Спасатель

      — Я не спасатель, не спасатель, не спасатель!       Читаю как мантру, но глядя на тебя, сражённого усталостью и лютым недосыпом, оставаться равнодушным становится трудно. Лежишь, как кот, свернувшись клубком на сцене, немного озябший, и один чёрт знает, что тебе в ночную смену здесь понадобилось.       — Дэйв?       Вопрос риторический, но ещё больше — глупый. Дэйв — наш механик и в своём деле наверняка лучший, а ты тот ещё шалопай, творящий проблемы на каждом шагу бессовестно и беспощадно. Держать тебя в ежовых рукавицах — напрасный труд, твоя разнузданность не поддаётся ни словам, ни обещаниям. Уволить тебя? Тоже не могу. Зная, в каких условиях ты живёшь и как часто потребляешь мой обед, оставить тебя без работы совесть не позволяет. В этом моя слабость: я слишком сострадателен и мягок. Достаточно податлив для того, чтобы ты вертел моим доверием, как хочешь.       — Мистер Миллер, проснитесь!       Заведение закрыто. Пиццерия едва разлепляет сонные глаза, шумит опущенными жалюзи. Открытие через час — я вечно прихожу пораньше, как образцовый начальник, который разве что не ночует на работе, и редко кто из вас видит меня за стенами кабинета. Только ты вторгаешься туда бесцеремонно и внезапно, прекрасно зная, что выгнать тебя будет некому и за своеволие тебе ничто не угрожает.       Я заметил тебя сразу, как вошёл. Узнал лиловый с коротким рукавом пиджак и пёстро-желтые подтяжки — сочетание, конечно, вырвиглазное, но представить тебя в чём-либо другом уже не получается. Раньше я бы сказал, что ты нелеп, но сейчас, наблюдая его каждую неделю, я готов поклясться, что в этом, чёрт возьми, есть нечто особенное. Что-то, что вынуждает задерживать на тебе взгляд и, улыбаясь уголками губ, перебирать в уме забавные ассоциации:       "Сирень-черника-сливы-баклажан".       Но вот твой сон на рабочем месте — совсем не весело и не забавно.       И я, как образцовый начальник, должен принять меры.       — Подъём, Дэйв!!! — повышать голос на тебя всегда так непривычно, но в этой ситуации не остаётся другого выбора. — Вы уволены.       Угроза об увольнении — единственный доступный способ до тебя достучаться. И… единственное, что позволяет — хотя бы ненадолго — увидеть страх в твоих глазах. Страх настоящий, неподдельный. Страх человека, который начинает ценить только тогда, когда уже безвозвратно всё теряет.       — Да ну брось, Фил! — тянешь, зевая, ещё не разлепив сонные глаза. – Что ещё за шутки? Ну прикорнул чуток, что уж теперь, до конца недели будешь кукситься?       Мне нет дела до того, как ты будешь разбираться с последствиями своего увольнения. Я тебе не спасатель. Я тебе… никто. И уж точно не тот, кто должен спускать тебе с рук безответственное отношение к работе. Которую ты, к слову, чертовски плохо выполняешь.       — Я серьёзно, Дэйв, — говорю, не глядя на тебя; меряю взглядом узорчатый пол под ногами, до того пёстрый, что от этого становится дурно, — давайте по-хорошему. Я устал терпеть ваши выходки.       А ведь я действительно чисто по-человечески устал.       Но разве тебя это когда-то волновало?       — Ну-у, Фил, дружище, — твоя фамильярность не знает границ, – это же в последний ра-       — Нет.       Каждый раз ты уверяешь меня, что подобного не повторится. Просишь «войти в положение», но так небрежно, нехотя, будто заранее знаешь, что меня не придётся уговаривать. И ведь, действительно, — не приходится. Потому что мистер Джи — хороший начальник. Но только Фил — мягкотелый добряк, который прикроет каждого, кто может в любой момент вставить ему нож в спину.       И в этот раз я говорю тебе:       — Нет.       И вижу страх. Страх не человека — ребёнка. Ребёнка, который заигрался и неожиданно для самого себя впутался в большие неприятности.       — Фил… Ты серьёзно сейчас? Я имею в виду… Ну… Чёрт, ты правда?..       Путаешься в словах. Хочешь выкрутиться, притворившись дипломатом, но подбирать нужные выражения тебе довольно трудно. Я редко вижу тебя взволнованным, но сейчас ты, скорее, жалок. Да. Именно жалок, потому что твоя самоуверенность только что разбилась на тысячу частей о железное слово «хорошего» начальника.       Я вошёл в это здание с мигренью. Головная боль давно преследует меня — с тех самых пор, как я ввязался в этот бизнес. Темнота родного кабинета притупляет болезненные ощущения, и невыносимая пульсация переходит в боль тупую, ноющую, но не такую острую, как прежде. Сейчас она возвращается вновь — накатывает приливом, потому что волнения вредны не только для тебя. Каждый раз, когда мне приходится идти против своей природы — становиться резким и безжалостным, — я чувствую стыд. Гнев возносит меня на вершину, но после этих приступов я опускаюсь на самое дно, горько сожалея о том, что не смог удержать маску «хорошего человека».       — Да. Заберите, пожалуйста, вещи и проваливайте. Мы займемся поисками нового сотрудника. Наймём кого-нибудь другого…       — А ты уверен, что сможешь найти кого-то лучше меня?       — В вашем случае — любой вариант окажется "лучше".       Больше ты не говоришь ни слова. Медленно поднимаешься со сцены, разминая ватные ноги. На запястье — красноватый след от подбородка, выступает поверх грубых отметин, о происхождении которых я могу только догадываться. Шрамов ты не скрываешь, и я делаю вывод, что в их природе нет ничего секретного. В целом, ты похож на бродячего кота — с разодранным ухом, встрепанными сальными волосами и недоверчивым взглядом. Независимый ото всех, но одновременно в ком-то остро нуждающийся.       Ещё одна моя слабость: я непростительно добр к таким, как ты.       — Ну тогда… Бывай, Фил, — отводишь взгляд, протягивая потную руку. Она слегка дрожит, и блеск в глазах — лихорадочный. Ты выглядишь нездорово, и не сказать, что это не обычное твоё состояние, но сейчас мне удаётся рассмотреть в тебе нечто иное.       А ведь ты действительно болен.       Болен не душевно — физически. Хотя одно не исключает другого. Но если первое — твоя личная проблема, то оставить тебя наедине со вторым… я не могу. Я бы отвёз тебя в питомник, куда планировал сдать Кетчупа, но во всём Харрикейне не найдётся такого, который отважился бы приютить тебя.       "Я не спасатель, не спасатель… не спасатель!"       Но глядя на тебя, несчастно потупившегося, в насквозь пропотевшей лиловой рубахе, я говорю:       — Нет.       — Что, даже руки не протянешь?       Смотришь, осклабившись. Стоишь на пороге горячки, а уже знаешь, что я сдался. Знаешь, но не торжествуешь. Ты действительно кот — хитрый котяра, знающий суровую науку жизни. Можешь стать смиренным, если хочешь. Если знаешь, что от этого многое зависит и, в первую очередь, — твоя собственная выгода.       — Нет, Миллер. — беру тебя в охапку, стягивая со сцены. — Так не пойдёт.       Тащу на выход — прямо как в тот раз, когда ты напился алкогольного пунша. Шаг у тебя нетвёрдый, горячая рука обхватывает меня за шею по самый локоть. Нести тебя становится трудно, но я справляюсь. Ты бы мог спросить меня: какого чёрта? Но ты молчишь. Я бы и сам не нашёлся, что на это ответить.       "Привет, Мам. Да, сегодня пораньше… Что? Нет, не закрылись! Просто… проблемы с сотрудником… Да вот, выручаю".       — Снова спасаешь? — усмехаешься, но сдержанно. Я мог бы принять это за насмешку, если бы твои слова — впервые — не звучали так осознанно и понятно. Понятно не потому, что ты внезапно позабыл свой проклятый мудрёный акцент. А потому что слова у тебя простые и, рискну предположить, что искренние.       — Ну что ж, раз так, то я у тебя в долгу, старик.       Вяло похлопываешь по плечу и прижимаешься горячей щекой, пока мы едем. Едем домой, чтобы поставить на ноги того, кого я лично собирался уволить этим утром. Родители скажут — "спасатель". И Джереми с Джоан подтвердят. Возможно, коллективно решат, что я спятил, меня самого пора начать лечить — и как можно скорее. В чём-то я с ними согласен. Но есть в этой ситуации и то, о чём я не жалею.       Ты кажешься хорошим человеком, Дэйв. Ребёнком, которому не хватило родительской опеки и, возможно, простой искренней дружбы. Неважно, откуда ты приехал — из Техаса или с другого конца света, — всё одно. Одинокие люди везде одинаковы. Везде усталые. Везде страдают.       И от этой мысли мне становится неожиданно спокойно.       — Так ты правда меня уволишь, Фил?       Глядя на тебя, привалившегося к моему плечу, разваренного и уставшего, я понимаю, что правда одна — мы оба слишком устали. Но у нас ещё есть силы поддерживать друг друга. И если стать "спасателем" — значит, сделать первый шаг тебе навстречу, я рискну. Не потому что слаб, а потому что — верю.       Верю, что ты небезнадёжен.       — Ну так что?..       — Посмотрим, Дэйв, — в ответ на негодующий взгляд слегка улыбаюсь и пожимаю плечами:       — Зависит от того, насколько добросовестно ты будешь лечиться.