𝚜𝚝𝚊𝚛𝚐𝚊𝚣𝚎𝚛𝚜

Чан не знает, как объяснить это чувство. Чувство, в которое он погрузился, продвигалось вверх по его животу, заставляя чувствовать теплые покалывания в груди. Cердце Бана билось неровно, дыхание участилось, его грудная клетка была переполнена какой-то эмоцией. Он перевернулся, чтобы взглянуть на парнишку, что лежал рядом с ним. Мальчик смотрит на небо, считая звезды, сбиваясь со счета и хихикая про себя, при этом тихо бубня проклинает облака за то, что встали на его пути и перемешали все цифры в его голове. Паренек перевернулся в сторону Бана, его улыбка настолько широка, что могла осветить все ночное небо. Чан же хочет схватиться за сердце и просто кричать, а они на пригорке, и возможно это идеальное место для этого. Но тишина так прекрасна, он не хочет ее нарушать. Поэтому он концентрируется на контролировании слез, чувство переполняет его разум, как только он переводит взгляд назад и скрепляет зрительный контакт с младшим и чувствует, как сам начинает таять. — Спасибо. — рассеяно услышал тот и на мгновение приходит в себя, — Что? —спрашивает Чан, смещаясь в сторону. — Я сказал спасибо за то, что привез меня сюда. — ответил мальчик, улыбаясь этой проклятой солнечной улыбкой, а Чан желает оказаться ближе к больнице, ибо он не может этого больше терпеть, он так сильно хочет поцеловать мальчугана, так глупо, но он не может...он не может. Парень не чувствует того же, не чувствует то, что чувствует он и Чан хочет рыдать, он не знает что делать. — Я могу... — начинает Бан, я могу что? Поцеловать тебя? Нет, он не может сказать ему это. Поэтому он спрашивает совсем другое, — Я могу...посчитать твои веснушки? — и если честно, это звучало как избежание вопроса, но только Чан знает, что затянул самого себя в еще один туннель отчаяния. Эти веснушки, эти аккуратные веснушки были тем, что заприметил взгляд Бана в их первую встречу. То было 3 года назад, и этот парнишка зашел в кафе в котором работал Чан, во время смены Минхо за кассой. Что-ж, к несчастью мальчик не знал корейского настолько, насколько Минхо не знал английский. Минхо беспомощно подтащил Чана к кассе. Тот жаловался, что ему надо выучить базовый английский и перестать звать его к каждому иностранному покупателю. Он не знает, остановился ли тот сам или время остановило его, но его жалобы застряли в горле, как только он увидел этого парнишку, белая футболка, коричневый кардиган, веснушки, что появились от солнца, теребил в руке свою карту, кривая улыбка красовалась на его лице. И Чан знал, что он пропал. — Здравствуйте. — Бан попытался заговорить на английском, пока глаза того парнишки загорелись вместе с появлением улыбки и глубокого голоса с приветствием. — Здравствуйте. И Чан дает клятву, что словил бы судорогу прямо на ровном месте, если бы не был проффесионалом, — Я могу принять ваш заказ? — Да, эм-м, горячего шоколада, пожалуйста? — Конечно, ваше имя? — Феликс. Знакомый акцент мальчишки был удивительным. — Вы австралиец? Именно в тот момент улыбка Феликса расширилась еще больше и Бан уже чувствует слабость, — Да! Я переехал в Корею два дня назад ради университета — он тянет рукава кардигана, привычка, которую Чан выучил за года, происходящую из-за застенчивости. — Было сложно. — затихает тот. Чан смягчается, вздох сочувствия вылетает из его рта. Он помнит момент, когда его семья переехала в Корею из Австралии, это было крупнейшим культурным шоком для 10-летнего чана, но теперь он ко всему привык. Под конец встречи, они обмениваются номерами. — 21. — 22. — 23. — У тебя 23 веснушки. — говорит Чан, руки все еще покоились на лице Ликса, на месте начала отсчета. — И столько же у меня было и вчера, хен. — на лице появилась широкая ухмылка, глазки щурятся, превращаясь в полумесяцы. — Почему ты делаешь это каждый день? Чан вздыхает, всматриваясь точно в глаза Феликса. — Невиданное количество звезд не может соединиться в созвездия настоль красивые, как твои веснушки. Настала очередь Феликса чувствовать то, что постоянно чувствовал Бан, но только в этот раз в сотни раз сильнее, его дыхание сбилось и он убрал руку старшего со своей щеки, чтобы сплести их вместе, привычка, которая никуда не денется. Чан придвинулся ближе, их лбы были в паре дюймах друг от друга, дыхание смешалось и оба знают, если они сейчас умрут, рассматривая друг друга как на данный момент, это по-любому будет смерть без сожалений. Все, что им нужно - это их присутствие, теплота и известное чувство защиты. Внутренне Чан уже ерзает, его сердце бьется так быстро и громко, он уверен, что каждый в радиусе 2 километров слышит его, не говоря уже о Феликсе. Поэтому он делает выбор, отбрасывая все здравые мысли, как только его взгляд останавливается на губах младшего. — Я могу поцеловать тебя? — и если вы сейчас спросите Чана, хотел ли он это сказать, он бы покраснел и заявил, что это сорвалось с языка, но перед этим он мог даже подумать о сожалении. Он чувствует мягкие губы на своих, что спокойно перебирали их. Поцелуй был непорочным, прекрасным, он был всем тем, что ему было нужно, он был всем тем, в чем нуждался Феликс, под ночным небом, где их тревожность исчезала и Чан знал, что это переполняющее чувство этим способом поглощает его полностью, теплота, что всегда распространялась по его грудной клетке всякий раз, когда Феликс рядом с ним. Это любовь. Он влюбился в Феликса. Бан прошептал это в его губы и он знает, что Феликс понял, он понял это очень хорошо, доказывая ответкой без всякой нерешительности.