Анатоль

      Итак, новоиспеченный борец с электромагнитным произволом решил для начала понять, что всё-таки умеет делать машина, против которой он собрался пойти безоружным. Я открыл тетрадку и выписал оттуда краткую сводку об известных мне возможностях аппарата, а затем обобщил всё до простых трёх пунктов: галлюцинации, внушение, контроль тела, и то — последние два можно было бы объединить. Самым обидным было то, что даже ограничения, не то что слабые места, этого предприятия оставались неизвестными. Из тех скудных сведений, которыми я обладал, рисовалась картина совершенного, всемогущего устройства без уязвимостей. Тягаться с таким было бы неразумно, потому я решил переключиться на что-то менее стабильное. Анатоль, каким бы гениальным не казался, на самом деле оставался подверженным страстям и переживаниям. Возможно, где-то внутри него всё ещё оставалась и совесть, но вероятность этого казалась мне настолько мизерной, что я предпочёл не рассматривать мирный вариант урегулирования вопроса. В самом деле, ну не будет человек с идеей захватить мир и технической возможностью это сделать слушать нравоучения от того, кого не уважает и кто не знает ровным счётом ничего о его мотивации и личности в целом. Был вариант обратиться к Беру или Кручининым старшим, чтобы те вразумили Анатоля, но первый был категорически против любых разговоров на эту тему, а со вторыми я не представлял, как связаться.       Попытки обойти ментальный блок Берилла мы предпринимали, но неудачно. Я просил его написать, изобразить рисунком, показать жестами — всё приводило к нервному ступору, а в какой-то раз его затошнило от перенапряжения. После этого мы прекратили даже пробовать, потому что я не хотел мучить дорогого мне человека, в отличии от Анатоля, который на него это проклятье наслал, как мне казалось. «Это сущее варварство!» — думал я, когда после сильного приступа Бер неизменно повторял, что Анатоль на самом деле хороший. Эти слова, думалось мне, были подсажены в его уста тоже при помощи магнитных лучей. В целом, у меня появилась навязчивая привычка во всех выбивающихся действиях и фразах окружающих меня двоих людей искать след Анатоля и его воздействия, а после и в себе искать отзвуки прошедшего неприятного опыта. Я, бывало, подолгу глядел в отражение, ища что-то необычное, и каждое подергивание мимических мускулов вызывало тревогу и подозрения. Мне не хватало информации, подтверждения хоть чего либо, и это было дополнительным стимулом к действию: не сойти к чёрту с ума.       У меня появился план — дурацкий, совсем дурацкий, но в силу моих возможностей единственно осуществимый. Он мог дорого обойтись мне как в случае провала, так и в случае мнимой победы, образ которой представлялся довольно мутно. Для начала я решил вытащить Сёму и Диму — не то же самое, что полностью одолеть угрозу, но нужно было начинать, хотя бы с малого. Раз уж из послушного разговора стало ясно, что они воздействия можно естественным образом "отойти", то было бы глупо не воспользоваться этим знанием.       Анатоль не всегда находится дома. Даже если он внезапно решил поиграть в затворника и пропустить пары, а в магазин посылал своих марионеток, то в библиотеку он точно ходил сам. Но это был нелепый случай, который мне даже не хотелось рассматривать за нереалистичностью. Скорее всего, его распорядок нисколько не изменился, потому в момент его отсутствия я мог бы вывести ребят из квартиры, а потом уже думать, что делать. Бериллу, как я рассудил, об этом совсем не обязательно рассказывать, а вот Лизавете было бы полезно узнать, что я собираюсь пригласить еще двух незваных гостей.       Бер уже спал, когда в нашу (как быстро я обжился в гостевой спальне!) дверь постучала хозяйка, молча подозвала меня жестом и провела вниз по лестнице, в зал. Только убедившись в том, что нас не слышно наверху, она сказала:       — Ты не забыл про дебаты? «Что в Дракуле Стокера символизирует вампиризм»?       Я кинул взгляд на журнальный столик и, как и ожидалось, обнаружил там стопочку карточек с аргументами и контраргументами. Лизавета всегда серьёзно подготавливалась к нашим спорам, которые она увлеченно называла «дебатами». Всё в её поведении указывало на отсутствие в жизни хоть одного человека, с которым можно было бы обсудить свои интересы, а тут я так удачно подвернулся, да и к тому же большой любитель подискутировать. Отчасти поэтому, мне кажется, она не выгоняла нас с Бериллом — мы вроде бы стали друзьями.       — Блуд и гомосексуальность, — быстро предположил я её точку зрения и попал прямо в яблочко, судя по реакции. Честно, эта тема казалась действительно привлекательной для обсуждения, учитывая то, что моё мнение разительно отличалось, но я не мог представить более удобного момента поговорить о моём не шибко продуманном плане.       Лизавета выслушала всё довольно внимательно, благо мне было не то чтобы много чего сказать, молча собрала карточки со стола и мрачнее тучи села на диван.       — То есть в руках этого урода всё это время была пара невинных людей, и вы мне ничего не рассказали?       — А что бы ты сделала?       — Пошла бы их доставать! И не смотри на меня так. Да, это опасно, но как по-другому?       Мне показалось, что я сжимаюсь в размерах и становлюсь совсем-совсем маленьким. Мне нужно было столько времени, чтобы собраться с мыслями, а Лизавета сразу изъявила желание помочь, хотя внешне не казалась такой уж боевой. Меня это страшно задело, и теперь уже не могло быть речи об отступлении.       Уже на следующее утро мы вдвоём стояли возле дома, из которого, я надеялся, Анатоль ещё не успел переехать. Время было совсем раннее, солнце даже не успело показаться: Лизавета хотела управиться как можно скорее, чтобы вернуться раньше, чем Берилл проснётся, но время исполнения миссии зависело не от нас, а от Анатоля. Мы держались поодаль от подъезда, погода позволяла скрывать лица за шарфом и капюшоном так, чтобы не вызывать подозрений у прохожих. На мне был совершенно дурацкий серебристый унисекс пуховик, который Лизавета любезно предоставила в целях маскировки, но он был мне мал и короток, из-за чего почти не закрывался. Глупее всего было представлять, что даже в таком наряде Анатоль меня узнает.       — Долго нам ещё ждать? — спросила Лизавета и прищурилась от холода; единственное, что торчало из-под слоёв одежды, были глаза, форму которых она умело изменила при помощи косметики.       — Анатолю сегодня должно быть к первой, так что не долго, — я попытался успокоить самого себя в том числе.       Вопреки моим прогнозам, Анатоль никак не хотел появляться. Можно было подумать, что он уже уехал, но окно на кухне горело, чего он не мог бы допустить в добром здравии. Мы ходили туда-сюда по двору, делая вид, что увлечены беседой, чтобы лишний раз не привлекать внимания, с надеждой смотря на подъездную дверь каждый раз, когда раздавался характерный писк, и каждый раз это был кто-то из соседей. Ближе к десяти часам мы едва не отчаялись, но тут к нашей непомерной радости в дверном проёме отсветило узнаваемое пальто. Я едва ли не подпрыгнул от счастья, и мне пришлось чуть ли не за волосы себя держать, чтобы дождаться исчезновения Анатоля за углом дома.       В подъезде, однако, я замедлил ход: с каждым этажом мне становилось всё дурнее, и я мог только догадываться, то ли это ещё одно из воздействий, то ли я просто трясусь от страха. У самой двери меня бросило в жар, а руки дрожали так, что я не смог провернуть ключи — Лизавета сделала это за меня. Она же, очевидно понимая природу моего пустого взгляда, первой зашла внутрь, ввела меня за руку и прислонила к стеночке, вдоль которой я медленно сполз на пол.       — Давай, приходи в себя, — она расстегнула пуховик, — я тут пока осмотрюсь.       На самом деле, этих слов я не слышал из-за звона в ушах. Я чисто инстинктивно выполз из верхней одежды и как червяк распластался на полу, часто-часто дыша с широко распахнутыми глазами. Только потом я понял, что это была вполне физиологическая паническая атака, а не воздействие машины, но в тот момент был уверен, что это плавятся все мои внутренние органы. Сквозь пелену страха я схватился за грудь, сердце билось быстро до болезненности, а пыль застревала в бронхах, вызывая ещё большую отдышку.       К счастью, спустя какое-то время это начало спадать. По ощущениям прошёл час, но Лизавета сказала, что всё продлилось меньше пяти минут. Она же помогла мне встать и отряхнуться, не подозревая, что я схвачусь за её волосы как за опору. Да что уж там, я сам не подозревал, что всё ещё в таком плачевном состоянии. Взвизгнув, девушка осторожно вынула плотную косу из моего кулака, довела меня до того самого дивана и посадила туда, где до этого сидели Сёма и Дима.       — Как ты… — заплетающимся языком спросил я, — Как ты подняла их?       — А это должно было вызвать проблему? — Лизавета отошла в сторонку, открывая вид на пленников, которые к моему удивлению самостоятельно держались на ногах, пусть на их лицах всё ещё сохранялся такое же мёртвое выражение.       — Ну, вообще да.       Ритм дыхания постепенно приходил в норму, но я боялся подняться на ноги.       — Можешь отвести их вниз, в машину? Я сейчас спущусь, только водички попью.       — Ещё чего! Вдруг тебе станет хуже?       — Иди быстрее! Чем раньше ты уйдёшь отсюда, тем меньше на тебя будет воздействия. Ты же знаешь, какое тут воздействие?       Лизавета дернулась, переменилась в лице и, опустив голову, согласилась.       Удивительно, но Сёма и Дима не сопротивлялись, когда девушка вела их за руку к выходу, и даже сами оделись по её просьбе. Меня это насторожило не на шутку, но к этому удивительному обстоятельству мы ещё вернёмся. Дверь закрылась, и я остался один на один с комнатой, от которой меня воротило. Кое-как переборов слабость, я встал, прошёлся кругом, чтобы убедиться в своей дееспособности, и бросил взгляд на машину. Как мне захотелось её разломать! На одной только этой чистой ненависти я подошёл ближе, минуя презрение и страх, но встал как вкопанный прямо перед своеобразной клавиатурой. Это был уже другой аппарат! Похожий, но другой: в противовес предыдущему хаотичному расположению передатчиков теперь на крышке этого «пианино» появился стройный ряд антенн, которые в моей голове сразу проассоциировались с трубами органа. Единственное, что осталось на своём месте — переключатель, которым я какое-то время назад баловался. Рука уже потянулась, чтобы проверить, работает оно или нет, но я вовремя остановился, вспомнив, что у меня недостаточно силы воли.       Глаза забегали по комнате в поисках ещё чего-то необычного, и я сразу заметил кое-что важное: на подоконнике стоял ноутбук, который Толя обычно брал с собой примерно всегда. Я сразу понял, что его нужно украсть. Будь там важные данные по захвату мира, схема работы устройства или просто курсовая — не важно, главное насолить Анатолю. Я быстро схватил аппаратуру, убедился, что разъём от зарядки совпадает с таким же у моего, и сунул его сзади в штаны, прикрыв кофтой. Не то чтобы удобно, но больше некуда, чтобы не вызывало подозрений.       Тут же, на подоконнике, были аккуратно сложены тетради. Я быстро изучил их на наличие чего-нибудь полезного, и был вознаграждён за своё любопытство. В одной из них, спрятанной в самом низу, было нечто такое, во что я не мог поверить: рисунок! Причём не для физической задачи, а кривой довольно, но живой человечек. Никак этот противник искусства сам пристрастился к рисованию? На второй странице развернулся настоящий комикс из двух кадров. Сначала два человечка с непропорционально большими глазами дерутся, а потом обнимаются и улыбаются, смотря куда-то вверх, и надпись: «Однажды».       «Концептуальненько», — подумал я и перелистнул дальше. Круг на целый разворот должен был, судя по пятнам, сходным с очертаниями материков, символизировать глобус. На южном и северном полюсах стояло по человечку в то ли скафандрах, то ли капюшонах; они держали над головой большие таблички с плюсом и минусом соответственно. Я рассудил, что это такая хуманизация магнитного поля Земли. На следующей странице был нарисован космический корабль — это было понятно только по подписи: «Космичиский карабль». Только после такой корявой орфографии я понял, что рисунки вряд ли недавние. Так и оказалось: дата под довольно своеобразного вида ракетой гласила «10.19.1998, Толя», что соответствовало по моим расчётам пятилетнему возрасту. Почувствовав себя невероятно глупым, я закрыл тетрадь и вернул на место. Кто бы мог подумать, что Анатоль на самом деле сентиментален до хранения рисунков из далёкого детства. Может быть, он и личный дневник ведёт? Это бы сильно упростило мне задачу, но Лизавета и так, должно быть, заждалась, потому я бросил вторжение в чужое личное пространство (совершенно оправданное, как мне казалось) и направился к выходу.       Только я наклонился за пуховиком, как дверная ручка повернулась. Сначала я подумал, что это Лизавета пришла меня проверить, но, к сожалению, ошибся. На пороге стоял Анатоль, а в руках у него был белый пластиковый пакет, который полетел на пол, когда наши глаза встретились.       — Витенька? — он был напуган меньше моего, потому заговорил первым. Я боялся шевельнуться, хоть план действий на этот случай у меня имелся, — Что ты здесь забыл?       Он медленно закрыл дверь, не сводя с меня взгляд — я отвечал тем же. Чувствуя, как волнение вновь притекает к горлу и сжимает связки, я решил начать оправдываться, пока ещё в силах говорить:       — Анатоль, я… — мне пришлось прокашляться, чтобы погасить неуверенную вибрацию в голосе, — Я не могу больше. Меня всё время тянет сюда. Я уже не могу спать, всё время думаю о тебе.       Хорошим актёром меня не назовёшь, но Анатоль будто не услышал фальши в голосе. Он заинтересованно, хитро улыбнулся, но эта неприятная улыбка превратилась в что-то искренне радостное — я даже удивился.       — Правда?       — Клянусь, правда!       — Получается, я тебе всё-таки нужен?       — Как воздух, — меня чуть не стошнило от приторности этой фразы, но Анатолю она, наоборот, очень понравилась. Он подошёл ближе и глянул на меня, изучая. Я состроил какое мог трогательное выражение лица, а вот ускорять дыхание не пришлось, ведь я и так ужасно волновался.       — А брат мой тебе больше не нужен?       — Не нужен, — я ответил без промедления, чтобы не выдать притворства. Мои слова, судя по всему, более чем удовлетворили Анатоля. Он, ликуя, стянул с себя пальто и отбросил в сторону так, как никогда не позволил бы себе сделать в нормальном состоянии — помнётся же — лишь бы не разорвать зрительный контакт. Затем, промурлыкав что-то себе под нос, он указал пальцем на пол перед собой, явно приглашая. Я повиновался, садясь на колени так, чтобы не раздавить ноутбук. Было трудно, но я ухитрился не вздрогнуть, когда пальцы легли на мою голову. Всё-таки я был прав: Анатоль находил в этой форме унижения огромное удовольствие. Не знаю, как долго он гладил меня по голове, пока я строил из себя довольного, но в какой-то момент он опустился рядом со мной, уж чего я точно не ожидал.       — Я же говорил, что перестану докучать, — только сейчас стало заметно, насколько у него покраснело лицо и расширились зрачки.       Пришлось улыбнуться через силу, когда его руки мягко обхватили моё лицо. Это было до того противно, что я едва ли не выдал себя, непроизвольно нахмурившись.       — Расстегни мой галстук, будь добр.       — "Развяжи", — машинально поправил я. Эта дурная привычка поправлять людей могла выдать меня, но Анатоль только рассмеялся.       — А ты всё такой же? Прекрасно. Ладно, «развяжи».       Я исполнил приказание. Анатоль взял галстук из моих рук, повертел туда сюда, а затем накинул мне на шею, как удавку, и завязал бантиком.       — Так лучше, — пояснил он и снова положил руки на мои скулы, — Так и должно быть.       После этих слов он облизнулся в нетерпении, прикрыл глаза и стал приближаться к моему лицу. Мне, вроде как, нужно было тянуться к нему, чтобы поддерживать легенду, но сейчас было самое время её разрушать. Когда чужие губы были меньше чем в сантиметре от моих, я одним резким движением уложил своего оппонента, вжал запястья в пол и навалился сверху.       — Попался, извращенец!       Растерянный и возбуждённый, он ещё с пять секунд не мог понять, что происходит, а потом неловко скрестил ноги и свёл брови к переносице.       — Неправда, я не извращенец! Я ничего такого не имел в виду!       — Ещё как имел, так ещё и меня отыметь собирался!       На его лице читался совершенно искренний испуг и непонимание, но это не могло смягчить моего гнева.       — Ты просто фетишист, который по счастливому стечению обстоятельств имеет возможность воплотить свои фантазии в жизнь. Признайся хотя бы самому себе!       — Да нет же! Ты всё выдумал.       — А это тогда что? — я кивнул вниз, указывая на галстук, — Это я тоже выдумал? И стояк твой тоже я выдумал?       — Если я такой прям фетишист, — промямлил он, — то почему я не делаю такого ни с кем другим, а?!       — Да потому что я тебе нравлюсь, идиотина. Ты не за Бера беспокоишься, а меня ревнуешь, потому так бесишься, что мы вместе. Ты на меня злишься, потому что я не с тобой. От большой ненависти целоваться не лезут. Это всё так элементарно, почему я должен тебе объяснять твои же эмоции? Ты что, маленький? Ты-       Внезапно я заметил, что Анатоль как-то странно дергает руками. Я так сильно сжимал запястья, что он не мог согнуть пальцы, но очень старался это сделать. Средним он нацелился на какую-то точку на ладони, ближе к основанию. Рассмотрев её поподробнее, я понял, что она залеплена телесного цвета пластырем, причём максимально незаметным. На другой ладони было то же самое. Недолго думая, я дёрнул за оба пластыря, и обнаружил там два одинаковых нехитрых устройства, представлявших из себя кнопку и провод, уходящий под длинный рукав рубашки. Их я тоже дёрнул, пользуясь замешательством Анатоля. Один провод оторвался, а второй вытянул за собой некое устройство, державшееся на липучке, на корпусе которого красовался большой знак минус. Пользуясь ситуацией, я ловко сунул его в карман, поднялся на ноги и уже было собирался бежать, как Анатоль схватил меня за щиколотку и, хихикая, сказал:       — Ты же понимаешь, что только уйдёшь, как я тут же пущу твои мозги на фарш.       Я понимал и был напуган, но решил не подавать виду.       — Духа не хватит, — но уходить я не спешил, а он не спешил подниматься. Очень хотелось пнуть его в лицо, но я всё-таки не хотел переходить черту открытого беспочвенного насилия.       — Слушай, Витенька, — сказал он внезапно тихо-тихо, — А что, если ты мне правда нравишься?       — «Что, если?» — передразнил я, — А так не понятно, то да?       Анатоль задумался.       — Ну да, это многое объясняет.       Я вздохнул, но тут же скривился, когда почувствовал, что к моей ноге прижались щекой.       — А я тебе нравлюсь?       — Ещё чего.       — А почему?       — Тебе полный список привести, или может сам догадаешься?       Ответом послужила тишина. Мне показалось, что так всё и останется до скончания времен: я прирасту к полу, Анатоль — к моей ноге, ведь уходить я боялся, а он не желал. Так бы и продолжалось, я уверен, если бы в домофон внезапно не позвонили.       — Это к тебе, — подсказал я.       — Нет.       Но решимости Анатоля хватило не надолго — домофон у нас был громкий и раздражающий. Он нехотя встал и поднял трубку с громким: «Слушаю». На той стороне провода была Лизавета, как я понял по голосу. Она немного растерялась, услышав Анатоля вместо меня, но тут же элегантно вышла из положения.       — Тут проживает Кручинин Анатолий Фомич девяносто третьего года рождения?       — Да, это я.       — Открывайте, к Вам из… — она запнулась, — К Вам от университета высоких технологий Сколково.       — Нет такого университета.       — Да, не существует. А Вас не проведёшь!       — До свидания.       — Подождите! Вы нам очень нужны, откройте, это МВД. Я не уйду, пока Вы не выйдете!       Анатоль звонко цокнул языком.       — Почему бы тебе не взять свою машину и не внушить ей уйти? — предложил я.       — Не получится, — сказав это мне через плечо, Анатоль схватился на рот, будто ляпнул что-то лишнее. Я не сразу сообразил, но он, похоже, признался, что даже до подъездной двери действие машины не добивает. Это не состыковывалось с моим предыдущим опытом, но это был уже другой экземпляр аппарата, возможно, не такой мощный, потому я решил рискнуть.       Анатоль не успел положить трубку, когда я молнией проскочил мимо него и помчался по лестнице чуть ли не кубарем. Он крикнул вслед что-то, что я идентифицировал как «Стоять!», но переспрашивать не собирался. Где-то на полпути я ощутил ту самую холодную волну, от которой успел отвыкнуть, так что споткнулся и упал лицом вперёд — отсюда шрам на подбородке. После такого ранения у меня было право полежать и отдохнуть, но резвые спускающиеся шаги сверху подогнали меня до самой двери без оглядки. По ушам бил топот и трезвон домофона, раздававшийся по всему подъезду, потому вылететь на относительно тихую улицу было сродни освобождению. Захлопнув дверь в четыре руки больше из вредности чем из рассчёта, мы с Лизаветой бросились к машине, которую она подогнала ближе ко входу — очень дальновидно, ведь Анатоль по итогу успел стукнуть кулаком по удаляющемуся багажнику.       — Как думаешь, он взял с собой ключи? — даже короткая пробежка без куртки по холоду пробудила во мне некоторое сострадание.       — Надеюсь, что нет, — Лизавета же оставалась непреклонной в своей ненависти и внезапно для меня включила так называемую «мигалку», чтобы без зазрения совести выехать на встречную полосу.       — Выключи, — попросил я.       — Голова болит?       — Нет, — к счастью для себя, я обнаружил, что моя догадка подтвердилась, и новый аппарат не смог до дотянуться на большое расстояние; я вздохнул с облегчением, — Просто у нас же не скорая помощь, нужно в потоке ехать.       — Тебе Бера не жалко? Он наверняка испуганный сидит, ждёт нас.       — Так, вот Берилла сюда не приплетай, быстро выключай и перестраивайся!       — Да отвали ты, ведёрко, нам нужно ехать быстрее.       Спорить с водителем в позиции пассажира оказалось бесполезно, так что я скрестил руки на груди и насупился, чувствуя, как всё моё нутро протестует. На каждом пропущенном красном светофоре я недовольно цокал языком, но в какой-то момент побоялся, что он от этого сотрётся в кровь, так что просто отвернулся и посмотрел на парней на заднем сидении. Такой удачный улов я и не ожидал получить: два спасённых человека, потенциально источник бесценных знаний в виде ноутбука, но главное — очередная психологическая травма! Решив оставить первое и последнее на потом, я вынул из-за ремня ноутбук, и разочарованию моему не было предела: по корпусу пошла трещина! Видимо, сломался, когда я упал или больно резко сел в машину. В технике я был не знаток, потому решил, что трофей безвозвратно утерян, но потом вспомнил, что Сёма как раз таки должен разбираться. Если бы получилось вернуть его в нормальное состояние, он бы точно смог достать всю информацию, по крайней мере я так рассудил.       Лизавета внезапно включила радио, хотя до этого мы ехали под её подборку треков на флешке.       — Сейчас гороскоп будут передавать, — пояснила она на мой удивлённый взгляд.       Ведущий начал зачитывать предсказания, которые были совершенно одинаковыми по сути, просто сформулированы по разному. Я хмыкнул.       — А ты кто по знаку зодиака, забыла спросить, — подала голос Лизавета после Скорпиона.       — Да уж, сплоховала. Я Водолей.       — Так, Водолей… — она прокрутила у себя что-то в голове, — Водолей и Рыбы вроде бы имеют хорошую совместимость.       — Ты про Бера? — только что скептик, я почему-то заинтересовался.       — Да. Но я не помню точно, водные и воздушные вроде как не очень хорошо сочетаются.       — Погоди, а кто воздушный?       — Водолей.       — Но он же воду льёт.       Лизавета посмотрела на меня так, будто я сказал, что дважды два пять, но быстро перевела взгляд обратно на дорогу. В образовавшейся паузе пробился задорный голос астролога: «Вот такие вот у нас прогнозы для знаков на сегодняшний день-»       — «Сегодняшний день» — плеоназм, — пробубнил я себе под нос, но тут же вздрогнул — ведущий огласил дату. Мы с Лизаветой молча переглянулись и оба побледнели от ужаса: сегодня у Бера итоговое сочинение!