Колыбельная

***

— Ночь пришла, темноту привела. Снег под ногами приятно хрустит, когда Яна наворачивает очередной круг по лесной опушке неподалёку от дома лисицы. Ангелу теперь нет дела ни до Такуми, ни до его глупой девушки, в голове лишь блажь и бесконечное удовольствие. Хруст. Она смотрит на палку рядом с собой и дыхание вдруг перехватывает. — Задремал петушок, и запел сверчок, — слюна скапливается во рту так быстро, что Яна даже не смотрит на то, как та падает на ботинки. Зайчик рядом смотрит на неё так невинно, ушки поднимаются от неожиданности, а носик забавно подёргивает. Кровь в жилах Яны кипит, и она тут же срывается к нему. Всего секунду назад бедняжка бежал от гарпии куда подальше, а теперь когти вдруг вонзились в его шёрстку, окрашивая белую землю под тушкой в алый. Слюна во рту всё копится. — Вышла маменька, закрыла ставеньку, — в руках тут же оказывается перочинный ножик, аккуратно разрезающий шёрстку на маленькой спинке. Ангел всё ярче чувствует запах смерти, он проникает в её лёгкие вместе с морозным воздухом тайги. — Баю бай, засыпай, — Яна улыбается, когда шкура наконец падает на снег неподалёку. Наконец-то она может опробовать свежее мясо, прекрасную невинную кровь и вздохнуть полной грудью. Нет времени на глупую колыбель, что ей пела когда-то родная мать, есть только желание исстерзать всё, что лежит рядом. Горький запах успевает покрыть всё её нутро, когда она слышит сзади себя шаги и довольный смех. — Не знал, что даже такие прилежные ангелы могут скрывать подобные секреты, — голос священника уже где-то на уровне её ушей, когда Яна резко оборачивается на него. В глазах горит огонь не хуже его собственного. — Тише, дитя моё. Тебе стоит прийти в более человеческий образ, не думаешь? Гарпия в ответ недовольно шыкает, желая вернуться к еде, но Такуми откидывает несчастного кролика подальше, на этот раз действуя куда грубее. — Ну-ну, ангел мой. Нет нужды терзать это бедное животное, — он достаёт из внутреннего кармана одеяния белый платочек с его инициалами, расписанными на самом уголке. Ткань тут же окрашивается в багровый, пока Яна всё также скалиться на мужчину перед собой. Проходит мгновение, прежде чем её перестаёт трясти от желания расчленить этим же ножиком священника перед собой. — Не говори никому об этом, — Сойер вдруг хватается за его плечи мёртвой хваткой, почти рвя чужую одежду. — Никто не должен знать. Иногда меня заносит, когда я чувствую запах мертвечины. Такуми тяжело вздыхает и улыбается так пренебрежительно, что холодно уже отнюдь не от снега. Его взгляд куда острее любого оружия, которое только видела гарпия в своей жизни. Настолько пугающий сейчас, что даже жажда крови отступает перед ним. — Пойдём в мою церковь, Яна, — безэмоционально выдаёт он, поглаживая чёрные крылья с подозрительной нежностью. Голову кружит от таких перепадов настроения, от того уставшая девушка лишь угукает, когда её поднимают с земли. — Ты тяжёлая, ангел. С тебя должок.