Милый ненавидит умирать

Все уже дружно сидели за столом, обедая приготовленным Лилиан супом, а у Линча всё никак не выходила из головы эта схожесть обычной семьи из никому не известной деревушки с его роднёй. Как такое совпадение вообще могло произойти? Что элементами внешности, что грёбанными именами они были так похожи, в то же время так сильно отличаясь всем остальным. Джон бросил Лили одну с ребёнком, не переборов страх ответственности, а она в свою очередь всё поняла и приняла, отпустила его и самостоятельно занялась своим ребёнком. Эта же семья была сплочённой, все безумно уважали и ценили друг друга, любили, поддерживали, никто никого не бросал, никто не падал под тяжестью страхов. Неужели, сложись всё немного лучше, их семья, семья Лили, Лукаса, Джона и Линча, выглядела бы примерно так? Счастливо жила бы в небольшом домике, грамотно распределяя обязанности, и просто мирно текла по течению реки «Жизнь»? Наверное, да. Так и было бы. Джон не ушёл бы, закрывшись ото всех в своём замке. Лили не погибла бы, не справившись со столь тяжёлой ответственностью, взваленной на её хрупкие женские плечи. Лукас не остался бы один, брошенный всеми, благополучно забытый. А ведь и вправду! Что же они с Джоном натворили?! Лукас – маленький мальчик, пусть и наполовину вампир, которого они оставили одного в большом пыльном замке прямо под крылом тех, кто жаждет его смерти! До чего же эгоистично и глупо! Как они только могли так поступить? Как Егору мозгов и совести только хватило потащиться за вампиром, обрёкши собственного родного племянника, сына той, что без преувеличений спасла ему жизнь, на изгнанничество, на вечную тоску по человеческому голосу и теплу, на то, от чего сам он сломя голову рвался куда подальше! Как он умудрился поступить так по-зверски и бесчеловечно?! Как они оба умудрились?..       — Мистер Ли-инч! — вырвал из мыслей нежный женский голосок. — Не посчитайте грубостью, но вы опять ушли в раздумья? Не расскажите, что вас так тяготит?       — А… Извините. Я… Ничего такого, просто… задумался, — отмахнулся Егор, бесстрастно размешивая ложкой суп уже несколько минут и всё никак не решаясь и капельки в рот положить. Аппетит как-то резко пропал.       — Так вот, я что вас так выдернула-то из мыслей, — продолжила Лилиан, — хотела спросить, что вас привело в наш дом? Не один же только подарок от моего брата?       — Да… Да, вы правильно понимаете, — отчаянно пытался вернуться в реальность Линч, стараясь по возможности непринуждённо поддерживать диалог. Мысли всё не отпускали, мешая составлять внятные и разумные предложения, осознанно отвечать на заданные вопросы. — Скажите, вы не могли бы нам что-нибудь продать?       — Что, простите? — присоединился к разговору Джонатан, высказываясь за их парные взгляды с женой. Нисколько не странно, что они так удивились, просьба прозвучала безумно, скомкано и непонятно. Егор так и не смог подобрать нужные слова. Поняв, что на Линча рассчитывать не стоит, Джон соизволил временно сдержать свою агрессию от усталости, натянул маску спокойствия и взял всё в свои руки:       — Дело в том, что нас обокрали какие-то мальчишки с окраины города неподалёку, — слёту придумал он, говоря так уверенно и чётко, что даже Егор на мгновение усомнился в своих воспоминаниях. — Мы гнались за ними, чтобы вернуть вещи, но Стража посчитала это нападением и погналась уже за нами. А мы люди честные, закон никогда не нарушали. Страшно было подумать, что нам бы было, поэтому вовсе удрали из города и шли всю ночь. Наутро встретили вашего брата на дороге, спросили у него, где ближайшее селение, и он направил нас сюда и попросил передать подарок. Вот и всё, — пожал плечами вампир, застыв в ожидании реакции слушателей. Те в свою очередь тоже замерли с приоткрытыми от шока ртами, а мальчишка непонятно с чего прыснул, тут же смущённо закрыв рот ладонью, хотя в словах Джона не было ничего смешного.       — Это ужасно… — наконец отмерла Лилиан.       — А на какие такие средства и что вы хотите купить? — продолжил Джонатан с лёгким подозрением.       — Они сдёрнули с нас сумки, но деньги наши были в карманах, а туда они не лезли, — быстро сообразил Джон, ни на секунду не выдав волнения, которое, зато, было очень заметно Линчу, возле чьего бедра без конца тряслась вампирская нога. — Так что деньги у нас есть. А купить мы хотим… еду, например. И переночевать одну ночь, если есть где. И вещи какие-нибудь пригодились бы… В общем, всё, что годится в путешествие. Потому что домой мы ещё не скоро вернёмся, — Джон перевёл взгляд на Егора, одними глазами говоря тому, поправляя себя: «Никогда». А Линч понимал, что уже не совсем согласен с этим «никогда». Что он теперь не может быть уверен. Что в его глазах это теперь «наверное».       — Ух ты ж… — едва выдавила Лилиан, до глубины души ошарашенная душещипательной историей вампира, сочинённой на ходу. — Раз такое дело, мы можем дать вам понемногу за бесплатно, так ведь? — Она перевела взгляд на Джонатана, вероятно заправляющего деньгами всей семьи. Он был ошеломлён не меньше, потому охотно поддакнул:       — Конечно! У нас есть комната её брата, можете переночевать там. Парочку его вещей также можете забрать. А ещё… Лилиан недавно засушивала ягод и грибов. И овощей, вроде…       — Да, да, — подтверждав жена, заметив сомнения мужа.       — Да, вот. В общем, этого должно хватить на пару месяцев, — столкнувшись с недопонимающими взглядами парней, Джонатан поспешил объяснить: — И всё даром. Нам не жалко.       — Да ладно, правда? — радостно изумился Джон.       — Ну это будет как-то не совсем культурно, что ли… Давайте мы вам хоть пару грошей? — сомневался Линч, чересчур уж правильный для этого жестокого алчного мира.       — Да что вы! Столько пережили, а мы ещё у вас отнимать будем? — махнула рукой Лилиан.       — Но… — попытался возразить Егор, как его шустро перебил вампир:       — Если вы так настаиваете, то, что ж!.. Огромное спасибо!       — Ты совсем совесть потерял? — одними губами спросил Линч у Джона, на что получил такой же немой и, в то же время, крайне эмоциональный ответ:       — А что такого?       — Да не за что! — отозвался за жену Джонатан. — Мы всегда рады помочь, нам не сложно!       — Как прелестно! Вот бы все люди были такими, — делился вампир радостно, куда сильнее заинтересовавшись в разговоре с тех пор, как хозяева дома пообещали им всё за бесплатно. А Егор всё никак не мог вернуться к реальности, раздумья не оставляли его. «Вот бы все люди были такими, как Лили…» — неосознанно добавил он в мыслях.       — И не говори, — мечтательно протянула Лилиан, подперев подбородок рукой. — В последнее время так не хватает добра и честности.       «Невинных, как дети…» — всё продолжал Линч мысленно, сам того не замечая. — «…как Лукас, которого мы оставили одного. Он и подумать наверняка не мог, что кто-то может так ужасно поступить. Что же мы, мать её, натворили? Что натворил я?..». Егор оставил попытки съесть хоть ложечку супа и просто беспомощно схватился за голову, зарывшись длинными пальцами в тёмные волосы, зажмурив глаза так сильно, что перед ними заплясали звёзды, а за ними – картины воспоминаний и фантазий. Сколько пролетело лиц невинного Лукаса, обычного паренька, даже толком ничего не знающего ни об одном из своих родителей, ни о самом себе. Сколько его слёз Линч себе навыдумывал, сколько рыданий и мольб, что мальчишка мог немо кричать в своей душе, но не выпускать наружу, неизвестно почему отпуская свою единственную защиту, двоих взрослых родственников неизвестно куда. Все эти мысли терзали его, раздирали грудь и горло до невыносимого жара, до нехватки кислорода. В комнате словно стало необычайно душно, хотя за окном близился вечер. Стоило взглянуть на мир, тяжело открыв глаза, – и всё расплывалось, кружилось в разные стороны, как изящные бабочки порхали над цветами. Егор не мог подобного вынести; он чувствовал, что был близок к обмороку, потому он едва не сорвался со стула и, лишь обронив невнятное: «простите, мне нужно подышать», вылетел из дома.       Глоток свежего воздуха стал словно ковшиком воды после тяжёлой работы под солнцем. Линч вымотано опустился на ступени крыльца и замер, тяжело опёршись о колени, уставившись куда-то вдаль в попытке отогнать все эти размышления. Но ничего не удавалось, собственная голова казалась ему ульем, а мысли в ней – пчёлами, вечно носящимися по всему гнезду и выполняющими свои прямые обязанности, перепутывающимися посложнее паучьей паутины. Из ушей и ноздрей, по ощущениям, со свистом валил пар, жар так и не думал отстаивать, несмотря на заметную уличную прохладу. Егор кипел, натурально плавился, словно металл для ковки в печи кузнеца, и ничего не мог с этим поделать. Мысли бросали в дрожь, разжигали пламя в груди. Он ненавидел себя за тот поступок, ненавидел мир за такие сложные варианты выбора, ненавидел судьбу за её тупые несмешные шутки, ненавидел жизнь за её отвратную любовь к людским страданиям. Он ненавидел. Лишь второй раз за все двадцать с лишним лет осознанно ненавидел. В детстве он не понимал происходящего, не осознавал тяжести изгнанничества и только боялся. В юношестве он уже обосновался и злость не успела зародиться, он довольно быстро и слишком рано ко всему привык. В молодости он испытывал лишь лёгкое раздражение к глупым деревенщинам и их детям, но всё так же желал им помочь и слепо верил, что однажды всё изменится. Приближаясь к тридцати он с каждым годом становился всё терпимее, пока не появился Джон, первый обучивший Линча ненависти. И теперь возник он сам, Егор Линч и его глупый поступок, совершённый в бреду от страха и потери крови, что тоже не являлось оправданием его глупости. Он не знал, как исправиться, как загладить настолько громадную и шершавую вину, но одно было известно наверняка: за каждый проступок полагается наказание. Поскольку вынести вердикт было некому, он сделал это самостоятельно. Суд Линча. И тогда длинные пальцы, зарытые в тёмных волосах, крепко сжались и потянули пряди в разные стороны с такой силой, будто пытались напором вырвать волосы из головы. Егор зашипел, покорно терпя причиняемую самому же себе боль, и на глазах проступили капельки слёз, но он не позволил себе разреветься, зажмурил веки посильнее и продолжил, не зная, когда стоит остановиться. Пытку прервало стойкое ощущение чьего-то пристального взгляда. Линч перепугался, что это Джон застал его за самобичеванием, и нервно оглянулся, но ни одного человеческого силуэта поблизости не оказалось, а те редкие прохожие, что гуляли под вечер на улице, находились довольно далеко и совершенно не обращали на него внимания. Но кто же тогда? Осмотрев абсолютно всё вокруг, Егор наконец сообразил опустить глаза и наткнулся на пса, усевшегося на землю прямо перед ним и уткнувшегося своими огромными чёрными глазами-бусинами в его лицо. Линч не сразу поверил увиденному, несколько раз моргнул, протёр глаза и, усомнившись, уставился на собаку в ответ. Но сколько бы он ни присматривался, сколько бы ни пытался развидеть, сомнений не было: перед ним сидел тот самый немой пёс из его деревни, с которым он ни раз пытался подружиться. И как он оказался здесь, в такой дали от родного дома? Почему он вообще ушёл, ведь никогда раньше не покидал территории деревни? Неужели увязался за парнями, но зачем? Совсем иные вопросы теперь заполняли голову Егора, что неплохо помогало отвлечься и хоть немного забыться. Выходит, этот пёс, сам того не зная, очень неплохо подсобил Линчу. От такой умилительной мысли он невольно ухмыльнулся и, даже зная, что ответа не последует, всё равно заговорил с немой собакой:       — Не поверишь, но… Можно сказать, ты меня спас, дружок, — с теплотой уведомил Егор и потянулся к псу, пытаясь погладить, однако тот внезапно поднялся, сделал пару шагов назад и уселся в таком же положении уже подальше, чтобы не дать человеку коснуться себя. Линч уже и забыл, что помимо вечного молчания этот пёс ужасно не любил прикосновения и общение в целом, вечно избегал лишних знакомств и всё же любил находиться в компании, предпочитая садится или ложится в окружении людей и отстранённо наблюдать за ними. Егор ещё не раз сравнивал его с тем молчаливым парнем и думал про себя, что они могли бы подружиться. Оба вечно молчат, оба не любят прикосновений, но оба довольно исполнительны и рады кому-нибудь безвозмездно помочь. Так этот пёс не раз вылавливал рыбу и для самого Линча, когда у того совсем не было сил или времени на добычу еды, много помогал и другим жителям деревни, например, таская им какие-то безделушки и всегда наравне с любым другим человеком понимая чьи-любо просьбы. Умный пёс, умнее некоторых людей, и очень схожий с молчаливым парнем. У них вышел бы по-настоящему отличный дуэт.       — Ладно, приятель, — махнул рукой Егор, решив не вторгаться в личное пространство пса, раз он того не хочет. — И как ты всё-таки тут оказался? Собака никак не отреагировала на его слова, будто пропустив мимо ушей, даже не шелохнулась. Видимо поддерживать диалог псу не особо хотелось, потому Линч, уже потихоньку начавший замерзать от вечерней прохлады, просто направился в дом, лишь попрощавшись напоследок. Внутри его встретила подозрительная тишина. Егор слегка напрягся и с подозрением заглянул на кухню, откуда в спешке и сбежал на улицу. Ни Джонатана, ни Лилиан, ни их сына Луиса там не было, даже их тарелки со стола куда-то пропали, оставив недоеденный холодный суп Линча в печальном одиночестве. И один только Джон со скучающим видом сидел напротив, что-то без интереса катая по деревянной поверхности. Ощутив на себе чужой взгляд, он посмотрел в сторону дверного проёма и с еле заметным удивлением сказал:       — О, вернулся?       — А где все? — ответил Егор вопросом на вопрос, рассеянно рассматривая кухню, будто от этого кто-то мог на ней вновь появиться.       — Спать ушли. Им завтра рано вставать, — пояснил вампир, расслабленно откинувшись на спинку стула и спрятав, как оказалось, монетку, ранее путешествующую по поверхности стола, в карман.       — Ясно, — закивал Линч, неловко поджав губы. Он хотел сказать одну очень важную вещь, но не решался. Не понимал, как. Поэтому, придумав не мучить собеседника затягивающимся молчанием, просто отдался моменту и стал говорить то, что первым приходило в голову:       — И спасибо. Ну, за то, что не пошёл за мной. Мне нужно было немного побыть одному.       — Да, я так и понял, — спокойно ответил Джон, устало поднялся со стула и приблизился к Егору, без спроса приобняв того за талию и притянув к себе. Он влюблённым взглядом пристально уставился на лицо напротив, будто повторяя за тем псом, после чего нежно чмокнул в висок и убрал прядь отросших волос за ухо.       — Есть будешь? — заботливо спросил вампир, не отрывая любящих синих глаз, способных утопить в своей глубине, от бледноватого лица Линча. Тот на самом деле не хотел – слишком уж много всего навалилось в один момент – но понимал, что нужно, ведь уже около суток в его рту не появлялось ни крошечки, потому кивнул:       — Попробую. Давиться супом пришлось долго, до самого восхода луны, пока тарелка чудесным образом наконец не опустела. Такое насилие над собственным организмом быстро дало о себе знать, вызвав тошноту, однако Егор упрямо держал всё в себе, подавляя рвотные позывы. Джон, почти не разбирающийся в человеческом организме, неоднократно предлагал ему не мучить себя, на что получал бесконечные и стойкие отказы и очевидно лживое «всё в порядке». Наседать он не стал, давно привыкнув к упрямой воле Линча, поэтому просто проводил его до выделенной им комнаты брата Лилиан, где они вместе улеглись на старенькую двуспальную кровать. Уже через пару минут сбоку послышался знакомый храп вампира, а вот Егор, несмотря на нездоровое бодрствование чуть более суток, не чувствовал ни намёка на усталость. Вновь над ним издевалась старая добрая ненавистная бессонница, вызванная вернувшимся роем мыслей. Линч был уверен, что уличная прохлада и пристальный взгляд словно из ниоткуда взявшегося немого пса выветрили все эти навязчивые идеи из его головы, однако, стоило оказаться в тепле и относительном уюте, как проклятые раздумья вернулись на свои места, будто кошачьим когтями царапая черепную коробку изнутри. Повторно пытаясь отвлечься, он принялся без интереса рассматривать окружение, стараясь забить свою голову размышлениями, например, о жизни брата Лилиан. Его комната выглядела нетронутой, словно очень-очень давно оставленной кем-то в спокойствии и здравом уме: все вещи, покрытые громадными слоями пыли, аккуратненько лежали по своим местам; все ящички и шкафчики были плотно закрыты, ни одна дверца не торчала; у стен во многих местах была заметна неуютная пустота; комната явно могла уместить в себя куда больше вещей, чем в ней располагалось; и одна только паутина по углам создавала немного хаоса в этом мёртвом покинутом порядке. Также выглядел дом Лили после её смерти. Меланхолично и трогательно, до слёз печально и тоскливо. Егор больно ущипнул себя за руку, вновь поймав на мысли о прошлом. И не успел он даже зацепиться за что-нибудь, способное отвлечь, как мысли сами начали лезть в голову, не позволяя и опомниться. Лили оставила их всех не по своей воле, но избежать этого было невозможно, и всё сошлось к одному: все, кто был от неё зависим, что Линч, что Лукас, резко и слишком внезапно остались без поддержки, одни в этом огромном бескрайнем мире. Егору, если память не изменяла, было около пятнадцати, когда это произошло. Детский неустойчивый разум сильно пошатнулся в тот день, лоб в лоб столкнувшись с тем, чего и многие взрослые не всегда способны пережить. Лукас был куда младше, скорее всего он был даже слишком маленьким, чтобы хотя бы запомнить что-то, но эта потеря сильно отразилась на его дальнейшей жизни, ведь вместо материнского нежного тепла его окружала грубая ненависть мудреца, только и думавшего о том, как поскорее избавиться от мешающегося под ногами мальчишки и как повыгоднее использовать его в будущем. И только в его жизни появился Линч, знакомый с тяжестью такого существования и потому подаривший эту необходимую заботу, как он почти моментально исчез, обрёкши несчастного ребёнка, ещё более маленького, чем он сам в тот день, на ту же печальную учесть.       — Ты чего не спишь? — послышался позади хриплый голос Джона, и талии коснулась его холодная вампирская рука, пустив по коже стайку мурашек. Егор неохотно перевалился на спину и уставился в потолок, не уверенный, стоит ли рассказывать. В конце концов он решил поделиться, ведь всё это, на самом деле, касалось их обоих:       — Мне кажется, мы неправильно поступили.       — О чём ты? Что не заплатили этим? Да ну, брось! Мы же только чуть-чуть, — не понял его Джон, видимо посчитав, что речь идёт о семействе Лилиан и Джонатана.       — Я не об этом, — поправил его Линч и, сглотнув непонятно откуда взявшийся ком в горле, пояснил: — Я про Лукаса. Мы бросили его.       — Ты чего вдруг вспомнил вообще? — удивился вампир, нежно поглаживая Егора по волосам. — Не волнуйся так, он сильный малый, к тому же вампир. Наполовину. Никуда он не денется, — больно легкомысленно заявил он. В груди что-то закопошилось, так мерзко и неприятно, захотелось сделать что-то резкое и молниеносное. Линч подскочил с раздражённым рёвом:       — Да как так можно?!       Он напряжённо расселся на краю кровати и затряс ногой, пытаясь хоть куда-то деть эту странную энергию. Сердце бешено забилось, он не понимал, как успокоить вдруг взвинтившийся организм.       — Ну ты чего? — жалобно протянул Джон, медленно переползая с другой части кровати и усаживаясь рядом.       — Тебя правда не гложет? — Егор попытался сдержаться, но необъяснимое раздражение всё равно отчётливо проглядывалось в его тоне. — Мы оставили мальчишку одного. Одного! — повторился он, заглядывая в искренне непонимающие глаза напротив.       — Ну и что с этого? Он уже достаточно взрослый, вполне самостоятельный…       — Да ты серьёзно, что ли?! — окончательно взорвался Линч, вскочив с кровати и уставившись на вампира сверху вниз. Тот явно по-прежнему ничего не понимал. Егору казалось, что он разговаривал со стеной, что немало бесило. — Он твой сын, мать твою! Мой племянник… И мы, два взрослых лба, его единственные родственники, оставили его там! Одного, среди ненависти! Как ты не поймёшь?!       — Он же под защитой, — всё твердил о своём Джон, совершенно не понимая, о чём ему говорят. Или не желая понимать.       — Да какая разница?! Что это за жизнь, когда вокруг тебя бесконечные битвы, и все кроме одного неживого чучела хотят твоей смерти?! Может тебе и не понять, но я знаю, какого это, жить в окружении ненависти. И я сделаю всё, чтобы вытащить его из этого кошмара, — Линч сложил руки на груди и ожидающе уставился на Джона. Тот начинал беситься и всё так же не понимал, о чём ему распинались.       — И что ты предлагаешь? — раздражённо спросил он, тоже подскочив на ноги.       — Вернуться за ним, — твёрдо сказал Егор. Вампир только усмехнулся:       — Вернуться? Отправиться прямо в лапы к тем, от кого мы едва удрали?       — А тебя не беспокоит, что прямо под лапами тех, от кого мы едва удрали, находится твой, я напомню, сын? — процедил сквозь стиснутые зубы Линч, почти трясущийся от гнева. Может их голоса и стали тише, они перестали кричать, но головы нисколько не остудились, наоборот, с каждой секундой мозг закипал всё сильнее, а из ушей и носа уже вот-вот должен был пойти пар. Джон опешил от таких слов, в синих омутах на мгновение промелькнуло замешательство, тут же умело замаскированное под гнев. Он промолчал, видимо не найдя, что ответить. И тогда Егор поставил жирную точку в этом бессмысленном конфликте, равноценном разговору с потолком:       — Ты как хочешь, а я поступлю как хороший дядя и помогу своему племяннику, — выплюнул он и широкими шагами направился вон из комнаты.       Линч с разбега забрался на Гнедого и, выкрикнув громкое «пошёл!», ринулся к тёмному лесу, почти не пропускающему тусклый лунный свет сквозь листву деревьев. На мгновение ему показалось, что позади окликнул знакомый голос, но он не обратил внимания и продолжил мчаться вдаль. Конечно, это было глупо, инфантильно и по-детски вот так срываться посреди ночи и гнать далеко-далеко без еды, оружия и каких-либо вещей на не запряжённом коне, вот только Егором двигали совершенно новые, чуждые ему эмоции, такие мощные и сильные, что всякий рассудок под их натиском стремительно уменьшался. Поэтому он продолжал нестись, слыша лишь вой прохладного ветра в ушах, игнорируя царапающие кожу ветки, пока деревья не исчезли, и он не вырвался на словно бескрайнее поле, такое чистое и беззаботное, пустое, что казалось, будто мир покинул это место, и один только Линч на пару с Гнедым находились здесь. И тогда, почувствовав всю эту волю, истинную свободу, о которой все эти годы трепетали заветные мечты, он разразился криком, пронзившим чёрные ночные небеса. Через минуту непрерывного галопа Гнедой начал заметно выдыхаться, фыркать, идя против хозяина и постепенно сбавляя темп. Егор не стал мучить бедное животное и перешёл на шаг, а затем и вовсе слез с коня и пошёл рядом, позволяя бедолаге полноценно отдохнуть и отдышаться. Сам он тоже уже остыл, это странная мощь и словно бескрайняя сила исчезли так же, как и появились – в никуда, а тело начало злорадно откликаться на несвойственную ему активность, вызывая неприятный гуд и лёгкое покалывание в ногах и руках, отчего походка становилась немного кривоватой и неуверенной. И всё же Линч затаил глубокую обиду. Отношение Джона к родному сыну, да даже просто к брошенному ребёнку его поражало, он искренне не понимал, как можно так жестоко и безответственно утверждать, что с ним всё в порядке. Каждый раз от этой мысли в сердце что-то больно отзывалось, поэтому Егор старался поменьше поднимать эту тему у себя в голове, во всяком случае настолько, насколько это получалось. Вдруг где-то в относительной близости раздались громкие голоса, кричащие что-то таким баритоном, что Егора невольно накрывал лёгкий ужас. Он поднял взгляд, всё это время прикованный к пыльной вытоптанной дороге, и уловил едва заметные мужские силуэты где-то вдали. Незнакомцы явно о чём-то спорили, сильно и серьёзно, и, если судить по их еле различимым движениям, скоро должна была начаться драка. Неосознанно желая видеть больше, Линч пошёл быстрее и сощурился, пытаясь как можно внимательнее разглядеть происходящее, заметить каждую мелочь и даже незначительную деталь, узнать как можно больше. С каждым шагом тёмные очертания становились всё яснее: удалось разглядеть удивительную непохожесть мужчин – жуткую худобу одного и красивую подтянутость другого, стиль гардероба существенно отличался – на первом будто висели громадные мешки, а у второго всё было строго по фигуре, и, наконец, единственная схожесть – ножи, сверкающие в лунном свете. Егор замер в паре десятков метров от незнакомцев, с ужасом остановив взор на блестящих лезвиях. Уж очень вряд ли посреди ночи в бескрайнем поле два мясника решили бы поспорить едва ли не до драки, да и ножи в их руках совсем не походили на тесаки, точно наоборот, это было холодное оружие. Мужчины размахивали ими в разные стороны, эмоционально всплескивая руками и крича, однако не придавали значения ножам в своих руках, будто это было чем-то обыденным вроде сумки или какой-нибудь книжки. Такое отстранённое поведение немного успокоило Линча, и всё же разбушевавшееся сердце не собиралось успокаиваться, взмокший лоб и ладони явно не планировали высыхать, а сбившееся дыхание – стабилизироваться. Навязчивое чувство тревоги не спешило растворяться в пустоте, что-то не позволяло просто так отпустить происходящее. Конечно, это безумно странная ситуация, но мало кто на самом деле остановился бы и присмотрелся к удивительным людям, большинство просто проехало бы мимо, лишь одарив незнакомцев косыми взглядами, а Егор не мог так поступить. Что-то не позволяло просто уйти и через пару минут всё забыть, какие-то знакомые черты в одном из мужчин не давали покоя, но он был слишком далеко, чтобы рассмотреть достаточно детально и узнать представшего перед ним человека. Тогда непослушные ноги сами понесли его к незнакомцам, в отличие от мозга совершенно не беспокоясь о том, что их могут заметить, и до слуха наконец донеслись громкие слова, слышные и до этого, но слишком нечётко, чтобы что-то разобрать.       — …Ты бросил их! Ты их оставил! — вопил подтянутый мужчина.       — Да никого я не бросал! Ты не знаешь, что происходит! — оправдывался второй, и его голос показался отдалённо знакомым, будто Линч уже слышал его однажды, но лишь немного.       — Ты идиот, Френч! Ты просто идиот! — надрывался первый, и Линча словно окунули головой в ледяную воду. Френч – брат Лилиан, чья комната почему-то так одиноко пустовала в их уютном семейном доме, а подаренное им кольцо вовсе доводило девушку едва ли не до истерики от счастья, у Джонатана же вызывало непонятную усмешку. Что-то слишком странное происходило в этом с первого взгляда гармоничном радостном доме, и этот случайно встретившийся на пути конфликт взывал к необъяснимому чувству тревоги. Егор вновь ускорился, перейдя на лёгкий бег, хотя и сам не знал, что должно было произойти, когда он окажется возле Френча и, судя по всему, его знакомого, но оказалось слишком поздно.       — Башкой своей тупорылой подумай! — незнакомец грубо постучал по лбу отклоняющегося брата Лилиан, как по обычной двери.       — Руки не распускай! — огрызнулся на него Френч, сильно оттолкнув. Едва не рухнув, второй мужчина всё же удержал равновесие и, злобно глянув на собеседника, прорычал полным ненависти голосом:       — Ах, ты!.. Я предупреждал!       Он накинулся на Френча, взмахнув ножом в воздухе, а тот в свою очередь принялся защищаться. Егор едва не рухнул в обморок со страху, и только и успел, что крикнуть во всё горло:       — Стойте!       Но толку от его слов не было, в пылу драки никто его воплей не услышал. Всё произошло слишком быстро, чтобы успеть хоть что-то понять, и в одно мгновение лезвия ножей хищно блеснули вычищенным серебром и оба мужчин безвольно рухнули на землю, подняв под собой слой дорожной пыли. Линчу потребовалась где-то секунда, прежде чем он осознал произошедшее, и тогда он рванул с места не медленнее того освирепевшего незнакомца, резко остановившись прямо над их телами. Ножи друг друга торчали из их животов, на лицах застыли гримасы разъярённости и боли, кулаки были сжаты с такой силой, что, окажись у них что-то в руках, – достать было бы невозможно, челюсти сжимались до того плотно, что на щеках выступали желваки. Егор окоченел от охватившего его ужаса, подоспевший за хозяином Гнедой, завидев трупы, разнервничался и принялся истерить, громко фыркая и топчась на месте, однако суметь двинуться и успокоить его никак не получалось. Сердце забилось в висках, к горлу подступила тошнота, на языке осел противный привкус переваренной пищи. Зелёные глаза – магические дары самой природы, олицетворение примирения – лицезрели настоящее убийство, хаотичное и непонятное, вроде запланированное и в то же время такое внезапное. Линч согнулся под натиском неподъёмно тяжёлой вины, едва не валясь на колени. Он видел всё. Он мог всё остановить. Он мог не допустить произошедшего. Но он этого не сделал, не прибавил шагу, не окликнул мужчин, не предпринял ничего из того, что мог бы. Его худая рука с характерным шлепком опустилась на грудь, длинные пальцы скомкали ткань, раздирая кожу под рубашкой отросшими ногтями, отчаянно пытаясь прорваться к словно заполненным горячими углями лёгким. Он судорожно хватал воздух ртом, но дышать никак не получалось, словно кто-то невидимыми сильными руками передавил ему горло. Ноги подогнулись, уронив безвольное тело на пыльную дорогу прямо возле трупов. Гнедой перепугался ещё сильнее и, громко заржав, рванул прочь, обратно в ту деревню. Это немного отрезвило сознание, Линч сумел подняться на четвереньки и хрипло прокричать коню вслед:       — Нет!.. Стой… Стой!       Но испуганное животное не послушало его и уже через пару мгновений скрылось за горизонтом. Егор слишком поздно осознал, что ускакал настолько далеко от деревни и не прихватил с собой ни крошечки, вообще ничего. Он, пошатываясь, кое-как поднялся на ноги и растерянно огляделся. Вокруг не было ничего, только бескрайнее поле, уходящее за горизонт, и два трупа в ногах. В голове и мысли не возникало возвращаться, но даже если он всё-таки передумает, такой возможности уже не будет, а впереди ещё бескрайняя дорога и бесконечно долгий путь. И что же делать? Измотанный организм, не спавший около двух суток, толком не евший всё это время, попросту не справится с подобной нагрузкой, уже через день, если не меньше, обессиленное тело откажет и Линч умрёт. Оставался только один вариант. Ужасный, мерзкий, подлый, противный до трясучки, но по-другому никак не получалось, во всяком случае опухший вымотанный мозг не смог придумать ничего лучше. Егор рвано выдохнул, до онемения пальцев сжав дрожащие руки в кулаки, обратил взгляд тёмному ночному небу, беззвёздному, пустому, и опустился на колени возле трупа незнакомца.       — Простите… Простите меня… Извините… Простите… — надрывно шептал он срывающимся голосом, пока непослушными руками обыскивал карманы мужчины, вечно промахиваясь, далеко не с первого раза расстёгивая различные пуговки. Удалось отыскать лишь совсем немного монет и мешочек с овсом, вероятно предназначенный для кормления лошади. Мужчина явно не планировал останавливаться посреди поля, скорее всего он ехал к себе домой или к кому-то в гости на пару дней, либо же не собирался надолго задерживаться и планировал вернуться. Так и неясно, запланированная ли была их с Френчем встреча, но тот факт, что у обоих при себе были ножи, а у этого незнакомца – почти пустые карманы, явно намекали на то, что, вероятнее всего, да. И это ужасно сильно, болезненно и безжалостно рвало душу, выворачивая всего Линча наизнанку. Раз всё так очевидно шло к убийству, почему он не сумел его предотвратить?! Но ещё сильнее разрушало то, что, раз у незнакомца ничего особо полезного не нашлось, придётся обирать брата Лилиан. Около минуты совесть со здравомыслием бились за свою правду, пока в конечном итоге последнее не одержало победу. Ещё быстрее и сбивчивее шепча себе под нос никем не слышные извинения, Егор обчистил и карманы Френча, а также забрал его сумку. В этот раз добыча оказалась куда солиднее. Среди вещей брата Лилиан удалось отыскать ещё больше монет, сушёные грибы, ягоды и некоторые овощи, благодаря чему они могли храниться месяцами, пару кусочков свежей жареной оленины, флягу с водой, вручную зарисованную карту окрестностей с авторскими подписями Френча – коим Линч удивился, ведь впервые встречал обычного деревенщину, умеющего писать – огромное полотно, хорошо играющее роль как одеяла, так и подстилки на землю, и личный дневник. Любопытство вновь вступило в игру, однако Линч упрямо подавил его, решив для начала разобраться с телами на дороге. Закапывать их он, конечно, не собирался, да и нечем было, но хотя бы убрать с пути и ровно уложить на целой траве, никем не вытоптанной и не съеденной, стоило бы. Для начала он извлёк ножи из их тел, с ужасом наблюдая, как ещё не застывшая кровь плавно вытекала из ранений, затем не без труда отнёс подальше от дороги, где уже уложил по всем обычаям: лицо умиротворённое, глаза закрыты, ноги вытянуты и сведены вместе, а руки скрещены на груди. Егор не верил в Бога, однако считал, что каждый умерший заслуживает уважения, и, поскольку не знал, каким образом это можно проявить, прибегнул к методам церкви, по сути захоронив Френча и его недруга по её законам. После, отдышавшись, он тяжело поднялся и на ватных ногах поплёлся вдоль дороги, попутно изучая чужой дневник. Первые страницы сплошь были исписаны непонятными словами, почти не связанными друг с другом, идущими в столбик, а напротив каждого стояла либо галочка, либо крестик. Вероятно, это был какой-то список или скорее даже списки, а иногда и полноценные планы с расписанными действиями, обычно очень однообразные и имеющие общую цель: устроить максимально комфортную жизнь в условиях бесконечных скитаний. Как Линч понял, Френч был путешественником, по неизвестной причине выбравшим такую нелёгкую судьбу, и узнать больше удалось лишь через десяток страниц, когда дневник наконец стал самим собой и в нём появилась первая запись. В ней брат Лилиан поведал, что впервые пробует себя в написании чего-либо, а натолкнула его на это тоска по общению в этом долгом одиноком походе, мельком рассказал о прошедшем дне, скорее для галочки, чем из желания, и к концу признался дневнику, что эта первая запись окажется и его последней, поскольку этот новый опыт ему не понравился и отнимал он слишком много времени, сколько Френч не готов был ему уделять. Следующая страница пустовала, а целый разворот за ней был выделен под огромный красивый рисунок заснеженных гор. К чему, а к рисованию у Френча оказалась невероятная предрасположенность и талант, нежели к жару писательства. Снизу была маленькая краткая подпись: «Север. Горы». Имелся ли в виду север, как направление или как конкретное место – неизвестно, но рисунок был просто шедевральный, и Егор долго не мог оторвать от него глаз и перелистнуть дальше. Следующие страницы вплоть до середины дневника были сплошь изрисованы чудесными пейзажами с краткими подписями, последние из которых всё ближе находились к родной деревне Френча. Вот тлеющее болото с парочкой захваченных домов соседствующего города, вот это самое бескрайнее поле, по которому Линч и вышагивал, а вот тот самый лес с тонкими деревьями и еле заметной маленькой тропинкой между ними, ведущей к деревне. Видимо Френч сделал большой круг, путешествуя, но в итоге вернулся в родные края, по какой-то причине не решившись заглянуть домой. И всё это выглядело так красиво, очаровательно и немного печально, что сердце в груди пропускало удары через раз, однако уже на следующем развороте начался какой-то ужас. Страницы были все измяты и небрежно вырваны из дневника, но по какой-то причине не выброшены и оставшиеся просто вложенными меж его целых прикреплённых листов. На них чётко виднелся какой-то текст, бешено перечёркнутый с таким рвением и усилием, что в некоторых местах бумага была разорвана, будто Френч ужасно боялся, что кто-то прочитает его записи. И всё же разобрать написанное было возможно, хоть и нелегко, и любопытный Егор с лёгким азартом принялся за это дело. «Дорогая Лилиан! Я хотел бы извиниться перед тобой за свой поступок. Я пренебрёг своим семейным долгом и оставил тебя. Поступил так, как хотел сам. Пусть ты счастлива с мужем, пусть познала радость материнства. ТОГДА НА КОЙ ЧЁРТ Я ТЕБЕ СДАЛСЯ?! Дорогая Лилиан! Я хотел бы извиниться перед тобой за свой поступок. Знаю, я должен был найти любимую женщину и создать семью, как это сделала ты, отстроить свой дом и продолжить наш малый род, но я ослушался правил и пошёл вслед за сердцем. Но почему мы все должны подчиняться этим дурным обычаям?! Дорогая Лилиан! Не знаю, имею ли я на то право, но смею просить у тебя прощения. Я поступил неверно, ослушался правил и вместо начала семьи посмел последовать давней мечте. Но и ты меня пойми! Не посчитай дерзостью, прости мне мои дурные мысли, но я никак не готов в отцовство! Не лежит моя душа к любви, не способен я отыскать любимую женщину, куда спокойнее мне будет одному в этом тёплом одиночестве, чем в ледяном семейном кругу. Сама посуди, я с детства рвался в путь, чужды мне были все эти мысли о продолжении нашего невеликого рода. Прости меня! Умоляю, прости мечтательного дурака! Прости, что столько на твои женские плечи взваливаю из своего упрямства, но не могу я иначе! Хуже непослушания может быть только несчастливая семья, сама ведь ты так говорила, потому от всего своего эгоистичного сердца молю, пойми меня, идиота!» Запись оборвалась также неожиданно, как и началась. Видимо Френч, заканчивая писать, в один момент передумал и всё перечеркнул, решив извиниться перед сестрой каким-нибудь другим способом. На следующей странице повторилась история первых, только несколько иначе. В столбик были выписаны не только отдельные слова, не связанные друг с другом, а иногда и целые предложения, и все до единого несли одинаковый смысл: просьба о прощении. Скорее всего именно в этот момент Френч придумал подарить Лилиан кольцо с гравировкой, непонятно откуда умудрившись достать такое огромное количество монет, требуемых для оплаты столь дорогого дела, и стал думать над самой фразой, которую хотел запечатлеть на украшении. Целая страница была исписана двумя ровными столбиками с различными извинениями, от ёмких единичных слов до слишком громадных предложений, и все они были аккуратно зачёркнуты, кроме одного, последнего, обведённого в овал: «Мне ужасно жаль». Как бы Линч ни старался не смотреть на надпись на кольце, когда Лилиан вертела его в руках, всё равно ничего не вышло и он машинально прочитал, стоило глазам зацепиться за текст. Там на самом деле были выгравированы эти три слова, так что в своих догадках Егор не ошибся, страница была исписана именно фразами для кольца. Далее дневник пустовал, больше ни одной записи или рисунка найти не удалось, потому Линч наконец убрал его в сумку и, подняв глаза, с удивлением обнаружил, что луна уже постепенно близилась к горизонту, а впереди появился какой-то лес. Он не знал наверняка, был ли это тот лес, граничащий с городом, или какой другой, но всё равно двинулся туда, поскольку это было всяко лучше пустого непримечательного поля.