Ночь

— И вот мы вернулись туда, где всё началось, — невзначай сказала Паймон, довольно потягиваясь в воздухе. Чем ближе они подходили к городским стенам, тем отчётливее становился слышен привычный гам мондштадских улиц: кто-то спорил по поводу стоимости фруктов, кто-то стучал бокалами полными одуванчикового вина, а кто-то пытался не чихать слишком громко и часто, прогоняя настойчивых кошек. — Такой же шумный и полный пьяниц, — Скарамуш недовольно цыкнул, натягивая край шляпы ниже, пряча лицо в тени и бросая презрительный взгляд на очередного любителя спиртного, проплывшего мимо них. С событий в храме Сурастаны прошло несколько дней, и уже столько же бывший предвестник ходил без должного имени. Несмотря на обещание путешественника позаботиться об этом, ни один вариант, приходивший Итэру на ум, не мог удовлетворить его самого, из-за чего приходилось использовать старые варианты, насквозь пропитанные неприятными воспоминаниями. Но будем честными — прожив столько лет и поменяв бесчисленное количество имён, Странник знал, что для него не имеет смысла набор букв, которым его будут именовать. Ни одна смена прозвища не может в полной мере отразить все внутренние изменения, которые он пережил за эти столетия. — Зачем ты вообще потащился за нами? — Паймон раздраженно помахала руками в воздухе, всем своим детским лицом показывая неприязнь к их спутнику. — Сомневаюсь, что есть смысл делиться своими планами с летающим младенцем, — Скара ухмыльнулся, отмахиваясь от неё, словно от какой-то мухи. Пропустив мимо ушей её тонкие визги и миллион угроз о «самом гадком и унизительном имени, которое только можно придумать», парень обвёл взглядом выложенные камнем узкие улочки. Мондштадт. Не то чтобы у Скарамуша было время и желание раздумывать о регионах, чтобы оценивать их, но всё же кое-какое мнение у него имелось на земли каждого архонта. И если говорить про территорию бога анемо — такая же жалкая, как и он сам. Игнорировать свои божественные обязанности, оправдывая это тем, что «люди свободны и вправе сами решать, что делать и как жить». Барбатос считает, что у его народа есть своя воля и умение самостоятельно мыслить — вот в чём его главная ошибка. Простые люди слишком глупы, чтобы что-то решать, их волю нужно подавлять и руководить их жизнью, только так можно добиться вечного и нерушимого порядка. Несмотря на то, что в городе кипит жизнь, за его пределами существуют только пустыри, руины, вечный холод Хребта и тоскливые вихри логова Ужаса Бури. Разве регион не олицетворяет своего бога? Так разве это не значит, что за лицом древнего божества свободы нет ничего, кроме забытых баллад о некогда великих событиях? — Хи-хи, — неожиданно из-за спины раздаётся звонкий смешок, а по спине Куникудзуши бегут мурашки, — не ожидал тебя здесь встретить, путешественник. Привёл друга на экскурсию в Мондштадт? Скарамуш оборачивается резче, чем стоило бы, встречаясь с пронзительным взглядом бирюзовых зрачков. Из своих прошлых воспоминаний он знает, что этот юный бард с женоподобными чертами лица и забавным беретом, по-детски украшенным цветком сесилии — Анемо Архонт. А ещё он готов поклясться, что, несмотря на обращение к Итэру, Барбатос даже не взглянул в его сторону. — Ох, прости, я, кажется, напугал тебя? — видимо заметив его резкие нервные движения, божество мило улыбнулось. Только в этой улыбке Скара не увидел и капли сожаления. Ничего, кроме ехидства и безграничной хитрости. — Вряд ли нас можно назвать друзьями. Он просто… странник, — немногословный путешественник наконец-то соизволил ответить, улыбнувшись барду, — нечасто тебя встретишь в городе, Венти. — Забавная у тебя привычка: дружить со странниками, обладающими глазом бога анемо. Как Казуха поживает? — Барбатос хихикнул, кажется, вспомнив что-то забавное, — я вызвался помочь кое-кому, только вот она опаздывает. Кстати, говоря про силу анемо, есть ли шанс, что в твоей компании я когда-нибудь увижу одного флегматичного желтоглазого парня из Ли Юэ? Пока между Итэром и Венти шёл лёгкий повседневный диалог, Скарамуш думал. Думал о том, почему Барбатос ведёт себя так, словно всё знает. О том, какова вероятность того, что он прочитал мысли Куникудзуши о нём и его регионе. И с отвращением сам отвечал на свой вопрос — нулевая. Не потому что Анемо Архонт этого не умел — нет, такой способностью обладал каждый бог, просто не с таким расширенным функционалом, как Буер — он просто не стал бы. Потому что лезть в чужую голову равняется тому же, что и нарушать свободу мысли. И Скару тошнило от собственной слепой веры в то, что Барбатос бы этого действительно не сделал. Роль в этом играло даже не то, что во времена служения Царице он изучал информацию о каждом божестве, в том числе до фанатизма придерживавшемся принципу свободы Анемо Архонте. Почему он на самом деле пошёл за путешественником в Мондштадт? Он, конечно, мог бы сказать о том, что это из-за местных фатуйцев, у которых можно узнать крупицы информации о нынешнем положении предвестников и всё ради плана мести. И ему бы самому хотелось в это верить. Как и в собственные слова о том, что его не волнует, за что ему дали глаз бога и почему именно анемо, ведь сила есть сила. Но сердце что-то внутри постоянно ныло, заставляя думать об этом. Почему это выглядит, как насмешка? Держи, Куникудзуши, символ свободы, которой у тебя никогда не было. Докажи, Куникудзуши, что даже обладая им, ты всё равно останешься скованным. Скарамуша тошнило от Барбатоса. А ещё больше от себя и своего благоговения перед ним, с которым он не мог бороться. Иначе бы отправился он в Мондштадт непонятно ради чего? Чтобы увидеть его? Чтобы поговорить? «Привет, я знаю, что ты архонт. Обоснуй, зачем ты дал мне глаз бога»? — О, Мона! Как давно ты там стоишь? — неожиданно мысли Странника прервал писклявый возглас Паймон. Он поднял глаза, глядя в ту же сторону, куда и она. В нескольких шагах от них стояла астролог, которую парень смутно припоминал из своей прошлой жизни. Их не связывало ничего, кроме одного побега и разговора про ложное небо. И даже этих мелочей она не должна помнить, ведь в переписанной реальности они никогда не пересекались. Но почему она смотрит на него с таким напряжением и… неприязнью? Куникудзуши хочется чего-то между тихо хихикнуть и уродливо захохотать. Мона впечатлила удивила его ещё в прошлой жизни, меньше чем за пару секунд осознав всю опасность, исходящую от него. А сейчас… Он помирился с путешественником, стёр себя из истории, получил глаз бога, изменил отношение стольких людей к себе, что и не счесть. Но даже с учётом того, что она видит его впервые, Мона смотрит на него так же, что и раньше — с нескрываемым презрением. Они почти ничего друг о друге не знали и не знают, но эта неприязнь в её взгляде ощущается как единственная родная вещь в его новом мире со старыми воспоминаниями, оплот стабильности. Кажется, встреться они через сотни лет с совершенно другими именами, лицами и судьбами она смотрела бы на него точно так же. Почему-то это греет душу. — А вот и ты, Мона, — Венти обернулся, приветливо улыбнувшись девушке, всё-таки решившейся подойти ближе, — я уж думал, ты забыла о нашей встрече. — Прости, просто задержалась с последней клиенткой, — астролог поправила шляпу, всё-таки переводя подозрительный взгляд с Куникудзуши на Итэра и тут же смягчаясь, — давно не виделись, путешественник. Это твой… друг? — Странствующий приятель из Инадзумы, — Скарамуш криво ухмыльнулся, сдерживая язвительную улыбку. Что за идиотский ответ? — А имя у этого приятеля есть? — скрестив руки на груди и вновь недобро блеснув глазами в сторону бывшего предвестника, она ожидающе обвела их троих взглядом. К удивлению Скары, на лице Венти расцвела кошачья улыбка, словно он наблюдал самую интересную сцену в его жизни и явно ею наслаждался. Видимо, архонту, как наблюдателю-долгожителю, не хватало новых развлечений. — Называй меня Странник, — недолго подумав, ответил парень. В ответ астролог лишь недовольно цыкнула, молча соглашаясь и делая вид, что её неожиданно сильно заинтересовала прошедшая мимо владелица ближайшей таверны. Забавно. Скарамуш за всю свою долгую жизнь раздражал не один десяток людей, да даже в новой реальности рядом с ним постоянно находится Паймон, которая на любое его слово выдаёт десять язвительных предложений в ответ. Но почему-то Мона кажется первой, кто готов спорить с ним даже под угрозой смерти, невзирая на силы и статусы. А впрочем, пора перестать выдумывать о ней невесть что. Кажется, с воспоминаниями о прошлом вернулась глупая привычка придавать простым смертным какое-либо значение. В новой реальности значения не имеет ничего, кроме его мести Доктору. — Не стоит так подозрительно относиться к нашему новому знакомому, Мона, всё-таки это друг путешественника, — бард хихикнул, подмигивая девушке. Скользнув взглядом по равнодушному лицу Странника, невзначай добавил, — к тому же, вы только встретились. Разве первое впечатление не самое важное? Куникудзуши закусил губу, сдерживая рвущийся наружу смешок. Барбатос не знает об изменениях внутри Ирминсуля, но он точно догадывается, чувствует. Конечно, он не будет задавать вопросов, иначе пропадёт тот интерес, который эта ситуация вызывает. Ему нравится наблюдать за жизнью того, кто рискнул что-то изменить в истории, переписать её. А ещё больше ему нравится смотреть на реакцию Моны на Скарамуша, ведь астрологу доступно видеть незримое. И даже несмотря на то, что увидеть переписанную в Ирминсуле жизнь невозможно даже магу, она всё равно чувствует нечто, сама не понимая, что именно. — А что вы вообще собрались делать вместе? — Паймон, как и всегда, беспардонно вмешивается в разговор, не чувствуя нарастающего напряжения. — У капитана Кейи скоро день рождения и Лиза поручила мне купить ему одно из самых лучших вин, так как сама она занимается «более важными делами», — На этих словах Мегистус закатила глаза, выражая явное сомнение по поводу важности занятий пурпурной ведьмы, — так как в алкоголе я не разбираюсь, мне пришлось искать того, кто может помочь. Из всех претендентов Венти оказался самым свободным и положительно настроенным на эту маленькую прогулку. — Ого, надо будет не забыть поздравить его, — малышка задумчиво покрутила пальцем в воздухе, — кстати, Мона, ты всё так же зарабатываешь гаданиями? — Да, — астролог прищурилась, оглядывая летающего компаньона, — а что? Хочешь узнать своё будущее? Тебе могу сделать дружескую скидку. Паймон отрицательно замахала руками, оправдывая свой вопрос простым интересом, после чего злобно запищала, услышав смех девушки. — Астрология — лженаука, — хмыкнул Скарамуш, с умным видом склонив голову набок и скрестив руки на груди, — фальшивое небо не может показать правдивое будущее. Куникудзуши почувствовал, как игривый взгляд бирюзовых глаз барда потемнел, почти полностью смешиваясь с синевой верхней части радужки. Щеки коснулось холодное дуновение ветра, сильно выбивающееся из тёплого ноябрьского дня. «Он знает» — пронеслось в голове. Несмотря на то, что выражение лица Барбатоса осталось таким же улыбчивым, Странник всё понял. — Знаешь, путешественник, мне кажется этим двоим следует найти общий язык, — Венти хихикнул, не дав Мегистус и слова вставить. Он схватил Итэра под руку, уводя в сторону таверны Рагнвиндра и напоследок бросая, — пожалуй, за вином я схожу без тебя, Мона. Ты лучше развлеки нашего гостя. Сделай так, чтобы он полюбил Мондштадт! Последнюю фразу он выкрикнул, находясь уже на другом конце аллеи и не видя изумлённого взгляда астролога. То открывая, то закрывая рот, она всё-таки оставила попытки прошипеть какое-либо оскорбление в сторону барда, ничего не придумав. В отличие от неё, Скарамуш лишь ухмыльнулся, глядя на то место, где только что был архонт. И всё-таки, Барбатос оставался самым забавным божеством из всех, которых парню приходилось встречать. — Я не собираюсь играть роль твоего гида, сразу предупреждаю, — девушка выплюнула эти слова, повернувшись к нему спиной и направившись в сторону своего дома, — сам ищи себе развлечения. — Как скажешь, — он мило улыбнулся, идя следом за ней. Они оба шли неторопливо: Мона чуть нервно, Странник — с любопытством оглядываясь по сторонам. И всё-таки, архитектура Мондштадта обладала своей изюминкой. Сложно было понять, какой именно, но что-то в этих пошарпанных кирпичных стенах притягивало взгляд. Парень попытался вспомнить инадзумские дома. Возможно, сказывалось его отношение к Сёгуну и в целом к её, хоть и прошлой, но диктатуре, но в Инадзуме ни от одного дома не веяло таким уютом и домашней обстановкой, как здесь, в городе ветра и свободы. Он недовольно цыкнул, про себя отмечая, что даже малое количество комплиментов в сторону пристанища Анемо Архонта заставляет его чувствовать себя слабее. Витая в своих мыслях, он и не заметил, как они прошли кузницу, кошачью таверну, уличное кафе, фонтан и почти дошли до главной площади. Где-то на задворках сознания он подумал, что очень давно не путешествовал, просто рассматривая пейзажи, а не сканируя каждый миллиметр пространства на малейший признак опасности. — И долго ты ещё будешь тащиться за мной? — остановившись напротив крыльца одного из домов, Мона всё-таки развернулась, смеривая нежеланного преследователя презрительным взглядом. — Ты сказала найти себе развлечение, — он беззаботно закинул руки за голову, немного склонив её набок, — я и нашёл. — Сталкер. — выплюнула девушка, — я не собираюсь впускать тебя к себе домой. — Вот так ты обращаешься с клиентами? — он состроил обиженную гримасу. На самом деле, он и сам не понимал, зачем потащился за ней и почему продолжает донимать своими детскими капризами. Просто делать всё равно было нечего? С учётом того, что он стёр себя из истории, у него, по сути, было всё время мира. Даже месть не ограничивалась по времени, ведь Дотторе — Скарамуш был в этом уверен — никуда не денется. — С каких пор ты, называющий небо фальшивым и считающий астрологию лженаукой, стал моим клиентом? — если бы Мегистус обладала глазом бога пиро, она бы без сомнения устроила здесь пожар, главной и единственной жертвой которого стал бы Куникудзуши. — Я думал, ведьмам, подобным тебе, непринципиально, чьи деньги брать, — он закатил глаза, начиная раздражаться её упрямством. К его удивлению, девушка замолкла, поджав губы. Её взгляд начал скользить по его телу, снизу вверх, в итоге останавливаясь на его лице. Казалось, что сквозь его напускную игривость и дерзость, она пыталась рассмотреть что-то большее. И, судя по неприятному копошению в животе и покалыванию на кончиках пальцев, у неё получилось. "Грёбанные маги", — Скара раздраженно закусил губу, наклоняя голову и стараясь спрятать лицо за тенью шляпы. — Идём, — неожиданно сказала Мона, поднимаясь по деревянной лестнице к двери ближайшего дома и не дожидаясь ответной реакции. Впрочем, ждать бы и не пришлось — словно на автомате, Скарамуш последовал за ней. Не сказать, что её обитель была скромной, но и роскошной её не назовёшь. Тут и там лежали пыльные стопки книг, заполнившие внушительную часть её комнаты. Лучи послеобеденного солнца проникали сквозь прикрытые шторы, неравномерными полосками освещая шкафы, также забитые книгами. Бывший предвестник был уверен, что она не прочитала и трети из всей этой кучи. Кажется, у кого-то проблемы с контролем собственных расходов? — Неужели ради денег ты действительно готова принять кого угодно? — вопрос слетел с губ сам по себе, пока Странник с задумчивым видом рассматривал глобус с нанесёнными на него главными созвездиями Тейвата. Палец неосознанно заскользил по гладкой поверхности, обводя каждую звезду и каждую линию, переплетающуюся с десятками других таких же. — Избавь меня уже от своей наглой лжи, — она цыкнула, наблюдая всё это время за ним с другого конца комнаты, после чего направилась в его сторону. Оказавшись за спиной Куникудзуши, она небрежно стянула с него шляпу, игнорируя чужой угрожающий взгляд, после чего продолжила мысль: — я знаю, что у тебя нет ни копейки. И нет, я не принимаю всех подряд, у меня тоже есть свои принципы. А это нам только будет мешать. Сказав это, она аккуратно поставила головной убор около стены, рядом с собственной шляпой. Мона прошла в следующую комнату, молча приглашая пройти за ней. Это помещение было намного меньше и теснее предыдущего, буквально вмещая в себя только пару стульев да стол, заваленный картами звездного неба и незаконченными статьями для журнала, в котором Мегистус подрабатывала между гаданиями. — И почему же ты приняла меня? — Скарамуш не решался садиться, наблюдая за действиями астролога. — Не обольщайся, это мой личный интерес. — она встала перед ним, приподняла голову и заглянула в глаза, — Я чувствую, что ты не простой странник. Даже больше — у меня есть ощущение, что наши судьбы уже когда-то переплетались. Куникудзуши хмыкает. Эта ведьма могла просто спросить его, а не рисковать до такой степени, чтобы впускать неприятного и малознакомого ей человека к себе домой. Впрочем, он не собирался рассказывать ей правду. И сама она её не узнает, потому что гидромантия, при всей своей пользе, не могла дать ответы на все вопросы. В какой-то мере её даже жаль. Пока он об этом размышлял, Мегистус приступила к расшифровке его созвездия. С помощью своего глаза бога она вызвала водный диск, появившийся прямо напротив груди Скарамуша. Её руки невесомо водили по звёздной поверхности, меняя положение некоторых светил и оставляя слабую рябь после каждого такого движения. Её лицо не выражало ничего, кроме максимальной сосредоточенности, и неосознанно он засмотрелся на её глаза цвета туманного утра, в которых отражалось его собственное созвездие, из-за чего внутри почему-то стало... странно. Стараясь избавиться от этого чувства, он отвёл взгляд, но мысли то и дело возвращались к сфокусированному лицу астролога, ее сжатым губам, серым глазам и необычным жёлтым пятнышкам в них. Без шляпы её лицо выглядело более открытым и не таким мрачным, как прежде, а неровная и странная чёлка только придавала ей очарования. Прежде чем Странник успел проклясть себя за то, что признал Мону очаровательной, с её стороны послышалось неопределённое мычание. — Твоё созвездие создано искусственно. Ты ведь не человек, да? — Кукла, если тебе угодно, — Куникудзуши скривил губы в ядовитой ухмылке, натягивая на своё лицо маску наигранного озорства. — И кто же твой создатель? — либо из любопытства, либо из вежливости спросила Мегистус, незаметно для парня замедляя движения рук в ожидании ответа. — А разница? — вся наигранность тут же испарилась, оставляя лишь усталость. Он равнодушно пожал плечами, — не вижу смысла называть её имя. Создала, сочла бесполезным и бросила. Не думаю, что простым смертным дано понять проблемы богов и кукол. — Богов и кукол, может, и не дано, — осторожно заговорила девушка, поднимая на него взгляд, — но брошенных детей — да. Скарамуш замер. Разговоры об Электро Архонте уже давно перестали задевать его, отдавая лишь тупой болью где-то далеко среди миллиона таких же схожих блеклых ощущений. Он не считал себя брошенным, а если и считал, то уже забыл об этом. Для этого у него были сотни лет и, кто бы что ни говорил, забыть можно что угодно. Даже то, что тебя выкинула собственная создательница, мать. Это стало опытом, из которого можно сделать выводы, как и прочие болезненные события в его долгой жизни. — И всё-таки, я вам в какой-то степени завидую, — он немного склонил голову набок, неспециально, но переводя тему, — несмотря на то, какими бы вы жалкими ни были и какая бы у вас ни была убогая жизнь, рано или поздно она всё равно подойдёт к концу. Вы проживаете данный вам отрезок времени и умираете. Без обязательств, без вопросов, без особого предназначения, потому что вам всё это не нужно. Рождаетесь свободными и умираете такими же. — Хочешь умереть? — Мона поджала губы, почти закончив с чтением чужого созвездия. — Или хочешь быть свободным? — Хочу знать ради чего жить, — Куникудзуши улыбнулся. На памяти девушки, это был первый раз, когда она видела его искреннюю улыбку — уставшую, но настоящую. Возможно, действительно пришло время признаться самому себе, что он устал. Даже после того, как стёр себя из истории, ничего не изменилось, ведь на него давят всё те же воспоминания о прошлом. Да, этого прошлого не было в этой переписанной реальности. Но оно есть в его голове. И он всё ещё кукла. Кукла, которая нуждается в предназначении. Он не может просто жить ради того, чтобы жить. Но и сковывать себя оковами мести ему не хотелось, иначе чем отличается его прошлая версия от нынешней? — Знаешь, я родом не из Мондштадта и мало что знаю об Анемо Архонте, но, — девушка опустила руки, заставляя водный диск исчезнуть, — Разве твой глаз бога уже не подсказка тебе от Барбатоса? И вот Скара вернулся к тому, с чего начинал и ради чего вообще пришёл в город свободы. — И какой же для тебя кроется смысл за глазами бога? — он ухмыльнулся, глядя на астролога сверху вниз. Пришлось приложить некоторые усилия, чтобы сдержать резкий порыв поправить чужие непослушные пряди, так настойчиво лезущие в глаза и, несомненно, щекочащие нос. — За ними самими — никакого, для меня это просто полезный инструмент, — Мона развела руки в стороны, пожимая плечами. Но в следующее мгновение её правая ладонь осторожно легла на грудь Странника, прямо поверх его видения. Сквозь её пальцы сочился слабый бирюзовый свет, мерцающий и пульсирующий, словно передающий биение чьего-то сердца. — Но мне нравится размышлять о том, почему человек получил именно этот конкретный элемент. Воля случая или особые критерии? — Думала о том, почему гидро? — Куникудзуши старался не обращать внимания на то, что с ощущением чужого невесомого касания формулировать мысли стало самую малость сложнее. К его неожиданности, девушка на этот вопрос лишь ухмыльнулась. —Это не мой глаз бога. Мне отдала его наставница. Парень непонимающе выгнул бровь. За всё время своего существования, изнурительной работы с Дотторе и многочисленных путешествий он ни разу не слышал о подобных дарениях своих видений. И тем более о том, чтобы эти самые подарки служили неблагословленным людям, как родные. Мона действительно умела удивлять. Настроение говорить по душам ушло так же быстро, как и появилось. Теперь вместо тоски и усталости в груди теплилось что-то другое, связанное с тем, как непозволительно близко к нему находилась девушка, всё ещё не убирающая руку с его груди. Если бы Скарамуш умел дышать, то сейчас, наверное, перестал бы. — И что же ты увидела в моей судьбе? — он криво улыбнулся. — Сложно читать будущее по искусственным созвездиям, — она задумчиво провела пальцами по символу анемо, выгравированному на чужом глазу бога, — Я вижу только туман и отголоски сильных чувств, которые тебе придётся испытать. Там есть и горечь утраты, и счастье от обретения чего-то нового. Возможно, ты найдёшь своё предназначение в жизни, а возможно погибнешь, ничего не добившись. Не могу сказать точно, но тебя ждёт развилка, тяжёлый жизненный выбор, от которого зависит вся твоя дальнейшая судьба. Не часто случается так, что будущее непредопределено, но, кажется, это довольно распространенное явление среди искусственных людей. — Так и не нашла причину, по которой я тебя раздражаю? — Куникудзуши решил проглотить вопрос о том, откуда и как много ей известно о других "ненастоящих" людях. — Помимо твоей наглой физиономии? Нет, не нашла, — она ухмыльнулась, высокомерно задирая нос. Кажется, не только к нему вернулось игривое настроение. — Но я чувствую, что дело в Ирминсуле. Ты же не расскажешь? — Нет, — просто и честно ответил он, пожимая плечами. Он не знает, что в этот момент ударило ему в голову. Полумрак тесной комнаты? Исходящее тепло от тела напротив? Влекущая хитринка в чужих туманных глазах? Ладонь, поглаживающая глаз бога? А, может, всё вместе? Впрочем, думать было уже поздно, потому что осознать то, что творит, Скара смог только когда почувствовал собственные ладони, сжимающие тонкую женскую талию. — А если я скажу, что в прошлой жизни мы были любовниками, разлученными злым роком судьбы? — он неконтролируемо нёс полнейшую чепуху, желая лишь подразнить ведьму. Ему нравились её несгибаемая гордость и твёрдость во взгляде, а ещё нравилось, как по её лицу медленно расплылась лисья улыбка, а глаза хитро прищурились. Она опустила свои руки, скрещивая их у него на пояснице, а сама придвинулась ближе, не разрывая зрительного контакта. Ни её обтягивающий костюм, ни его тонкое боди не помогали их разумам проясниться. Хотя, если говорить честно, затуманенная голова здесь была только у него, потому что Мона знала, какое влияние она может оказывать на людей, и беззастенчиво этим пользовалась. — Абсурд. Во-первых, я бы ни за что не стала встречаться с кем-то, обладающим настолько же скверным характером, насколько низким ростом, — она облизнула пересохшие губы. Скарамуш чувствовал, что каждое её слово сопровождалось неторопливыми прикосновениями к его спине, медленно поднимающимися выше по позвоночнику, — во-вторых, если бы судьба действительно хотела нас разлучить, мы бы сейчас не стояли здесь вместе. Ни одна сила не способна изменить то, что тебе предначертано. — Ты хоть когда-нибудь забываешь о звёздах, будущем и астрологии? — он не сдержал насмешливого тона. Кажется, не у него одного было ощущение, что они знакомы минимум вечность, а не час, сложенный из его прошлой и новой жизней. — Возможно, когда мой рот и мысли заняты чем-то другим, — она произнесла это шепотом и, несмотря на попытки звучать уверенно и страстно, он расслышал страх и сомнение, вызванные какими-то остатками её здравого смысла. Но в чём он ей явно проигрывал — это в полнейшем отсутствии здравого смысла как такового. Хотя можно ли назвать это проигрышем, когда губы напротив такие мягкие и сладкие? Куникудзуши привык говорить, что ненавидит всё сладкое и приторное, но ему можно простить подобные глупые заявления, ведь раньше ему просто не доводилось целоваться с Моной. Девушка тихо замычала в поцелуй, зажмурив глаза. Казалось, парень своими пылкими движениями и излишним напором пытался не просто избавить её от волнения, но и в целом выдавить из головы любые мысли. Любые мысли, что не касались его самого. Не то чтобы у них обоих был большой опыт в такого рода действиях, но конкретно в этом случае недостаток умений был последним, что их обоих волновало. Постукивание зубами, неудобное положение носов, смущающие похлюпывания — ничто из этого не могло заставить их оторваться друг от друга. Скарамуш провёл руками с чужой талии до упругих бёдер, неосознанно сжимая их пальцами, когда почувствовал женские руки на своём торсе. Миниатюрные ладони Мегистус осторожно поглаживали его рёбра и — Куникудзуши тяжело выдохнул — спустились за пояс его укороченных хакама, несмело останавливаясь где-то на тазобедренных косточках. Он чувствовал дрожь в её прикосновениях и раздражался от одной только мысли о том, что в её голове всё ещё есть место какой-то неуверенности. Неожиданно для Моны, он подхватил её на руки, заставляя скрестить ноги на его пояснице, чтобы не упасть, после чего посадил её на стол, особо не заботясь о незаконченных статьях и звёздных картах. Единственные звёзды, волновавшие его в этот момент, были те, что скрывались в глазах астролога, не желавшей их открывать. Казалось, что прижаться к друг другу ближе, чем есть, просто невозможно, но Скарамуша это не заботило. Он навалился на девушку всем своим телом, придерживая её одной рукой за спину, чтобы она не отклонялась, и продолжал целовать, гладить, прикасаться. Никто из них не осмеливался углублять поцелуй, но это и не требовалось — хватало того, как свободно и неконтролируемо их языки скользили по губам друг друга. Он сходил с ума от ощущения жара перед собой, под собой, в себе. Но за пеленой страсти Куникудзуши чувствовал что-то ещё. Что-то большое, ноющее и разрастающееся в груди. Мягкость чужой кожи, нежность, исходящая от прикосновений Моны, её тепло. Точно. Тепло. Мегистус тёплая, нежная и живая. Она обнимает его, целует его, прикасается к нему. Когда в последний раз он чувствовал тепло объятий? Когда в последний раз он чувствовал любовь? Он резко вынырнул из мыслей, словно опомнившись, когда ощутил прикосновение к своей щеке. Мокрой щеке? Он не заметил, в какой момент они перестали целоваться, а тем более не заметил, когда из глаз потекли слёзы. — Ты в порядке? — серые глаза смотрели на него с беспокойством, а большой палец в это время успокаивающе поглаживал его скулу, стирая влажные дорожки. — Да уж... я умею испортить атмосферу, — он неловко усмехнулся, тем не менее, не отстраняясь. Всё равно Мона сама отпрянет. Отодвинется, встанет и уйдёт. Возможно, на прощание кинет жалостливый взгляд. Прямо как сделала Вельзевул. Но Мегистус этого не делает. Она, наоборот, прижимает его ближе к себе, заставляя уткнуться носом ей в плечо, а сама приобнимает и размеренно поглаживает лопатки. — Не думала, что ты такая плакса, — в её голосе нет и капли издёвки, лишь ласковая и добрая насмешка, из-за чего он чувствует себя ещё более странно и потерянно, сильнее прижимаясь к ней в попытке спрятаться от этого чувства. — Отстань, — бурчит он, негласно подтверждая своё поражение. Они находятся в таком положении некоторое время, пока Странник слушает чужое тихое дыхание, а Мона думает о чем-то, что известно только ей. — И всё-таки, у тебя есть имя? — её голос разрезает молчание. — С недавних пор — нет, — у него нет никакого желания менять их позу, поэтому он всё так же говорит ей куда-то в плечо, разве что немного меньше облокачиваясь на неё, ради её же удобства, — можешь поучаствовать в конкурсе "Придумай Страннику самое лучшее имя". Путешественник пока ни к чему не пришёл. — Хм... — она задумчиво мычит, замолкая буквально на пару секунд, после чего игриво отвечает: — Айко? — "Любимый ребёнок"? Очень смешно, — он фыркает, сдерживая желание укусить её, — я думал в Мондштадте живут божьи одуванчики, самые добрые люди на всём континенте. Но, видимо, нигде не обойтись без ведьм. — Напоминаю, что эта ведьма сейчас тебя бесплатно развлекает, — Мегистус закатила глаза, несильно ущипнув его за бок, после чего снова погрузилась в раздумья. Из коридора слышалось приглушенное тиканье часов, теряющееся где-то на фоне общих ощущений. Скарамушу, как кукле, не нужен был сон, но обнимая чужие хрупкие плечи, ощущая тепло прикосновений и слушая спокойное биение сердца девушки напротив собственной груди, он, возможно, впервые за долгое время почувствовал себя в безопасности и уюте, из-за чего веки сами неосознанно опустились. Словно тёплое одеяло, его окутал покой. — Я не особо много знаю о культуре Инадзумы, помимо некоторых астрологических фактов и легенд, — Мона переместила одну руку на его голову, запуская пальцы в волосы. Неторопливо, она начала его поглаживать, — но что насчёт Цукуёми? Лунное божество, прогнанное из небесного дворца собственной сестрой, олицетворявшей солнце. Считается, что именно с тех пор солнце и луна стали светить раздельно друг от друга: солнце — днём, луна — ночью. — Всезнающая астролог не такая уж и всезнающая, — с насмешкой произнёс парень, незаметно для неё тающий под ласковыми прикосновениями. Он знал эту древнюю, как мир, легенду, но никогда не рассматривал героев оттуда в качестве примеров для имени, — я подумаю над твоим предложением. Кстати говоря, разве твоё имя не значит "луна"? Настолько без ума от меня, что захотела парные имена? Он отпрянул от неё, с ухмылкой глядя на её резко покрасневшее лицо и нахмуренные брови. — У моего имени масса других значений, — возмущенно затараторила она, ещё больше покрываясь красными пятнами из-за его несдерживаемого смеха, — к тому же, я бы назвала тебя солнцем, если бы хотела парные имена. И вообще, слезь с меня, чёртов нарцисс, время твоего сеанса давно подошло к концу.

***

— Венти просил поинтересоваться, какие впечатления у тебя остались после Мондштадта, — они с путешественником шли по каменному мосту, только что покинув город. Шум, гам и жизнь остались позади, заставляя их снова вернуться в атмосферу спокойствия и тишины. На вопрос Итэра Скарамуш лишь ухмыльнулся. Он не нашёл ответов ни на один из своих вопросов. Не узнал, почему получил глаз бога, почему анемо и какой смысл за этим видит Барбатос. Он так же, как и прежде, не знает, что ему делать дальше, если не преследовать свою месть Дотторе. Он всё такой же потерянный странник, коим пришёл в этот город. Куникудзуши поднял взгляд на ночное небо, рассматривая россыпь звёзд и одинокую луну на бескрайнем тёмном полотне. Кончики пальцев покалывали, всё ещё ощущая под собой чужую фантомную плоть, а губы приятно заныли, стоило ему вспомнить сладкие и мягкие касания. — Мондштадт... — он на секунду замолчал, прикрывая глаза и мыслями возвращаясь в маленькую слабоосвещенную комнату в жилище астролога, — всё такой же жалкий. Жалкий, прямо как он. Но впервые это не чувствовалось чем-то плохим, позорным. Он не получил то, за чем изначально пришёл, но вместо этого приобрёл что-то более значимое. Ощущение страсти, комфорта, безопасности, любви. "Цукуёми, хах", — он хмыкнул, отводя взгляд от луны. И, кажется, он всё-таки нашёл себе новое имя.