о двух одиночествах, ставших безумием

в доме пахнет затхлостью, сыростью и чём-то, отдалённо напоминающим густой, плесневелый аромат стухшей еды. здесь, в месте, откуда все черти посбегали..попросту не может быть иначе. здесь сквозь узкие щели пробирается холодный, зимний ветер, неприятно царапающий кожу — хотя к царапкам контингент местный давно привык. ссадины, укусы, удары, порезы, синяки, алеющие на худых коленях росписью болезненной — они привыкли. привыкли к тому, как несправедлив и жесток в отношении к ним может быть этот мир. мир, ломающий с хрустом противным ребра; мир, в котором некому будет даже среди товарищей собственных сказать о том, что боль рано или поздно уходит, оставляя после себя лишь воспоминания. дети жестоки. подростки ещё хуже — и они этой истиной простой плещут в глаза всём тем, кто рядом в неаккуратный момент оказывается. неспокойно в доме. доме, где нарушен главный закон, коему следовали исправно столько, сколько себя нынешнее поколение помнит. даже череп не нарушал его, хотя война была страшной и группы друг друга ненавидели искренне. штукатурка под пальцами тонкими осыпается, за шиворот давно выцветшего свитера скатываясь. кажется, это даже не его свитер — то ли отобрал у кого-то, то ли одолжил у сфинкса — точно сказать не может. но может сказать то, что ему ровным счётом плевать на состояние этого самого свитера. более того, это последнее, что стало бы в такие неспокойные времена его волновать. есть вещи поважнее, чем бытовые мелочи. штукатурку собрав в ладони, он незрячими, пустыми глазами смотрит на крошку, а потом пальцы раздвигает, чувствуя, как струйки ссыпаются меж них; медленно, тягуче. невольно в голове проводится ассоциация с тем, как аналогично он и сам недавно потерял свою власть. не полностью и не навсегда, да и, если честно, то не потерял вовсе, но ощущается это именно так. волк. одна кличка — уйма проблем. в какой момент смерть, которая, казалось, была настолько очевидной для большинства изгоев, что еë флëр ощущался в воздухе, попадал в лёгкие и оседал на их стенках, обошла стороной? в какой момент все, чем жил слепой, пусть и не так гонимый, как македонский, рухнуло? он так и не смог понять, пусть и принял простой факт: волк, к его величайшему сожалению, никуда не денется. и волк не оставит его в покое до тех пор, пока не заставит отказаться. отступить. по правде говоря, в наивной уверенности волка слепой сомневался лишь в те холодные ночи, когда слышал, как волк дерётся. слышал запахи. запахи страха, крови, боли — и тогда сомневался. а так нет. так волк представлялся ему самым обычным щенком, который попросту решил потягаться с ним силами. потому что слепой никогда не откажется. он знает дом лучше, чем все остальные. он живёт в доме столько, сколько себя помнит — лось привёл его в холодное, чужое, страшное место. а остался он вожаком среди вожаков. почти. случайное дуновение ветра ощущается иначе, когда опасность ожидает буквально на каждом шагу. слепой, по правде говоря, не боится. знание того, что волк наверняка на него сейчас смотрит, скривившись в оскале — у любого волка должен быть оскал, слепой знает об этом не по наслышке — не делает ему ни хуже, ни лучше. ему, в целом, плевать, если рассуждать глубже. потому что в случае с волком игнорирование — лучшая тактика. хотя, учитывая, что волк обнаружил его тут, наверное, стоило бы начать опасаться. опасаться того, что волк однажды решит попробовать переступить через строго отведеную грань. но слепой не опасается. более того, он даже взгляда незрячего не поднимает, тем самым вполне очевидно свою позицию выражая. волк никогда не приходил к нему просто так, волку всегда что-то, да было нужно. потому что волк знает — слепой его недолюбливает. точнее, недолюбливает тратить свое время на то, чтобы разговаривать с волком. плэтому волк должен знать и то, что слепой явно не рад его видеть, раз продолжает делать вид, что никого поблизости нет? волк, в принципе, не на столько дурак. потому что, судя по приближающимся шагам, он принял воистину глупое решение — попробовать к слепому пристать. — ну и сколько ты будешь делать вид, что меня не существует? мы, вроде, договор заключили. волк не такой уж и тупой, как выяснилось — слепой нехотя поворачивается на голос, позволяя заглянуть в свои глаза. пустые глаза, не выражающие абсолютно ничего. а потом поднимается, скользя обкусанными ногтями по стене в качестве опоры — не нужна ему никакая опора на самом деле, но, создавая видимость собственной усталости перед человеком, от которого очень хотелось уйти..это могло сработать. — я с тобой разговариваю. рука обхватывает его предплечье и стискивает в хватке крепкой, рывком оторвавшей от размеренного перебирания ещё не ободранной штукатурки. слепой ожидал такого исхода, но не ожидал, что это произойдёт так быстро. никто в доме не смел так с ним обращаться. кроме волка. проклятый волк попадает во все списки исключением и даже не стесняется этого. возможно, где-то в глубине души слепой ненавидит его за это. хотя ненависть очень абстрактное, расплывчатое понятие. — ты не слышал? у меня же кроме слепоты ещё и глухоту обнаружили. наконец подаёт голос слепой, и голос его звучит настолько безучастно, что, наверное, будь он не вторым хозяином дома, то волк гарантированно прописал бы ему сейчас в живот. хотя вряд ли волка это останавливает — местно безлюдное. их двое. трое: они и сочащийся в каждом слове слепого яд. может, волк притворяется, что не чувствует этого. а может действительно предпочитает игнорировать то, как слепой на него в их редкие моменты пересечения реагирует — может, у волка вообще какая-то своя особая тактика есть. слепой думает о чем угодно, только не о том, что волку ответить в следующие секунды. — смешно смешно. но только я не шучу. волка раздражает то, как слепой на него реагирует. да, пожалуй, сейчас он готов признать: он чертовски зависит от эмоций. и от эмоций слепого — сильнее прочих. они как самый сильный наркотик, как самые крепкие сигареты — волк не может и дня прожить, чтобы не попытаться объект столь своеобразного обожания не попытать. волк как наркоман шныряет по тёмным закуткам в поиске своей жертвы — с тех пор, как он стал вторым вожаком, это обрело смысл — теперь его боялись и уважали. и эта власть, которую обрёл неожиданно, открыла пути туда, куда раньше было не попасть. подарила ключи от закрытых раньше дверей. и волк пользовался. волк жил на полную катушку. по крайней мере на 99% — потому что последний процент, которого ему так не хватало, прятался. слишком хорошо прятался и слишком много сил волк тратил на то, чтобы его отыскать. дом огромен. а ещё есть изнанка. предел. место, где ты есть, и в ту же секунду тебя нет. волк хорошо выучил то, что слепой туда ходит. и что будь его воля, то остался бы навсегда. а у волка на подкорке чешется и зудит желание слепого растормошить, расковырять, вскрыть все его ранки. просто потому что волк немного безумен и ему нужна эта победа, окаймлённая полученными эмоциями. по первости он по крайней мере думал именно так. именно так представлял себе свой грядущий триумф, от которого слепому точно не скрыться. а потом, потерпев многочисленные поражения, вроде бы успокоил свой пыл, решив, что иногда наслаждаться эмоциями чужими — тоже услада. проблематичность поиска слепого после этого великого решения не пропала и, сжимая предплечье сейчас, волк не собирался упускать возможность. он бы себе попросту не простил, если бы сейчас позволил такому дивному моменту ускользнуть из цепких лап. слепой не реагирует на его выпад — но это не страшно. волк стучит пальцами по худому плечу, пробежавшись ими вниз, а потом обратно, вверх. он знает, как заставить человека реагировать. всё знает. — слепой, а слепой. нам же с тобой надо было обсудить то, чтобы девушки могли свободно ходить по всему дому. тшш. не говори ничего, дослушай. волк прижимает указательный палец к устам, пресекая попытку возмутиться. слепой на секунду даже замирает на миг, чувствуя себя странно — что он вообще себе позволяет? слепой не был бы против, если бы его заткнул сфинкс. и всё бы ничего: и укусил бы слепой волка за палец, и скинул бы с себя его руку — если бы до него не дошло то, что это — провокация. слепому не нужно иметь глаза, чтобы почувствовать, как улыбается волк. слепой слышит эту улыбку, слышит, как губы тянутся в усмешке — видимо, уже предвкушает реакцию. слепой ему этого удовольствия не доставит — поэтому плечами пожимает, мол, пусть волк свою чушь нести продолжает, слепой совсем не против послушать. как бы не было сильно его желание откусить волку этот самый палец. убедившись в том, что его не собираются есть, волк палец убирает. — так о чем это я? старшие группы тоже люди. люди, которым хочется тепла. женского, желательно. если мы не позволим им эту роскошь, то они могут друг к другу прилипнуть. ты же не хочешь, чтобы это случилось? или хочешь? поэтому так упорно игнорируешь мои попытки с тобой поговорить об этом? волк тараторит без умолку, постепенно вжимая слепого в стену, на целостность чьего покрытия слепой покушался до его прихода. постепенно для того, чтобы не напугать. страх это явно не то, чего ему хотелось. ему хотелось, чтобы слепой вцепился своими тонкими пальцами ему в плечи, пытаясь оттолкнуть от себя. а ещё ему хотелось сломить это сопротивление. хотелось, чтобы слепой подрался с ним. в буквальном смысле. хотелось схватить его изящные запястья, заламывая их и слушая, как болезненно слепой вскрикнет, когда волк стиснет ему руки, как вожмет хрупкое тело в стену, прижавшись к нему и вклинив колено между бёдер..стоп. поймав себя на последней мысли, волк на секунду забывает о том, что собирался выводить эмоции слепого. а не себя самого. кажется, слепой это чувствует — потому что на его губах блестит усмешка. потому что его, волковая хватка ослабла в этот момент. — скорее ты. если уж агитируешь за то, чтобы дам прекрасных пустить к нашим, то будь добр, соответствуй для начала сам. И пожалуйста, отпусти меня. у меня есть дела поинтереснее. слепой инициативу перехватывает так же стремительно, как волк на него до этого наступал. и сбрасывает со своего плеча руку наглеца — правда, безуспешно — волк приходит в себя быстрее, чем слепому удаётся что-то предпринять. единственное, что он в своём извечном противнике не оценил — его умение действовать наобум. невозможно предугадать, что это создание выкинет в следующий миг. и вуаля — волк оным пользуется бессовестно, резко стиснув за руку и к стене грубовато подтолкнув. — даже если это так, то я докажу тебе одну простую вещь, слепой — ты не хочешь, чтобы это было правдой. волку, кажется, уже плевать. плевать на то, что это слепой должен был на него отреагировать. он не слышит и не слушает. его очередь никак не реагировать на то, что слепой говорит ему что-то об абсурде — волк, перехвативший ожидаемо выставленные вперёд руки, не слышит. ему буквально крышу сносит сжимать холодные запястья, разводя их по обе стороны от головы владельца — упиваться тем, как тело рядом противится. волк скалится и облизывает пересохшие от волнения губы, когда слепой случайным движением головы волосы сдвигает, обнажая взору лебединую шею. волк даже не старается держать себя в руках, жадными, нещадящими поцелуями накинувшись на мраморную кожу. последствия не заставят себя долго ждать, алея бутонами везде, где ему довелось коснуться. при этом волк шепчет хрипло о том, что все узнают о том, как по-блядски ведёт себя один из вожаков. какой сукой может быть. все они увидят. увидят эти метки, увидят, узнают, будут шептаться. и слепой ничего не может сделать с этим, чувствуя, как трещит его план игнорировать волка по швам — он птицей загнанной себя чувствует, царапая волковские плечи и грудь до тех пор, пока волк не лишает его таковой возможности, крепко держа руки. а держит волк крепко. настолько, что, кажется, даже если ломать запястья в попытках освободиться — не получится ничерта. соберёт косточки и составит на место, продолжая терзать шею. — какая прелесть, ты смотри. и сколько тебе придётся носить тёплые свитера, которые будут прикрывать твою шею? твою прекрасную, разукрашенную шею. в голосе у волка — яд. он сочится из каждого слова, хорошо слышится в каждом предложении. волк любуется тем, что сотворил. любуется местами прокушенной кожей, любуется отпечатками воспоминаний об этих моментах — слепой подле него так красиво пытался вжать голову в плечи, вызывая неконтролируемое желание стиснуть его ещё крепче. сломать. услышать, как хрустят эти прекрасные кости. волк показательно языком проходится по одному из таких следов, с удовольствием несказанным отмечая то, что его жертва повторно вздрагивает. и голову в сторону отводит. волк испытывает невероятную потребность в том, чтобы челюсть слепого сжать до побеления костяшек, развернув к себе лицом. чем там слепой славился? тем, что ему глаза и не нужны вовсе? волк хочет почувствовать, как тело под ним отреагирует. ему нужны эти ощущения. нужны, как кислород. но их нет. волк не может понять, в чем дело. не понимает, что он сделал не так. почему столько усилий и всё ушли в пустоту? — отреагируй на меня. ну же, отреагируй! хлопок. волк оттаскивает тело от стены, чтобы повторно прислонить слепого к ней, только с нажимом. упором. чтобы услышать хоть что-то. получить хотя бы кусочек желаемого. он же не зря превратил шею слепого в своё полотно? не зря сделал с ним то, что сделал? волк, наверное, находится где-то на грани безумия. он не понимает, что делает не так. не понимает, что им движет, когда локоть проезжает по губам бледным, со всей силы. не понимает, глядя затуманенным взором на осевшего на пол слепого, у которого кровь из носа. разбил. или сломал? волк вполне может не рассчитать свою силу в порыве слепого гнева. и у кого тут из них нет глаз? почему он не защищается? он, способный убить, если его что-то не устроит, почему? волк перестаёт понимать, что происходит. у слепого голова кружится от удара — силы у второго вожака немерено. и тратить её он, очевидно, не умеет совершенно. и рассчитывать тоже. почему он не отбивается, он сам не знает. сам не знает, почему позволяет этому безумию между ними твориться. волк действительно безумен, потому что слепой чувствует запах паники, запах страха и безысходности перед сложившейся ситуацией. и в какой-то степени ему это даже льстит. потому что если бы не волк, то на его месте оказался бы он сам. он, загнанный в угол. по губам стекает что-то тёплое, заставляя слепого вернуться к действительности, осторожно касаясь пальцами разбитого носа. да уж, у волка весьма специфические способы выведения на эмоции. весьма. только почему он не уходит? чего ждёт? ножа под рёбрами? умирать, так эмоционально? у слепого вопросов много. но вместо того, чтобы реализовать хотя бы один из них, слепой слизывает с пальцев кровь, в коей они и перепачканы. слизывает медленно, словно намереваясь проверить — точно ли это его кровь? точно ли он ещё жив? — зачем ты здесь? волк теряет координацию и чувствует, как у него воздух из лёгких вышибает в тот момент, когда тихий, словно шелест бумаги, голос пронзает тяжёлую, давящую на рассудок тишину. слепой ответил ему. ответил. он ответил..волка бросает в дрожь от этих слов. а ещё его бросает в жар от того, как слепой пальцы облизывает — своей реакции, вроде, пора бы перестать удивляться. но это всё равно так странно — восхищаться тем, какой псих с ним существует под одной крышей. да что там просто существует — они оба чертовы короли этого места. вожаки. хозяева. волк опускается на корточки и впервые смотрит на слепого не как на соперника, а как на равного. смотрит на то, как влажный язык скользит между пальцев, оставляя мостик из слюны; смотрит на сгиб локтя, на мешковатый, замызганный свитер, скрывающий под собой кожу да кости; смотрит на то, какие следы сам, своими же губами оставил на белесой шее — и о господи боже, в нём просыпается желание поаьорить. разложить слепого под собой, оказавшись между его ног и целовать так долго, как позволит кислород в лёгких. так долго, как они смогут. волк впервые видит перед собой равного. и это вызывает у него щенячий восторг. — я схожу с ума? да, наверное, схожу. отвечает так же нескладно, как и задан был вопрос. придвигается ближе, но вплотную больше не рискует — надо же, какая интеллигенция: только что во всю шею терзал, а теперь боится подойти поближе. слепой бы рассмеялся, будь у него для этого самого смеха силы. он чувствует. чувствует, как страх в воздухе витает, складываясь в картину перед взором незрячим — волк действительно теперь трусит. только что именно так напугало остаётся для слепого загадкой. для слепого, для которого загадок в доме не существует с момента, как научился видеть без глаз, слышать без ушей и говорить молча. — безумие, говоришь...теперь ты не нравишься мне чуточку меньше. пальцы, испачканные остатками крови и теперь — подсохшей слюны безошибочно уст напротив — разве что для того, чтобы позволить себе подобную дерзость, ему пришлось придвинуться ближе. слепой чувствует под пальцами одновременно тепло, восторг и ужас — да, у волка определенно талант к противоречиям. он как будто весь из подобных соткан и даже не замечает оного. в прочем, слепой тому особого значения не уделяет — ему нравится ощущать, как власть и контроль постепенно возвращаются в руки. нравится чувствовать, как всё возвращается на круги своя — пожалуй, это именно то, чего он хотел — знать, что волк смотрит на него восхищённо и виляет хвостом так, будто и не волк вовсе, а обычная, дворовая собачка, бросившаяся за косточкой. волк безумен. но его безумие приятно ласкает рассудок, дейсвуя вместо успокоительного для нервов, опаленных скоростью смены настроений. война, бывшая между ними какой-то..обыденностью? теперь кажется лишь пустой тратой времени. они потратили столько времени и сил на то, чтобы воевать, хотя истина была настолько близко..волк окончательно с ума сходит, позволяя ледяным пальцам вначале очертить контур его губ, затем — щёк и скул. он готов стелиться под слепым, в котором внезапно смог разглядеть то, что скрывала всё это время пелена необоснованной ненависти. разве оно того действительно стоило? разве стоило ненавидеть, когда есть чувство куда более сильное и глубинное? что-то, что одновременно граничит с безумием и стирает его грани к чертовой матери. — позволь мне тебя коснуться. волк измывает от желания и слепой каждой клеточкой ощущает жидкое безумие, сочащееся отовсюду. волк перед ним — не голодный зверь. волк — человек, готовый на что угодно — пальцы слепого знают его тело наизусть, но прикосновения всё равно так...необычно ощущаются. будто бы в первый раз. хотя совершенно не в первой ему ощупывать шею, без излишних затруднений найдя сонную артерию. два пальца подушечками к ней прислонив, слепой чувствует, как пульсирует кровь. как стучит. если бы у волка был хвост, то наверняка бы он тоже сейчас стучал от нетерпения. волку не хватает для полноты картины только взвыть. слепой улыбается уголками губ на эту мысль — волк, только чьо готовый опорочить его перед всеми теми жителями дома и скулит по-щенячьи, выпрашивая прикосновения. заветные и сладкие, как истинный змеев плод. слепой даже допускает мысль о том, что оное может быть — как можно обделить собачку, если она, язык высунув, умоляет о еде? — смотри не обожгись. волк, на самом деле, ждал чего угодно. только не согласия. ждал, что пальцы изящные сомкнуться на его шее, наконец убив — это было бы очень честно. учитывая то, как отвратительно вел он себя недавно. ждал, что слепой встанет и уйдёт, оставив его разбираться с этим наедине — и это тоже было бы одним из ожидаемых и честных исходов. но не согласия. посему он даже теряется слегка в своих действиях. будто это не он, вопреки законам и запретам, тайком бегал к девчонкам. хотя какая к чёрту из слепого девчонка, пусть и выглядит он настолько...очаровательно, что у волка и кружит голову. жаль слепой не видит, с каким восторгом на него смотрят. руки обхватывают талию тонкую столь бережно и осторожно, аж голову ведёт. волк с наслаждением ведёт пальцами по бокам вверх, попутно зацепляя рёбра и словно намереваясь их пересчитать. восхитительно. слишком восхитительно, чтобы быть правдой. неужели слепой ему эти шалости позволит? неужели даст не просто коснуться, но и сделать что-нибудь большее, чем простые прикосновения? у волка от мыслей и фантазии куда более бурной, чем можно себе представить, всё клапаны открываются, а потом внизу живота тугим узлом сходятся, вызывая желание поскорее от сандяще-сладостного натиска избавится. и избавиться не при помощи руки, а немного иначе. интересно, если бы слепой мог читать мысли, он бы убил его за такие откровенные? — твои намерения настолько очевидные, что не нужно быть гением, дабы их понять. слепой точно знает, где нужно коснуться — мертвенно хладные пальцы цепляют подбородок чужой, поднимая его таким образом вверх — он не может увидеть волка. но может почувствовать. почувствовать, как воздух вокруг них буквально кипит и плавится — тягучий и горячий. как и кожа волка. инстинкты. почти животные. интуиция не подводит — волк хрипло дышит, рывком промяв под себя и бесцеремонно вклинившись между колен — слепой не сопротивляется. смеётся, позволяя зверю разгоряченному впиться хищным поцелуем в губы. позволяя ему крепко стиснуть пальцы на тощих боках — следы точно останутся. но и на это слепому плевать. под волком он постепенно плавится тоже, сдавая оборону — пальцы зарываются в волосы, оттягивая их — ему мало. мало, мало, мало. мало воздуха. мало волка, который языком скользит по нëбу, находит его собственный, умело сплетая воедино. слепой почти задыхается — он не видит. посему его ощущения ещё острее, чем казалось. ему тоже тяжело дышать — неприступная оборона разрушается стремительно. а волчьи губы уже во всю гуляют по искусанной ранее шее, опускаются к плечам..свитер. ему мешает свитер. — тише. голос слепого и шум шагов где-то поблизости отрезвляют. у волка есть несколько секунд на то, чтобы сориентироваться — когда нарушитель спокойствия одним движением свет в полумраке коридора включает, позволяя едва живой лампе под потолком озарить всё вокруг светом, взору предстаёт неутешительная картина волка, стиснувшего пальцы на шее у слепого. р первому издалека не увидеть, что волк отнюдь не душит слепого; не увидеть, что он даже не давит. а просто прикрывает следы своего же преступления. р первому этого беглого взгляда достаточно, чтобы облить ледяной фоазой: — в мой кабинет.