Анатоль

      Сёма ужасающе болезненно отходил от своего полуживого состояния. Он постоянно просил пить, хватался за всё подряд в попытке найти защиту, кашлял, брыкался так, словно сбрасывает настоящие оковы, стонал и много-много плакал. Зрелище не из приятных, к тому же усугублявшееся внешним видом бедолаги. Не думаю, что его часто кормили, а мыться давали ещё реже, потому он походил на потерпевшего кораблекрушение: изможденный, тощий, грязный. По телу тянулись полосы раздражений, сигналов пренебрежения гигиеной, нарывы, местами синяки — это всё создавало образ больного бешенством.       Мы, то есть я, Кир, Лизавета и Берилл коллективно метались, решая, стоит ли вызывать врачей или нет. С одной стороны, человеку было очевидно плохо, а аптечные препараты не помогали, с другой стороны — вряд ли у врачей препараты были бы полезнее; к тому же, не хотелось посвящать посторонних людей в происходящее; в итоге мы решили выхаживать больного своими силами и надеяться, что с Димой будет попроще.       Пусть мы и договорились дежурить около Семёна посменно, я всё время был рядом — просто на всякий случай. Это позволило мне довольно подробно изучить симптомы, вплоть до расширяющихся и сужающихся без видимых раздражителей зрачков. С другой стороны, мне довелось лицезреть такую мерзость, что я бы не стал этого описывать, если бы оно не было так важно для понимания некоторых последующих моих решений.       Берилл вступил в смену после Кира и сразу же благоразумно перевернул Семёна на живот, головой на самый край, к тазику, куда его периодически выташнивало. Я всё ещё злился, потому не проронил в его присутствии ни слова, занятый написанием «Джентльмена в беде», ровно до того момента, как предугаданное Бериллом событие произошло. Не то чтобы это было редкостью, как я уже сказал, но в этот раз по комнате пронесся странный запах, который я побоялся идентифицировать. Берилл вскрикнул и потянул меня к месту происшествия, тем самым прикоснувшись до меня в первый раз после сорры. Я глянул вниз, и меня самого чуть не стошнило: помимо кровавой слизи на дне бултыхалось нечто бесформенно-продолговатое и хлюпающее, полное омерзение в банальном смысле слова, в котором угадывался рельеф извилин.       Одного взгляда хватило, чтобы понять — у Сёмы вылетел шматок мозга, раздробленный и тянущийся, но вполне настоящий. Всё произошло так быстро, что я не сразу сообразил, что, во-первых, он вышел через нос, пропустив крюк через ротовую полость, а во-вторых, что это полная катастрофа. Тогда феномен нейропластичности был уже известен науке, но до моего кругозора это знание не добралось, и мне сразу же почудилось, будто Сёма потерял как минимум половину своей личности, а как максимум умер. Нижняя граница спектра предположений тут же отмелась, так как больной выказал признаки жизни посредством страдальческого стона и очередной просьбой попить, но я не думал успокаиваться. Меня заранее раздавливало чувство вины за то, что товарищ по несчастью остался недееспособным до конца своих дней, в том числе из-за меня: если бы меня там не было, то Анатолю не захотелось бы притащить машину в дом, и Семён был бы в порядке.       Когда состояние стало градус по градусу улучшаться, мы с Бериллом запрыгали вокруг Сёмы без перерывов, следили за каждым чихом, проверяли давление и температуру чаще, чем было бы разумно. Мне хотелось удостовериться, что человек правда идёт на поправку, Бериллу — узнать поподробнее про последствия магнитного воздействия.       — В… «твоём случае», — робко объяснял он, — работа гораздо более тонкая, поэтому ты легче поправился.       Грубо говоря, если проводить аналогию, то с моими мозгами филигранно работали тончайшими инструментами, а по Сёминым размашисто ударили молотком, чтоб наверняка. Очередная причина винить себя, которая подстёгивала относиться к больному в два раза бережнее. Вопреки общим страхам, Сёма после этого сумел-таки восстановиться примерно часов через пятнадцать после первых слов, то есть мы около него дежурили всю ночь и почти весь день. Поначалу его действия и речь походили на попытки разбуженного не по биологическим часам человека собраться с мыслями, но чуть погодя он был как новенький. Потеря некоторого количества мозга на нём будто совсем не сказалась, и нам даже начало казаться, что мы ошиблись при определении той водянистой субстанции (будущая проверка на томографе доказала обратное — говорю только чтобы не возвращаться к этому в будущем).       — Вы уже сходили в лабораторию? — спросил он в три часа дня как бы между делом, пока ел лизаветин безглютеновый бутерброд.       — Какую лабораторию? — удивился я, вооружённый блокнотом и ручкой.       Сёма посмотрел на меня, как на самого глупого человека в мире, и тут же отложил бокал миндального молока.       — Про которую я с самого начала говорю. Ты ещё тогда сказал: «Конечно, конечно».       — Честно, не помню.       Сёма громко стукнул по столу кулаком с такой яростью, что тот зашатался. Такого потока матерных выражений от него я не ожидал услышать. Не мудрено, ведь последствия повреждения мозга всё-таки коснулись его характера, в первую очередь повысился уровень агрессивности, потому он, и без того взбалмошный, так сорвался. С другой стороны, а кто бы на его месте смог сохранить спокойствие?       — Тон сбавь, — внезапно встрял Кир, — откуда у Анатоля вообще лаборатория?       — Институтская лаборатория, обычная! Туда нужно ехать, сейчас же!       — Да погоди ты, — Кир скрестил руки на груди, — Что там вообще делать?       — Не знаю конкретно, уже много времени прошло. Но ничего хорошего там точно нет.       Он держал руки сцепленными в замок и перекатывал туда-сюда, как бы нервно разминая.       — А Диму вы тоже не привели в чувства? — внезапно сообразил он, — Я же рассказывал, как это сделать!       — Давай я покажу, как ты «рассказывал», — Кир свёл глаза к переносице, вытащил язык и замычал, изображая помешательство. Сёму это ничуть не убедило, и он продолжил чертыхаться.       — Уроды конченные, — подытожил он и перешёл в другую комнату, где Лизавета нянчилась с Димой. Сиделка из неё получилась такая себе, потому что телефон интересовал её куда больше.       — Дай сюда, — Семён бесцеремонно выхватил девайс из рук девушки, на что та испуганно отпрыгнула в сторону, но тут же опомнилась и начала возмущенно махать руками.       — Дурак что ли?       — Сама такая! — рявкнул Семён, светя фонариком в глаза Диме, будто что-то проверяя. Тот внезапно для нас прищурился и заморгал, что делало его всё-таки больше живым, чем мёртвым, но Семёна это очевидно не удовлетворило.       — Дайте какой-нибудь магнитик.       — Нет таких, — Лизавета заметно подуспокоилась, когда её средство связи вернулось к ней в руки.       — Вообще нет? Даже на холодильнике?       — Магнитики на холодильнике — это колхоз.       — Колхоз у тебя на стенах, — огрызнулся Семён и указал на обои в цветочек.       — Неправда! Это дизайнерский-       — Дайте мне просто что-нибудь, что магнитится!       Я решил сделаться полезным и сбегал за ложкой в столовую, за что меня даже не поблагодарили. Сёма провёл вокруг диминой головы, как мошенники обкатывают яйцо, изображая магический ритуал, вот только у этого действия действительно были последствия. По правую сторону от нас ложка повела себя довольно неочевидно: прилипла к уху Димы. Мне всё тут же стало понятно.       Не буду вдаваться в подробности того, как и чем мы доставали магнит, скажу только, что сидел он глубоко и плотно, гораздо глубже, чем анатомия уха позволяла. Если называть вещи своими именами, он пробивал барабанную перепонку и уходил дальше, из-за чего Дима, очевидно, оглох на одно ухо. Сам по себе магнитик был небольшой, размером с пулю, но мощный.       — Это предохранитель, — объяснил Сёма, — чтобы держать человека «выключеным».       — Откуда ты знаешь? — поинтересовался я.       — Я может и был в отключке, но много чего помню. К сожалению.       — Например?       Я был в предвкушении чего-то важного для дела, но Семён огорошил меня разумным, но не таким уж захватывающим ответом:       — Недели сидения на одном месте без желания пошевелиться, например. И то, что в туалет нас пускали только два раза в день. Он взялся за голову.       — Такое странное чувство, сюрреалистическое. Когда я был там, я почти всё осознавал, но всё казалось нормальным… Как когда спишь и видишь тупой сон, где динозавры сношаются с инопланетянами, и тебе кажется, что да, так и должно быть, что всё нормально, обычный день в Люберцах, а потом просыпаешься и понимаешь, что это ни разу не норма. Вот так я себя чувствую.       Это живое и довольно ёмкое описание немного удовлетворило моё любопытство касаемо ощущений, но вопросы ещё, конечно, оставались.       — Анатоль ничего тебе не рассказывал? Ну, про свои планы? Про то, что собирается сделать?       — Не-а. Поэтому я и не знаю, что происходит сейчас в лаборатории.       Затем он перевёл взгляд на Берилла, и тут же переменился в лице.       — Хотя погоди-ка. Это ведь ты его брат?       — Нет!       — Брат, — я подтвердил.       — Погодите… Так вы что, — он показал руками неприличный жест, — того? В жопу долбитесь?       Из его выпада я вынес только одно.       — Так ты помнишь тот разговор?!       — Они так орали, что я ничего не мог разобрать. Плохо помню.       — Вот дерьмо!       Моя надежда всё-таки добраться до истинной мотивации Анатоля опять потухла, только чтобы слабо заискриться вновь:       — Но ты ведь вспомнил какие-то детали, когда глянул на Берилла?       — Кого?       — Меня так зовут: Берилл.       — Это же четвертый элемент таблицы Менделеева, да?       — Ну, вообще, это такой драгоценный камень.       — Не совсем, — Лизавета встряла, — Это общее название для много каких камней, например, изумруд или-       — Так, — я прикрыл ей рот ладонью, — как ты думаешь, сможешь вспомнить что-то ещё, если мы дадим послушать запись?       Семён задумался.       — Не знаю, может быть. Может Дима вспомнит. Может кто из- ТОЧНО! Вы меня отвлекли, нам нужно в лабораторию!       — Прямо сейчас?       — Как можно скорее!       — Может, сначала запись?       — Там люди в таком же состоянии, — он указал на потихоньку воскресающего Диму.       Перед глазами задвоилось: как? Ещё жертвы?! Получается, я уже опоздал с предотвращением магнитной экспансии? Причем ещё давно! Тем не менее, я постарался собраться с мыслями и выдать что-нибудь рациональное, но Лизавета меня опередила:       — Сколько? Кто?       Семён закатил глаза, мол, я уже всё давно рассказал, но всё-таки снизошел до объяснений. Согласно его рассказу, Анатоль сначала держал машину в университетской лаборатории, постоянно проводил какие-то опыты с Клеткой Фарадея и не давал никому вмешиваться, угрожая «рассказать родителям». Это поначалу просто раздражало всех, кому тоже нужно было пространство для работы, а потом из метафорической головной боли это переросло в самую настоящую. Человек десять, не меньше, в итоге оказались под губительным влиянием, если доверять расплывчатым воспоминаниям Семёна.       — Несколько студентов пропали, и их никто не ищет? — удивился я.       — Он специально выбрал иногородних, чтобы их не так быстро хватились.       — И он прячет их в месте, куда любой посторонний может зайти?       — Не знаю, я же говорю, что в последний раз я был там очень давно. Может, он перевёл их в какое-нибудь другое место уже, без понятия. Это единственная зацепка.       — А что делать, если там пусто?       — Давайте сначала проверим, пусто или нет, а потом уже разбирёмся, лады?       Дима начал испытывать все те же симптомы, что и Сёма до этого. Кир вызвался посидеть с ним, чтобы у остальных была возможность сделать вылазку в эту самую зловещую лабораторию. Лизавета снова была за рулём и пыталась как могла сохранять бдительность; я сел спереди быстрее, чем остальные, чтобы гордо обозначить свою оскорблённость и нежелание сидеть рядом с Бериллом, но тот будто и не понял, что под этим подразумевалось, и всё время пялился в чёрно-белый экран телефончика.       Мы ехали довольно долго — плейлист успел заиграть сначала с поправкой на пару песен, которые Лизавета пропустила. И всё это время Сёма был как на иголках, то и дело матерясь и загибая пальцы.       — Керина, Ершов, Тайахов… Кто ж ещё то был?..       Я полностью понимал его беспокойство.       Долго распинаться не буду на тему того, как мы попали в здание, вернее сказать сколько и кому заплатила Лизавета, ведь, как и можно было ожидать с рациональной точки зрения, никого там не оказалось. Вернее, ничего подозрительного мы там не нашли, но и никого из списка пропавших там не числилось. Сёма чуть не лопнул от злости, настолько его этот факт обескуражил.       — Честно? Я чувствую себя обманутым! — заговорил он, проходя по коридору, соединяющему корпусы.       — Не всё в жизни так легко достаётся, — Лизавета прижала руки к груди в приступе брезгливости, когда увидела какую-то плеснеобразную субстанцию на полу.       — Тебе ли об этом говорить, — Берилл сказал это так, будто лично его задели за живое. Лизавета уже было открыла рот, чтобы возразить, но сдержалась.       — Заткнитесь все к чёрту! — Семён топнул ногой, — Там сейчас люди, и им плохо! Это уже полноценное похищение!       Я сразу понял, что Семён хотел этим сказать. Аргумент Анатоля о том, что полиция просто не откликнется на сообщение о «психотронном оружии», переставал работать, и у нас были все легальные основания прибегнуть к помощи органов. Исчезновение нескольких не связанных друг с другом людей они не смогли бы проигнорировать даже если бы захотели, потому нужно было просто написать заявление, чтобы началась работа. Тем не менее, я тут же возразил:       — Ни за что! Ты же понимаешь, что если государство узнает о такой технологии, оно непременно возьмёт его себе на вооружение! Это слишком большой риск!       — Ори об этом ещё громче, в государственном-то институте, — сострила Лизавета.       — Какие ещё отговорки придумаешь? — Семён взял меня за грудки и потянул вниз, чтобы наши лица оказались на одном уровне, — Там людям плохо, они возможно умирают, а ты-       Лизавета встряла в разговор:       — Если весь твой план — кричать погромче, нам это особо не поможет.       — А твой план — сидеть на жопе ровно и лапки сложить!       — Прошу прощения, это вообще-то я тебя вытащила, этот мультифрукт, — она указала на меня, — пальцем не пошевелил, пока я не заставила.       Семён ещё сжал руки посильнее.       — Витёк, это правда?       — Я бы так не говорил, я просто-       — Ложь!       — Неправда!       — Да рассказывай уже давай, а не то я-       — Стойте! — Берилл растолкал нас по сторонам, — Тише! Я дозвонился!.. Алло, да. Мамуль, ты не знаешь, где копии ключей лежат от квартиры в Чертаново? Ага, понял, понял, спасибо. Скоро буду, ты только- Сбросила.       — Что за квартира?       — Личная квартира Анатоля, туда никто не заходит, и если он кого-то куда-то увёз, то точно туда, — предвосхитив моё негодование по поводу ещё одной квартиры, он сразу уточнил, — Там раньше жил дедушка Арсений, он её ещё при Союзе получил. Три года назад дедуля умер и всё завещал нам с Анатолем, но мне было как-то не до недвижимости.       — Что так? — Семён удивился. Берилл съёжился, но жестом показал нам с Лизаветой молчать.       — Рак груди, — объяснил он.       — Бывает. Главное, что живой.       Я хотел возразить, мол, ничего себе «бывает», и возразил бы, но не хотел развивать в присутствии Берилла очевидно неприятную для него тему. Это было бы просто не по-человечески.       — В любом случае, — Сёма улыбнулся, — доля до сих пор у тебя?       — Мои пятьдесят процентов.       — Тогда ты можешь войти туда без приглашения! Всё, супер, выезжаем.       И он побежал к выходу, не оборачиваясь на нас.       — Почему ты сразу не сказал, что собираешься звонить? — внезапно включилась Лизавета, — Бензин так-то не бесплатный.       — Попробуй заставить Семёна ждать два часа.       Мы с Лизаветой молча согласились.       Прежде чем ехать на основное место назначения, нам было необходимо забрать ключи. Мы остановились в самом центре города, там, где даже однушки стоят дороже, чем весь лизаветин дом. Припарковались мы в обход правил прямо у подъезда, который так и хочется по-питерски назвать «парадным» — тонально лучше подходит. Берилл сказал, что сходит наверх сам. Лизавете показываться было незачем, само собой, мне просто не хотелось, а вот Семёна пришлось уговорить подождать.       В квартире Берилл задержался неприлично надолго, и уже начинало казаться, будто он вовсе не выйдет. Я решил воспользоваться моментом и выведать у Лизаветы, о чём они вчера говорили с Бером, когда я вышёл, но она старательно избегала прямого ответа на вопрос, ограничиваясь чем-то вроде: «Да это не про тебя», или «Это наше личное». Поняв, что выведать из неё всё равно ничего не получится, я захотел хотя бы узнать, на чьей она стороне. Она поморщилась и сказала, что не хочет начинать скандал здесь и сейчас, и этого было достаточно. Достаточно, чтобы начать скандал, который вспыхнул залпом салюта: очень громко, но недолго — и мы быстро опустили это обсуждение.       Бер вернулся в машину, бледный, как побелка, и явно расстроенный.       — Яхонтовый, ты в порядке? — спросила Лизавета, едва ли не перелезая на заднее сидение, — Что она там наговорила?       — Всё нормальн-… — Берилл перевёл взгляд на меня, и его лицо приобрело уверенно-раздражённое выражение, — Она заставила меня решить десять задач на центростремительное ускорение, за ключ.       — Ты что, животное, чтобы тебя дрессировать? — Лизавета возмутилась, — Тебе двадцать лет, ты взрослый, и не можешь в свою же собственность попасть!       — Я так и сказал!       — Неужели? — я отвернулся и скрестил руки на груди.       — Ты не веришь?       — А с чего бы мне верить?       — Да потому что-       — Ну, я слушаю.       — Потому что…       — Так, заткнулись! — скомандовал Семён, — Едем уже, дома разбирётесь, голубки.       Машина тронулась; монотонный шум мотора был слишком успокаивающим, чтобы прерывать его разговорами — так по крайней мере думал я.       — Центростремительное ускорение! Чё там решать-то! Если бы я пошёл с ним, мы бы вместе решили в сто раз быстрее и уже были бы на месте!       — Если бы ты пошёл, она бы не стала давать такое задание в принципе. Перед людьми стыдно будет.       — Тебя по физике подтянуть, кстати? Я могу объяснить механику, если она у тебя западает.       — Да нет, не надо, я пробники на восемьдесят плюс решаю.       — Да давай, не стесняйся, я тебе про движение по окружности шустро объясню.       — Ну ладно.       Я неожиданно для себя ощутил странный укол ревности. И с чего бы ему взяться? С того, что наши насквозь притворные отношения тоже начались с репетиторства? «Ничего это не значит. Переживу.»       На нужный этаж мы поднимались все вместе. Подъезд был на удивление мрачный, потому что уже успело стемнеть, а лампочки едва светили. На том этаже, куда приехал лифт, они и вовсе перегорели, так что когда створки лифта закрылись, мы перестали хоть что-то различать. Свет от экрана лизаветиного Айфона едва спасал, потому что он разрядился на морозе, и мы шли чуть ли не на ощупь. Когда Берилл звякнул связкой ключей, у меня появилось ничем не подкреплённое желание скомандовать: «Тише!», но от этого было бы ещё больше шума. Ощущение, что кто-то у нас на хвосте, проявлялось в мурашках с головы до ног. Ещё не до конца ороговевший шрам на подбородке неприятно заныл, напоминая о себе. Я схватился за него, но неловко промахнулся с перепугу — мне показалось, что голова пропала. В ужасе я прислонился к стенке, убедившись, что другим не видно, и постарался привести ритм дыхания в норму. Ну почему так долго дверь не открывается?       — Она что, не те ключи мне дала? — удивился Берилл.       — А ты не думал, что он мог сменить замки? — Лизавета произнесла вслух то, чего я опасался.       — Не думал.       — Прекрасно! — Семён вспылил, — Там ребята сидят, а я не смогу их достать!       — Сможешь, — Лизавета как обычно вступилась за брата, — нужно только написать заявление, Берилл обязан иметь доступ к своей квартире, — затем она ткнула меня в бок, — Это же как в Дракуле! Только мы на самом деле хозяева дома.       Не помню, что мне захотелось ответить, скорее всего ничего. Не помню, как меня выводили из подъезда, ведь в памяти всё очень резко — вот я закрываю лицо руками от страха, а открываюсь уже сидя в машине.       — Никогда в жизни больше не зайду в подъезд.       Как оказалось позже, моя боязнь распространялась не столько на подъезды, сколько на все подобные локации в принципе. Ступеньки, с которых можно упасть и сломаться на отдельные кусочки, слабое освещение, которое делу не помогает никак, решётки перил и непокидающее чувство открытости, беспомощности в этом замкнутом пространстве. А главное — топот сзади, всё ближе и чётче, всё быстрее и ненасытнее. В страшном сне не приснится — сказал бы я, если бы оно не преследовало меня потом в кошмарах с завидной регулярностью.       Своей репликой невпопад я прервал обсуждение того, как именно нужно вызывать мастера по замкам, если в квартире действительно заложники. Угрызений совести я, правда, не испытывал, потому как меня просто проигнорировали.       — Ты уверен, что больше Анатолю некуда приводить людей?       — Даже если есть, у меня туда не будет доступа. Лучше работать с тем, что дали.       Как я понял, мы уже ехали, но не по направлению к дому.       — А мы куда? — спросил я с опаской.       — Я позвоню папиному адвокату, он быстро сделает заявление.       — Лучше пусть сразу наряд организует. И ещё скорую заранее.       — Куда мы едем, ребят?       — Он адвокат, а не джинн.       — Хороший адвокат и не такое сделает, я в сериале видел.       — Да куда мы едем?!       — Всё, приехали!       Лизавета остановилась на каком-то совершенно не знакомом мне месте. Не то чтобы я знал все московские улочки в лицо, но я не узнавал окружения от слова совсем, скорее всего потому, что единственным источником света была замудренная неоновая вывеска, буквы которой были написаны самым нечитабельным шрифтом из всех возможных.       — Это точка моих хороших друзей, — объяснила она, — Убыточная, не для заработка, а для души.       — Могут себе позволить? — спросил Сёма.       — Стараются, — Лизавета вылезла из машины, — Мы тут переночуем, а то я заколебусь вас туда-сюда катать каждый день.       — Киру, наверное, нужна помощь-       — Разберётся, — Лизавета презрительно фыркнула, — Ничо, денёк не поспит, не помрёт.       — Мне что-то не нравится, — признался я, — Выглядит как место, откуда люди уходят с хламидиями.       — Ну-ка возьми слова назад, — Лизавета открыла заднюю дверь, чтобы выпустить Бера, — Не с хламидиями, а с позитивными эмоциями.       — Блядушник что ли? — удивился Сёма, а вот я ни разу не удивился.       — Как будет угодно, тебе что-то доказывать бесполезно.       — Хочешь сказать, я упрямый?!       — Целеустремлённый и настойчивый, — Бер быстро вмешался и вроде как даже преуспел в сглаживании углов.       Мы вошли внутрь и тут же встретились лицом к лицу с крутой лестницей в подвал. Я шёл последним, поэтому не все заметили, что я встал как вкопанный. Лизавета уже успела спуститься, пока я пробовал просто занести ногу над первой ступенькой. От страха я даже зажмурился — не написал бы об этом, если бы эта деталь не была на самом деле важна — и в этот момент меня кто-то взял за руку. Я сразу же узнал ладонь, и, доверившись, пошёл вниз, увлекаемый ею. Когда в лицо мне ударил холодный тусклый свет, я открыл глаза и сказал ёмкое, даже обиженное «спасибо». Берилл понимающе кивнул и ничего не сказал, а я почему-то почувствовал себя очень паршиво, причём не от того, что чувствовал себя униженным: за ручку теперь ходим, как маленький совсем!       — Вы ещё работаете? — лизаветин тон был полушутливым.       — Мы только открылись, мать, обижаешь.       За ресепшеном стоял молодой парень с роскошными усами и длинными русыми волосами. На правом ухе висела серьга в форме пацифика, а из одежды на нём были только широкие джинсы, в то время совсем не модные.       — Что-то ты давно не заходишь, — спросил он, — Не звонишь, не пишешь… Всё-таки нашла постоянные отношения?       — Да чёрта с два!       — Узнаю Лисичку! А это кто с тобой? Или не с тобой?       — Со мной, со мной. Это друзья. Нам бы просто переночевать тут, если ты не против…       — Всем вчетвером? Ай, прости, — он овёл только парней жестом, — втроём?       — Да просто комнатку выдели, Гусёнок, отоспаться надо.       — Хорошо, выделю. Только ты прям спать-спать будешь? Просто Зая там с налоговой разобралась, ей бы отдохнуть с кем-нибудь, а я весь в работе сейчас.       — Так, я пойду пожалуй на улице посплю, — Семён от неловкости бегал глазами туда-сюда.       — Да не волнуйся ты так, это же просто обычный отель — Гусёнок улыбнулся Семёну, а затем перевёл взгляд на Лизавету, — Он в первый раз, да? Ну чтобы я сориентировался.       — Да харе! Я всё слышу!       — Лизавета, зачем ты нас сюда привела вообще? — я всё-таки нашёл в себе силы присоединиться к Семёну в этом протесте, — Мне нужно показать Семёну запись, Диме там очевидно хреново. Если тебе уж приспичило, мы могли заехать в любой другой хостел.       — И потом клопов выводить? Нет уж, спасибо. Хочешь ехать до дома — заказывай такси, я устала рулить. Если денег нет, то мы остаёмся здесь, вы идёте в свою комнату и спите там до обеда, пока я решаю вопросы с дверью, поняли?       — Прям всю ночь решать будешь? — я недоверчиво сощурился.       — Прям всю ночь. А теперь марш в номер!       — Э, нет! Я с ними в одной комнате спать не буду! — Семён встрепенулся, — Я ничего против не имею, но не в моём присутствии!       — Ты о чём? — Бер как будто искренне удивился.       — Ни о чём! — Семён выхватил у Гусёнка ключ и быстро ушёл вдоль по коридору.       — Блин, — администратор замялся, — у нас только випка осталась, но я не могу её просто так-       — За мой счёт.       — Лисичка, ты наш главный спонсор.       — Мне известно.       Вип-комната была такой же тесной и душной, как и все остальные, потому что этот клуб-отель ставил в приоритет далеко не уровень комфорта.       — Как думаешь, — Берилл покраснел, — Как часто моют эти штуки?       — Постарайся слишком долго об этом не думать.       Кровать, как и ожидалось, была одна. Я не долго думая лег на пол, надеясь, что ковёр хоть раз в его неблагодарной жизни стирали, и закрыл глаза. Ровно до этого момента я и не подозревал, как на самом деле хочу спать. Мне хватило бы и минуты тишины, чтобы заснуть, но Берилл так некстати подал голос.       — Мне нравится их фишка с милыми прозвищами.       — Угу.       — Нужно такие же придумать. Чтобы у нас как бы позывные были. Этим можно и Анатоля запутать, потому что он-то не знает, что я, например, Сырок-       — Никакой ты не «Сырок». Спи.       Берилл будто не ожидал такого ответа. Я не видел, но картинка того, как он нелепо лежит с открытым ртом и не знает что ответить, стояла передо мной весьма чётко. Меня такой расклад больше чем устраивал, так что я предпринял ещё одну попытку заснуть, практически удачную. Прошло не меньше двадцати минут, в течение которых я всё старался улечься поудобнее; на этот раз меня прервал не Берилл, и хорошо для него, ведь я был близок к гневу, когда вышел из полудрёмы. В дверь колошматили с такой силой, будто с той стороны пожар, а наша комната огнеупорна.       — Открыто, — крикнул я.       — Нет, закрыто, — поправил Берилл, — Я закрыл.       Меня не хватило на вполне резонный вопрос: «Зачем?», я додумался только зевнуть и сказать:       — Ну вот иди и открывай.       Берилл подошёл к двери. Моё ухо было приложено к полу, и я мог отчётливо слышать его шаги. Я понял, что узнаю его походку по поступи, что очень меня удивило, но размышлениям об этом я предпочёл поспать.       В дверь, как оказалось, ломился Семён. Он держал в руках какой-то странный листок бумаги и размахивал им, точно флагом.       — Вспомнил! Витёк, я вспомнил!       Сонливость как рукой сняло, я обрадованно вскочил.       — Прям всё-всё вспомнил?       — Не всё, но кое-что важное!       — Правда что ли? — Берилл заметно занервничал.       — Ага! Смотрите.       Он развернул исписанный листик. Я немного отредактировал текст, чтобы он воспринимался с первого прочтения.       «Сделать рывок в методах обработки информации — это приоритет. Человеческий мозг обрабатывает такое количество информации, что больно смотреть, как такой ресурс пропадает. Понимаешь, что я имею в виду? Первый шаг — передача информации непосредственно в мозг. Второй шаг — добыча информации из мозга. Третий шаг — автоматизация процесса и объединение в кластер, который по производительности сможет обойти все современные суперкомпьютеры. При таких вычислительных мощностях все — даже самые невероятные — планы осуществимы! Мы достигнем того, что человек не оценит, но вот человечество!»       — А дальше?       — А дальше я не помню. Я пробовал ещё писать, но не получается.       — Ну и хорошо, — Берилл вздохнул, и, к его счастью, я этого не заметил.       — Как ты вспомнил?       — Вот, — он перевернул бумажку. Как оказалось, это было объявление: «Пароль от WiFi у администратора (за поцелуйчик введём код за вас :-Р)». Надпись сопровождала иллюстрация подключённого к сети ноутбука.       — Компьютер увидел и вспомнил.       — Я тоже кое-что вспомнил про компьютер, если честно.       Столько всего нужно сделать как можно быстрее, а Лизавета привезла нас сюда! Над этой загадкой я ещё долго ломал мозг, примерно до момента, когда всё-таки заснул, борясь с возбуждённым после сёминого открытия состоянием. Хотя бы что-то мы узнали. Во-первых, то, что Семён может вспоминать что-то буквально по ключевым словам, а во-вторых, "приоритет" Анатоля. Получается, использование чужих мозгов — это пока что промежуточный этап, разминка, инструмент, а не цель. Чего же тогда он добивается?       Вам это всё может показаться банальностью, ведь вы-то уже знаете, чего он добивается. Однако спешу вас не торопиться с выводами и не клеймить последние главы бесполезными. Уверяю, некоторые вещи вас удивят, особенно если вы симпатизируете современным идеям гражданина Кручинина.