Ласковые объятия кошмаров

Несколько дней прошли в относительном покое. Эдварда никто не трогал, с ним не пытались поддерживать беседу другие заключённые, охранники казалось вовсе не замечали его. Практически все свободное время, помимо обязательных поверок, он проводил в камере, маясь со скуки. Работы его лишили, врачи не обращали на него внимания. С одной стороны, это радовало. Пережив жесточайший приступ паники он несколько дней ещё вздрагивал, даже находясь на приличном расстоянии от других людей. С другой стороны, ощущение собственной ненужности и одиночество подтачивали силы. От очередного обеда он не ожидал ничего особенного. Получив на раздаче поднос с не самой аппетитной на вид сероватой картошкой, разваренными в кашу овощами и чем-то кирпично- красным, что, по убеждениям работников раздачи, было мясным хлебом, Эдвард сел в сторонку от других заключённых, принялся без аппетита ковырять концом ложки в тарелке. Ему ежедневно приходилось заставлять себя есть. Без физических нагрузок, без свежего воздуха, после тяжёлой болезни, он практически не чувствовал голода. Если бы о приеме пищи не объявляли по всему блоку, он бы и не вспоминал о еде. Единственное чего он хотел, было сладкое. Порой это чувство становилось невыносимым, и Эдвард начинал раздумывать не воспользоваться ли предложением хитрого офицера Мартинеса и набрать в долг конфет. Но останавливал себя всякий раз, вспоминая, что один раз уже отказался от предложения продаться за мелкие услуги. Согласиться теперь было сродни признанию поражения. Разглядывая очередную ложку бурды, выдаваемой работниками столовой за тушёные овощи и пытаясь определить, чем эти помои были в прошлой жизни, он не сразу заметил, что на стол перед ним упала чья-то тень. Эдвард поднял голову. Над ним нависал здоровенный, рыжеволосый бугай с кривым, явно неоднократно ломанным носом и крохотными глазами. — Ты Риддлер, — пробасил он. Эдвард не сразу нашелся, что ответить. Он вообще не был уверен, что это был вопрос. По крайней мере вопросительной интонацией бас не отличался. — Я тебе чем-то помешал? — осторожно спросил Эдвард. — В любом случае, извини. У меня амнезия, могу тебя не помнить. Бугай не мигая смотрел на него. Взгляд у него был тяжелый, а удар, Эдвард мог поклясться, отправил бы его сразу на тот свет. Кулачищи рыжего были размером с голову собеседника. — Тебе сказали передать. После минутного молчания громадный качок занёс кулак над столом, разжал его и на стол перед Эдвардом упал мятый, бумажный пакетик, вроде тех, в которые прячут пиво любители выпить на улице. — Что это? — спросил Эдвард, косясь на пакет с подозрением. — Это тебе от мистера Джея. Он не сразу сообразил о ком идёт речь, но громила, будто боясь, что его неправильно поймут, ткнул толстым пальцем в направлении отдаленной части столовой. Там за стальной решеткой, ели те немногие обитатели блока Е, которым иногда дозволялось выходить из своих аквариумов. Садистское поощрение за хорошее поведение, прийти под конвоем в зал, наполненный гулом и вонью несъедобной бурды, быть прикованным к столу на все время приема пищи и иметь возможность наблюдать за тем как другие свободно передвигаются в пределах обозреваемой территории. Иногда Эдвард казалось, что врачи Аркхема были дальними родственниками докторов из Аушвица. Повернув голову в направлении куда указывал громила, Эдвард увидел тощую, бледную фигуру с ядовито-зелеными волосами. Джокер, заметив, что на него смотрят, помахал ему рукой и осклабился с самым похабным видом. Выглядел он жутко. Синяки растекались по лицу, окрашивая белую кожу в оттенки багрового и фиолетового. — Я ничего не просил у Джокера, — произнес Эдвард стараясь, чтобы голос звучал уверенно. — Он сказал, что, если ты откажешься брать подарок, я должен буду затолкать его тебе в глотку. Становилось понятно, что у этого парня проблемы с чувством юмора и проявлением эмоций. Он говорил абсолютно серьезным тоном, ни единый мускул на невыразительном лице не дрогнул. Проверять наличие чувства юмора у этой мрачной машины для убийств не входило в планы Эдварда. Он торопливо поднял руки в защитном жесте. Здоровяк внимательно следил за ним. Пришлось взять мятый пакет, развернуть, чтобы взглянуть на содержимое. Он не ожидал ничего хорошего от психованного, безумного маньяка и ощущал лёгкий трепет, заглядывая внутрь. Стоило открыть упаковку и в нос ударил тяжёлый, маслянистый аромат шоколада. Эдвард даже на секунду зажмурился, не веря своим глазам. Это было похоже на осколки, обломки крупного куска шоколадной глыбы. Толстые, неровные куски источали аромат, от которого рот мгновенно наполнился слюной. Словно бог, или скорее дьявол, услышал его молитвы. Сверху лежала записка. «Считай это вторым свиданием. Ресторан — херовый, обслуга — дебилы, еда — говно, зато десерт настоящий шедевр кондитерского искусства. P.S. Насколько я знаю, девчонки и дети всегда любят сладкое. Джей» Это было оскорбительно, но от аромата уже кружилась голова, невозможно было думать о чем-то кроме невероятного блаженства, которое он сможет продлить практически бесконечно, растягивая, не торопясь, смакуя каждый кусок. Пусть это было очередной насмешкой, грубостью на грани хамства, он был готов проглотить обиду. И даже немного удивился самому себе. Неужели он настолько соскучился по шоколаду? Нет. Не столько по нему самому, как по доказательству того, что он все ещё жив, что ещё является живым человеком, способным дышать, думать, желать чего-то. Казалось мир вокруг перестал существовать. За спиной послышались шаги, Эдвард бросил взгляд через плечо. По проходу между столами шел незнакомый ему человек с подносом. Чернокожий, подкаченный, обритый налысо. Арестантская форма обтягивала его мощное туловище. Эдвард никогда прежде не разговаривал с ним, он вообще старался избегать таких опасных на вид людей. Но из болтовни охраны он понял, что этот парень на свободе охотился на молодых женщин, насиловал их и убивал. За это газетчики прозвали его Черным котом, якобы он душил женщин как мышей. Кот как раз проходил мимо стола, за которым сидел Эдвард. Возможно он учуял запах исходящий от пакета, а может быть просто был в дурном настроении и решил развлечь себя. Чернокожий убийца крепко толкнул Эдварда в спину локтем, а когда тот обернулся сверкнул глазами и оскалил зубы. — Чё пялишься? У тебя какие-то проблемы? Несмотря на абсолютную неприспособленность к тюремной жизни, Эдвард на животном уровне ощутил угрозу и догадался что если промолчит, то сделает только хуже. Насколько он себя помнил, у него никогда не получалось вести себя угрожающе или круто. Он никогда не был супергероем. Хотя… Его ведь постоянно называли Риддлером, говорили, что он злодей каких поискать. Мразь на которой клейма ставить негде. В мгновение он почувствовал в себе чуждую, злую силу, принадлежащую тому, кого не помнил. Эта сила толкнула его на абсурдный, самоубийственный по дерзости поступок. Эдвард оскалился ничуть не менее злобно чем его собеседник, резким, точным движением ударил снизу-вверх по краю подноса, который Черный кот держал в руках. — Это у тебя проблемы, — рявкнул он и не узнал собственный голос. Тарелки на подносе подпрыгнули, плеснув содержимое на грудь и лицо обидчика. Тот заревел, отшвырнул поднос в сторону. Кусок алюминия с грохотом врезался в стену, разметав посуду и остатки еды на несколько футов вокруг. Эдвард вскочил, чувствуя прилив адреналина, агрессивную, пылающую энергию. Она бурлила, требовала выхода. Его телом будто овладел кто-то другой, жестокий и неистовый, готовый броситься на противника даже, многократно превосходящего его габаритами. Вдруг между Эдвардом и Черным котом возник рыжий громила, посыльный Джокера. Несмотря на минимальную разницу в росте, он умудрялся нависать над чернокожим убийцей. Из-за его широкой спины Эдвард ничерта не видел, но зато отчётливо слышал каждое слово, произнесённое гулким басом. — Ты бы извинился, парень, — гудел рыжий. — Я все видел, ты толкнул друга мистера Джея, а он не прощает такого отношения к своим друзьям. Бурлящая внутри Эдварда ярость требовала возмутиться, заявить, что он не нуждается ни в чьей защите, потребовать к себе уважения. Но голос разума, тихий и осторожный, напомнил ему, что драка в столовой не слишком хорошо влияет на имидж пациента. И если он хочет поскорее свалить из больницы, ему нельзя ввязываться в конфликты. С огромным трудом он заставил себя успокоиться. Задышал глубоко и медленно, усмиряя бушующий в груди вулкан. Черный кот, тоже заметно скис, потерял весь свой задор. Угроза рыжего была воспринята им всерьез, поскольку слова человека с настолько мрачным и маловыразительным лицом сложно было понимать иначе. — Мне не нужны неприятности, — пробормотал убийца. — Особенно с психами вроде Джокера. — Считай, что тебе повезло, — произнес Эдвард из-за плеча громилы. — Мне они тоже абсолютно ни к чему. Будем считать, что ничего не произошло. Черный кот кивнул и поспешил убраться прочь. Эдвард секунду помедлил, решая хочет ли пытаться доесть остывшую еду или обойдется без нее. Решив, что холодные помои будут на вкус ещё хуже теплых, он взял пакет с шоколадом и пошел прочь из столовой. Охранник на входе, смерил Эдварда ленивым взглядом. — Прием пищи не окончен, — протянул он, перегораживая проход. Эдвард, не успевший до конца подавить проснувшуюся внутри агрессию, готов был взорваться. Лицо его исказилось, он собирался уже высказать охраннику все, что думает о его существовании, о превышении должностных полномочий и умственном развитии, но в этот момент из коридора, ведущего в хозяйственный блок, вышел офицер Мартинес. — Риддлер, — Мартинес махнул Эдварду рукой. — А я уже собирался тебя с собаками искать. Тебе посылка пришла, ты собираешься ее забирать вообще? Тому охраннику, что стоял в проходе, пришлось отступить. Эдвард ужом проскользнул мимо него, подошёл к начальнику безопасности хозяйственного отдела. — Посылка? — переспросил он. — Вы уверены, что она для меня? — Ты же Эдвард Нигма не так ли? — Я. — Слава богу, — ухмыльнулся Мартинес. — Значит я ещё не успел впасть в маразм и не разучился читать. И жестом приказав Эдварду следовать за ним, охранник пошел в сторону подсобного помещения хозяйственного блока. В этой крохотной комнатушке, забитой всевозможными расходными материалами, постельным бельем не первой свежести, сломанной раскладной мебелью и коробками из-под чистящих средств, находились также и те немногочисленные передачи, которые передавали пациентам Аркхэма по не слишком легальным каналам. Эдварду приходилось бывать внутри выполняя работу поломойки, и он пару раз был свидетелем вручения этих самых посылок. Мартинес порылся на полке и вытащил объемистую и, судя по виду, довольно тяжёлую коробку. Плюхнув ее на стол, он махнул рукой, подзывая Эдварда приблизиться. Тот подошёл. Коробка была вскрыта, что было неудивительно для такого места как Аркхэм. Здесь даже самые продажные твари, вроде Мартинеса, слишком тряслись за свое благополучие и не могли не сунуть нос в чужие вещи. На коробке не было имени отправителя или обратного адреса, только написанное от руки имя получателя. Выписано оно было тщательно, крупными, одинаковыми печатными буквами. Эдвард всегда завидовал людям способным к подобной каллиграфии, хотя и подозревал их в некотором сумасшествии. Тому, кто способен с такой нездоровой склонностью к идеалу выписывать каждую букву, вполне возможно присуща нездоровая тяга к контролю всего и вся и болезненный перфекционизм. Раздумывая над этим, он открыл коробку и удивленно охнул. Неизвестный благодетель либо не понаслышке знал о нуждах, живущих в стенах Аркхема пациентов, либо обладал даром предвидения, либо, в этот вариант хотелось верить больше остальных, просто был хорошим аналитиком. Чего только не было в коробке: несколько плиток дорогого темного шоколада, мятные леденцы, нижнее белье, несколько белых маек, носки, пижама, зубная щетка, всевозможные средства личной гигиены, несколько книг и целая стопка журналов с головоломками и кроссвордами. Были даже сигареты, повсеместно распространенная валюта в местах подобных Аркхэму. Не было лишь одного — письма или хотя бы короткой записки, объясняющей личность таинственного благодетеля. — Кто прислал все это? — спросил Эдвард у офицера. Тот неопределенно пожал плечами, но движение его было слишком поспешно. Он знал, но по какой-то причине не желал говорить или, такой вариант нельзя было отметать, ему запретили это делать. Эдвард задумчиво разглядывал вещи. Вынул из коробки пижаму, нежного мятно-зеленого оттенка, взглянул на бирку и даже не удивился, размер был определен верно. Тот, кто прислал ему вещи знал его лично, возможно даже близко. Он угадал со всем: с бельем, одеждой, ароматами средств для ухода, вкусами сладостей. И это было ничуть не менее подозрительно, чем отсутствие записки. Ткань пижамы оказалась невероятно приятной на ощупь, мягкой, гладкой. Эдвард медлил, не решаясь положить ее обратно в коробку. Он сомневался, стоит забирать вещи или лучше будет отказаться от них? Ему чудился тонкий аромат, исходящий от этих вещей. Свежий, холодный с лёгким табачным послевкусием. Он казался знакомым и вызывал ту странную, теплую пульсацию внизу живота и томительное, тягучее жжение в груди. — Ты решил тут заночевать? — напомнил о себе Мартинес. — Забирай свое барахло и проваливай. Грубый окрик помог ему решиться. Эдвард ещё раз погладил нежную ткань, вздохнул и отодвинул коробку. — Мне это не нужно, — сказал он. — Спятил что ли? — возмущённо воскликнул Мартинес. — Ты хоть представляешь каких трудов стоило все это протащить сюда все это дерьмо? — Я не нуждаюсь в подачках неизвестно от кого, — процедил Эдвард, холодно глядя на офицера. — Можете так и передать. — Ты точно поехавший, — всплеснул руками офицер. Тот факт, что он даже не попытался изобразить удивление или непонимание кому именно следует вернуть вещи, лишь укрепил уверенность Эдварда. Офицер точно знает отправителя, наверняка донесет ему все подробности, расскажет о случившемся. Он слишком осторожен и не настолько глуп, чтобы пытаться скрыть от человека, которого боится обстоятельства разговора. Хотелось верить, что ярость, в которую придет неизвестный благодетель будет иметь границы и не перерастет в ненависть. Эдвард повернулся, чтобы уйти. Мартинес рванулся к нему, перегородил дорогу. Вид у него был одновременно яростный и испуганный. — Чокнутый псих, — прорычал он. — Ты хоть понимаешь, что творишь? Он же убьет меня! — Кто? — Пугало! Эдвард понял, что победил, но не испытал удовлетворения. Страх, исходивший от офицера Мартинеса ощущался на физическом уровне и против воли вызывал тревогу. Пугало — прозвище даже звучало жутковато. Но к сожалению, никаких эмоций и воспоминаний упоминание о нем не пробудило. — Зачем он присылает мне вещи? — спросил Эдвард. — Мы что близко знакомы? — Понятия не имею, — раздражённо ответил Мартинес. — Он же псих каких поискать. — Ты работаешь на него? Офицер обжог Эдварда взглядом. — Я работаю на себя, — огрызнулся он. Эдвард удивился той наглости, храбрости, которую он ощутил в себе. Он не помнил эксцентричной самоуверенности, просыпавшейся в нем, не знал свойственна ли она ему или нет. Но она прорывалась изнутри, заставляла говорить с людьми надменно и насмешливо. Тихая, скромная часть его сознания в такие моменты смущалась, терялась и замолкала. — Значит, — протянул Эдвард. — Ты сам решил стать для него мальчиком на побегушках? Мартинес раздражённо зарычал, глаза его метали молнии. Эдвард смотрел на него, стараясь держать спину прямо. Он чувствовал, как внутри него оживает, поднимает голову кто-то жёсткий и совсем не добрый. Офицер, похоже, ощутил это изменение и немного успокоился. — Он угрожает моей семье, — произнес он тихо. — Ясно, — Эдвард кивнул. — Тогда скажи ему, что я забрал вещи. Он сделал шаг к двери, но Мартинес не думал отступать в сторону. — А если он решит проверить? — беспокойно возразил он. — Я не знаю сколько у него ушей и глаз, но порой кажется, что они везде. Просто забери гребаную коробку. — Я возьму пару вещей, — вздохнул Эдвард. — А остальные пусть идут в фонд взаимопомощи. Он вытянул из коробки пижаму, взял парочку книг, журнал и пакет леденцов. Подумав, добавил к этому зубную щётку. Взглянул на охранника, тот все ещё колебался. — Дай мне пройти, — произнес Эдвард. Мартинес сделал шаг в сторону, давая ему дорогу. Эдвард прошел мимо него с трудом сдержав дрожь от близкого контакта с малознакомым человеком, которому ни капельки не доверял. Остановившись в паре шагов от двери, он обернулся. Внутри него будто боролись две сущности. Одна выступала за то, чтобы поскорее убраться прочь и не развивать конфликт, другая кипела от злости и взывала к гордости, требовала к себе уважения. — Передай Пугалу, что мне от него больше ничего не нужно, — произнес Эдвард. — Если он узнает, что я проболтался, то точно меня убьет, — отозвался офицер. — С чего ты решил, что мне это не безразлично? И не дожидаясь ответа он пошел прочь из хозяйственного блока, испытывая одновременно удовлетворение и обеспокоенность. Он разобрался с ещё одним кусочком головоломки, правда в общей картине ничего не изменилось. Кто такой этот Пугало? Что их связывало в прошлом? Новые вопросы без ответов, рождали в нем волнительное предчувствие, похожее на щекотку, рождавшуюся внутри головы. Оказавшись в камере от разложил вещи на полке, сунул в рот мятную конфету, блаженно зажмурился. Немного подумав, прибавил к ней кусок шоколада. Рот наполнился чудной смесью вкусов. Химическим, сладким, морозным мятным и терпким, пряным, чуть горьковатым шоколадным. Эдвард почувствовал себя ребенком, дорвавшимся до банки со сладостями. Впервые со дня попадания в Аркхэм, он чувствовал себя счастливым. Сев на койку, он поднес к лицу шелковистую ткань пижамы, вдохнул аромат свежести, зажмурился, едва не мурлыча от удовольствия. Запах незнакомый, чуть сладковатый, пикантный, уносил его невероятно далеко от мрачных стен и решёток к свободе.