Рапорт специального подразделения вооружённых сил Великобритании.
Операция «Ямайка», No. 5, 14 июня, 2020.
No. 568, Херефорд, штаб-квартира, Соединённое Королевство Великобритании
и Северной Ирландии.
Личные заметки сержанта Джона МакТавиша,
не относящиеся к операции «Ямайка».
Манчестер, 14 июня, 2020.
Гоуст, рассмеявшись, отложил пять страниц рапорта, которые МакТавиш писал во время операции в свободное время, чтобы не загружать себя в отпуске. Соуп залился краской, вспоминая, что именно он там написал. Но ему было совершенно не стыдно, потому что наблюдать за тем, как глаза Гоуста сначала расширяются и превращаются в два огромных миндалевидных круга, затем сужаются до маленьких щёлок, как он шмыгает носом и ёрзает на стуле, медленно и постепенно заливается краской и смущённо поднимает на Джона глаза, было настоящим наслаждением. Игра стоила свеч. Да, он выплеснул на бумагу все свои чувства, все самые сокровенные мысли и желания, но потерпеть минутное смущение оказалось не так сложно, а застать Гоуста врасплох и увидеть такую реакцию это…незабываемо. — Ты же понимаешь, что такой рапорт нельзя отправлять Лассвел? — улыбнулся Саймон, слегка наклонив голову вбок, заглядывая в глаза Соупа. Джон кивнул. — Перепишешь, — Гоуст отодвинул листы бумаги ближе к МакТавишу. — Всё то же самое, только…без подробностей. Теперь настала очередь Соупа смеяться. Ему правда очень понравилась реакция Гоуста. Он знал, что лейтенант заставит его переписать рапорт, это логично. Но ему было уже всё равно. Ему казалось, что сейчас он переписал бы, что угодно и сколько угодно раз. — Ну признай же, Элти, тебе понравился мой подробный рапорт? — Джон слегка толкнул Гоуста плечом. — Боже, Джонни, просто молчи, — Гоуст прикрыл ладонью глаза и снова рассмеялся. Немного поразмышлял, утирая выступившие от смеха слезинки. — Отличный рапорт, оставлю его себе в секретных документах. — И всё же, Саймон, — называть Гоуста по имени всё ещё было слегка непривычно, но безумно приятно. — Почему ты… — Соуп всё ещё помнил плохую реакцию Гоуста на подобный вопрос, поэтому слегка волновался. — Просто не расскажешь пару историй из своего прошлого? Несколько миссий, например? «Хотя бы несколько миссий…» Гоуст взглянул на Соупа, его глаза резко посерьезнели и снова стали холодными. Он сделал глоток бурбона и уставился в стену, ничего так и не ответив. МакТавишу было обидно. И злоба вдруг застлала глаза. Они уже давно в неплохих отношениях, а совсем недавно между ними столько всего произошло. Неужели нельзя рассказать о себе хотя бы что-то? Пусть даже это будет что-то незначительное, даже глупое. Но это что-то уже хотя бы на толику сблизило бы их. А Джон хотел, чтобы они сблизились. Очень хотел. Он злобно сплюнул и глубоко затянулся, табачный дым опалил горло, оседая там свербящим шероховатым ощущением. Джон нервно задвигал желваками, слова крутились на языке, но всё никак не могли сорваться с него. — Спрашивай уже, — губы Гоуста растянулись в ухмылке, верхняя губа была слегка вздёрнута, придавая его выражению ещё больше самодовольности. Вроде только что он был серьёзный и даже расстроенный предыдущим вопросом. Видимо, пытается сгладить углы. — Какие теперь между нами отношения? — Соуп был безумно рад, что вопрос, наконец, сорвался с его губ. Он не знал, каким образом Райли понял, что он хочет что-то сказать, но был очень рад, что тот это заметил. — Если бы ты был девчонкой, я бы даже не спрашивал, но… — Всё, как прежде, Джонни, — лейтенант тихо рассмеялся. — Только теперь, я надеюсь, мы будем периодически спать. Соупа устроил такой ответ, если быть честным. Он и сам понимал, что говорить о чём-то более серьёзном не то, что рано, а даже не нужно. Их работа — каждый день встречаться с костлявой старухой и её косой лицом к лицу. Джон давно уяснил, что с такой работой в его жизни нет места серьёзным отношениям. Так наверняка думает Гоуст. Так хотелось бы думать и МакТавишу. Но ведь думать так, не значит делать, верно? Ха! Сержант МакТавиш не был бы сержантом МакТавишем, если бы не планировал перетащить огромную тушку Гоуста в свою холостяцкую берлогу, хотя бы на пару недель следующего отпуска. В любом случае, Джона явно пока устраивает то, что он сам сейчас живёт в обители Гоуста. Теперь, после того, как он увидел, как живёт Гоуст, он стал для Джона как будто бы…ближе. Словно бетонные стены старенькой кухни и глуховато-синие обои в полоску гостиной как-то рассказывали о немногословном Саймоне больше, чем он сам. Будто пить вместе из одной единственной кружки у него дома со странным облупившимся рисунком цветов делает их ближе духовно. Ощущать на себе прохладную воду из старого, но начищенного до блеска крана и понимать, что тут вода всегда касается тёплой кожи лейтенанта. Трогать кончиками пальцев подушку, пахнущую его кожей, одеколоном и капсулами для стирки с ароматом лесной свежести. Вдыхать веющий ночной прохладой и пылью с дорог воздух, который вдыхает Саймон Райли. Чёрт, как же долго МакТавиш не давал волю подобным мыслям в своей голове. Он всегда пресекал их, когда они ещё только-только зарождались. Он боялся их. Боялся, что думает слишком громко. Настолько громко, что эти мысли отражаются на его лице, в его глазах и лукавой улыбке, адресованной его лейтенанту. Боялся, что Гоуст услышит эти мысли, уловит их в робком, якобы дружеском касании ладони к плечу, уловит в этом «Эй, Элти!». Для меня ты больше, чем просто сослуживец, Элти. Больше, чем просто друг, Элти. Ты значишь для меня больше, чем я сам для себя, Элти. Это чувство раздирает мне душу, Элти, и греет меня где-то там, в центре груди. Я люблю тебя, Элти… — Хватит думать так… — Гоуст нахмурился, было видно как брови опустились ближе к переносице, появились морщинки. Было видно даже под маской. — Громко, МакТавиш. Соупа бросило в жар, он ощутил, как шея и уши начинают гореть огнём от смущения. — Чё? — блять, ты серьёзно, МакТавиш? Единственное, что ты можешь выдавить из себя в такой момент? — Говорю, у тебя на лице всё написано, сидишь напряжённый и хмурый, — Гоуст закатил глаза и накинул капюшон. — Так сложно думаешь, что даже мне дурно стало. Пойдём лучше — пройдёмся. Соупу было нечего на это ответить. Хотелось закопаться на заднем дворике Саймона Райли, под неприметным кустом, и поставить табличку «Не беспокоить, не выдержал своего стыда». Джон вышел из бара вслед за Гоустом. В лицо сразу пахнуло запахом мокрого асфальта, прохладный воздух слегка остудил горящие шею и уши. Перепад температуры был настолько явным, что МакТавишу даже прохладно стало. Он застегнул куртку до конца и угрюмо сунул руки в карманы, наблюдая, как массивные ботинки Гоуста шлёпают по лужам. Соуп сразу понял, что Гоуст направляется домой, он знал эту дорогу. Гоуст живёт в Мосс-Сайд, скажем так, не самый благополучный район Манчестера. Как понял Джон, Саймон не менял место жительства и остался в родительском доме, хотя вполне мог позволить себе жить в центре города в отличных апартаментах. Тут, идя по Принцесс-Роуд, можно добраться до дома Гоуста всего минут за пятнадцать, завернув за угол как раз на Мосс-Лайн-Вест. МакТавиш догнал лейтенанта, поравнялся с ним, достал сигарету, прикурил. Запах мелкого прохладного дождя смешался с запахом табачного дыма и ментоловой жвачкой, которую только что закинул себе в рот Гоуст. Саймон протянул руку с упаковкой жвачки, предлагая Соупу, но тот отказался. — Кстати, спор я выиграл, — как бы между делом произнёс Гоуст, взглянув на сигарету, зажатую между мозолистыми пальцами Соупа. Джон усмехнулся. Собственно, он не очень расстроился из-за проигрыша. Миссия «Выиграть спор с Гоустом» успешно провалена. Вот они прошли уже квартал. Сигарета неумолимо приблизилась к фильтру, начала горчить и отдавать болью в горле — Соуп выкинул её. А Гоуст шёл всё так же молча. Мысли снова становились слишком громкими. Их было так много, что Соуп не успевал даже развить их в какой-то внутренний монолог: они появлялись и исчезали, появлялись и исчезали. — Мой брат, Томми…был наркоманом, — вдруг произнёс Гоуст, эти слова словно гром среди ясного неба чуть не парализовали МакТавиша, но он взял себя в руки и продолжил идти за Саймоном. — Как обычно это бывает: сначала травка, пара косяков, спрятанных в жестяной банке из-под оливок. Потом серьёзнее. На героин его подсадил мой отец. Когда иду домой этой дорогой, всегда вспоминаю, как ловил кэб на шоссе, чтоб дотащить брата в неадеквате. Никто не хотел везти в машине наркомана, который еле на ногах стоит в облёванной одежде. МакТавиш молчал. Боялся, что если проронит хоть слово — Гоуст замолчит и больше никогда не станет говорить о своём прошлом. — Мы всегда были такой семьёй, — Саймон пожевал губами, словно раздумывая, приподнял маску до бровей. Поразмыслив, и вовсе её снял. Джон старался не пялиться, он смотрел себе под ноги и слушал. — Неблагополучной. Отец всегда бухал и кололся, творил всякую хуйню, которая до усрачки меня пугала. Он делал…страшные вещи, поверь, тебе бы не хотелось о них знать. Мне было больно и страшно. Я понял, что только изнурительные тренировки — только они — дают мне возможность не думать и не вспоминать. Поэтому я пошёл в армию. Правда, пока я там был отец успел натворить дел. В каждое своё увольнение я приезжал домой с одной единственной целью: забрать весь алкоголь из маминой полки над кроватью и убедиться, что она всё ещё жива, вытащить Томми из притона и отвезти в клинику, въебать отцу по роже. Гоуст с отвращением сплюнул. Надолго замолчал. Медленно, но громко вдохнул. — Потом САС, первые сложные миссии, повышение в звании, пару раз проваливался. Может показаться, что семья была для меня грузом, моральным и физическим, не давала мне спать ночами, когда я думал, всё ли у них хорошо, когда с болью смотрел, как они разрушают себя алкоголем и наркотой, — Гоуст тихо усмехнулся. — Но после их смерти легче почему-то не стало… Джон подошёл ближе, прикоснулся рукой к ладони Саймона, крепко сжал её и не встретил сопротивления. Гоуст резко остановился, повернулся к МакТавишу лицом, удручённым, уставшим, и обнял, крепко прижав к себе. Соуп с наслаждением запустил руки Саймону под крутку, успокаивающе погладил тёплую спину, уткнулся носом в его шею. Гоуст вздохнул так, словно он, наконец, скинул с себя огромный рюкзак снаряжения, который тянул несколько миль на своих плечах под знойным палящим солнцем. — Не лезь мне в голову, Джонни, ладно? — промычал Гоуст, Соуп представил как лейтенант сейчас зажмурил глаза, наверняка так он и сделал. — Я…сам. Сам расскажу тебе, когда мне покажется, что пора. Когда я решу, что готов. Если быть совсем честным, я хотел бы забыть о своём прошлом навсегда. МакТавиш запустил руку в жесткие волосы на затылке Саймона, мягко провёл рукой вверх вниз, затем опустил ладонь на жилистую шею. Кивнул. Он знал, что Гоуст почувствовал это кивок. — Спасибо, Джонни, — пробормотал Саймон. — За то, что ты рядом тоже. Я люблю тебя, Элти. — Почему молчишь? — нервно и тихо рассмеялся Гоуст, потёрся носом где-то в районе уха Соупа. — О чём ты думаешь, а, Джонни? — О том, что люблю тебя, Элти, — прошептал МакТавиш, уткнувшись носом в плечо Гоуста. Слова вырвались прежде, чем он успел подумать, прежде, чем взвесил все «за» и «против». Он знал, что потом, — завтра или послезавтра, — последует серьёзный разговор между ними двумя. О том, что не факт, что их своеобразные отношения продлятся долго. О том, что они оба не застрахованы от смерти, от пули какого-нибудь контрабандиста, взрыва очередной флешки и кучи всяких других причин мгновенной смерти, которых у солдат спецназа дохреналлион. О том, что им наверняка будет трудно даже понять друг друга, потому что они такие разные. И, конечно, о том, что личное ни за что не следует мешать с работой, а команде совершенно необязательно знать о них. Но все эти причины, по которым они, казалось бы, должны разойтись по разным улицам Манчестера прямо сейчас, они обсудят позже. Саймон замер. Джон почувствовал, как каждая мышца его тела без исключения напряглась. Он медленно отстранился, внимательно посмотрел в глаза Соупу, как-то даже слегка испуганно. Сколько времени ему потребовалось на осознание услышанных слов? Джон не помнил. Он помнил только как глаза Саймона опустились ниже, на губы. Как он медленно приблизился, опалил своим горячим дыханием и коснулся губ Соупа. На кончике языка появился мятный привкус. Он медленно, растягивая удовольствие, нежно сминая шероховатые губы, ловил прерывистое дыхание МакТавиша. Он наверняка ответит на это когда-нибудь, когда будет готов. Потому что сейчас всё и так ясно без слов. У Саймона Райли всегда всё ясно без слов. — Идём домой, Джонни.