после дождя

Одним воспоминанием Цинмин всегда дорожил, тем, что он держит близко к сердцу и редко вызывает из недр памяти, опасаясь, что его детали станут размытыми. — Есть ли в мире тот, кого ты хочешь защитить ценой жизни? — спрашивает его наставник, когда искры неудавшегося защитного заклинания Цинмина наконец гаснут. Для Цинмина этого человека не стало уже давно. — Такой человек появится вновь, — обещает его наставник, показывая Цинмину бледную луну на внутренней стороне своего запястья. — Думай о них, когда произносишь защитное заклинание. . Слова на руке Цинмина выглядят изящно, словно кто-то провёл кистью по его коже, тщательно выписывая каждый штрих, как это обычно бывает в написании стихов, но вместо них оставив чёрные чернила, передающие сообщение. Он не мог знать, когда они появились, что, научившись читать, он возненавидит их, он не мог знать, что, какими бы изящными и продуманными они ни казались, они окажутся связаны неразборчивым и бессмысленным образом. Проклятый и демонское отродье — эти слова мешались с хохотом и насмешками других учеников. Он больше никому не позволяет видеть эти слова. Даже когда Цинмин узнаёт, что они ошибались, что демоны способны любить так же, как и люди. И вот он, прослеживая две строчки символов, задаётся вопросом, есть ли кто-то, кто понимает слова, написанные на его коже, сводит ладони вместе и пробует вновь. . С момента, как Цинмин встречает Бою, что-то воспламеняется. Что-то есть в том, как держится Боя, в том, как ровное дыхание, дающие жизнь его флейте, кажется, противоречит гневу, мерцающему в его глазах. И Цинмин не может глаз отвести от Бои, который, бесспорно, является человеком, но каким-то образом обладает такой же чистой, целеустремлённой преданностью, которая могла бы посоперничать с преданностью демонов. Он слушает слова Бои, пронзённые ненавистью, забирает пипу у него из-под руки, чувствует тёплое гудение дерева под пальцами, и ему интересно, колебался ли когда-нибудь Боя. Цинмин слегка улыбается. — Тогда играй сам, — говорит Цинмин, и оставляет Бою на краю башни. . Подобно тому, как свет ламп отражается от речной воды, мерцая обещанием тепла, так и мысли Цинмина — что-то вроде имитации. Отражение, каким-бы реалистичным оно ни было, не обладает глубиной настоящей вещи. Есть ли в мире тот, кого ты хочешь защитить ценой жизни? Цинмин давно уже забыл, как кого-то любить. . Его восхищение не мешает ему тянуться за низко висящим фруктом — вспыльчивым характером Бои. Его мотивы ставят в тупик даже его самого, когда он дополняет своё предупреждение ехидным замечанием о способностях Бои. До тех пор, пока Боя не ответит ему, обнажив свой клинок, и Цинмин не поймёт, что не хочет драться с Боей. То, что он видит в темпераменте Бои, освежает, в сравнении с тихими, суровыми жителями столицы, но это не имеет никакого значения для того, признаёт ли Цинмин место Бои на церемонии. Цинмину не чуждо влечение, но с сердцем, наполненным горем, и долгом, на котором зиждется честь его имени, у него нет ни времени, ни глупости искать утешение в том, что неизбежно станет недолгим знакомством. (Тем не менее, что-то похожее на желание живёт в глубине его живота, слабое, но непоколебимое.) . Хлопья снега всё ещё падают на землю перед его взором. Холодный воздух того дня давно уже осел в лёгких Цинмина. В его комнате спрятан меч. Он дал обещание, которое он должен выполнить. Боя не одобряет сочувствие Цинмина к демонам. Цинмин не одобряет ненависть, которая подпитывает доведённые до рефлекса суждения Бои. Он отталкивает, и Боя отталкивает в ответ. Это не мешает Цинмину получать всё возможное удовольствие от сдержанного и легко вспыхивающего Бои. . И только когда сама одержимость проникает в его тело, соблазнённая магией, запечатлённой на его коже, когда она стекает с его губ, пойманная в ловушку словами, которые шепчет Цинмин. Она заползает ему в горло, питается этим желанием, и она задаёт ему направление. Боя. Что-то горит в нём: кусочки его сознания пылают в пламени, словно он на краю света и не видит ничего вдалеке. Это чувство поглощает его, и он встаёт, протягивая руку за водой. Выражение лица Бои настороженное, когда Цинмин приближается, он заводит руку с чайником за спину, словно защищая воду от Цинмина. Взгляд Цинмина скользит по волосам Бои, ниспадающих на его плечо, по бледной коже его шеи, и видит, как напряжена его челюсть. Мириады эмоций взрываются в нём, и Цинмин возмущён — возмущён, бессмысленными словами, из которых состоит его метка родственной души, возмущён тем, что единственные два человека, о которых он когда-либо заботился, покинули его, возмущён тем, что в глубине своей души он всегда чувствовал себя одиноким. Внезапно оказавшись брошенным на произвол судьбы — словно у него под ногами разверзлось нечто-то большее, чем просто земля, он бросается к чайнику. Но затем чья-то рука ложится ему на лодыжку, возвращая его на землю. Цинмин неподвижно лежит на половицах, ошеломлённый не ударом падения, а облегчением, которое испытывает. Сильные руки на плечах Цинмина и страх в глазах Бои истощают всё его внимание, пока он не слышит это — своё имя на губах Бои, словно заклинание. — Цинмин! В руке чувствуется боль, в воздухе — запах пролитой крови, и сердце Цинмина успокаивается. — Извлеки его, — говорит он Бое. . Лазурный Дракон расположился у ворот на окраине города. Когда он просыпается, Цинмин задаётся вопросом, были ли это ещё и его чаяния, которые были поглощены. В отличии от дворца, ночью на окраине города тишина. Знакомая, мягкость появляется в глазах Бои, пока он наблюдает за тем, как статуя мерцает потусторонним светом. — Господин Боя, — произносит Цинмин, когда свет гаснет. — Не хотите ли вы выпить со мной вина? . Боя не спрашивает. Цинмин показывает Бое свои сожаления, свою печаль, своё горе и своё самое болезненное воспоминание. Боя слушает и стоит рядом с ним, не тронутый презрением, которое Цинмин питает к самому себе. Они стоят так достаточно долго, чтобы снежинки осели в волосах Бои, но он всё ещё не спрашивает. Неглубокий порез, что сделал Боя на руке Цинмина, находится прямо рядом с его меткой родственной души, но Боя не спрашивает, что означают две линии из chi, up, chi, пять, шесть, fan, шесть, шесть, пять, chi и шесть, пять, fan, chi, up, пять, up, chi. И впервые за много лет Цинмин тоже не хочет знать, что они означают. . Лунъе, произнеся имя на последнем издыхании, умирает на руках Цинмина. — Когда между духом и заклинателем установлена связь, это служение на всю жизнь, расплата до самой смерти, — говорит Цинмин Бое. — Выбирая между мной и принцессой, кому ты поверишь? Боя опускает меч. — Тогда каждый расспросит их по отдельности. . Он прячет звенящее ухо за поясом. — Будь осторожен, — говорит он Бое. . Цинмин терпит неудачу. Змей, ещё более ужасающий и злобный, чем Цинмин может вспомнить из тени того дня, нависает над головой. Заклинатель складывает ладони вместе, призывая своих духов-защитников, но сердце Цинмина колеблется. Их недостаточно. Чешуя Змея твёрже камня, и с гневным воплем он прорывается сквозь барьеры Безумного Художника. — Не работает, — говорит Боя. — Красный Воробей должен пробудиться. Голос Бои посреди этого хаоса звучит спокойно и уверенно, с той целеустремлённой решительностью, которой Цинмин восхищался с тех пор, как впервые увидел Бою. У него перехватывает дыхание, когда он понимает, что Боя намеревается сделать. — Боя, — умоляет он. Взгляд Бои смягчается. — Цинмин, позволь мне быть твоим духом-защитником. . Где-то в его сердце падает снег, и голос шепчет Есть ли в мире тот, кого ты хочешь защитить ценой жизни? Цинмин чувствует момент, когда просыпается Красный Воробей, чувствует, как земля дрожит у него под ногами, чувствует, как древняя магия барьера оживает. . В тот момент, когда Боя опускается перед ним на колени, Цинмин чувствует дрожь в самых глубинах своей души — он никак не может осознать безмерность доверия, оказанного ему Боей. Цинмин поднимает руку, прикасается пальцами к коже Бои и благоговейно произносит слова, которые свяжут их вместе. С тяжёлым сердцем он наблюдает, как за спиной Бои расправляются крылья, и чувство вины, словно пыль, оседает в его лёгких. Краткий миг тишины заканчивается, и Боя без малейших колебаний исчезает в бескрайнем небе. Но у Цинмина есть долг перед этим городом и перед эти миром, и он разрывает ткань этой реальности. Твоё имя — заклинатель Инь Ян. Он отводит принцессу туда, где снег не прекращается. Он отправляет клинок Фанъюэ Бое и наблюдает за тем, как он загорается, и желает, чтобы он стал тем самым ярким светом в небе, стал стрелой, которая пронзит защиту Змея. Только для того, чтобы он замер в воздухе, остановленный защитным заклинанием. Настоящим защитным заклинанием. Принцесса подносит меч к своему горлу, и Цинмин видит момент, когда защитное заклинание не срабатывает. Он видит момент, когда в Змее не остаётся никаких желаний, и он видит момент, когда Змей теряет волю в жизни. Сквозь слёзы он видит, как сгорают крылья Бои. Цинмин падает на колени рядом с распростёртым телом Бои. Он думает о снеге в его волосах, инее и пепле в воздухе, чёрных чернилах на его коже, но пыль ещё не осела. Хэ Шоуюэ выдёргивает клинок из собственного тела, встречается взглядом, пропитанным горькой ненавистью с Цинмином, и швыряет клинок в Бою. Цинмин двигается, даже не давая себе времени подумать. Он бросает всё, что в нём осталось, каждую последнюю искру магии в щиты перед собой. Жар от них обжигает кожу, и Цинмин знает, что это самый сильный щит, который он только мог создать, что он не может позволить себе потерпеть неудачу. Но каждый из щитов разбивается вдребезги до тех пор, пока клинок не вонзается в Цинмина, разрывая его тело, а Цинмин всё ещё не может остановить его — не может защитить Бою. . Есть ли в мире тот, кого ты хочешь защитить ценой жизни? . Время для Цинмина замедляется. Тяжёлый титул Заклинателя Инь Ян распадается на части, в то время как мир становится ближе. Цинмин закрывает глаза и слышит флейту. Он дышит. . Причины, по которым Хэ Шоуюэ отправил клинок в сторону Бои, очевидны. Боя без сознания и не может защитить себя. Боя был тем, кто владел Фанъюэ. Но Боя источник силы Цинмина — не слабость. . Цинмин открывает глаза и сводит руки вместе. Защитное заклинание вспыхивает, устойчивое и вибрирующее силой, оно, кажется, должно высасывать энергию, но оно словно поддерживает себя без усилий, накапливаясь той пылкой силой, которая подпитывает желание Цинмина защитить Бою. Нет ничего более могущественного. . На то, чтобы рана Цинмина зажила, требуется некоторое время. Хотя прошла всего неделя, он уже привык к звукам флейты Бои по ночам. Отсутствие знакомой мелодии заставляет его чувствовать себя неуютно, и Цинмин открывает окно рядом со столом, чтобы послушать дождь. Петрикор собирается в комнате, оседая, словно туманный в холодный день. Цинмин глубоко вдыхает и испытывает странное чувство нежелания, из-за которого ему трудно отойти от окна. Его краткое пребывание в столице было слишком значимым. Мысли об отъезде наполняют Цинмина печалью. Цинмин покинет столицу. Пройдут годы, прежде чем они встретятся снова. Тихий стук в дверь отвлекает его от размышлений, и Цинмин отворачивается от окна. — Входите. Боя заходит в комнату, его взгляд тут же устремляется к окну. — Холодно, — говорит он, отходя от двери. — Тебе не следует открывать окно. — Мне нравится здешний дождь, — признаётся Цинмин с улыбкой, но всё равно закрывает окно. Боя выглядит необычайно кротким в своих нижних одеждах, и ясно, что он собирался лечь спать. — Ты хочешь что-то обсудить? Непринуждённая грация, которая обычно присутствует в движениях Бои, кажется, покинула его, когда он делает глубокий вдох, оглядывает комнату и останавливается рядом с кроватью Цинмина. — Боя? — Цинмин поднимается, обеспокоенный очевидной тревогой в Бое. Он подходит к другому концу кровати. — Тебя что-то беспокоит? Боя мгновение изучает Цинмина, прежде чем покачать головой. — Мне нужно, чтобы ты кое-что увидел, — он садится на кровать и начинает снимать обувь. Только когда Боя закатывает штанину выше левого колена, Цинмин понимает, зачем Боя пришёл сюда. Сбоку от лодыжки до колена тянется чёрная отметина. Она похожа на перо, слегка напоминающее отметины Красного Воробья. Сердце Цинмина замирает. Он думал, возможно, что призыв Красного Воробья не оставил никаких последствий, но, похоже, он, в конце концов, был слишком беспечен. Боя спокойно смотрит на Цинмина, по-видимому, чтобы оценить его реакцию. — Было что-нибудь ещё? — настойчиво спрашивает Цинмин, кладя руку на плечо Бои и усаживаясь рядом с ним. Боя моргает. — Что-нибудь ещё? — Красный Воробей, — говорит Цинмин. — Ты что-нибудь чувствовал? Замешательство исчезает с лица Бои, и он разворачивается, чтобы сесть на кровати, скрестив ноги. — Цинмин, это не из-за Красного Воробья, — на короткое мгновение его взгляд касается руки Цинмина. — Это метка родственной души. Она со мной так долго, сколько я себя помню. Он слегка отодвигается, встречаясь взглядом с Цинмином. — Скажи что-нибудь, — его голос слегка напряжён от неуверенности. — Я не понимаю, — Цинмин смотрит на отметину на ноге Бои. — Почему ты… — он замолкает, когда лицо Бои темнеет. Он вздыхает, и его вздох едва ли что-то большее, чем дуновение воздуха. — Ты действительно собираешься заставить меня сказать это? — требует Боя. — У тебя прекрасная метка родственной души, — пытается Цинмин. — Я уверен, кто бы… — Цинмин, — перебивает Боя убийственно мягким голосом. — Ты — моя родственная душа. Дождь снаружи внезапно становится невыносимо громким в ушах Цинмина, и он едва может дышать от тяжести слов Бои, наполняющих его грудь. — Это невозможно, — шепчет Цинмин, словно это признание не заставляет его сердце болеть, словно боль в глазах Бои не заставляет его задыхаться. — Ты видел мою метку. Цинмин осторожно приподнимает рукав, чтобы показать две линии символов, поворачивая руку так, чтобы Боя мог видеть. — Они… ничего не значат. Боя ничего не говорит, осторожно обводя символы большим пальцем. — Я… отклонение — не человек и не демон. Вот почему у меня нет метки, — он неловко сглатывает. — Кто тебе это сказал? — яростно требует Боя, его глаза сверкают гневом, когда он сжимает запястье Цинмина. Цинмин слегка улыбается, странно успокоенный реакцией Бои, отталкивая его руку. — Твоя родственная душа, должно быть, кто-то другой. Что-то близкое к сожалению и вине омрачает выражение лица Бои. — Цинмин, это не слова, — его волосы ниспадают на плечо, когда он наклоняется вперёд и тянется к руке Цинмина. — Эти символы — музыкальная нотация. Это ноты. Взгляд Бои скользит по чёрным символам. — Я уверен, что ты моя родственная душа. Но если ты не хочешь иметь ничего общего с… Внезапно этот ужасный груз — стыд и ненависть, что мучали его, — впервые исчезает, и Цинмин с трудом верит собственным ушам. — Ты можешь… прочитать их? Взгляд Бои смягчается. — Да, — его рука перемещается на спину Цинмину, и он притягивает его в свои объятия. — Цинмин мне жаль, что моя метка родственной души причинила тебе столько боли в прошлом. Цинмин вдыхает аромат чистых волос Бои, и что-то внутри него наконец расслабляется. Он отводит несколько прядей с лица Бои. — Только у таинственного господина Бои могла быть такая загадочная метка родственной души, — с нежностью говорит Цинмин. — Ты… — Боя хмурится, и румянец заливает его уши. — Перестань пялиться, — яростно шепчет он. — Боя, эта метка, — Цинмин наклоняется достаточно близко, чтобы прошептать Бое на ухо. — Я всегда буду лелеять её, потому что я люблю тебя. . Боя подносит флейту к губам. Цинмин пробегает пальцами по нотам на странице, пока звук флейты Бои разносится над крышами — спокойный, но нежный в тихой ночи. . Есть ли в мире тот, кого ты хочешь защитить ценой жизни? . Песня Бои поселяется где-то в его сердце, и Цинмин позволяет ей остаться там. . — Ты знал даже тогда? — спрашивает Цинмин, когда Боя кладёт флейту на колени, и даже он сам не уверен, о чём он спрашивает — о его метке или о чём-то другом. — Ты спрашиваешь о том, о чём я думаю, ты спрашиваешь? — Как ты думаешь, о чём я спрашиваю? — Ты такой, — раздражённо говорит Боя, — бесстыжий. Цинмин слегка улыбается. — Ты единственный в этом мире, кого я когда-либо спрошу об этом. Сильный порыв ветра проносится над крышей, и Цинмин почти пропускает ответ Бои. — Да, — говорит Боя с какой-то неохотной нежностью. — Я любил тебя даже тогда.