попробует ещё раз.       — Детка… — повторяет Чайльд ему в шею между укусами и поцелуями; кожа быстро начинает гореть, и это так сладко. Так… освобождающе.       Раньше, сбегая из клиники в своё тайное убежище, Кэйа всегда чувствовал наступление этого момента, неотвратимого, выматывающего и разрушительного для остатков его нервной системы, — и у него было время прогнать случайного любовника.       Он привычно тянется оттолкнуть, но в последний момент одёргивает себя, заводит руки за голову, чтобы не оставить себе пути к отступлению, скрещивает запястья. Чайльд сразу прижимает их к смятому одеялу; его ладони шире и больше, жёстче, чем у самого Кэйи, и всё же он не пережимает мышцы, не причиняет лишней боли.       Почему он такой? Этот самонадеянный мальчишка, привыкший отнимать жизни и в то же время полный затаённой, болезненной нежности?       — Чайльд… — судорожно выдыхает Кэйа ему в шею, в напряжённое плечо, а потом наступает этот момент, слишком сладкий и слишком страшный, чтобы его хотелось переживать в одиночку.       Он открывается. Становится уязвимым для прикосновений и слов, для поцелуев, для всего, что способно пережить его тело и измученный одиночеством разум. Он никогда к этому не готов.       Почему-то Чайльд это чувствует… наверное. Или так совпадает, что его поцелуи становятся бережными, и вместо того, чтобы каждым движением втрахивать Кэйю в постель, он притирается всем телом, обхватывает до предела твёрдый член, медленно дрочит. Его поцелуи тоже становятся другими, влажными, долгими, такими тягучими, что у Кэйи не хватает сил сопротивляться.       Чайльд обнимает ладонями его лицо, продолжает целовать, глотая его стоны, пока Кэйа под ним бьётся в оргазме, в забытьи вцепившись в его предплечья.       Он так сильно боялся этого, и ему всё ещё страшно и так хорошо.       — Детка, — шепчет Чайльд, осыпая поцелуями его щёки, шею и грудь, — детка, пожалуйста…       Он всё ещё твёрдый, и сейчас это почти невыносимо, но так нужно… Единственное, чего Кэйа хочет — чтобы его затрахали до полуобморока, и он неделю провалялся в постели с Альбедо и Чайльдом вместе и по очереди и не думал больше ни о чём.       Он слишком поздно понимает, что под пальцами мокро, а когда открывает глаза, у Чайльда по предплечью течёт кровь.       — Прости! — Он отдёргивает руку, но Чайльд перехватывает его запястье, склоняется к его лицу.       — Ты знаешь вкус моей слюны, моей спермы, даже моего пота, — хрипит он, и его взгляд снова подёргивается пеленой одержимости, — осталось попробовать только кровь.       С силой проведя костяшками снизу вверх, он продавливает рану ещё глубже и мажет кровью Кэйе по губам и подбородку, просовывает пальцы ему в рот.       Эссенции в его теле достаточно, чтобы у Кэйи на секунду помутилось в голове. Он сосёт и вылизывает, пока с языка не сходит привкус металла, и всё это время Чайльд вдалбливается в него, стирая последнюю границу, которая вынуждает держать сердце на замке…       Не только сердце. Всё, что делает слабым.       — Кто ты такой? — срываясь на стоны, шепчет Чайльд ему в губы; теперь он тоже в крови, и это будит старые инстинкты, слишком тёмные, слишком древние, чтобы не поддаться им хоть на секунду. — Ты мне нравишься…       Его член внутри вздрагивает, дёргается, и Кэйа, сжав его мышцами, погружает пальцы в рану, давит подушечками. У Чайльда закатываются глаза, из уголка рта скатывается капля слюны — и по пути к подбородку становится розовой. Кэйа ловит её языком, давит Чайльду на затылок, утягивая его в новый поцелуй — и они целуются всё время, что Чайльд кончает, вытрахивая из него все до последнего сомнения и страхи.       Когда они затихают, Кэйа не чувствует ничего, кроме сытости и умиротворения.       — Блядь, — бормочет Чайльд скомканно и скатывается с него, так и не разрывая объятий, пристраивает голову у него на плече, утыкается носом под ухо, коротко целует, — это отвал башки… Почему мы раньше так не трахались?       — Может, не были готовы, — хмыкает Кэйа, нежно взлохматив ему волосы, и целует в макушку. — Так что с рукой?       — Правда упал. — Чайльд потягивается, притираясь к нему всем телом. — Из окна. Всего второй этаж, ерунда.       Кэйа поворачивает его к себе; они касаются носами и снова целуются, так сладко и так хорошо, что останавливаться совсем не хочется.       — Подожди, — разомлевший Чайльд неохотно его отталкивает, — я тебе кровать изгваздал. Завтра куплю новую. Или сегодня, если хочешь.       Рассмеявшись, Кэйа переворачивает его на спину, теперь сам наваливается сверху и выцеловывает его мягкий рот.       — Это подождёт. Сначала я тебя перевяжу.