Хён всему научит

      Музыка оглушает. Воздух пропитан чужими духами, а глаза режет от яркости кислотного освещения. Чонвону душно. Хочется на воздух. Хочется проклясть к чертям весь праздничный вечер, который согласился провести вместе с Сону в многолюдном клубе города.              — Ты тухлый такой, Ян Чонвон, — подталкивая плечиком приятеля, улыбчивый парень, что хохотал словно ребенок, выпущенный на детскую площадку, покачивается в такт музыки. — Че стоишь с такой кислой рожей, что тебе никто и не даст?       — Мне не нужно, чтобы мне кто-то дал, Сону, — фыркает кот, поглядывая на веселящегося Кима из-под солнцезащитных очков. — Я здесь исключительно из-за тебя.       — Ну давай, скажи, что я тебя заставил сюда прийти, — прикрикивает на ухо, дабы достучаться сквозь музыку до собеседника, прикрывая ладошкой пухлые губы.       Ян цокает кончиком языка о нёбо, уткнувшись в содержимое коктейльного бокала — апельсиновый фреш плескался от грани к грани.       — Вонна, тебе совсем не нравится?       Парень продолжает молчать, обиженно шмыгнув носом и, опуская взгляд на носки цветастых кед, ведет плечом в отрицательном знаке.       — Ну и иди ты, — шикает недовольно Сону, растворяясь в танцующей толпе пьяных людей, которые не нравились Чонвону своей развязностью.       Он правда ушел, оставив одного Чонвона — парня, что впервые в жизни выбрался в заведение подобного рода? Просто прекрасно!       Цепляясь пальцами за зеленую соломинку, что контрастировала с оранжевой кляксой содержимого в бокале, размешивает сладковатый с особой кислинкой напиток из стороны в сторону, то по часовой стрелке, то против.       Куда ему теперь деваться? Ретироваться домой, оставляя победу за возмущенным Сону или остаться, теряясь в омуте пьянства и похоти, что сочилась здесь из каждого угла, вынуждая Яна с отвращением морщится.       Каждый из вариантов был хуже предыдущего. Всё, о чем думал сейчас парень: «Куда себя деть?», и этот вопрос ещё с пару минут тревожил юношескую душу, пока на плечо не упала тяжелая ладонь, привлекая к себе всё внимание кошачьих глаз.       — Не помешал? — галантно улыбается молодой человек, что, заправляя челку назад, сверкает дешевыми часами на запястье. От него пахнет хорошими, стойкими духами, чьи нотки улавливаются даже здесь, среди изобилия парфюмерии, которому позавидует сама парфюмерная лавка.       Ян сегодня был молчалив. Лишь мотнул головой, отчего вызвал некое одобрение на лице незнакомца.       — Ты играешь царевну Несмеяну? — усаживаясь на барный стул, что оказался свободным, упирается локтем в лакированную поверхность.       — Ничего я не играю. У меня просто нет настроения.       — Позволишь поднять тебе его? — выдерживая секундную паузу, добавляет вдогонку следующее с надменным выражением лица, вызывая у Яна слабую улыбку из-за серьезности чужой гримасы: — Могу поднять не только настроение.       — Ты предлагаешь мне секс, так просто? — оставаясь изумленным таким простецким подкатом, которым не возьмешь даже самую отчаявшуюся душу, кот сдерживается, чтобы не расхохотаться прямо в лицо незнакомца.       — Слишком очевидно? — приуныв, уточняет с оттенком детской грусти в низком голосе. — Это значит «нет»? — с жалкой надеждой на согласие, поднимает щенячий взгляд на собеседника.              — Ты всё правильно понял, — хватаясь губами за край трубочки, стягивает те, лениво потягивая апельсиновую жидкость.       Так отстойно его ещё никогда не кадрили. Сколько же в незнакомце наглости и смелости, дабы выдать нечто жалкое? Должно быть, это всё — крайняя мера. Других вариантов для оправдания Чонвон не видел и видеть не хотел.       Он настолько низкого сорта, что стоит столь тошнотворного подката?       Возможно, да, Ян не мистер вселенная и уж точно не достоин коронации, вот только, разве миловидная улыбка заслужила нечто такого?       Не хватало ещё загнаться из-за пьяного полудурка с недотрахом мозга. Следовало как можно скорее переключиться на позитивный лад, а не думать о том, кто чего достоин. Хотя, признаться, Ян едва сдерживается, дабы не начать рассуждать о собственном приятеле и том, сколько воздыхателей вертится вокруг невинного, улыбчивого Ким-мать-его-Сону-ясное-солнышко.       А сколько вертелось вокруг него самого? Ноль с палочкой. Палочка — недавний тушканчик, что неудачно пошутил про стояк, а после — сбежал, испугавшись гневного Везувия.       Если бы не вибрация телефона, юноша и не узнал бы, что смартфон, лежащий в кармане джинсов, разрывался от трели. Рычит с раздражением, злясь на того, кто отрывает от бесконечного потока рассуждений и шипит до того момента, пока взгляд не падает на экран телефона: «Хённи».              — Что? — буквально кричит в трубку, пытаясь пробраться сквозь толпу к уборной, где было хотя бы немного тише, а вся возня людей сменилась бы до минимального уровня.       — Ты где? — изумление читалось легко, как всё на первой странице азбуки. — Ты с Сону? — снова вопрос, а ответить возможности не было, ведь люди толкались плечами, не давая сконцентрироваться на разговоре. — Чонвон?       — Да-да! — взвизгивает, распахивая дверь в уборную и натыкаясь взглядом на бесстыдную парочку с задранной юбкой.       Неужели кому то приятна мысль о сексе в грязном, заразном месте, когда любой вот так вот запросто может открыть дверь? Неужели кого-то заводит омерзительная антисанитария и людные места?       — Простите! — почему он извиняется? Извиняться явно должны перед ним за моральный ущерб, но Чонвон иначе не может, пулей вылетает обратно.       — Я позже позвоню, — бурчит голос на другом конце провода, отчего глаза округляются, а губы размыкаются в пораженном «Ой».       — Нет! — шипит, врезаясь локтем в светящуюся колону, свет от которой ослепляет чувствительные глаза, вынуждая парня почти вслепую карабкаться к выходу, к свободе, к воздуху.       Ещё один толчок, пинок под зад и свет в конце туннеля становится спасением — улица. Прохлада свежего воздуха, а не душного, сбитого углекислого, ударяет по дых, скручивая Яна пополам.       — Я уже тут, — задыхаясь от переизбытка чистого кислорода, спускается на корточки. — Что ты хотел, хён?       — Ты обещал заехать ко мне в мастерскую.       ТОЧНО! Вот блядство! Как он мог позабыть о собственном обещание, что дал накануне? Как всё сложилось не тем потоком событий, которым должно было? И почему Чонвон всё ещё возле треклятого места, а не в уютной мастерской приятеля, где стоит небольшой холодильник с хмельным напитком?       — Прости, блять, прости! — ладошкой хлопает по лбу, потирая место хлопка. — Я вызову такси и приеду.       — Ладно, — немного обиженно отзывается Джей, вызывая жгучее чувство вины между ребер, что будет преследовать парня всю поездку до места назначения.

***

      — Кто сказал тебе эту ерунду, Вонна? — сидя у массивного колеса байка, с важным видом Чонсон поглядывает через плечо на собеседника, завалившегося на кожанный диванчик.       — Я сам так решил, — присасываясь губами к стеклянному горлышку бутылки, выдает юноша с разочарованным вздохом.       — Ты идиот, Ян Чонвон? забудь об этой ерунде, живо, — пальцы сжимают шину, проверяя её крепость. — Ты прекрасный парень, который заслуживает прекрасного партнера, а не какого то утырка из клуба. Я серьезно, — кончики бровей хмуро спускаются к переносице.       — И кто этот прекрасный партнёр, а? — удобнее устраиваясь на диване, вошкается с места на место, пытаясь отыскать комфортный уголок.       — Да хотя бы, — кряхтит, разводя руками, ведь то, что хотелось сказать застряёт в горле, с трудом слетая с уст: — Я.       Как давно Чонсон бегает за Яном? Слишком давно, чтобы вспомнить хотя бы примерный период. Как давно Ян замечает это? Кажется, что всё ещё не осознает, ну, или нарочно оставляет проигнорированным, отчего сильнее и сильнее делает больно старшему, что трусится вокруг донсэна, как мама утка.       — Ты? — брови изумленно подлетают вверх, а бутылка едва не валится из рук. — Хорошая шутка, хён, — кивает одобрительно кот, засчитав на баланс Джея новый плюсик.       — Я серьезно, — а Ян только хохочет, все ещё воспринимая слова, сказанные с трудом, за шутку, — Чонвон, сука! Успокойся же ты, — парень хлопает себя по коленке, поднимаясь на ноги. Взгляд тяжелый устремляет, выжидая, когда же закончится приступ смеха у юнца.       — Что? — растерянно мямлит, неловко сморгнув, только бы спастись от давление со стороны.       — Ты мне нравишься, Ян Чонвон. Давно. Хватит строить из себя глупца и делать вид, что ты не в курсе событий, — а он действительно не в курсе, лишь сглатывает потерянно, таращась на приятеля, словно потерянный котенок. — Я понимаю, что я не в твоем, мать его, вкусе, но ты можешь не делать вид, словно не замечаешь меня вовсе?       — Хён, — голос предательски дрогает.       — Нет, послушай меня, Чонвон, — Паку порядком поднадоела вся ситуация. — Я устал. Устал бегать за тобой жалким щенком, пока ты делаешь вид, что всё в порядке. Но ничего не в порядке! — нижняя губа мелко подрагивает от напряжения, а в кулаке зажимается несчастный гаечный ключ.       — Хён, — вторит с опаской младший, проверяя, может ли он уже говорить — старший только гулко сглатывает, — Я правда не знал.       А что ещё он может сказать прямо сейчас? Что ещё ему нужно ляпнуть, чтобы согреть холодные щеки Чонсона, сидящего до этого под кондиционером?       — Чонвон, — ему хочется остановить донсэна, но слова заседают болезненным спазмом в глотке.       Шаг. Шаг, что делает Ян навстречу. Шаг, что сокращает между ними пространство. Шаг, сжимающий в легких кислород. Шаг, выбивающий почву из-под ног Джея.              «Остановись!», — молит в мыслях Чонсон, что не готов оказаться так близко к коту, улыбающемуся так же неизменно ясно, вызывая бесконечное стадо мурашек, мчащихся вдоль хребта.       — Чонсон, — не любил он американскую версию имени приятеля.              Ладонями неуверенно, но наощупь тянется к чужим локтям, сжимая те и, подтягивая Джея к себе, замирает в нескольких сантиметрах от манящих губ. Как он мог не замечать? Как он мог не отыскать все ответы на вопросы в глазах напротив, таких ярких и чистых, словно сапфировое небо в ночной тишине?       Руки. Ладони скользят по разгоряченному телу, огибая под тканью футболки все рельефные очертания точеного торса, что был нагло скрыт под тканью одежды, такой ненавистной для Чонсона, которому было слишком малого. Слишком мало его, мало Чонвона, такого недоступного все это время. Хотелось больше, прямо здесь и прямо сейчас.              И наконец, спущен курок: губами смело накрывает мягкую ухмылку младшего, юркая кончиком языка по деснам, дабы быть ближе. Максимально близко раствориться в нем до дна, испить с уст каждый выдох, каждый последующий вдох.       — Скажи мне что-нибудь, — взволнованно просит парень, поднимая чистый взгляд кошачьих глаз на Чонсона, отчего второму не остается места. Хочется взвыть, только бы на него посмотрели снова так. Вот так невинно, легко.       — Я люблю тебя, — теперь же глохнет Ян, ошарашенно ежится, ощущая себя легкой пушинкой, простой соринкой в умелых руках хёна, что ведет кистями по бедрам вверх, к тазовым косточкам, скрывающимся под высокой посадкой джинсов.       В помещение гаража становится душно, липкий слой холодного пота оседает на пояснице. Парень нервно сминает в пальцах ткань свободной футболки, что словно по щелчку пальцев оказывается стянутой с подкачанного, гибкого тела Чонсона. А старший только улыбается, ощущая смену власти, что тут же попала к нему в руки, как и согласный Чонвон — его божественное создание.              — Говори со мной, — дрожащий голос молит об услуге, на которую молниеносно приходит согласие:       — Ты прекрасный, Чонвон.       Шепчет где-то над ухом, пока пальцы следуют по складке брюк, ведя умело линию к молнии, что тут же сдается под ловкими манипуляциями и напором со стороны. Вжик, и хватка штанов ослабевает на талии — появляется больше воздуха, заполняющего легкие до отказа.       — Самый превосходный, — очередной комплимент расслабляет его в родных уже руках, вынуждая едва ли не скатиться на пол растаявшим кубиком льда. — Ты заслуживаешь всего, — мурлычет мягко, обволакивающее жарко и влажно, словно шелк льет похвалу.       Он знает: Чонвону боязно доверять себя новому человеку, но он точно не подведет его, не разрушит доверие, подаренное сейчас. Нельзя ничего испортить. Нельзя нарушить покой в грудной клетке Яна, вздымающейся рвано и жадно, ведь воздуха между ними становилось всё меньше-меньше.              — Я могу? — спрашивает, беспокоясь о чужом комфорте, и получая одобрительный кивок, заползает ладонями под края рубашки, что аккуратно стягивает вверх по худому, аккуратному телу.       Молочная кожа, оставаясь оголенной, укрывается крошечными бугорками, принуждающими прогнуться в пояснице, сводя лопатки. Кажется, вот-вот, и тот начнет дрожать, будто бы осенний лист на влажном ветру.       — Ты правда меня любишь? — подушечки цепляются за подбородок, стекая по кремовой щеке вниз.       — Правда. Как никто другой, — фалангами мажет от пупка вверх, по ребрам, ощутимым под кончиками пальцев. Вокруг сосков петляет, оставляя легкий, почти невесомый поцелуй на выделяющейся ключице.       — Мне нравится твой байк, — мяукает младший, стоит второму начать подталкивать в сторону дивана. На устах Джея расплывается развязная улыбка, что тут же скрывается во влажном, глубоком поцелуе с вульгарными причмокиванием, ведь именно так им двоим хотелось прямо сейчас.       Маршрут сменяется — Чонвон оказывается прижатым поясницей к двухколёсному жеребцу, пока Чонсон, не теряя и секунды, скользя ладонями по стройному телу, опускается вниз, на колени перед манящим и таким невинным юношей, чей организм отвечал на каждую ласку.       — Тебе должно быть неудобно? — кончик языка юркает по пересохшим губам, жадно сглатывая вязкую слюну в предвкушение дальнейшего.       Лишь дожидается, когда Ян приподнимет бедра, дабы было удобно стянуть брюки с бельем вниз, к коленям, а после оттянуть и к щиколоткам, чтобы не мешали и вовсе.       — Вонна-а, — Чонсон хотел явно сказать что-то ещё, но потерял мысль так же быстро, как и возбужденный взгляд упал на налитый кровью член, что явно требовал к себе большего внимания, нежели голодный взгляд из-под подрагивающих ресниц.       Смутился ли Джей? Нисколько, но заметно опешил, словно потерял всю информацию для последующих действий. Кажется, его программа дала сбой, на устранение которого потребовалось пару секунд. Пару секунд того, как внимание было приковано к пухлой головке, поблескивающей из каплей предэякулята.       Так заманчиво, так близко, так горячо.       А дальше только наслаждение, стягивающее спазмом внизу живота; дальше только удовлетворенные стоны Яна, когда губы впервые касаются головки. Пальцы, мелко подрагивающие, зарываются в шелковистые волосы, заботливо убирая челку со лба, дабы старшему было удобно наблюдать исподлобья за всем происходящем, ловить азартную ухмылку Вонна, следить за тем, как мерно подрагивает живот и вздымается грудная клетка.       Младший млеет. Теряет себя, кусает припухшие губы и шипит, толкается бедрами навстречу, только бы оказаться глубже в узкой влаге чужого рта. Он теряет контроль. Теряет контроль над собой и ситуацией, когда слышит самодовольный фырк, сорванный из уст байкера.              — Пожалуйста, — гнется вербой в пояснице, царапая коротенькими ноготками кожаное сидение байка.       Джей удовлетворенно шикает на мольбы, что мажут слух возбуждающим эффектом, отчего хотелось заскулить в ответ, только бы услышать просьбу снова, ещё разок. Поднимая одурманенный взгляд вверх, самодовольно скалится — парню нравится владеть ситуацией, нравится собственная власть и сила над несчастным Чонвоном, до чертиков заведенным в его руках. Нравится ловить с уст умоляющие просьбы, нравится чувствовать то, как крепкие бедра поддаются вперед, требуя большего внимания, нежели получает.       Толчок. Пак покорно сдаётся, лишь невольно опешивает от напора сперва, рефлекторно отталкиваясь в попытке избежать резкого давление на нёбо. А после, сделав жадный вдох, усмирив дыхание, что приходит в норму не сразу, принимает толчок бедрам, только шипит, изображая старательно неодобрение. На деле же, он плавился, ему нравилось наблюдать за сменой чужих эмоций, сменой чужой реакции, что преобладала различными красками.       Ему нравилось в нем: худое, утонченное тело; мутные глаза, направленные с интересом на него; нравилось все от начала и до конца.       Ему нравился Чонвон. Ян Чонвон.       Ради наслаждения которого старательно опускался на член, заглатывая глубже настолько, насколько получалось. Щеки искусно втягивал, дабы добавить большего эффекта наслаждения. Рукой тянется, помогая себе у основания, скользя заботливо подушечками пальцев по каждой чувствительной венке, выписывая изобретательные узоры.              — Я-я, — обрывисто мычит юнец, пряча рот локте и закатывает глаза, ощущая жар, липнущий к низу живота. — Хё-ён, — громко кончает, ощущая, как тугой узел, ранее стягивающий всё изнутри, рвано расслабляется.       Волны пульсации разрастаются по всему телу, изнывающему и горящему от разрядки, такой желаемой. Белесая сперма, стрельнувшая в чужое нёбо, была слишком вязкой, липкой от мучительных ожиданий. Младший последний раз сам толкается в горячий, узкий рот, издавая финальный стон, более хриплый, нежели все предыдущие.       — Я люблю тебя.