Световое загрязнение

      Сегодня почти безлунная ночь.       Именно в такие ночи нечисть собирается чаще всего, заставляя горных волков, желавших было повыть на луну, прятаться, поджав хвосты. Такие ночи заставляют детей дрожать под одеялом и включать ночники, которые одним своим присутствием напоминают, насколько их владельцы боятся темноты. Кажется, что такие ночи полностью поглощают звезды на небосводе, заставляя их раствориться в глубоком чреве Вселенной, которая выплеснет их обратно уже в следующее новолуние. Всего через несколько дней на небесной глади вновь разольется река света, но сегодня ночью ее каналы сухи, как в пустыне. Неподвижный холодный воздух, окутывающий улицы, создаёт иллюзию, будто время остановилось для всего города.       Матоба бесшумно проходит по извилистой каменной дорожке, ведущей к особняку. Случайные крупинки гравия и сухие осенние листья хрустят под его ногами, словно разорванные бумажные талисманы. Сезон сбора урожая давно прошел, уступив место зимней спячке, в которую погрузилась дикая природа, и кристаллам льда, некогда населяющим плодородную почву в виде утренней росы. День зимнего равноденствия маячит где-то вдали словно смертный приговор для тех, кто осмеливается выйти на улицу в такой холод.       Вскоре он достигает входа в поместье. Просторный атриум обрамляют величественные каменные колонны, которые, скорее всего, были вырезаны вручную и привезены на корабле из какой-то далекой страны. Плющ лениво обвивает деревянные ворота с замысловатой гравировкой, показывая, насколько редко эти двери открывались в последнее время. Аккуратные живые изгороди теснятся друг к другу в заросшем фойе.       Экзорцисту кажется, что поместье слишком пестрит роскошью, отчего оно становится довольно непрактичным. Судя по всему, подобные старые здания постоянно создают наибольшие проблемы. Возможно, причиной тому являются грязные деньги, полученные эксплуатируемыми работниками от их хозяев. Злоба, затаённая в душе этих презираемых людей всегда расстилает гостеприимный коврик для ёкаев, которые питаются ею.       Разумеется, именно поэтому недавние клиенты, обратившиеся к клану Матоба, наняли его главу для расследования этого дела. Они отчаянно умоляли о помощи, желая избавиться от вызывающей огромный страх нечисти и обещая заплатить такую же огромную сумму. Богатые клиенты всегда такие — верят, что деньги решат все их проблемы, несмотря на то, что причиной всех несчастий зачастую являются они сами.       Экзорцист вздыхает, поправляя чехол для лука, висящий за спиной. Судя по информации, аякаши здесь появляются только ночью — несчастная семья убедилась в этом на собственном примере во время небольшого семейного торжества. Когда все члены семьи собрались на верхнем балконе, чтобы полюбоваться огнями сверкающего города с высоты, их начали преследовать духи, которые издавали истошные вопли и требовали, чтобы они убирались оттуда сейчас же.       И, будто этого было недостаточно, пострадавшие упомянули, что эти чудовища обладали еще одной таинственной силой, от которой они пострадали. Во время разговора из их глаз, подобно безжалостным водопадам, лились слезы, погружая их сердца в глубины скорби. Однако когда Матоба спросил о подробностях, они как будто потеряли дар речи, явно пытаясь что-то скрыть. Хотя кого сейчас удивишь подобным поведением? Впрочем, он все равно выяснит, что они имели в виду.       Как раз в тот момент, когда он собирается распахнуть массивные двери, позади него раздается возглас.       — Матоба Сэйдзи! — таинственный голос как будто объявляет имя экзорциста ему самому. И на свете есть только один человек, который так с ним разговаривает. Так, будто само существование Сэйдзи наносит ему непростительное оскорбление.       Поэтому Сэйдзи нельзя винить за появившуюся ухмылку, которая расползается по его лицу и так настойчиво дергает уголки губ, что грозит перерасти в смех. Он разворачивается на цыпочках, задевая плотный слой пыли на дороге своим темным кимоно.       — Да, это действительно я. Твоя наблюдательность не перестает меня впечатлять, — приветствует он, отчего его собеседник хмурится в ответ. — Какой удачный сюрприз, Натори.       Блондин раздраженно складывает руки на груди.       — Видимо, невезение тоже в каком-то смысле относится к удаче.       Что ж, он не ошибается, что происходит довольно редко.       — Ты ранишь меня такими словами, — отвечает Матоба с таким видом, будто его колкости возымеют хоть какой-то эффект на оппонента. Он перекидывает свои длинные волосы через плечо. — Что ты здесь делаешь?       — А что еще мне здесь делать? — огрызается актёр, будто отвечая на самый глупый вопрос в мире. На самом деле у Матобы есть предположение насчёт его ответа, но он от него не в восторге. Мгновение спустя он убеждается в своей догадке, когда Натори объясняется.       — Меня наняли для обряда экзорцизма.       Брюнет потирает точку между бровями, из-за чего тонкая бумага на повязке становится чуть скомканной. Теперь настаёт его очередь оскорбляться. Неужели эта жадная семья совсем не верит в него?       «Нам нужны лучшие из лучших», — настаивали они, подписывая контракт так быстро, что бумага чуть не порвалась.       Кажется, эта семья не верит, что он один уже занимает ведущее положение в своей области.       — Даже не додумались предупредить, что у меня будет партнер по танцам, — бормочет Матоба вместо того, чтобы выразить свое недовольство. — Какая жалость. Я оставил свое лучшее платье дома.       — Признавать, что платье наденешь именно ты — довольно смело с твоей стороны.       Уголки его рта невольно приподнимаются при этих словах. По крайней мере, хоть что-то у них не меняется. Всегда приятно, когда перепалка не является односторонней.       — Думаю, одному из нас стоит поскорее вернуться домой до того, как заклинание рассеется в полночь.       — Что, ощутил себя в волшебной сказке? — сухо усмехается Натори. Ему к сказкам не привыкать — он снялся в роли принца в фильме, премьера которого состоялась в прошлом месяце. Не то чтобы Матоба смотрел его. — По-моему, если туфелька не подходит, то убегать должен как раз ты.       — Мм-м… Я бы добавил сюда реплику про злую мачеху, — мурлыкает Матоба, накручивая пряди своего аккуратного хвоста на палец. Он в ужасе понимает, что кончики волос уже секутся. — Но это неважно. Ты здесь не нужен, Натори. Я могу позаботиться обо всём сам.       — О, я даже не сомневаюсь, — язвит актёр, прекрасно понимая, что Матоба прав. Каждый из них занимается экзорцизмом уже более пяти лет. Слова «Ты слишком молод для такого» уже давно потеряли всякий смысл для них обоих. — Вот только я никуда не уйду. Мне дали эту работу, и я намерен довести дело до конца.       В такие моменты нелегко определить откуда проистекает упрямство Шуичи: из праведной веры в свои собственные убеждения или просто из желания превзойти Матобу хоть в чём-то? Наверное, это не совсем здоровая смесь того и другого.       Однако Матоба тоже не собирается отступать.       — Замечательно. Тогда почему бы нам не поработать вместе? — предлагает он.       Несмотря на то, что месть — это блюдо, которое подается холодным, он обнаружил, что ледяная учтивость лучше всего проявляется в малейших угрозах. Так будет удобнее следить за актёром во все глаза. Хотя может и не очень удобно — пользоваться-то он может лишь одним глазом. Натори замолкает и размышляет над его словами, будто забыв, что выбора у него особо и нет.       — Ладно, — в конце концов сдается он. — Я все равно должен следить за твоим действиями.       Становится немного жутко от того, что их мысли совпадают в одно и то же время. То, что когда-то вызывало восторг в их юности, теперь вызывает странную тревогу. (Из-за этого очень трудно притворяться, что они все ещё не связаны.)       Натори идёт к порогу, ведя за собой свою любимую слугу. Матоба почти физически ощущает ледяной взгляд Хиираги, который прожигает дыру в ее одноглазой маске. За свою жизнь экзорцист повстречал бесчисленное множество ручных духов, но лишь немногим удавалось достичь её уровня покровительства по отношению к своему хозяину.       Подойдя ближе, Натори обхватывает пальцами железную ручку и тянет её на себя, открывая двойные двери. Он изящно кланяется и взмахивает рукой в направлении входа.       — После вас, — мягко говорит он с насмешливым блеском в глазах.       Надо отдать ему должное: Матобе действительно потребовалось немало усилий, чтобы подавить фырканье.       — Как благородно.       Затем они входят в особняк и в нос им ударяет затхлый и гнилой — словно из мавзолея — воздух, способный отпугнуть любых грабителей могил, которые осмелятся забрести в склеп. Паутина, словно туман, затмевает блеск большой люстры, а толстый слой грязи на окнах едва пропускает звездный свет. Даже широкие, в свое время сверкающие мраморные полы ничего не отражают, потускнев за десятилетия. Похоже, экстравагантность поместья не выдержала сурового испытания временем.       Блондин начинает рыться в своей комично большой сумке с талисманами и достаёт фонарик, щурясь, когда включает его.       — Чувствуешь что-нибудь? — спрашивает он.       Матоба концентрируется. Заметно не сразу, но в здании все же ощущается чьё-то присутствие. Будь оно менее слабым — мимо него бы прошли мимо, однако определённая мощь не кажется преднамеренной. Пространство гудит слабой энергией, словно электрический провод под напряжением. Кажется, ему даже мерещатся тени, готовые прыгнуть на него в любой момент.       — Да, — отвечает он, но напряжение в его голосе должно с лихвой компенсировать последующее молчание.       — Я не с тобой разговаривал.       Хиираги торжествующе хмыкает. Матоба пытается скрыть свое раздражение за закрытой половиной лица, после чего вызывает собственных слуг, которых он создал саморучно. Их неестественно длинные шеи сгибаются под тяжестью огромных масок.       — Осмотритесь вокруг, — приказывает он.       Они разбегаются в противоположных направлениях, растворяясь в темных углах дома, прежде чем скрыться из виду. Хиираги следует их примеру и вскоре исчезает в третьем направлении, оставляя двоих экзорцистов наедине. Натори выглядит так, словно мечтает телепортироваться в другое место, и поэтому, разумеется, Матоба подходит ближе.       — Мы давно не виделись, Натори, — напевает он, заметив, как напрягаются плечи мужчины.       — Не так уж и давно, — отвечает он. — Недостаточно давно.       — Ты такой раздражительный, — смеется Матоба, — Неужели ты успел забыть, что наша последняя встреча началась с того, что ты ворвался ко мне, запустил руки мне под одежду, а потом похитил меня?       Актёра легко вывести из себя, и результат не заставляет себя долго ждать.       — Почему ты так это преподносишь?! — рявкает он, порозовев до кончиков ушей. — Это была чрезвычайная ситуация! Нацумэ попал в беду, и ты был единственным человеком, который мог помочь!       — Если хочешь убеждать себя в этом, то ладно, — довольно мурлыкает Матоба, хотя и понимает, что блондин прав.       Если бы в деле не оказались замешаны Бан и его старшая сестра, он бы даже не подумал в нём участвовать. Как бы то ни было, брюнету все еще хотелось использовать этот случай, чтобы надавить на Натори.       — Ох, да расслабься ты. Мир экзорцистов очень тесен, так что наши пути бы снова пересеклись — это был лишь вопрос времени. Не будь таким нервным.       — Я не нервничаю, — раздраженно бросил Натори, тут же начав нервно дергать пуговицу на своей рубашке. Какая прелесть. — Не понимаю, зачем этой семье пришлось нанимать нас обоих? Они могли хотя бы подождать, пока один из нас потерпит неудачу, прежде чем обращаться к другому человеку.       — Тогда бы тебе пришлось ждать вечность, — хладнокровно отвечает Матоба. — Потому что я не потерплю неудачи.       Натори отводит взгляд. Сегодня его неуверенность в себе дает о себе знать как никогда прежде. Казалось, что рекламные щиты и телевизионные экраны, на которых периодически появлялся актёр, должны были покончить с этой проблемой, но даже став менее явной на первый взгляд, она, словно сорняк, пустила свои корни глубже. Брюнет не отказывается от возможности обхватить пальцами стебли и потянуть на себя.       — Как насчёт того, чтобы устроить соревнование? — предлагает он. — Тот, кто сумеет изгнать существо, преследующее это место, станет победителем.       Натори бросает на него хмурый взгляд.       — Ты ведь сказал, что хочешь работать вместе, — ворчит он.       — Я передумал.       Натори фыркает, хоть и не особо удивляется такому развитию событий.       — Честно говоря, мне все равно, — вздыхает он после недолгого молчания. В его тоне мелькает что-то помимо раздражения, но Матоба не может определить это чувство наверняка. Разочарование? — Делай, что хочешь.       Брюнет цокает языком и качает головой.       — С тобой совсем не весело.       — Мне не до веселья.       Они идут вперед, так и не определив статус своего соревнования. В общем-то, как и все остальное в их отношениях (хотя скорее их отсутствии).       Матоба достает свой собственный фонарик из рюкзака, направляя широкий луч света перед ними. Неожиданно слева раздается шорох, и они молниеносно поворачивают головы в сторону звука. Не сдержавшись, Матоба ухмыляется, когда его низко завязанный хвост соприкасается с лицом Натори, хлестнув того по щеке.       — Оно знает, что мы здесь, — сообщает блондин, когда существо исчезает так же быстро, как и появляется. Матоба покрепче сжимает фонарь в руке.       — Мы и не старались вести себя тихо, — мягко усмехается он. — Натори, тебе, как актёру, следует получше знать достоинства элемента неожиданности.       В ответ мужчина бросает на него безразличный взгляд. Ящерица ловко скользит по его лицу, остановившись на переносице. Грязные пылинки медленно опускаются на кожу перед его очками, будто встревожившись даже приглушенной громкостью их голосов.       Матоба указывает на стекла очков, желая посыпать соль на рану.       — Разве с ними не труднее видеть в такой темноте?       — Знаешь что? Давай разделимся, — отчеканивает Натори, и Матоба вдруг чувствует, как у него внутри всё сжимается от этой фразы. — Я проверю западное крыло первого этажа, а ты иди в противоположном направлении. Даже если мы ничего не найдем, давай встретимся здесь через пятнадцать минут.       Матоба пытается не надуть губы.       — Как скучно, — неохотно отвечает он. — Но если ты наста…       — Я настаиваю.       Матоба открывает рот, чтобы сказать какую-нибудь остроумную реплику, но решает промолчать. Ночь только начинается, и возможности для подобных глупостей неизбежно представятся вновь. В данный момент он обязан выполнить работу. Роль экзорциста непременно должна оставаться на первом месте. Всегда.       Он разворачивается, не говоря ни слова, и следует за путеводным светом электрического фонарика. Вскоре он ныряет в первую попавшуюся комнату, которая оказывается пустой, если не считать старой мебели, поваленной набок. Длинное окно до пола занимает заднюю стену, и рваные шторы, состоящие из каскада многослойной смеси бархата и шифона, наполовину закрывают его. Однако от складок ткани исходит странная энергия.       Матоба подходит к окну, полностью открывая шторы, и чувствует, как его глаза накрывает тёмной пеленой.

***

      Матоба не должен здесь находиться.       Точнее, не он конкретно. Приглашение на встречу было адресовано его клану, но получатель не был указан, давая простор для вольной интерпретации, в которой Сэйдзи отлично разбирался. Справедливости ради, ему бы действительно следовало сказать о приглашении в тот момент, когда Нанасэ просматривала письма с таким видом, будто его она и искала, но теперь это было не важно. Наверное, ему надо было переодеть школьную форму перед прибытием сюда, однако сейчас было уже слишком поздно.       К тому же, он кое-что ищет. Точнее, кое-кого.       Он оглядывает толпу экзорцистов, набившихся в зал, и пытается определить, есть ли там кто-нибудь, достойный его внимания. Несколько выдающихся личностей почтили мероприятие своим присутствием в этот вечер, но Сэйдзи находился здесь не ради них.       Натори Шуичи стоит у стены, наполовину скрытый светло-голубыми занавесками, и внимательно прислушивается к болтовне экзорцистов вокруг него, потому что сами они, разумеется, отказываются с ним говорить.       Матоба подходит к нему, пробираясь сквозь толпу, чем тут же привлекает внимание окружающих. Натори поднимает взгляд.       — Матоба Сэйдзи! — говорит он вместо приветствия, и его глаза удивлённо расширяются.       — Шуичи-сан, — отвечает Матоба. — Всегда рад тебя видеть.       Блондин сжимает губы в ответ.       — Мы виделись всего несколько раз.       — Может и так, но я вполне насладился и этим. А что насчет тебя?       Натори отводит взгляд. Не зная, принять это за «да» или «нет», брюнет все же выбирает первый вариант.       — Что ты здесь делаешь? Ты вроде говорил, что на этих собраниях можно лишь наблюдать, как общество экзорцистов приходит в упадок, поэтому для тебя они редко бывают полезными.       Матоба одаривает его понимающей улыбкой.       — Как приятно, что ты так подробно помнишь наш разговор, — с распевом говорит он, и Шуичи краснеет. — Ты прав. Я не сомневаюсь, что приглашение оказалось бы в мусорной корзине, если бы я его не подобрал. Но среди «редко» встречается и «иногда». Сегодня один из тех уникальных случаев, когда здесь есть что-то, представляющее для меня большой интерес.       Он морщится про себя.       — Для моего клана, если быть точнее.       Натори наклоняет голову.       — И что же это?       Ты.       — Это должен знать я, а ты не должен догадаться.       Отвечает он так же уклончиво, как и всегда. Матоба будет толочь воду в ступе сколько душе угодно, чтобы увильнуть от правды. Но Натори, кажется, уже привык к подобному.       — Я пока не нашел ничего полезного, — жалуется он. — Думал, что сегодня смогу взяться за новые заказы, но это непросто. Другие экзорцисты в последнее время все реже обращаются ко мне за помощью. Не так-то просто сделать себе имя, когда они произносят его на уровне шепота.       Так вот что происходит с его кланом? Улыбка брюнета натягивается и остаётся на месте при виде разочарования, отразившегося на лице Натори.       — Знаешь, забавно, что именно твою семью называют трусливой, когда всё, чего они могут сами добиться — это опустить других до своего уровня. Шуичи-сан, люди так поступают из зависти, — объясняет Матоба достаточно громко, чтобы окружающие могли их услышать. — Действительно, зачем нанимать тебя на задание, осознавая, что ты можешь полностью забрать себе всю славу без особых усилий?       Натори съеживается.       — Слушай, говори поти…       — С чего это вдруг? — усмехается Матоба. — Разве это не роль тех, у кого есть сила, чтобы…       — Эй, — хриплый мужской голос прерывает их разговор. Матоба оборачивается и подмечает, что сзади стоит какое-то ничтожество, которое открывает рот и насмешливо ухмыляется. — Дети не должны присутствовать на таких собраниях.       Матоба одаривает его острой улыбкой.       — Тем не менее, ты продолжаешь тут стоять.       — Ах ты… Мелкий поганец…       — Советую тебе следить за языком, — перебивает Сэйдзи. Его голос спокоен и холоден, словно озерная гладь зимой, — Прежде чем скажешь что-то, о чем можешь потом пожалеть. Ты ведь хочешь поддерживать хорошие отношения с моим кланом, не так ли?       У этого человека хватает мудрости не лезть на рожон, будучи придавленным тяжестью чужого имени. Это не секрет — Сэйдзи знает, что его ненавидят. У большинства уже сложилось о нём мнение еще до того, как он смог произнести свои первые слова. Но клан Матоба придерживается философии Макиавелли: лучше, чтобы тебя боялись, нежели любили. До тех пор, пока никто не осмеливается говорить подобные сплетни ему в лицо, его социальный статус остается в безопасности.       — Прошу меня извинить, — говорит мужчина и так быстро наклоняется, что это движение и за поклон-то посчитать нельзя. Он бредет обратно к толпе и бормочет что-то себе под нос, когда подходит к группе своих коллег.       Матоба оборачивается с самодовольной ухмылкой. Натори все еще хмурится, но очевидно, что он в какой-то степени впечатлен.       — Продолжай, — мягко подбадривает Матоба, сцепляя руки за спиной и наклоняясь к юноше. — Ты же не умрёшь, если поблагодаришь меня?       — По-моему, такое вполне может случиться.       — Мм, какая жалость. Что ж, я обязательно произнесу трогательную надгробную речь на твоих похоронах.       — Для меня большая честь, — ровным голосом говорит Натори, но явно сдерживает усмешку.       Матоба размеренно покачивается на каблуках, после чего вздыхает.       — Здесь скучно, — заявляет он после того, как гул чужих разговоров вокруг них снова возобновляется. — Пойдём отсюда. Сегодня ты вряд ли найдешь что-то полезное.       — Постой, а как же то, что ты…       Но брюнет уже направляется к двери, зная, что Натори последует за ним. И действительно, несколько секунд спустя позади него раздаются ускоренные шаги.       — Эй, ты хоть знаешь, куда идешь? — продолжает блондин.       Не особо.       — Разумеется, — спокойно отвечает он. — Рядом с этим садом есть холм, на котором растут маргаритки. Несмотря на то, что это всего лишь сорняки, они довольно красивые, правда ведь?       — Я не знал, что ты любишь маргаритки, — говорит Шуичи с неразличимой эмоцией в голосе.       — Полагаю, я не испытываю к ним равнодушия, однако меня научили ценить их эстетику.       Услышав эти слова, Натори, к удивлению Сэйдзи, начинает смеяться. Впервые за этот вечер.       — Неужели ты никогда не можешь в чем-нибудь честно признаться? Тебе всегда приходится давать такие расплывчатые ответы? — он встречает пристальный взгляд брюнета с невинной улыбкой. — Просто признай это. Они тебе нравятся.       Голос Сэйдзи застревает у него в горле. Как странно.       Спустя пятнадцать минут поисков ориентира, которые Матоба маскирует под вечернюю прогулку, они наконец достигают холма. Он грациозно опускается на траву, в то время как Натори небрежно ложится на неё. Заходя за линию горизонта, солнце окрашивает небосвод в пастельные тона, которые полосами расцветают среди облаков.       — Матоба-сан…       — Сэйдзи, — поправляет Матоба. — Я бы предпочел, чтобы ты называл меня по имени. Разве ты не хочешь того же, Шуичи-сан?       Натори вздрагивает.       — Просто… — он делает нерешительную паузу, — У меня нет друзей, которые так меня называют.       Матоба оживляется, чувствуя странное головокружение.       — Значит, мы друзья?       — Я этого не говорил!       — Но мне показалось, что ты подразумевал это.       — Ты слышишь только то, что хочешь услышать       — Это мой талант.       Натори вздыхает. Его таинственная ящерица взбирается по предплечью и исчезает в рукаве, а затем появляется вновь и начинает кружиться в углублении ключиц.       — С-Сэйдзи, — наконец выдавливает он. — Почему ты заступился за меня? У тебя могли начаться неприятности.       Это заявление застает его врасплох. На составление ответа уходит больше времени, чем он хотел бы признать.       — Я не заступался за тебя. Просто мне кажется, что те, у кого способности слабее наших, должны знать свое место.       — Ну конечно, — отвечает Натори тоном, который показывает, что он не верит в ответ брюнета.       Матоба качает головой в ответ.       — Кроме того, у меня бы не возникли неприятности из-за такой ерунды.       — Хех, тебе действительно многое может сойти с рук?       — А тебе нет?       — Может, но только потому, что обо мне никто не беспокоится. Люди не станут искать поводов обвинить меня в чем-либо.       Натори морщится, размышляя, стоило ли ему вообще это говорить. Возможно, эта мысль является слишком честной, а может, он не считает, что они достигли нужного уровня дружбы. Хотя можно ли вообще назвать дружбой то, что происходит между ними?       — Кстати, а в какую школу ты ходишь? — вдруг спрашивает Сэйдзи.       Натори фыркает и вздергивает нос.       — Этого я тебе не скажу.       Матоба пожимает плечами, касаясь ладонью толстого слоя травы.       — Ну и ладно. Наверное, придется выяснить это самостоятельно. У меня есть свои способы узнать правду.       — Твои способы?!       — Да, мои способы. Я бы посоветовал тебе к ним привыкнуть       Шуичи хмурится, но больше не продолжает спор. Какой молодец.       — Я хожу в подготовительную Нишимия, — в конце концов отвечает он. — А ты?       Матоба неопределенно хмыкает.       — Это не столь важно.       — Эй! Ты только что заставил меня…       — Давай начнем ходить домой из школы вместе, — обрывает его брюнет.       — Мы ведь не учимся в одной школе, — напряженно говорит блондин. — Тебе разве будет удобно?       — Я учусь не слишком далеко, — отвечает Сэйдзи, хотя по большей части это ложь. Поездка туда и обратно займет значительную часть его дневного расписания.       — Почему ты вообще этого хочешь?       — Я сказал тебе раньше, не так ли? — Матоба взглянул на него. — Ты меня заинтересовал.       — Погоди, так ты был здесь сегодня…       — Увидимся завтра, Шуичи-сан! — смеется он и вскакивает с травы, уносясь прочь, прежде чем Натори успевает ответить.

***

      Матоба моргает, и левый глаз вновь начинает фокусироваться, когда его вытаскивают из прошлого. Почему он вспомнил об этом сейчас? Возможно, присутствие Натори спровоцировало подобное, но воспоминание было таким ярким, будто он был сторонним наблюдателем, смотрящим сквозь призму настоящего, где он и находился сейчас.       Он никогда не был человеком, который предавался воспоминаниям. Ему нужно извлекать уроки из прошлого, а не повторять его. Необходимо проносить свои знания лишь вперёд.       Сколько прошло времени? Он украдкой бросает взгляд на часы: не прошло и пяти минут, но ему казалось, что воспоминание длилось целиком, вплоть от начала собрания и до прогулки через сад поместья. Он чувствовал тепло закатных лучей на своей коже, которое на последнем издыхании пыталось защитить их от прохлады вечернего бриза. Даже мягкий цветочный аромат ромашек и землистые нотки травы не исчезли полностью.       Какая же отвратительная ностальгия. Его желудок сжимается от беспокойства, и он вдруг замечает, что необычная энергия, исходящая от занавесок, исчезла. Неужели ему просто почудилось? Больше ничего подозрительного нет ни в этой комнате, ни в следующей, ни во все остальных. Даже огромный зал пуст, словно пещера. Восточное крыло заканчивается, и по прошествии пятнадцати минут Матоба возвращается в фойе, у основания большой центральной лестницы, откуда через полминуты появляется и Натори.       — Слушай, — зовет он, подбегая к нему со своей слугой, которая стоит позади. — Ты… в порядке?       — Как любезно, что ты в первую очередь подумал о моем благополучии, Натори. Я в порядке, — говорит он без единой капли искренности в голосе. Однако желания признаваться в том, что он только что пережил, у него ещё меньше. — Что насчет тебя?       Натори не заглатывает наживку. Это что-то новенькое.       — Да. Тоже нормально. То есть… В порядке, как ты и сказал.       Он лжет. Хоть и прикладывает усилия, которые, правда, не очень помогают. Матоба замечает знаки, которые неосознанно выдают актёра, и о которых он никогда ему не говорил. Его моргание становится учащенным, а вот дыхание наоборот — оно настолько ровное, что кажется неестественным. Легкие, фальшивые улыбки скорее хотят ослабить его собственную панику, а не панику собеседника.       Однако сильнее всего его выдаёт ящерица. Даже самый искусный лжец не может контролировать температуру своего тела, и призрачное существо бегает по нему так быстро, будто боится сгореть заживо, задержавшись на одном месте слишком долго.       Шуичи никогда ни видит, ни чувствует этого, что довольно удобно.       Что ж, в эту игру могут играть и двое. Их взаимодействие зачастую действительно можно считать за игру, хоть в шахматы, хоть в кошки-мышки. Вот только сейчас это самая настоящая русская рулетка.       Сэйдзи растягивает губы в сдержанной улыбке.       — Надо же, как прекрасно, что ты хочешь отразить мои чувства.       Натори раздраженно закатывает глаза, но большего себе не позволяет, тут же решив перейти к сути дела.       — Ты что-нибудь нашел?       — К сожалению нет, — Матоба качает головой. — Предполагаю, ты тоже?       Иначе он бы сказал что-нибудь, когда вернулся, разве нет? Какой же бессмысленный вопрос.       — Увы, ничего полезного.       Хиираги кладёт руку на его плечо, и актёр тут же дергает им, сбрасывая её ладонь.       Слуги Матобы возвращаются к нему без новостей, и он затягивает ремни на футляре, в котором хранится его лук.       — Тогда нам следует двигаться дальше. На втором этаже может что-нибудь находиться.       — Логично, — хмуро говорит блондин, разозлившись на притворную попытку Матобы взять всю ответственность на себя. — Ладно, идём.       Они поднимаются по полированной лестнице, держась за перила с противоположных сторон, настолько далеко друг от друга, насколько позволяет ширина. Матоба и подошёл бы ближе, просто чтобы позлить актёра, но нельзя было исключать, что тот в ответ вполне мог прыгнуть с лестницы. Он бы сделал всё, что угодно, лишь бы держаться от брюнета как можно дальше.       Ступив на площадку, они какое-то время стоят в тишине. Эту ситуацию можно было бы счесть неловкой, но Сэйдзи никогда не смущали подобные глупости. Он прочищает горло, поворачиваясь лицом к актёру.       — Я смотрю, мы довольно болтливые сегодня?       — Уж прости за то, что не соответствую твоим ожиданиям о безупречных разговорных навыках, — равнодушно отвечает Натори. — Давай придерживаться тех же указаний. Я пойду налево, ты иди направо.       — Разве ты раньше не говорил «восток и запад»? — усмехается Матоба.       — Ты знаешь, что я имел в виду.       — А ты прекрасно знаешь, что я прав.       Натори складывает руки на груди.       — Ты что, всегда должен быть прав?       — Это в моем характере. Не все из нас привыкли к ошибкам, Натори.       — Может и так, но некоторые из нас хотя бы готовы их признать.       — Ты называешь меня упрямым? — продолжает Матоба с дразнящей ноткой в голосе. — Кажется, на такой случай есть какая-то поговорка. Не напомнишь?       Натори ухмыляется.       — Не замечать в своём глазу бревно, что-то в этом роде.       — Только если у нас обоих нет брёвен в глазах.       Натори поджимает губы. Провокация брюнета остается без ответа, но в глазах блондина мелькает какая-то неозвученная мысль, смысл которой трудно понять.       — Увидимся через пятнадцать минут, — говорит он и уходит.       Матоба подзывает своих слуг и снова даёт им указания. В ближайшей комнате слегка приоткрыта дверь, что позволяет ему быстро проникнуть внутрь.       Судя по всему, это старый кабинет. Деревянные полки заставлены множеством книг, настолько толстых и разнообразных по содержанию, что у любого библиотекаря потекли бы слюнки. Вся комната пропиталась запахом застарелых чернил и книг, чьи тканевые переплеты уже успели выцвести.       Массивный письменный стол из красного дерева сохраняет видимость былого достоинства, несмотря на многочисленные царапины, вырезанные на поверхности. Ковер в пятнах, висящий на стене, похож на какую-то пародию на фамильный гобелен. Деревянный пол отзывается глухим стуком при каждом шаге.       Матоба подходит к стене, на которой величественно висит фактурная картина маслом, изображающая поразительную золотую птицу, чей размах крыльев простирается во всю ширь холста.       Это полотно приглушенно пульсирует — недостаточно сильно, чтобы считаться присутствием, но достаточно, чтобы пробудить его интерес. Матоба запоздало понимает, что его руку тянет вперед какой-то неосязаемой силой, из-за чего он сталкивается с тем же явлением, которое он испытал, прикоснувшись к занавескам чуть ранее.

***

      На улице стоит теплый летний день, гораздо жарче, чем обычно. Яркое солнце излучает волны тепла на землю, превращая ее иссохшую поверхность в чёрствые корки. Вокруг слышен нестройный и скрипучий хор, создаваемый плачем цикад в дисгармонии с щебетанием птиц. Влажный тяжелый воздух заставляет пот прилипать к юкате и коже, словно наполовину высохший клей.       Тем не менее, сцена впереди не так уж и плоха.       — Чёрт! — с досадой бормочет Натори, делая резкие выпады и бессмысленно размахивая запечатывающим горшком в погоне за особенно неуловимым духом. — Он снова ускользнул.       — Ага, вижу, — Матоба ерзает на заборе, на который он взгромоздился, словно бродячий кот. — Но продолжай в том же духе. Я могу наблюдать за этим хоть целый день.       — Я и так занимался этим целый день! — жалуется Шуичи. — А ты все это время сидел тут и смеялся!       Матоба отмахивается от него.       — Да ладно тебе, Шуичи-сан. Я не смеюсь над тобой, я смеюсь вместе с тобой.       Натори бросает на него равнодушный взгляд.       — Разве я вообще смеялся?       — Гм… Может и нет, — Сэйдзи потягивается, ощущая, что действительно просидел на одном месте слишком долго. Он ловко спрыгивает с забора и присоединяется к Натори, когда тот устало садится на траву. — Как говорится, терпение — это добродетель. Хорошее случается с теми, кто умеет ждать, и все такое прочее. Выбирай фразу на свой вкус.       — Спасибо за мудрые слова, — безнадежно говорит блондин, несмотря на то, что Матоба действительно помогал ему своими советами.       — Всегда пожалуйста, — он легонько щелкает Шуичи по переносице, за что получает хмурый взгляд. — Ведь мы, более опытные экзорцисты, обязаны помогать многообещающим юнцам.       — Я старше тебя! — рявкает Натори, но брюнет лишь мягко смеётся в ответ. Шуичи недовольно подпирает щеку ладонью, и его следующие слова доносятся приглушенно. — Всё же… Это как-то стыдно.       — Ну, если сравнивать с тобой, то я на десятилетие впереди по опыту.       — Понятно… — его голос внезапно затихает, а глаза расширяются. — Подожди, десятилетие?! Тебе сейчас всего шестнадцать. Ты хочешь сказать, что занимаешься этим с шести лет?       Сэйдзи делает паузу, размышляя.       — Наверное, даже немного раньше.       Раздраженное лицо Натори внезапно разглаживается, и Матоба с неловкостью отмечает, что оно выражает жалость.       — Ты никогда не был просто ребенком или что-то в этом роде? Просто тренировался всю жизнь, чтобы стать экзорцистом?       Сэйдзи натягивает улыбку, которая, как он надеется, скрывает его волнение.       — Я наследник клана Матоба. Стать грозным лидером и экзорцистом — моя единственная цель. Почему ты так удивлен?       — Это немного печально, — говорит Натори. — У тебя даже не было нормального детства. Тебя учили лишь убивать всякую нечисть.       Матоба хмурит брови, желая поспорить, но зная, что не может найти аргументы.       — Но ведь это то, для чего я был рожден.       Ох, это явно не то, что нужно было сказать. Лицо Шуичи вытягивается еще больше, и когда он открывает рот, чтобы заговорить, брюнет решает не слушать его.       — Кроме того, — добавляет он, — Я знаю далеко не все, и мне еще многому предстоит научиться. Например, потребуется немало усилий, чтобы научиться стрелять по мишеням, используя только один глаз.       На данный момент у него действительно ужасно получается. На прошлой неделе он тренировался с Нанасэ и чуть не пронзил ее предплечье стрелой, и несмотря на то, что она ниже его по положению, его все равно хорошенько отчитали. Она единственная, кому он позволяет подобное, кроме своего отца, исключительно потому, что она бы сделала это даже без его разрешения.       — Но тебе же не нужно закрывать правый глаз до тех пор, пока твой отец… Ну, знаешь… — тихо заканчивает Натори, видимо, не в силах заставить себя произнести последние слова. — Так что нет необходимости спешить, верно? Тебе не нужно задумываться об этом настолько заранее.       Матоба лишь пожимает плечами.       — Подобные вещи никогда не угадаешь наверняка. Он может умереть завтра. Возможно, он даже сейчас мертв, а мне лишь предстоит узнать об этом.       — Это удручает. Тебе кто-нибудь говорил, что ты настоящий оптимист? — саркастически спрашивает блондин.       — Но ведь я и не пессимист, Шуичи-сан. Я реалист. Непредсказуемость нашей работы заложена в самой своей концепции. В этом нет ничего удручающего, это банальный факт такого образа жизни. Любой день может стать нашим последним.       Натори откидывается на траву.       — Любой день, говоришь?       — Верно.       Матоба надеется, что если уж он не запомнит часть теории с сегодняшнего дня, то по крайней мере запомнит эти слова.       — Если бы сегодняшний день был для тебя последним, ты бы пожалел о том, как провел его? — шутит он.       Натори на мгновение задумывается, после чего открывает рот.       — Не-а, — отвечает он, поднимаясь на ноги.       Не тот ответ, которого Матоба ожидал, из-за чего его брови удивленно приподнимаются.       — Хм, — задумчиво тянет он. — Вот как.       Вскоре он поднимается, следуя за Натори, который шаркает обратно по усыпанной гравием дорожке на раскинувшемся поле. Кажется, он настроен решительно — наверняка они будут повторять заклинания и завтра, чуть ли не с первых солнечных лучей. Брюнет без понятия, как Шуичи узнал о местонахождении клана, но сам Сэйдзи узнал об этом, когда тот бросал камни в окно его спальни, чтобы привлечь внимание.       Еще не совсем стемнело. Солнце медленно опускается за горизонт, словно окуная палец ноги в далекий океан, дабы проверить, не слишком ли холодна вода. Из-за жары на улицах довольно пустынно. В конце концов, большинство людей наслаждаются этим днем, не вылезая из кондиционированного помещения. Когда экзорцисты подходят к выходу из парка, Натори вдруг замирает у подножия дерева.       Между толстыми корнями сидит молодой воробей, который безумно щебечет, трепыхаясь в грязи. Сэйдзи поднимает голову: на ветвях дерева виднеется гнездо, где предположительно находятся остальные птицы. Птенец несколько раз вскакивает на лапки и падает вновь, теряя равновесие из-за изогнутого под неестественным углом крыла.       — Сэйдзи, постой, — зовет Натори, подходя к несчастному существу. — Мы должны помочь.       — Помочь? — эхом отзывается Матоба, приподнимая бровь. — Даже если ты положишь его обратно в гнездо, у него будет сломано крыло. Если он не сможет летать в таком возрасте, то не выживет. Тут ничего не поделать.       — А вот и нет! — защищается блондин. Он медленно приближается к птице и осторожно берет ее, после чего птенец начинает пронзительно пищать.       — Эй, эй! Успокойся, — говорит ему Натори. — Все в порядке. Я не причиню тебе вреда.       Матоба складывает руки на груди.       — Ты же знаешь, что он не понимает человеческих слов?       Натори поднимает на него недовольный взгляд       — Я понимаю это.       — Тогда зачем заморачиваться?       — Я… я не знаю! Просто… — Он обрывает себя со вздохом. — Я без понятия, как утешать кого-то. Если только знаменитое образование клана Матоба не включало в себя птичий язык, то это все, на что я способен.       — Её и не нужно утешать, — качает головой Матоба. — Это всего лишь птица.       — Не говори так, — блондин прижимает птенца ближе к груди. — Мы должны наложить шину или что-то в этом роде, чтобы он быстрее поправился. Тогда мы сможем вернуть его в гнездо.       — Шуичи-сан, это естественный отбор, — настаивает Матоба. — Такова его судьба. Тут нет ничего жестокого, это просто суть природы.       К этому времени Сэйдзи следовало бы знать, что спорить с Натори, особенно когда тот что-то решил, абсолютно бесполезно. В такие моменты на все слова брюнета он отвечал лишь упорным взглядом. Даже ящерица на щеке Натори выглядит воинственно, и это при том, что у нее даже нет конкретных очертаний.       —Ты слишком добродушен, — отвечает Матоба, но вопреки придирке, его голос смягчается. — Так уж и быть. Мой дом ближе, так что я принесу аптечку. Но это при условии, что ты никому об этом не скажешь.       — Да, хорошо, — соглашается Шуичи. — Я залезу в твою спальню через окно и буду ждать там.       — Не… — Матоба прерывает себя, прекрасно зная, что его слова не возымеют никакого эффекта. Несмотря на то, что он живет на втором этаже, внешняя архитектура и кровля расположены под довольно удобным углом, что дало Натори решимость превзойти эти препятствия. — Ладно.       Они поспешно возвращаются в поместье клана, пока Натори бережно, но уверенно прижимает к себе маленькую птичку. Её щебетание наконец успокаивается, и к тому времени, когда они добираются до поместья, она замолкает. Натори в последний раз кивает Матобе, после чего запрыгивает на выступ под его окном, и Сэйдзи раздраженно фыркает, прежде чем броситься за медицинским припасами.       Когда брюнет возвращается в свою комнату, Шуичи стоит на коленях перед его кроватью, на которой лежит птица, аккуратно уложенная поверх одеяла.       — Обязательно было класть её туда? — вздыхает Сэйдзи, но его слова остаются незамеченными. Блондин осторожно поглаживает хрупкое крыло, бормоча себе под нос нежные утешения.       Натори не говорит об этом, но Матоба знает, как часто тревога касается его сердца. Она мучает его: растущее разочарование в своей семье, ёкаях и сверстниках оставило его озлобленным и сбитым с толку подростком, который не знал, как взаимодействовать с окружающими и даже не был уверен в в том, кем он являлся.       «Я не знаю, что мне делать, — сказал он однажды. — Если бы я был сильным экзорцистом, который может спасать людей, то возможно, смог бы стать добрее.»       Сэйдзи наблюдает, как Шуичи поправляет одеяло, нежно подоткнув уголок под крошечную голову птенца.       «Если вот так ты ведёшь себя даже когда никто этого не видит, —думает про себя Матоба, — То почему так боишься того, что не сможешь быть добрым?»       В груди начинает неприятно ныть.       — Шуичи-сан, — зовет он, и Натори вздрагивает от неожиданности. — Держи.       — Спасибо, Сэйдзи.       Он берет аптечку в руки и раскладывает её содержимое перед собой. Вскоре становится ясно, что блондин никогда раньше не оказывал первую помощь. Он бесцельно роется в коробке и внимательно читает инструкции к каждому предмету, будто не зная, как ими пользоваться. Он случайно рвет первую марлевую повязку, которую разматывает, и безнадежно путается руками во второй. Однако с самой птицей, даже когда она начинает вновь пищать, он обращается так осторожно, будто её крылья подобны крыльям бабочки, случайно зажми пальцами — и оторвешь их. Закончив свои махинации, он приносит несчастное существо к раковине в ванной, позволяя тому сделать несколько глотков воды. После он аккуратно берет птенца обратно в ладони, поворачиваясь к брюнету.       — Еще раз спасибо, — говорит он. — Я верну его в гнездо по дороге домой.       Матоба вздыхает.       — Удачи, — это все, что он может пожелать в ответ, не зная, нужно ли говорить что-то еще.       Натори снова открывает окно, осторожно ступая на черепичную крышу, чтобы проверить ее надежность. Как только он убирает обе ноги с рамы, он бросает последний взгляд через плечо.       — Увидимся завтра? — уточняет он, будто спрашивая разрешения.       Губы брюнета растягиваются в усмешке.       — Неужели мой ответ хоть как-то повлияет на твои безрассудные действия?       Шуичи улыбается в ответ.       — Вряд ли. Увидимся, Сэйдзи.       Затем он уходит.       Следующим утром они вновь встречаются на поле, и Натори наконец удается запечатать надоедливого духа за ту же половину времени, отведенного Сэйдзи на все объяснения. Солнце прогревает воздух, превращая рассвет, сверкающий росой, во влажный полдень. Они возвращаются в парк, чтобы укрыться в тенистом оазисе беседки.       Они полулежат на старой деревянной скамье, когда Шуичи вдруг тычет его в руку.       — Слушай, я собираюсь пойти проверить птицу. Не хочешь пойти со мной?       Матоба пожимает плечами с нерешительной элегантностью.       — Почему бы и нет?       Он лениво следует за блондином, достигая дерева на несколько секунд позже, чем Натори. Когда он встаёт на свое вчерашнее место, то начинает изучать лицо Шуичи, обнаружив его угрюмый взгляд.       — Я её не вижу, — признается он.       — А я предупреждал тебя, что это случится, — фыркнув, напоминает Сэйдзи. — Я же сказал тебе, что никакого смысла не бы…       Его речь внезапно прерывает порыв ветра, доносящийся сверху. Назвать это существо фениксом не получилось бы — оно слишком мало по сравнению с ними, но в то же время полностью сверкает золотым блеском. Тонкий сияющий след тянется вдоль его тела, словно падающий дождь, рассеивающийся солнечными лучами в разгар безоблачного лета. У него нет глаз, но Матоба чувствует, что внимание ёкая сосредоточено на Натори, когда он, спрыгнув с ветки, начинает махать вокруг него двумя великолепными крыльями.       Существо останавливается, садится на плечо блондина и нежно прижимается клювом к его щеке. Шуичи осторожно поднимает руку, дотронувшись до крыла, вокруг которого осталась небольшая полоска марли, теперь уже неосязаемая и призрачная. Его пальцы касаются тела птицы ещё один раз, после чего она вновь взмывает в небо. Натори пристально наблюдает, как она плавно летит над поверхностью земли, взмывая ввысь, пока наконец не становится единым целым с солнечным горизонтом.       Когда он оборачивается, на его лице появляется небольшая, но искренняя улыбка.       — Ты что-то говорил?

***

      Матоба отдергивает руку от картины.       Это не может быть совпадением. В первый раз он, пожалуй, и поверил бы, но теперь это произошло дважды. Его взбудораженная голова начинает гудеть от вторгшихся мыслей. Эмоции, существование которых он отказывается признавать, начинают копошиться где-то в груди.       Прошло много времени с тех пор, как он вспоминал об этом конкретном моменте: то был обычный летний день спустя несколько месяцев после того, что можно было бы посчитать как начало дружбы, появившейся из бесконечных приставаний Матобы и молчаливого принятия Натори. Это была всего лишь гибель и возрождение обычной птицы, невероятного хрупкого существа, ставшего бессмертным благодаря навязавшейся заботе. Заботе, на которую, по мнению Шуичи, он никогда не был способен. Стоило ли Сэйдзи тогда что-то сказать?       Впрочем, самообладание Матобы не настолько хрупкая вещь, чтобы её можно было потерять из-за чего-то подобного. Он смотрит на часы — прошло всего четыре минуты. Ему еще предстоит исследовать эту комнату.       Экзорцист просматривает ряды книг в кабинете, надеясь, что хоть тут найдется ключ к разгадке. Они расставлены в алфавитном порядке, а не по темам, что, по мнению Матобы, является грубым и сбивающим с толку нарушением. Толстые тома, начиная от кулинарии и заканчивая сказками и экономикой, стоят на полках, покрытые толстым слоем пыли. На одном корешке ничего не написано, и брюнет берет в руки эту книгу. Её страницы пусты и остаются таковыми, когда он быстро пролистывает её. И только когда он доходит до последней страницы, то замечает кое-что интересное. На ней написан список имен, организованный в несколько групп, и одна из них, содержащая три имени, обведена красным кругом. Список лишен каких-либо примечаний, указывающих на дальнейшие демографические данные отдельно взятых лиц, хотя все они связаны одной фамилией. Матоба сжимает губы в тонкую линию, внимательно изучая буквы, и затем кладет книгу в свой рюкзак.       Вероятно, он найдет больше подсказок, продолжая поиски. В кабинете не осталось ничего интересного, поэтому нужно идти дальше.       В конце коридора, по которому плавно идёт брюнет, находится спальня, чья дверь выкрашена в пастельно-лазурный цвет и украшена декоративными серебряными листьями. Он дергает за ручку и открывает её.       Спальня, должно быть, принадлежала молодой девушке. На кровати с цветочным узором, наполовину скрытым шелковым балдахином, валяются милые плюшевые игрушки. Изящная люстра свисает с потолка, а кристаллы в виде луны и звезд, видимые только из-за того, что преломляют свет, попадающий на них, напоминают ослепительное ночное небо.       На столе лежит выцветшая рамка с позолоченными сердечками. Девушка на фотографии находится в объятиях парня, улыбающегося ей так, как будто она — единственное, что имеет для него значение во всем мире.       Матоба вздыхает. Любовь… Такое непостоянное и запретное понятие, полностью осуждаемое кланом. Сэйдзи всегда считал лицемерным то, как сильно его отец любил его мать. Её смерть оставила мужчину несчастным и замкнутым, вследствие чего его последнее десятилетие было похоже на монотонное и бессознательное выживание.       Такие эмоции не служат никакой цели для экзорциста, скорее наоборот — они делают его мишенью для всеобщего осуждения. С самого детства его учили, что подобные чувства — это позорное проявление слабости. Какой там пример приводили? Кажется, проблему вагонетки или что-то в этом роде. Иногда приходится идти на жертвы ради всеобщего блага, и неважно, что эта жертва может являться кем-то, кого вы любите. Необходимо сделать то, что должно быть сделано, и исходя из всего этого, лучше вообще никого не любить. (Если бы только так было всегда.)       Матоба снова оглядывает комнату. У него есть догадка о том, как происходят эти странные события: все началось с занавесок, похожих на те, на которые опирался Натори во время их встречи, а позже появилась золотая птица с того жаркого летнего дня. Если он взаимодействует с предметами, которые обладают слабой энергией, то воспоминания, связанные с ними, начинают пробуждаться.       «Проделки ёкая? — удивляется он, — И если да, то почему именно эти воспоминания?»       Есть только один способ подтвердить свою теорию. Это рискованно, но он не может придумать другого варианта.       На кровати лежит игрушка в виде кошки, подающая слабые признаки энергии, и экзорцист невольно вспоминает свое недавнее приключение вместе с Нацумэ и Натори. Его мысли переносятся в гончарную деревню Белого Тумана, в которой было множество подобных котиков. Тогда ему безумно хотелось забрать хотя бы одного из них с собой, но к сожалению, это желание не было встречено взаимностью.       Скорее всего, именно то чувство разочарования он и вспомнит, если прикоснется к игрушке. Да и о чем вообще можно подумать, как ни о том моменте?       Он наклоняется и берет игрушечного кота в руки.

***

      — Сэйдзи, да подожди ты!       Дыхание Натори позади становится громче, когда он, достигнув тротуара, догоняет брюнета.       — Почему я должен ждать тебя? — Матоба довольно напевает, как только блондин начинает идти с ним плечом к плечу. — Вообще-то именно я великодушно терплю неудобства, провожая тебя из школы. Шуичи-сан, ты сам виноват в своей медлительности.       — Никто тебя и не просил! — вспыхивает он в ответ. — Ты сам это предложил полтора года назад!       Матоба ускоряет шаг, не найдя подходящего ответа на слова юноши. Натори вновь подбегает к нему.       — Почему ты так спешишь? — продолжает он, — Тебе нужно где-то быть?       Сэйдзи вздыхает.       — Честно? У меня просто пересохло во рту. Я бы не отказался от освежающего напитка, а холодильник дома полностью забит ими. Ничего такого личного.       Лицо Натори вытягивается.       — И почему ты сразу не сказал? Здесь недалеко есть автомат с напитками, я бы остановился, если бы ты попросил.       Он бы и вправду так сделал. Именно поэтому Матоба решил промолчать.       — Тогда мы сделаем ненужный крюк. Не надо так заморачиваться.       — Так я тебя и послушал, — отвечает Натори, закатывая глаза. — Просто подожди здесь, я вернусь через пару минут.       Матоба расслабляет плечи.       — Тогда ладно. Если уж не могу тебя отговорить, то…       — Знаю, знаю. Выбрать самый приторно-сладкий напиток из всех доступных, верно?       Губы Матобы растягиваются в улыбке.       — Ты слишком хорошо меня знаешь.       Натори ухмыляется.       — Ага, пожалуй.       Он уходит в обратном направлении, переходя по какому-то безымянному проспекту. Сэйдзи медленно выдыхает и устраивается поудобнее, прислонившись к сетчатому забору под осыпающимся вишневым деревом. Удобства в этом, правда, маловато.       Его ожидание становится значительно интереснее, когда мимо проходят две одноклассницы Шуичи.       — Смотри, это случайно не Натори-сан прошел? — спросила блондинка у своей подруги.       Кажется, он снова возвращается к своей мерзкой привычке подслушивать. Но что поделать, если его единственная наставница и пример для подражания делится с ним результатами их взаимного порока за чаем каждый вторник и четверг? Кроме того, этот разговор он просто обязан услышать.       — Да, наверное это он, — отвечает брюнетка. — Он же на третьем году, верно? Значит, скоро его выпускной.       Улыбка Матобы быстро исчезает. Да, он прекрасно это осознает.       — Но он довольно милый, тебе не кажется?       Брюнетка краснеет.       — Ну, знаешь… — застенчиво начинает она, не в силах закончить предложение. — Но до меня доходили необычные слухи о нем. Люди говорят, что он действительно странный.       Возможно, ему не стоило их подслушивать. У Сэйдзи сводит живот от напряжения.       — Да-да, я тоже слышала, — соглашается другая девушка. — Если я не ошибаюсь, Рика-тян призналась ему на днях, но он отвергнул ее.       — Серьёзно? Вот придурок… — голос брюнетки затихает, но её разочарование кажется неискренним. Скорее наоборот — она явно испытывает облегчение. — Не знаешь, почему? У него уже есть девушка?       — Не думаю, — отвечает блондинка. — Он же всегда один.       — Бли-ин… — стонет другая девушка, бесцельно блуждая взглядом по рядам домов. — Но наверное это логично. Даже если он красавчик, я не думаю, что смогла бы встречаться с кем-то, кто ведёт себя так странно. Самых милых парней всегда быстро разбирают, если конечно с ними что-то не так…       Что-то внутри Матобы ломается на части. Он переходит улицу так элегантно, как только может, засунув руки в карманы. Его волосы, небрежно завязанные сзади, падают ему на ключицы.       Девушки останавливаются, как только понимают, что он приближается к ним, и разглядывают его с одинаковыми настороженными выражениями. Матоба одаривает их оскаленной ухмылкой, которая, однако, даже близко не передаёт эмоции, горящие в его глазах.       — Своим жалким тявканьем ты пытаешься смириться с тем фактом, что он слишком хорош для тебя?       Девушки ошалело замирают и спустя пару секунд их лица искажаются обидой.       — Ты кто вообще такой?! — повышенным тоном спрашивает блондинка.       — Честно говоря, это даже можно посчитать очаровательным, — наклонив голову, продолжает он сладким голосом, сочащимся ехидством. — То, на что идут такие люди, как вы, чтобы оправдать свою собственную неадекватность, если быть точнее.       Разгневанная брюнетка швыряет в него своей неоткрытой банкой кофе, которую он ловит без усилий. Его ядовитая ухмылка становится еще шире.       — Какое зрелое поведение.       — Убирайся! — кричит она. — Какое тебе вообще дело?!       Он пожимает плечами как можно небрежнее, несмотря на их скованность.       — Думаю, мне нравится ставить людей на место. К тому же… — он высовывает язык, понимая, что выглядит это по-детски. — Его ты не получишь. Он мой.       Девушки быстро обмениваются взглядами, после чего убегают прочь. Матоба выбрасывает отвратительный кофе как раз за несколько мгновений до того, как Натори возвращается обратно.       — Эй, — зовет он, подбегая. — Что сейчас произошло? О чем вы говорили?       Ничего хорошего из ответа на его вопрос не вышло бы.       — Кто бы мог подумать, что подростки действительно так любят сплетничать?       — Говорит подросток, который утверждает, что сбор сплетен — это часть того, чтобы стать «профессионалом», — прыскает Натори, сопровождая свои слова воздушными кавычками.       Но Сэйдзи что-то гложет и похоже, что избавиться от этого он не в состоянии. Слова слетают с его губ до того, как он успевает усомниться в них.       — Неужели наш Мистер Популярность в самом деле получил признание в любви? — он растягивает губы в фальшивой усмешке. — Почему тогда отвергнул его?       — Я… Меня это не интересует! — отмахивается Натори. Его покрасневшие щеки подчеркивают невероятно милое смущение. — Да и как я могу найти время для отношений, когда ты постоянно крутишься вокруг меня?       Брюнет не совсем понимает, почему его сердце начинает биться быстрее при последних словах.       — Я рад, что ты установил правильные приоритеты.       — Да у меня и выбора-то не было!       Матобе следовало бы хорошо подумать над своими действиями, но он не удерживается и наклоняется ближе, желая подразнить юношу.       — Знаешь, Шуичи-сан, несмотря на постоянное ворчание, ты все равно остаёшься рядом.       Натори отворачивается.       — Да наплевать, — бормочет он. Кончики его ушей все еще горят. — Держи свой дурацкий напиток.       Матоба выхватывает ягодную газировку у него из рук, открывая банку ногтем. Пока они идут, он делает большой глоток, и кончики его пальцев покрываются конденсатом от охлажденной банки. Затем краем глаза его внимание привлекает вывеска пастельных тонов, украшенная искусственными цветами и пластиковыми конфетами.       — Шуичи-сан, — говорит он, толкая его локтем в бок. Блондин встречается с ним взглядом. — Судя по всему, в ранее пустовавшем здании открылся магазин сладостей. Не составишь мне компанию?       — Сейчас? — удивленно переспрашивает Натори. — Разве ты не занят сегодня?       Занят, и ещё как.       — Да, сейчас. Сделай мне одолжение, хорошо?       Натори одаривает его покорной улыбкой.       — Как скажешь.       Он следует за Сэйдзи, который выслеживает запах выпечки, словно акула, преследующая жертву по запаху крови. Колокольчик весело звенит, когда он открывает красивую дверь пастельных тонов, которая вручную расписана яркими рисунками сладостей. Интерьер отлично подходит магазину: розовый цвет тянется от стен до потолка, в то время время шифоновые ленты опоясывают впечатляющий ассортимент угощений на полках. Благодаря открытым окнам в помещение проникает яркий свет и легкий ветерок, почти создавая у него ощущение, что он все еще находится снаружи. Вскоре после этого входит и Натори, завороженный огромным количеством сахара, упакованного в такое компактное пространство.       Матоба осматривает прилавок, уставленный сладостями всех цветов радуги и уставленный зефирными облаками на каждой полке. Аппетитное песочное печенье с зеленым чаем и клубничный пирог, политый медом, привлекают его внимание.       — Я возьму по одной, — говорит он кассиру, который с любопытством наблюдает за ним, прежде чем начать собирать заказ.       Он лезет в свой кошелек, чтобы рассчитаться, но блондин опережает его.       — Я заплачу, — настаивает он.       Сэйдзи хмурится.       — Ни в коем случае. Ты уже купил мне газировку, так что даже не думай, что…       Шуичи смотрит на него с такой искренней и теплой улыбкой, что она перехватывает дыхание и заставляет сердце Сэйдзи остановиться буквально на мгновение. Матоба невольно замирает, осознавая, что юноша напротив обладает слишком большой и никому недоступной властью над ним.       — Сэйдзи, — мягко усмехается Натори, — Просто смирись.       Матоба отвлекается на него достаточно долго, чтобы Натори успел передать деньги. Брюнет молча подходит к плетеному столу, опускается на стул, и затем съедает весь корж в один укус.       — Ты что, вдохнул его? — юноша едва сдерживает хохот.       — Нет, — отвечает Сэйдзи, пытаясь откашляться от глазури, прилипшей к горлу.       — Заткнись, ты совершенно не умеешь врать, — смеется Натори. Вообще-то врать он умеет как никто другой, но Шуичи видит его насквозь. — Если ты подавишься, я просто посмеюсь над тобой       — Утешает, — насмешливо хмыкает Матоба.       Внезапный шорох рядом вдруг привлекает его внимание, и он поворачивает голову. Спустя несколько секунд из кустов выбегает трехцветная кошка с длинной и пушистой шерсткой цвета слоновой кости, которую хаотично испещряют рыжие и чёрные пятна, словно нарисованные вслепую. Её розоватый нос, похожий на ранний цветок сакуры, идеально совпадает по цвету с изящными подушечками на лапках. Животное поднимает и голову и смотрит на них глазами, похожими на отполированное до блеска морское стекло, переливающееся на солнце.       — Прелесть, — говорит Сэйдзи себе под нос.       — М? Что ты сказал? — удивленно переспрашивает Шуичи, оглядываясь через плечо. — О, смотри-ка, кошка! Ты же их любишь?       — Кошки мне нравятся, — подтверждает Матоба с задумчивой усмешкой, а затем добавляет, — Но им не нравлюсь я.       Натори не обращает особого внимания на его слова.       — Ладно, подожди секунду. У меня возникла идея.       Блондин вскакивает со своего места, подходя к отдыхающему животному, которое с любопытством наблюдает за тем, как Шуичи наклоняется, чтобы погладить его. Разумеется, кошка начинает мгновенно мурлыкать, с удовольствием тычась головой в ладонь юноши. Удивительно, но Натори притягателен даже для животных. «Нечестно», думает Матоба с мягкой улыбкой.       Неожиданно Натори осторожно подхватывает кошку на руки и подбегает к Сэйдзи, останавливаясь перед ним.       — Давай, — наставляет он, — Погладь её.       Брюнет вздрагивает, и улыбка сползает с его лица.       — Не думаю, что это хорошая идея.       Натори пожимает плечами, нисколько не потревожив животное этим движением. Будь Сэйдзи в объятьях Шуичи, его бы тоже ничто не смогло побеспокоить.       —Да ладно тебе, просто попробуй.       Матоба медленно поднимается на ноги, осторожно протягивая руку к животному. Как и ожидалось, кошка начинает шипеть и извиваться, попутно цепляясь когтями за руки блондина.       Рука Сэйдзи застывает в воздухе до того, как он успевает коснуться мягкого меха.       — Лучше отпусти её, иначе она повредит твои руки.       — Просто погладь её, — фыркает в ответ юноша, — Она успокоится, как только поймёт, что ты хороший.       «Хороший».       Я?       Нет, Матоба никак не ассоциируется с этим словом. Он прекрасно осознает, каким его видит сообщество экзорцистов: хладнокровным, жестоким, бессердечным. Он слышит эти слова так часто, что уже давно не воспринимает их как оскорбление. От него требовалось именно такого поведения, ведь его личность была полностью предрешена еще в утробе матери. В конце концов, он стал ей соответствовать, как ему и было сказано.       Хороший. Он никогда не слышал этого слова по отношению к себе. Звучит… Потрясающе. И пугающе одновременно.       — Я вовсе не такой, — машинально говорит он, — Я наследник клана Матоба.       — Может и так, — жмёт плечами Натори, — Но ведь ты нечто большее, чем наследник клана.       Ох.       Осознание внезапно обрушивается на него в тот же момент. Наверное, ему следовало понять всё с самого начала. Вообще-то он гордится своим самосознанием, но сейчас его явно стоить переоценить. Он не уверен, исходит ли его отказ принять правду из пренебрежения собственными эмоциями или из какого-то подсознательного запрета признать свои чувства.       Шуичи с самого начала вызвал в нем интерес. Даже забавно, что тогда он и не подозревал, во что ввязывается.       Натори Шуичи. Человек, который был рожден, чтобы стать трусом, но плюнул этим ожиданиям в лицо и стал героем. Который ходит с высоко поднятой головой, несмотря на многочисленные слухи, о том, что он недостойный и несмотря на то, как сильно колеблется его сердце. Который стремится стать хорошим человеком, даже когда его презирают те глупцы, которых он хочет защитить. Который держит всех на расстоянии вытянутой руки, кроме Сэйдзи, прячущегося за фальшивыми улыбками и показывающего настоящие только ему. Который боится, что не сможет стать добрым, но в то же время успокаивает вырывающееся существо для своего единственного друга.       Натори улыбается кошке и чешет её за ушами.       Он настолько прекрасен, что Сэйдзи становится плохо. Он задается вопросом, какие высшие силы смогли создать его, и откуда вообще взялись все падающие звезды и кометы в его душе.       «Натори Шуичи, — тихо признается он себе, — Кажется, я влюблен в тебя.»       Озвучивать это осознание нет никакого смысла, особенно не зная, каким образом оно может поставить под угрозу всё то, что существует между ними. Если бы Натори отверг его чувства и перестал с ним общаться, на этом бы все и закончилось. Сэйдзи бы банально не знал, куда себя деть.       Если честно, они несовместимы, так как живут в разных мирах. У них разные пути, которые обречены на то, чтобы никогда не пересечься. Натори не согласен с его методами, и эта тема часто всплывает во время их ссор. Ситуация станет лишь хуже, когда он возглавит клан.       Хладнокровный, жестокий, бессердечный. Натори непременно обратит эти слова против него в будущем. Если он сейчас выскажет свои чувства, то причинит боль либо кому-то одному из них, либо обоим.       Шуичи не видит того, что видит он. Это тщетная надежда, скорее даже мечта, такая стоящая, но в то же время такая недостижимая.       Брюнет протягивает руку, чтобы погладить кошку. Она мурлычет, когда кончики его пальцев касаются пушистых плеч.

***

      Матоба смотрит вниз на игрушечного кота. Он точно рассчитывал не на то, что сейчас произошло.       Он намеренно избегал этого воспоминания, в отличие от других. Оно вызывало чувство, слишком похожее на сожаление, которое он не мог вынести.       — Еще не хочется уйти? — вдруг раздается голос.       Вопрос не произносится вслух, а скорее раздается эхом, словно тайна, сказанная шепотом. С трудом можно понять, откуда исходит нежный голос, похожий на струящийся ручей — от окружающих стен или из его собственной головы. Этот звук обладает успокаивающим действием, заставляя сознание погружаться в призрачный и неосязаемый сон.       — Твоя работа, значит? — ухмыляется Матоба.       — Тебе грустно?       Экзорцист поджимает губы. Почему эта тварь спрашивает об этом?       — Я отвечу на твой вопрос, если ты ответишь на мой, — лжет он.       — Если ты хочешь перестать грустить, — выдыхает существо, — То волен уйти в любое время.       Судя по всему, эта изнуряющая энергия предназначена для того, чтобы прогнать его.       — Таким же способом ты прогнал ту семью, не так ли?       — Их почерневшие души переполнялись печалью. Мы же лишь напомнили им об этом.       Мы. Неужели сорвалось с языка? Значит, существ несколько.       Скорее всего, именно об этой таинственной силе говорили его клиенты. Тогда неудивительно, что они не хотели вдаваться в подробности.       — Мне не хочется быть вестником плохих новостей, — говорит экзорцист с лицемерной улыбкой, — Но твои иллюзии на меня не действуют. Воспоминания, которые я видел, вовсе не являются печальными.       — Тогда почему тебе грустно?       — Мне не грустно, — говорит он ёкаю, и затем уже самому себе, — Мне не грустно.       Создаётся ощущение, что по помещению проносится легкий ветерок, даже несмотря на то, что окно закрыто.       — Почему ты лжешь себе?       Матоба стискивает зубы и тянется за луком и стрелами, перекинутыми через спину.       — Я был бы признателен, если бы ты перестал строить жалкие догадки.       — Как думаешь, он тебя ненавидит?       «Как смеешь ты заглядывать в мои мысли так непринуждённо?» — в ярости думает экзорцист.       Он вытаскивает стрелу из своего колчана и натягивает ее на лук, понимая, что это бессмысленное действие. Он даже не знает, куда нужно направлять оружие, чтобы попасть в цель, но все равно это делает, просто чтобы найти чем занять руки. Взглянуть на них он уже не в силах.       — Мне все равно, ненавидит он меня или нет.       — Правда?       — Да, правда, — выдавливает он сквозь сжимающееся горло. — Меня не волнует чье-либо мнение обо мне. Мне просто-напросто нужны сильные ёкаи, способные защищать людей. И если это означает, что они возненавидят меня или что я поплачусь за это, то так тому и быть.       — Интересно, — размышляет существо, — А есть ли разница между тем, что ты обязан защищать, и тем, что ты хочешь защитить?       — Разве это не одно и то же? — поднимает бровь брюнет.       — А ты как думаешь?       — Неважно, чего я хочу, — отвечает он, раздражаясь все больше. — Всё, что имеет значение — это мой долг перед кланом.       — В самом деле? — переспрашивает ёкай, нагло позволив себе усомниться в словах Сэйдзи, — Тебе действительно плевать, чего ты хочешь? Действительно все равно, ненавидит он тебя или нет? Разве люди не хотят, чтобы их любили?       Воздух вокруг становится тяжелее.       — Как забавно, — хмыкает Матоба, — что монстр вроде тебя пытается блеснуть знаниями о людских желаниях.       — Хм… Воистину, почему я об этом знаю?       — Какого черта тебе вообще известно о подобном? — злобно прикрикивает экзорцист, раздраженный тем, что их разговор все еще продолжается. Это не похоже на него — слушать слова духа. Ему, по-идее, должно быть стыдно за такое.       — А вот эта информация уже не для ушей экзорцистов, — голос замолкает, — Особенно такого экзорциста, как ты.       — Значит, такому экзорцисту, как он, ты ответить в состоянии? — клацает зубами брюнет, не уточняя, кого он имеет в виду.       Однако ёкай все равно понимает.       — Он не такой, как ты.       — Думаешь, я не в курсе? — не сдержавшись, горько усмехается Матоба.       — Ведь именно из-за тебя ваши отношения испортились.       Сэйдзи натянуто улыбается.       — То, что я сделал, было необходимо.       — Ты разбил его сердце.       Матоба открывает рот, чтобы спросить: «Каким образом ты вообще об этом знаешь?», но вместо этого произносит совершенно другое:       — По-моему, ты ошибаешься, — чуть не запнувшись, утверждает он, — Если бы я разбил его сердце, то это означало, что он любил меня в ответ.       Существо ничего не говорит, и Матоба решает больше ни о чем не думать.       Его взгляд привлекает какой-то блеск сбоку, и он вскидывает лук выше, машинально пуская туда стрелу и ожидая, когда цель будет поражена, однако стрела попадает в зеркало, которое тут же рассыпается на осколки, показывающие экзорцисту его собственное отражение.       — Как жаль, — говорит ёкай. — Я слышал, что разбитое зеркало обретает человека на семь лет неудач.       Губы брюнета вновь растягиваются в вымученной улыбке.       — Спасибо за беспокойство, однако против меня существует уже огромное множество проклятий. Сомневаюсь, что дополнительные семь лет повлияют хоть на что-то.       Но существо исчезает, и слова экзорциста отдаются негромким эхом. Матоба опускает оружие, чувствуя странную пустоту в душе. Он стоит в тишине невыразимо долгое время, пока шаги в коридоре вдруг не становятся громче.       — Матоба-сан! — зовет Натори, распахивая дверь. Когда она успела закрыться? — Что происходит? Почему ты просто стоишь здесь? Я жду уже пять минут.       — Вот как? — слабо отвечает брюнет, — Приношу извинения за опоздание.       Брови Натори сводятся вместе.       — Что случилось?       Матобе удается беззаботно рассмеяться, несмотря на свое самочувствие.       — Все в порядке. Ничего не случилось       — В самом деле? — спрашивает Натори с сомнением, и Матоба понимает, что обмануть актёра не удалось. Зачем он вообще пытался? Однако блондин продолжает, — Как бы то ни было, ты, кажется, что-то нашел.       Должно быть, его выдало собственное лицо, которое обычно славится своей бесстрастностью. Но их жизнь похожа на игру в покер: если Сэйдзи блефует, то Натори, как дилер, тут же замечает это.       Его черты снова расплываются в отрепетированной усмешке.       — Боюсь, мне придется попросить тебя быть более конкретным.       Натори хмурится в ответ, будто не осознавая, что и на его лице отражается странная смесь плохо скрываемых эмоций. Брюнет, наверное, был бы более доволен способностью Шуичи разрушить свой фирменный актерский фасад, если бы не был на взводе в этой ситуации.       — Что значит «более конкретным»? — сердито возмущается он, указывая на руки экзорциста. — Ты сжимаешь плюшевую кошку так, будто от этого зависит твоя жизнь.       Матоба смотрит вниз, не осознавая, что игрушка находилась в его руках даже когда он держал лук. Натори смотрит на него с непроницаемым выражением лица.       — Она напомнила тебе о…       — Котах из деревни Белого тумана, — перебивает он вместо того, чтобы дать истинный ответ. Боже упаси сделать что-либо искренне. Сейчас даже правда прозвучит как ложь. — Да, я вспомнил именно об этом.       — А, — говорит Натори, словно ожидая другого ответа. — Да… Точно. Я знаю, что ты хотел их получить.       — В точку, — он засовывает игрушку в сумку, не понимая, почему мысль о расставании с ней вызывает у него тошноту. Вместо неё он тут же достает книгу. — Я в самом деле кое-что нашел. В этой книге есть список имен, три из которых обведены красным. Думаю, это важно.       — Наверное, ты прав, — отвечает Шуичи, и Матоба ухмыляется. Он открывает рот, чтобы подразнить его за неуверенность, но спустя секунду актёр достает что-то из своего кармана. — Я нашел эту закладку в ящиках хозяйской спальни, и на обороте написана дата, обведенная красным.       Матоба впивается взглядом в закладку, покрытую узором из прессованных маргариток. Какое же мерзкое совпадение.       — Тебе не кажется это странным? — продолжает блондин, сжимая закладку со странной нежностью. — Они не нападают на нас, а всего лишь хотят, чтобы мы ушли.       Значит, они заставляют Натори испытывать то же самое. Брюнет горит от желания узнать, что видел актёр, но если он спросит об этом, то этот же вопрос непременно зададут и ему.       — Надо разместить талисманы в каждой комнате и наполнить энергией особняк. Так мы изгоним всю нечистую силу, которая находится внутри.       — Не стоит, — качает головой Натори. — Невинные ёкаи могут тоже попасть под действие заклинаний.       — И тебе не все равно? — раздраженно вздыхает Матоба.       Натори отводит взгляд. Последовавшее молчание подразумевает ответ, который он не может заставить себя произнести.       — Ёкаи — это всего лишь инструменты, Натори. Тебе не стоит беспокоиться об их благополучии.       Натори прижимает руку к своему бедру.       — Ты до сих пор веришь в это? И даже ни разу не усомнился в своих методах?       Матоба издаёт смешок.       — Эх, снова этот разговор?       — Снова этот разговор.       — А я надеялся, что он уже в прошлом.       — Как видишь, ты ошибся.       — Жаль.       — Да, жаль.       Они никогда не придут к соглашению касательно этой проблемы. По крайней мере до тех пор, пока Натори все еще носит свои очки.       — Сколько раз я говорил тебе об этом за прошедшие годы? Я сделаю все возможное, чтобы выполнить свой долг. Мне всего лишь нужны сильные екаи, чтобы защитить людей, — отвечает он, повторяя те же самые слова, которые он сказал тому существу. — Если это означает, что люди возненавидят меня или что я заплачу огромную цену, то в этом нет ничего страшного.       — Но ты заходишь слишком далеко! — возражает актёр. — Я знаю, что они инструменты, но я не настолько глуп, чтобы думать о них только таким образом! Да, той женщине из твоего клана не стоило влюбляться в своего слугу-ворона, но как у тебя рука поднялась убить его?! Как ты мог скормить кого-то, кого она любила, другому чудовищу ради собственных эгоистичных целей?! Это было так… так…       — Хладнокровно? Жестоко? Безжалостно? — немного истерично продолжает за него Матоба, чувствуя, как по его венам пробегает холод, который окатывает каждый нерв ледяной волной. — Ну давай, говори уже! Я знаю, что я плохой!       Глаза Натори по-совиному расширяются.       — …Что ты только что сказал?       Матоба чувствует, как на языке возникает привкус желчи.       — Она сама виновата в том, что полюбила того, в кого ей не следовало влюбляться.       Возможно, сейчас он проецирует свои собственные чувства на другого человека.       Натори смотрит на него так, будто ему дали пощечину.       Тогда Сэйдзи считал, что выбрал подходящее наказание за глупость женщины. Если обычный человек оказывался в объятиях подобной твари и снисходил в своём положении, то это считалось позором, а когда речь шла о члене клана Матоба, то такое и вовсе воспринималось как непростительный грех. Он просто избавился от проблемы настолько быстро и эффективно, насколько это было возможно. Так, как от него и ожидали и как его учили.       Вопреки распространенным сплетням, Сэйдзи часто испытывал разные эмоции. Его подвиги обычно сопровождались самодовольным чувством удовлетворения, гордостью за себя и свой клан, наряду со жгучим желанием преследовать возможную силу и достигать больших высот. Но когда он наблюдал, как текли ее слезы, когда она цеплялась за останки своего возлюбленного, то не чувствовал абсолютно ничего, что, мягко говоря, встревожило его.       Единственное чувство, которое он испытал в тот день, мимолетно нахлынуло на него, когда он столкнулся с Натори и Нацумэ в пещере, после чего они стали осыпать его обвинениями и упреками за отсутствие человечности. Всего на один краткий миг Матоба разозлился на себя, но не из-за женщины или её подручного, а из-за того, что заставил Натори смотреть на него подобным образом.       Разумеется, актёр опрометчиво бросился обратно, чтобы запечатать мстительного духа, пробудившегося благодаря заклинательнице. Он отчаянно пытался удержать его от выхода на поверхность, но это усилие было напрасно. И только вмешательство Матобы смогло предотвратить чудовище от поедания всех людей в пещере.       — В моих решениях хотя бы есть логика. А ты вообще ни о чем не думаешь, прежде чем что-то сделать, — хмыкает брюнет, не уточняя, о каком событии он говорит, но зная, что актёр все равно его поймет. — Слышал когда-нибудь эту фразу? «Благими намерениями вымощена дорога в ад». Натори-сан, твои намерения когда-нибудь приведут тебя к гибели. Тебя это устраивает?       — Кто бы говорил, — бормочет Натори вместо подтверждения. — Я слышал, что ты сказал Нацумэ после церемонии в поместье Михару, мол, через тридцать лет у клана скорее всего появится новый глава.       Актёр сжимает кулаки, и закладка жалобно хрустит в его ладони.       — Чтобы это произошло, тебе придётся умереть! Ты всерьёз считаешь, что не доживешь до пятидесяти?!       Так он узнал об этом. Как неловко.       — Я просто руководствуюсь статистикой, Натори. Главы кланов довольно редко доживают до такого возраста. Ни моему отцу, ни его отцу, ни предшествующим главам это не удалось. Так с какой стати мне считать, что мой случай будет чем-то отличаться?       — И… И ты что, совершенно не против?!       — Дело не в том, против я или нет, просто это та судьба, которая мне была уготована. И я полностью покорюсь ей до конца моей жизни, даже если она оборвется чуть раньше из-за этой самой судьбы.       Натори выглядит настолько печальным, что на него становится больно смотреть.       «Переживания обо мне причинят тебе только боль, — говорит себе Матоба, не сумев произнести слова вслух. — Разве того, что я сделал два года назад, не было достаточно, чтобы ты прекратил?»       Судя по всему, нет.       — Да быть такого не может, — злобно твердит Натори, сжав челюсть. — В жизни есть вещи и поважнее, и ты это знаешь. Разве ты не помнишь, что сказал мне после того ритуала? Когда я спросил тебя, не хотел ли ты отойти от дел и бросить экзорцизм? Матоба-сан, ты сказал «да».       — Вообще-то мой ответ был более расплывчатым, — в ступоре отвечает брюнет.       — Заткнись. Ты совершенно не умеешь лгать.       Где-то он уже слышал такую фразу. Немного странное ощущение, но, может, он слишком много думает об этом.       Натори смотрит на экзорциста непоколебимым взглядом. Его добродетель могла бы стать причиной его смерти, если бы Матоба не задумался о тысячах других возможностей, которые могли прикончить его быстрее. Он стойко отстаивал свою праведность во время их ранней юности, однако с годами она стала слабее. По крайней мере до тех пор, пока не появился Нацумэ и не поделился своими убеждениями, которые возродили её, подобно тому, как бензин разжигает угасшее пламя.       Он не имел права так поступать. Сэйдзи не думал, что кто-то может быть более безрассудным в общении с духами, чем Шуичи, но как же он ошибался.       — Ты проводишь слишком много времени с Нацумэ, — недовольно ворчит Матоба, сузив левый глаз. — Ты становишься похожим на него.       — Спасибо.       — Это был не комплимент.       — Для меня — был.       Экзорцист сжимает ногтями книгу в своей руке, пока его кутикулы не начинают кровоточить.       — Какой вздор, — шипит он. — Он не из тех, по чьим стопам тебе следует идти. Ты не должен хотеть стать таким, как он.       — Тогда какова альтернатива? — огрызается актёр. — Стать таким, как ты?       Он произносит это с такой язвительностью, что грудь брюнета словно пронзают мечом. Он с трудом выдавливает смешок и следующие за ним слова, которые удивляют его самого.       — Я не хочу, чтобы ты стал таким, как я.       Натори отшатывается, словно его застигнули врасплох.       — Что? И как это понимать?       Господи, Матоба уже и сам не знает.       — Ты не можешь стать таким, как Нацумэ, — отвечает он вместо: «Не смей. Пожалуйста, прекрати рисковать своей жизнью понапрасну, ведь если с тобой что-то случится, то я не знаю, что мне делать дальше, я же всегда…» — Ты не видишь того, что видит он, никто не видит. Нет никого, кто может постичь мир, в котором он живет, и никого, кто мог бы по-настоящему быть рядом с ним.       Натори размышляет, ненадолго замолкнув.       — У него есть Танума.       Матоба моргает, понимая, что имя ему незнакомо.       — Кто?       — Парень Нацумэ, — отвечает блондин так, будто объявляет о чём-то повседневном, например о погоде.       Если бы Сэйдзи не умел так хорошо подавлять свои эмоции, он бы давно раскрыл рот от удивления.       — Прошу прощения, я, должно быть, ослышался. Его кто?       — Его парень, — повторяет актёр. — А, но ты, вероятно, об этом не знаешь.       Последняя фраза вряд ли является оскорблением, но от неё душу пронзает боль. Конечно он не знает об этом, ведь он не близок с духовидцем. Он никого не подпускает близко.       (Больше не подпускает.)       — Он тоже может видеть духов? — спрашивает Матоба гораздо тише, чем ожидал. — Может видеть то же, что и Нацумэ?       — Не совсем, — отвечает Натори, объясняя подробнее. — Скорее, совсем не может. Он только чувствует присутствие ёкаев.       Матоба сглатывает.       — И он все равно…       — Хочет разделить с ним жизнь, — заканчивает Шуичи. — Да. Он неплохой паренек.       Матоба пытается сделать глубокий вдох, но воздух отказывается поступать в легкие.       Нацумэ Такаши. Настолько могущественный юноша, что все слуги клана вместе взятые не могут и пальцем его тронуть. Юноша, чье сердце управляет каждым его действием и не ставит его самого на первое место. Юноша, который не проявляет осторожности, потому что такого понятия для него не существовало изначально. Тот, кто обращается с духами, как с людьми, и кто наполовину принадлежит каждому из этих противоположных миров. К этому моменту подобное существование должно было давно прекратиться.       Однако он позволяет себе хотеть и любить. И любить не кого-то выдающегося, а обычного человека, который не может видеть то же, что и он. Их пути не пересекаются и они даже не параллельны — они находятся на совершенно разных плоскостях существования. У них не должно было ничего получиться, они должны быть несовместимы, они живут в разных мирах, в конце-то концов. Но… Каким-то образом они создали свою собственную солнечную систему, греясь под светом одной звезды. Этот факт полностью противоречит всему тому, что Сэйдзи когда-либо знал. «Если они двое такие разные, но могут быть вместе, — экзорцист не может перестать задаваться вопросом, — И если все, что у них есть — это любовь, несмотря на их различия… То значит ли это, что если бы в прошлом я не сделал того, что было сделано, то мы с Натори могли бы…»       Не в силах больше этого выносить, Матоба направляется к Натори, и тот застывает на достаточное время, чтобы экзорцист успел протиснуться мимо него в дверной проем, собираясь умчаться прочь. Его голова настолько глубоко тонет в море собственных мыслей, что он даже не замечает мощной энергии, исходящей от деревянной половицы перед ним до тех пор, пока она не рушится под его весом, отправляя его прямиком через лестничную площадку второго этажа, а затем…

***

      Бах!       Стеклянное окно в комнате Матобы разбивается от камня, прилетевшего в него, и юноша просыпается так неожиданно и резко, что едва не путается ногами в простынях, пытаясь слезть с кровати. Он смотрит на часы: до полуночи остаётся еще час.       «Ёкай, жаждущий мести?» — лихорадочно думает он. Такое будет происходить не в первый и не в последний раз. Он открывает ящики, наугад выхватывает случайную стопку бумажных талисманов, и затем…       — Твою ж! — раздается голос снизу. — Прости, я не хотел!       Сэйдзи удивленно моргает и разжимает кулак, позволяя бумажкам упасть на пол. Он подходит к окну и выглядывает в новую дыру в стекле.       — Шуичи? — насмешливо спрашивает он. Его длинные волосы небрежно падают на плечи, когда он полностью открывает окно. — Что ты здесь делаешь в такое время?       Блондина трудно разглядеть с такой высоты в темноте, но тот выглядит замерзшим, будучи одетым в рубашку с короткими рукавами. Несмотря на холодную погоду, он тяжело дышит, будто пробежав до дома Матобы всю дорогу. Он что-то держит в одной руке, хотя с такого расстояния этот предмет трудно увидеть.       — Могу я подняться?       Губы Матобы растягиваются в улыбке.       — Неужели ты сначала спросил? Как-то не похоже на тебя, — дразнит он. Но разумеется, Шуичи даже не нужно спрашивать, ведь ответ всегда будет один и тот же, — Конечно.       — Спасибо, — Натори карабкается вверх по стене менее грациозно, чем обычно, и вскоре Сэйдзи отходит в сторону, чтобы парень мог спрыгнуть на пол.       — Так ты ответишь на мой вопрос? — Сэйдзи тихо смеётся, когда Шуичи, спотыкаясь, наконец перелезает через оконную раму. — В такой поздний час можно подумать, что у тебя возникли неприятно…       В тот же момент блондин резко оборачивается, открывая взору красное лицо и опухшие глаза, застывшие в растерянном выражении. Его волосы, всегда безупречно уложенные, теперь прилипают взъерошенными прядями к вискам, словно солома, увядшая под дождем. На его щеке виднеется красная полоса, которая напоминает порез стеклом, гладкий по всей своей длине, но зазубренный с краю. Кровь, капающая из ранки, которая открылась лишь сильнее из-за бега юноши, похожа на слезы.       — У тебя кровотечение… — оцепенело говорит Матоба, как будто он объявляет об этом Натори, а не самому себе. — Почему у тебя идет кровь?       — Пойду умою лицо, — говорит Натори вместо ответа на вопрос, — Но для начала — вот.       Он сует то, что держал в руке, в лицо брюнету.       — Нашёл их по дороге сюда.       Это же…       — Ты не додумался взять куртку, сумку или фонарик, и ты истекаешь кровью, — юноша задыхается от смеха, — Но ты принес маргаритки. Для меня.       Натори неловко чешет затылок.       — Когда ты так говоришь, то звучит довольно глупо.       — Потому что так и есть, — отвечает Матоба, и ему так хочется расцеловать лицо Шуичи, что ему становится физически больно. — Иди умойся. Я подожду здесь и, надеюсь, услышу хорошее объяснение.       Натори шаркает в ванную, исчезая за дверью. Вскоре раздается звук льющейся воды из-под крана. Матоба рассеянно расхаживает взад-вперед по ковру перед своей кроватью, не в силах усидеть на месте, и останавливается только один раз, чтобы поставить цветы в стакан с водой на прикроватной тумбочке.       У брюнета начинает кружиться голова. За почти три года их дружбы Шуичи никогда не совершал ничего подобного. Они редко позволяли друг другу показать частичку собственную уязвимости, да и длились такие моменты совсем недолго. Матоба всегда удостоверяется в том, что подобные события сопровождаются небрежной улыбкой, в отличие от Натори, который делает все похожим на театральное представление, где после каждого его действия взрываются бурные аплодисменты.       Когда блондин возвращается в комнату, то опускается на пол у изголовья кровати, приковав взгляд к полу.       — И все же, — осторожно продолжает Матоба, стараясь говорить ровным голосом, несмотря на волнение, — Что случилось?       — Мой отец выгнал меня, — начинает Натори почти шепотом. Сэйдзи, возможно, пропустил бы эту фразу, если бы вздохнул хоть на секунду раньше. — Он просто… Ему почудилось, что в доме что-то было. Ёкай, жаждущий мести, или что-то в этом роде. Я попытался убедить его, что это не так, но он мне не поверил. Кажется, он подумал, что я пытаюсь расплатиться с ним за то, как он обращался со мной на протяжении всех этих лет. Затем он швырнул в меня чем-то и велел выметаться.       — Что он в тебя бросил? — Сэйдзи понимает, что не желал знать ответа на свой вопрос, только после того, как уже задал его.       Шуичи медленно делает вдох.       — Фотографию моей матери.       Матоба задерживает дыхание.       — Ох.       За первый год их дружбы он успел понять, как отец Натори относился к нему: сначала он считал его виновником всех несчастий и предвестником смерти, но в конце концов, даже перестал винить ёкаев, решив упрекать во всём своего собственного сына. Он винил Шуичи за смерть матери, словно намекая, что само его существование каким-то образом вызвало опухоль, которая разъедала ее тело изнутри. У него было два варианта: обращаться с сыном как с мусором или полностью игнорировать его. Юноша всегда предпочитал второй вариант, но Матобу приводил в ярость сам факт того, что ему приходилось выбирать между чем-то подобным изначально.       — В любом случае, прости, что я так внезапно заявился, — тихо говорит Натори. — Я просто… не знал, куда еще пойти.       Сэйдзи чувствует, как его сердце разрывается от осознания того, Шуичи доверил свою безопасность именно ему. Он и подумать не мог, что такая боль может приносить удовлетворение.       — Не смей извиняться, — хрипит он в ответ. — Я всегда буду тебе рад. Я… Мне жаль, что это произошло. Ты этого не заслужил.       — Думаешь? — устало усмехается юноша.       Если доверие Натори похоже на стрелу, пронзающее грудь, то этот вопрос похож на бомбу, которая превращает его сердце в крошечные, не поддающиеся восстановлению кусочки. В этот момент Сэйдзи благодарен судьбе за то, что он никогда не встречался с отцом Натори. Наверное, оно даже к лучшему. Ведь если бы это произошло, то тот на собственной шкуре убедился бы в том, что люди обладают способностью приносить несчастья.       — Да, — отвечает Матоба. — Я уверен в этом.       — Ясно, — выдыхает Натори, словно не зная, верить брюнету или нет, — Ничего, если я переночую у тебя сегодня?       «Разумеется, — мысленно отвечает Сэйдзи. — Ты можешь остаться здесь на сегодня. Ты можешь остаться здесь на завтра, хоть на каждую ночь. Останься здесь навсегда.»       — Конечно, — чересчур быстро бормочет он.       — Спасибо. Могу я одолжить одеяло и подушку? Я буду спать на полу.       Матоба энергично качает головой.       — Брось. Ты займешь мою кровать, я посплю в другой комнате.       Шуичи никак не реагирует на его слова, лишь садится на кровать Матобы и измученно прислоняется спиной к изголовью. Со времен их знакомства, которое произошло несколько лет назад Сэйдзи никогда не видел его таким… опустошенным и эмоционально истощенным.       Брюнет достает из шкафа запасной комплект постельного белья и направляется к двери, когда позади него вдруг раздается усталый голос Шуичи.       — Не уходи.       Матоба оборачивается.       — Прости, ты что-то сказал?       — Останься, — просит блондин, и Сэйдзи становится почти смешно от того, что ему хватает лишь одного слова от Натори, чтобы тут же примчаться обратно.       — Хорошо, — выдыхает он. — Тогда я посплю на полу.       Блондин подтягивает колени к груди.       — Тебе не обязательно это делать.       — Мы только что обсудили это. Шуичи, не глупи, я не позволю тебе спать на полу.       — Я не планирую там спать, — бормочет Натори в свой локоть. Несмотря на слабое освещение, на его щеках можно разглядеть заметный румянец.       Матобе требуется гораздо больше времени, чем следовало бы, чтобы понять смысл его слов.       — Ты хочешь, чтобы мы оба спали в… в моей…       Шуичи смотрит на него с умоляющим выражением, которое заставляет сердце Сэйдзи предательски трепетать.       — Ты не против?       «Скажи, что против, — подсказывает рациональное мышление его сердцу, — Иначе ты этого просто не выдержишь.»       — Нисколько, — отвечает он взамен, небрежно бросая свое постельное белье в сторону.       — Еще раз спасибо. Я займу сторону, ближайшую к окну, раз оно сломано по моей вине.       — Шуичи, в этом правда нет необходимости, — качает головой брюнет — Ты и так замерз, так что…       — Сэйдзи.       Несправедливо, что его имя обладает настолько мощной силой, когда его произносит Натори.       — Ладно.       Он осторожно забирается в постель, натягивая одеяло до плеч им обоим, и ждёт, когда Натори опустится на подушку. Его кровь стекает по наволочке, оставляя устрашающую полосу на белой ткани. Он прерывисто вздыхает, постепенно расслабляя плечи, и, зажмурившись, вытягивает руку.       И Сэйдзи берет её в свою собственную. Он держит её крепче, чем всё, что он когда-либо держал в своей жизни.       — Я… Не думаю, что вернусь домой, — признается Натори. — Оставаться там я теперь точно не могу.       — Тогда куда ты пойдешь? — хмурится брюнет.       — Без понятия, — говорит Шуичи, пожимая плечами, отчего простыни вокруг них сминаются. — Наверное, перееду в какую-нибудь маленькую квартиру. У меня скоро будет первая актерская работа. Что-нибудь поскромнее я смогу себе позволить.       Сэйдзи делает глубокий вдох и, не успев остановиться вовремя, предлагает:       — Ты мог бы присоединиться к клану Матоба.       — Как это вообще работает? — спрашивает Натори с мягким смешком. Кончики его ушей розовеют. — Разве мне не пришлось бы… Вступить в брак с тобой или что-то в этом роде?       Сердце Матобы заходится где-то в горле. Он сжимает руку Натори ещё крепче.       Шуичи. Я люблю тебя. Я хотел бы разделить с тобой всю свою жизнь.       — …Обычно это так не работает.       Да будь проклят его практицизм.       — В-верно, — смеётся Шуичи. — Сэйдзи, ты знаешь, что я не могу. Я никогда не соглашался с методами вашего клана. Я просто… Мне там не место.       Ну вот, теперь и эти слова забивают гвозь в крышку гроба, в котором хранится и без того умирающее сердце брюнета.       «Мне там не место», сказал Натори, но самые темные уголки израненной души Матобы слышат это как «Мне не место с тобой».       На протяжении долгого времени они оба молчат. Их тела переплетаются между собой под простынями, и Сэйдзи терпеливо ждет, пока прерывистое дыхание парня напротив не успокоится, уступив место устойчивому и предсказуемому ритму. Натори притягивает его ближе, и устроившись поудобнее, снова подает голос.       — Сэйдзи, я тут подумал…       — Ты думал? Ой-ей, а вот это уже не к добру.       Натори тихо смеётся.       — Заткнись, — нежно говорит он. — Просто… Я думаю, что мне невероятно повезло.       Брюнет точно не ожидал таких слов, особенно в данный момент.       — Каким образом?       — Я имею в виду… не в целом, конечно, — уточняет Шуичи. Он тяжело сглатывает, — Я… Мне повезло, что у меня есть ты.       Матоба благодарит всех существующих на свете богов за то, что глаза Натори закрыты. По крайней мере, так он не сможет увидеть, как наволочка брюнета становится влажной из-за слез, которые невольно вырываются наружу.       — Мне тоже повезло, что у меня есть ты, — шепчет он.       — Вот как… — отвечает Шуичи. — Я рад.       Матоба еще теснее прижимается к груди Натори, и тот обнимает его за талию. Они находятся так близко, что дыхание блондина согревает его кожу. Они отдыхают в объятиях друг друга ещё некоторое время, слушая мелодию прохладной тишины до тех пор, пока Сэйдзи не начинает слышать ничего, кроме глухого биения сердца Шуичи на фоне его собственного.       Он хочет Натори. Он хочет его так сильно, что едва может дышать. Но он никогда не сможет его заполучить. «Я не принадлежу тебе», — слышит его искаженная душа. У Матобы есть долг, есть ожидания, в конце-концов. В учениях клана не было написано ни единой строчки о том, что ему позволено кого-то полюбить. Он никогда не должен любить кого-либо больше, чем свой клан.       Но если однажды он достигнет края неба, где заканчивается горизонт, и окажется в волшебном месте, где сбываются любые, абсолютно невообразимые мечты…       «Наверное, я бы хотел, чтобы он поцеловал меня. Всего один раз, этого было бы более чем достаточно. Всего лишь одно мгновение счастья. Разве этого не хватит на всю жизнь?»       — Спокойной ночи, Сэйдзи, — сонно шепчет Натори.       Матоба переплетает свои пальцы с пальцами Натори.       — Спокойной ночи, Шуичи.       Натори засыпает через несколько минут.       Матоба не спит всю ночь.

***

      — …тоба-сан! Матоба-сан! Ты в порядке?!       Он приходит в себя и фокусируется на окружении не сразу. Сначала он обращает внимание на слух, из-за которого каждое слово звучит так, словно оно проходит сквозь плотную пелену, из-за чего даже собственные мысли не могут достичь его. Затем — на вкус, чувствуя на языке смесь древесной пыли с разрушенных половиц и мелких кусочков штукатурки с потолка на противоположной стороне. После он ощущает запах, слегка похожий на кровь, но вскоре он становится сильнее, и Матоба понимает, что он исходит от него самого. В его глазах искрятся звезды, наполовину поглощенные искусственной тьмой.       И, наконец, прикосновение. Его тело горит огнём в нескольких местах сразу, и ему требуется еще несколько мгновений, чтобы осознать, что это те места, к которым прикасается Натори. Его пальцы, словно спасательный трос, сжимают пальцы Матобы той же рукой, за которую он держался в ту ночь, благоговейно обнимая его талию.       Он будто увидел то же самое, что и Сэйдзи, но это невозможно, ведь иначе получалось бы, что для Шуичи тот момент имел такое же значение, как и для брюнета. Матоба давно уже не в состоянии отрицать эту возможность, но если бы он правда имел значение, то это означало бы, что актёр чувствовал грусть, а значит…       Натори держит Матобу так, будто он сделан из хрупкого фарфора, выглядя таким же потрясенным, каким себя чувствует брюнет. Он пристально смотрит не на здоровый глаз экзорциста, а скорее на его губы, и на его лице проскальзывает что-то безумно похожее на страстное желание. Всё тело Сэйдзи каменеет, когда блондин аккуратно проводит пальцем по его губам, отчего они начинают кровоточить.       Ему стыдно за то, сколько он готов отдать, чтобы вновь оказаться с Шуичи на той кровати, каким бы невинным ни было это вожделение. Что-то горькое подкатывает к горлу, и этот противный вкус чем-то напоминает смертельный яд, которым он отравился, когда случайно наткнулся на рекламу, в которой Натори целовал губы какой-то женщины. Он просмотрел этот отрывок дважды, просто чтобы помучить себя. Экзорцист прочищает горло, и из его уст вдруг вылетают следующие слова:       — Как робко, Натори, — напевает он, так плохо имитируя спокойствие, что на актёра это производит прямо противоположный эффект. — Могу ли я предположить, что именно так ты очаровываешь всех девушек, затаскивая их к себе в постель?       Он ожидает ответной реплики в духе: «Да я бы ни за что не захотел подобного с тобой! Самому не мерзко думать о таком?» или «Я только руки запачкую, если прикоснусь к тебе», но вместо этого Натори отдергивает руку и с почти оскорбленным видом прикрикивает на него:       — Я не пытаюсь затащить кого-либо к себе в постель!       — Что ж, — начинает Матоба, несмотря на облегчение, которое захлестывает его легкие, как волны во время прилива. — Полагаю, твои менеджеры позаботились о подобном.       Натори опускает свой взгляд вниз.       — Не в этом дело, — цедит он сквозь стиснутые зубы.       — О? — хмыкает брюнет и проклинает себя за надежду, просочившуюся в своём голосе. Ящерица Натори заползает под его рубашку, двигаясь к ключице, и незамутненный глаз Матобы бесстыдно следует за ней. — А в чем же тогда?       Натори краснеет и отворачивается.       — Давай просто… Сосредоточимся на миссии.       Точно, миссия. Матоба должен взять себя в руки, ведь работа еще не завершена. Дело даже не в том, что все остальное отодвигается на второй план, а в том, что все остальное не должно считаться уместным перед его долгом.       (Не должно, не должно, не должно ведь…)       Актёр снова усиливает хватку, помогая брюнету подняться на ноги. Несмотря на то, что экзорцист не делает резких движений, его все еще шатает, поэтому он цепляется рукой за ткань рубашки Натори и наклоняется ближе к нему, чтобы не упасть. Блондин громко сглатывает.       — Ты в порядке? — хрипло раздается его голос. Ей-богу, будто именно он провалился сквозь потолок, а не Матоба.       — Я в норме, — выдыхает экзорцист. Порез на губе совсем небольшой, и вскоре он перестаёт вызывать жжение. Его поясница болит от ушиба, но учитывая все обстоятельства, он довольно легко отделался, не получив по-настоящему серьёзных травм. — Наверное, со стороны выглядит хуже, чем я себя чувствую.       — Понятно, — отвечает Шуичи. Его слова все еще звучат искаженно сквозь шум в голове, и Матоба с опозданием понимает, что он все еще цепляется за актёра. Он быстро отпускает его, стряхивая мусор со своего кимоно и разглядывая дыру в потолке над собой.       — Похоже, духи не хотят, чтобы мы находились на втором этаже, — замечает экзорцист. — Тогда нам тем более необходимо туда попасть.       — Подожди, давай не будем торопиться, — отвечает Натори, примирительно поднимая руки и закрывая брюнету проход, когда тот поворачивается в направлении лестницы. — Нам нужно подойти к делу с умом. Я не хочу, чтобы ты снова пострадал.       «Тогда что насчёт тебя самого?» — думает Сэйдзи, но вместо того, чтобы высказать мысль вслух, продолжает дразнить мужчину:       — Я не ослышался? Неужели беспечный и своенравный Натори Шуичи, который делает что-то прежде, чем подумать, наконец обрёл здравый смысл и решил сначала составить план, а не бросаться в опасность? — Матоба ухмыляется все шире и шире. — Мне стоит купить лотерейный билет.       — Но ты этого не сделаешь, — бормочет актёр, игнорируя первую часть насмешки. Как скучно. — Ты никогда не позволишь себе пустить что-то на самотёк.       — Естественно, — мягко говорит брюнет, жестом приказывая своим подчинённым осмотреть верхний этаж. — Я должен управлять целой организацией, состоящей из бюрократических и логистических операций. Я уже не говорю о добыче информации, которая требует тщательного анализа для надлежащего использования в стратегиях, которые способствуют интересам клана. Натори, слышал когда-нибудь эту поговорку? «Хорошему лидеру иногда можно пожинать плоды удачной авантюры, но великому лидеру никогда не приходится рисковать изначально.»       Актёр бросает на него косой взгляд.       — Никогда не слышал такой поговорки. Откуда она?       — Ниоткуда, — пожимает плечами экзорцист. — Я только что её придумал.       — Тогда зачем спросил? — раздраженно стонет Шуичи, закатывая глаза. — Вот только я не могу с ней согласиться. Ты можешь придумать идеальный план и все равно умереть от удара молнии, выйдя за дверь. Даже ты не можешь предсказать всё на свете, Матоба-сан.       — Хм, но в данном случае синоптик смог бы.       — Вполне вероятно. Вот только ты не синоптик.       Брюнет сводит брови вместе. В словах актёра есть более глубокий смысл, но на этот раз он не пытается его понять.       — По крайней мере, — говорит Матоба, приближаясь к Натори у основания лестницы, — Чтобы приспособиться к такой неопределенности, клан должен уметь изменяться, и мой долг — обеспечить, чтобы это произошло.       — Клан должен уметь изменяться, — насмешливо повторяет блондин, словно запомнив из их разговора только эту фразу.       Матоба ненадолго замолкает и вздыхает, прозвучав раздраженно даже для своих ушей.       — Ты хочешь, чтобы я изменился, Натори?       Актёр смотрит на него глазами, похожими на красные рубины, пропитанные кровью и смешанные с расплавленным золотом. Они составляют разительный контраст с его собственными, безжизненными и почти почерневшими, как кремень или древесный уголь после удушливого лесного пожара.       — Ты уже изменился.       Экзорциста словно ударяют в грудь.       Конечно же он изменился. Он должен был.       — Я иду наверх, — заявляет он и резко поворачивается, протискиваясь мимо Натори, который наконец пропускает его. — Независимо от того, пойдешь ты или нет.       — Я не откажусь от тебя.       Матоба застывает на месте. Из всех вещей, которые он ожидал услышать от Натори, ни одна из них не была даже близка к такому.       — Что? — тихо спрашивает он, не в силах обернуться.       — Я знаю, что клан не значит для тебя всё.       Он наконец-то в состоянии оглянуться через плечо.       — Я был бы признателен, если бы ты воздержался от навязывания своих абсурдных моральных принципов.       — Ты проводил важное собрание в клане, когда я потащил тебя в гончарную деревню Белого тумана, — начинает Шуичи ровным голосом с возвышающейся убежденностью, которая заставляет брюнета чувствовать себя ничтожеством. — Но ты все равно позволил мне это сделать. Ты даже не сказал мне ни слова, хотя обычно споришь со мной обо всем. Почему?       Матоба сглатывает. Это вопрос, над которым он не задумывался, потому что не хочет знать на него ответа. Он открывает рот, чтобы возразить, начать спорить, как и всегда, но не произносит ни слова. На языке внезапно появляется вкус дешевой ягодной газировки из старого торгового автомата и песочного печенья с зеленым чаем, съеденного за один укус. Это чувство обхватывает его как ладонь, за которую он держался, и как рука, обнимающая его за талию. Оно ощущается как шелковый мех трехцветной кошки и мягкое прикосновение маргариток.       Он не задумывался над этим вопросом, потому что любое размышление привело бы его к ответу, на завершение которого у него уйдет всего несколько секунд: Потому что ты нуждался во мне.       — Мм, а вот и Натори, которого я знаю, — напевает он вместо того, чтобы сказать хоть толику правды. — Тратит свое время на такие бесполезные усилия.       — Они не бесполезные, — отвечает актёр и… Погодите, когда они успели так близко подойти к друг другу? Если Матоба сделает один шаг вперед, то сможет коснуться груди мужчины. — Не для меня.       Прежде чем Матоба успевает ответить, слуга Натори появляется рядом с ними в виде облачка.       — Господин, — зовет она. — Я кое-что нашла.       Натори прочищает горло, стряхивая с себя ту невиданную силу, которая овладела им.       — Не поделишься с классом? — смеётся он.       Он мягко смотрит на нее, как будто такого рода шутки — это то, чем они часто занимаются, как будто он относится к ней не только как к подчиненной, но и как к близкому другу. Она протягивает предмет с гордостью и радостью от того, что может исполнить его поручения, и с самообладанием, которое может появиться только в результате взаимного уважения.       Собственные слуги Матобы возвращаются к нему с пустыми руками и неживыми взглядами. Это беспокоит его больше, чем следовало бы.       — Это газетная вырезка 110-летней давности, — объясняет она. — И на ней написана та же дата, что и на закладке. В шахте, принадлежащей семье, которая раньше жила в этом доме, произошел обвал, из-за чего несколько рабочих получили ранения. Один из них погиб.       Она протягивает Натори газету.       Сэйдзи подходит к актёру, вглядываясь в выцветшие надписи на странице. Газета потемнела от времени, сморщившись так, словно вот-вот могла развалиться от одного прикосновения. Она тут же впитывает грязь с кончиков пальцев, как губка, оставленная сохнуть в пустыне. Одно из имён обведено тем же тревожным оттенком красного, который присутствовал в закладке и книге.       — Они должны быть связаны, — заключает блондин. — Имя погибшего рабочего совпадает с первым именем в списке, который ты нашел. Но тогда откуда там два других имени?       Матоба роется в своем рюкзаке и вытаскивает книгу, хмурясь при виде сердитых отметин, оставленных на обложке его же собственными ногтями.       — У них одна фамилия. Может, это члены семьи?       — Возможно, — соглашается Натори, засовывая газету в свою сумку. — Спасибо тебе, Хиираги. Ты нашла что-нибудь еще?       Ёкай делает задумчивую паузу, как будто между ответами «да» или «нет» есть более сложный выбор.       — В хозяйской спальне, — говорит она ему. — Но дело в том, чего я там не нашла. От неё исходила настолько мощная энергия, что я не смогла даже приблизиться, не говоря уже о том, чтобы войти внутрь.       Натори и Матоба обмениваются взглядами.       — Я же говорил тебе, что наверху что-то есть, — злорадствует брюнет.       Спокойное выражение лица Натори тут же превращается в хмурое.       — Да, я понял это, когда ты провалился сквозь пол, — он делает шаг к лестнице. — Этого бы не произошло, если бы ты был более внимателен. Такая растерянность обычно не присуща тебе, Матоба-сан.       Матоба кривится, прекрасно осознавая, но не желая признавать это.       — Давай просто пойдем наверх.       Они снова поднимаются по лестнице, но на этот раз ближе друг к другу. Актёр находится так близко к нему, что их рукава соприкасаются во время каждого шага, вызывая электрические разряды по всему телу Матобы при каждом соприкосновении. Натори вздрагивает, но отказывается отходить дальше. Брюнет мог почти назвать эти действия защитой, если бы не знал актёра так хорошо.       Спальня находится прямо перед ними, но ноги, которые сначала с легкостью переступали порог коридора, теперь с трудом делают шаг вперёд по мере того, как мощная сила давит на экзорцистов, отчаянно пытаясь воспрепятствовать их вторжению.       Внезапно по всему дому разносится низкий гул, сопровождающийся свирепым рычанием, которое ощущается физически настолько сильно, что окружающие их неодушевленные стены дрожат от страха. Двое духов Матобы мгновенно изгоняются без следа, и Натори судорожно вздыхает, быстро отсылая Хиираги прочь, прежде чем ее постигнет та же участь.       — Убирайтесь, — раздается глубокий голос, напоминающий темное дно океана, и неосязаемый, как небеса за облаками. — Пошли прочь!       В то же мгновение перед ними предстает отвратительная тварь пятиметрового роста, представляющая собой безобразное месиво с несколькими ртами, усеянными рядом клыков, с которых капают ядовитые сгустки жидкости темно-красного цвета. Дух поднимает свои паукообразные конечности, которые изогнуты из-за неровных суставов, пахнущих гнилью и могильной плесенью. Он дико хватает ртом воздух и опускает свои чёрные и пустые глаза без единого зрачка на экзорцистов, замеревших перед ним.       За все годы своей работы в качестве экзорциста Сэйдзи никогда не видел настолько жуткого существа. Механизм «бей или беги», о существовании которого он уже давно успел позабыть, мгновенно активируется где-то внутри, и он понимает, что удержание своей позиции в данный момент — это все равно, что война, развязанная против его природы.       Тварь бросается на него быстрее, чем стрелы, которые он запускает с намерением убийства. Брюнет пытается пошевелиться, но травмы от падения, должно быть, серьезнее, чем он думал, потому что его движения становятся слишком медленными и неловкими. Однако как раз перед тем, как чудовище хватает его, чьи-то решительные и отчаянные руки сжимают его плечо.       — Сэйдзи, берегись! — вскрикивает Натори, отталкивая его назад с такой силой и убежденностью, будто он действительно верит, что это будет последнее действие, которое он когда-либо совершит в жизни.       Матоба отлетает назад, сбитый с ног от мощного толчка. Натори встречается с ним взглядом, и на его лице мелькает улыбка, лишенная каких-либо последних сожалений. Он зажмуривается, готовится к самому худшему и…       …ёкай пролетает прямо сквозь него, растворяясь в воздухе. Блондин открывает глаза и неловко проводит руками по своему телу, по-видимому, удивляясь, что он все еще жив. Он в замешательстве хмурит брови, когда тяжелая энергия, окружающая коридор, бесследно исчезает. Матоба медленно поднимается и подходит к актёру на дрожащих ногах.       — Натори, — говорит он таким хриплым голосом, что ему разрывает горло. — Это что, черт возьми, было?       — Хм? — блондин пожимает плечами в ответ. — Без понятия. Может, какая-то иллюзия? Скорее всего, она не может навредить людям.       — Да я не об этом, — шипит Сэйдзи, не сумев, да и не желая остановить слова, которые срываются с его губ в следующий момент. — Почему ты это сделал? Зачем ты оттолкнул меня в сторону?       — Ну… — Дыхание Натори прерывается. — Я особо не думал. Кажется, мое тело двигалось само по себе.       И это… Господи, это гораздо хуже, чем Матоба ожидал.       — То есть ты говоришь мне, что готов был неосознанно обменять свою жизнь на мою? — бросает он в ответ и даже не осознает, что кричит, пока эхо не бьёт его по ушам. — Почему?       Натори молчит.       — Что, если бы это произошло на самом деле?! — продолжает брюнет. — Мы только что говорили об этом, о твоем безрассудстве, которое тебя погубит! Какой смысл вести себя благородно, если это последнее, что ты когда-либо сделаешь?!       — Чего тебе надо?! — актёр кричит в ответ. — Хочешь, чтобы я извинился? Ну так мне совсем не жаль! И никогда не будет!       Тело Сэйдзи сотрясается от чего-то, что подозрительно похоже на рыдание.       — Ты мог умереть! Каким образом мне бы пришлось жить дальше, если бы это случилось?!       Робкая тень надежды мелькает на лице актёра.       — Что ты имеешь в виду?       — Шуичи, — задыхаясь, всхлипывает Матоба, потому что если Натори может использовать его имя в этот хрупкий момент, то и он имеет полное право. — Я всегда, всегда…       В следующую секунду всеохватывающая тьма поглощает их обоих.

***

      Это случается за две недели до того, как ему исполняется двадцать. И он не успевает вовремя, прибежав на пару минут позже запланированного времени. К тому времени, когда член клана, имя и лицо которого он уже не может вспомнить, наконец сообщает ему, что произошло, он ничего не может сделать, чтобы обратить событие вспять. Он бросается на место происшествия и видит Нанасэ со слезами на глазах и кровью на одежде, которая не даёт ему войти в комнату. Это первый и единственный раз, когда она не подчиняется его приказам.       Она не пропускает его. Не позволяет увидеть то, что уже следует называть останками, а не телом. Он прекрасно понимает, о ком она говорит и потому опускается на пол, чувствуя, как перед глазами всё белеет.       Он слышит лишь беспорядочный рокот голосов вокруг себя, говорящих ему сквозь прерывистое дыхание, что потребовалась половина клана, чтобы избавиться от чудовища. Ему с гордостью сообщают, что ёкая успели прогнать до того, как он вырвал правый глаз его отца, самый важный источник силы клана, полученный в результате нарушенного обещания, которое все ещё продолжает действовать. Кажется, он должен радоваться этой новости.       Его ведь учили, что боль и ненависть — вполне приемлемая цена за власть. Ему повторяли, что жизнь его отца была приемлемой ценой за действующее проклятие, придающее силу клану Матоба. Сэйдзи знал, что успей он увидеть отца хоть немного раньше, то тот бы сказал то же самое на своём смертном одре. Хотя может и не сказал бы, ведь горло ему все-таки вырвали. По крайней мере, ему удалось избежать позорной смерти, не сорвав голос в предсмертном крике.       Ему кажется, что он часами сидит на одном месте, положив голову на плечо Нанасэ, поскольку его собственная сила ограничивает его в эмоциях и заставляет реагировать на событие так, как этого ожидает клан: с логичным, понимающим равнодушием, присущим лидеру, который рассматривает человеческую жизнь как очередной расходный материал, даже если эта жизнь принадлежала родному человеку. Когда он наконец позволяет Нанасэ проводить себя в комнату и усадить на край кровати, то спрашивает ее, как ёкаю удалось убить его отца.       — Твоя мать, — отвечает она севшим голосом. — Он принял форму твоей матери.       Его матери, которая умерла одиннадцать лет назад. Которую его отец любил больше кого-либо на свете, больше, чем он любил клан, и больше, чем он любил своего собственного сына. Которую он любил так сильно, что не мог причинить вред иллюзии, принявшей её облик, несмотря на то, что это стоило ему жизни. Матоба задается вопросом, была бы она разочарована этим, но знает, что отец бы точно не был, поскольку его смерть позволила им двоим наконец воссоединиться. Оставив Сэйдзи одного.       В душе он невероятно злится на своего отца за то, что тот умер таким жалким образом. Но одновременно с этим он завидует и ужасается тому, что тот любил кого-то настолько сильно, что готов был бросить свой долг ради этого человека. Однако самое страшное заключается в том, что он понимает. На секунду он задумывается о том, смог бы он убить ёкая, если бы тот принял форму Натори, и его пугает то, как быстро его сердце отвечает: «нет».       Он не плачет на похоронах своего отца, потому что от него не ожидают подобного. Он также не проявляет никаких эмоций, когда на следующий вечер его провозглашают главой клана, и даже когда за спиной шепчутся люди, утверждающие, что он слишком молод и неопытен, он лишь произносит краткую клятву, в которой чтит память своего отца и обещает привести клан к величию вместо него. Он накладывает повязку на правый глаз, торжественно завершая церемонию. Половина всего мира мгновенно исчезает.       Натори приходит к нему несколько дней спустя.       — Сэйдзи, — говорит он голосом, полным сочувствия, и притягивает Матобу к себе, начав нежно гладить его волосы, когда брюнет кладет голову ему на плечо. — Мне так жаль.       И в этот момент Матоба понимает. Он осознает, что был бы доволен смертью в объятиях Шуичи, прижимающего его к себе. Если его прекрасные глаза будут последним, что он увидит в своей жизни, и если мир затихнет под звук его чарующего голоса, то он умрет счастливым.       Однако он не может позволить такому произойти.       Долг, долг, долг. Только настоящие глупцы называют своих лидеров богами. Истинные лидеры — это рабы своего же народа, которые пожертвуют чем угодно и сделают все, что угодно ради своего долга, даже если им придётся творить бесчинства похлеще всяких духов.       Именно поэтому он должен отказаться от себя и от своей самой драгоценной части ради клана. Он не может подвести их, как это сделал его отец. Он не может позволить себе любить кого-то настолько сильно, давая другим причину для своего уничтожения. Это слабость, которую он не может себе позволить.       Всё ради клана.       — Матоба-сан, — поправляет он, отталкивая Натори.       — Что? — Шуичи удивленно смотрит на него.       — Для тебя я Матоба-сан. Моё положение выше твоего, как-никак.       — Постой, ты о чем? — Натори отшатывается от него, словно прикоснувшись пальцами к кучке горящих углей.       — Знаешь, мне это уже наскучило. Тебе, я думаю, тоже. — продолжает он, чувствуя, как жизнь и чувства покидают его. — Я знаю, что ты никогда не соглашался с моими методами. Нам больше нет нужды притворяться друзьями.       — Нужды? — выдыхает Натори. — Притворяться?       — Совершенно верно, — отвечает Матоба.       Он делает глубокий вдох, напуская на себя непринужденную элегантность, на создание которой ушли долгие годы усилий. В будущем богатые клиенты вряд ли оценят его старую привычку воровать сладости из-под стола с закусками. Ну и позор, ей-богу. В дни его юности слуги находили это весьма милым, но только не старейшины. Только не отец.       — Ты уже привык играть роли, не так ли? Теперь, когда ты стал таким популярным актером, тебе больше не нужно притворяться экзорцистом.       — Я не притворяюсь, — запнувшись, отвечает Натори.       — Тогда унизительно, что ты не добился ни малейшего успеха в этом деле.       Боже, какой же бред он несёт. Будучи лжецом, он мог придумать что-то получше. Его слова даже близко не передают всей правды: способности Шуичи уступают его собственным лишь самую малость.       Лицо блондина сводит судорогой, будто его пронзила одна из стрел Матобы.       — Натори, — продолжает Матоба, и тот вздрагивает, ведь Сэйдзи не обращался к нему по фамилии уже несколько лет. — Ты никогда не задумывался о том, что твой клан вымер по определенной причине? Возможно, тебе суждено было стать трусом. Может быть, твой отец был прав в отношении тебя. Что ж, неудивительно, что твое сердце продолжает колебаться.       Если эти слова были выстрелом, то они попали точно в цель, нанеся смертельный удар. Лицо Шуичи бледнеет с пугающей скоростью и он, задыхаясь, выдавливает:       — Ну да, постоянное пренебрежение неплохо этому способствует.       — А, так ты поэтому стал актером? Чтобы получить внимание? — насмехается Матоба. Слова машинально срываются с его губ, но он не понимает их смысл. В голове остаётся лишь бездонная и ужасающая пустота. — Члены семьи не смотрят на тебя, поэтому ты хочешь, чтобы это делали все остальные?       Натори отходит назад.       — Да что на тебя нашло? — сдавленно спрашивает он. — Если это из-за твоего отца…       Сэйдзи не даёт ему продолжить:       — Нет. Просто я думаю, что тебе пришла пора взглянуть правде в лицо. Натори, у нас разные пути, и глупые очки, которые ты носишь, являются тому доказательством. Ты живешь в искаженном мире, пытаясь вписаться в мой, однако ты не можешь стать его частью, — говорит он вместо «Ты самая лучшая его часть». Он наклоняет голову. — Ты никогда ею не был.       Глаза Шуичи стекленеют, и он так громко скрипит зубами, что они оба вздрагивают.       — Так всё это было не всерьёз? — запинаясь, спрашивает он.       «Конечно же всерьёз, — мысленно отвечает Матоба. — Абсолютно всё. Я люблю тебя, Шуичи. Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя, я…»       — Именно так.       — Ты лгал мне, — шмыгает носом Натори.       — Ну, — начинает он, забивая последний гвоздь в крышку собственного гроба. — Я ведь глава клана Матоба.       На краткий миг он готов отдать всё, чтобы Шуичи снова нежно взглянул на него, прямо как тогда, когда он держал ту кошку и когда сказал Сэйдзи, что в нем есть нечто большее, чем просто титул, что в нем есть частичка сущности, не созданной ожиданиями других людей.       — Да, — соглашается Натори, как и тогда, — Но это не всё, кем ты обязан быть.       — Это всё, кем я хочу быть, — отвечает Матоба ровным и ледяным голосом.       — Серьезно? — сипит Натори. — И ты больше ничего не хочешь?       Конечно же хочет. Он хочет что угодно, но только не это. Он хочет быть человеком, обычным человеком, а не лидером других, не тем, кто обременен ожиданиями, с которыми не справлялись даже некоторые поколения его предков. Он хочет снова быть пятнадцатилетним подростком, лежащим под алым закатом на поле с маргаритками, хочет быть шестнадцатилетним и наблюдать, как птица взмывает в небеса на вечных крыльях, подаренных добротой и заботой. Он хочет быть семнадцатилетним и влюбляться напротив магазина сладостей, хочет быть восемнадцатилетним и лежать на кровати в объятиях своего лучшего друга, разделяя каждый его вздох. Он хочет Натори, он хочет…       Но вместо этого он говорит:       — Я хочу, чтобы ты ушёл.       Экзорцист помнит, как выглядит лицо Шуичи, когда тот вот-вот заплачет, и именно таким оно и предстает перед ним. Однако юноша резко разворачивается и уходит без оглядки, не позволив Сэйдзи увидеть, как упадёт его первая слеза.       Когда он ненадолго снимает свою повязку в ту же ночь, ему все еще кажется, что половина его мира бесследно исчезла.

***

      — …Ты ведь видел? — едва слышно спрашивает Матоба       — Да, — медленно кивает Натори.       — Сколько? — слабым голосом уточняет экзорцист.       Актёр сглатывает.       — Достаточно.       — Гм.       Матоба опускает взгляд. Что он вообще может сказать? Наблюдал ли Натори за этими событиями со своей стороны или же он заглядывал в сердце Сэйдзи? Если честно, экзорцисту не очень хочется знать ответ.       — Ты действительно говорил правду в тот раз? — тихо спрашивает Натори, тем самым отвечая на вопрос Сэйдзи. Однако с того дня прошло уже слишком много времени, так что вряд ли он захочет узнать правду.       «Скажи «да», — подсказывает рациональный разум его сердцу. — Скажи «да», иначе всё это будет напрасно.»       Он хочет сказать правду. Он так сильно хочет сказать «нет», что ему кажется, что слово, состоящее всего из трех букв, может сокрушить его под весом своего значения. Но какой тогда будет смысл? С того дня он отталкивал Натори так часто и непринуждённо, что почти убедил себя в искренности этих действий. И только во сне, когда подсознание полностью контролировало его мысли, он убеждался в обратном. Как правило, он тут же просыпался и потом проводил остаток ночи в библиотеках клана, отчаянно пытаясь напомнить себе, ради чего он всё это делает.       Но если ёкаи показали экзорцисту, что все его печальные воспоминания связаны с потерей актёра, то в итоге даже эти действия оказались бесполезными. Однако если он не ошибается (а он так не думает), то Натори видел то же самое.       — Мы должны осмотреть хозяйскую спальню, раз уж энергия исчезла, — напоминает Матоба, сумев найти лучший выход из ситуации: отказ от ответа. Наверное, все страхи клана Натори не могут сравниться с трусостью его поступка. — Приготовь талисманы, если хочешь. Я иду внутрь.       Актёру требуется несколько мгновений, чтобы безмолвно последовать за ним. Среди всех звуков Матоба различает лишь шелест бумаги и пульсирующий ток крови в собственных ушах. Он быстро тянет руку за спину и аккуратно хватает свой лук, попутно нанизывая могущественные талисманы на стрелы, которые у него остались.       Он мог бы взяться за дверную ручку, но его нервы уже на пределе, словно динамит, которому для взрыва хватает любой мельчайшей искры, и поэтому он распахивает дверь ногой, чуть не застряв каблуком в старой деревянной доске. Натори резко вздыхает у него за спиной.       Взгляд экзорциста скользит по комнате, ещё не видя, но чувствуя присутствие трёх духов, прячущихся в тени. Актер, должно быть, тоже их ощущает, потому что он тут же поднимает руки, освобождая хоровод бумажных кукол, которые оживленно спускаются с его рукавов и облепляют стены и окна, тем самым отрезая ёкаям путь к отступлению и загоняя их в угол.       Сила существ снова возрастает, но её уже недостаточно. Создание мощных иллюзий и поиск печальных сожалений в сердцах Матобы и Натори, видимо, сказалось на них, потому что Сэйдзи быстро блокирует их энергию, будто погасив едва мерцающую свечу. Он уже готовится открыть рот, чтобы вдоволь посмеяться над их глупостью и тщетными попытками напугать двух сильнейших экзорцистов, однако затем одно из существ появляется перед ним. Оно состоит из темно-тонкой тени, смутно напоминающей мужскую фигуру, которая расплывается по своим границам, словно невыразительный контур, небрежно стертый кем-то другим. Тень, мягко покачиваясь, подплывает ближе к Матобе, и тот поднимает лук на уровень плеч, натягивает стрелу и целится в нечеловеческое сердце напротив.       — Постойте.       — Я не собираюсь слушать слова духа, — заявляет Матоба, но все равно ждет дальше.       — Мы — семья, — начинает мужчина. — Я погиб в результате несчастного случая на шахте 110 лет назад. Люди, которые жили в этом доме, отказались финансово поддерживать мою жену и дочь, и в результате они обе умерли от голода. Мы потеряли шанс на хорошую жизнь, но после смерти мы остались вместе.       Матоба натягивает стрелу сильнее и придает ей больше импульса, который перейдет в силу, когда он отпустит её.       — Мы не можем причинять вред людям, — продолжает дух. — Все, что мы можем делать — это создавать иллюзии и использовать эмоции людей, ту грусть, которую они не позволяют себе испытывать. Заметив чувство вины, которую владельцы шахты испытывали из-за нашей судьбы, мы использовали её силу, чтобы прогнать их. С тех пор мы мирно живем в этом месте.       — Есть ли в этом хоть какой-то смысл? — язвит Матоба.       — Да, — отвечает мужчина. — Пожалуйста, позвольте нам делать это и дальше.       — И в итоге забыть про свой долг? — спрашивает брюнет в ответ и удивляется тому, как слабо звучит его голос. Слова едва выходят из его рта, цепляясь за горло мертвой хваткой. Он готовится выпустить стрелу и осознает, как сильно дрожат его руки только тогда, когда ему приходится впиться ногтями в ладонь, чтобы правильно прицелиться. — Как будто мне есть какое-то дело до жизней…       — Сэйдзи, — отчаянно шепчет Натори, взывая того к человечности в последний раз. — Не надо.       Возможно, Матобе наплевать на этих духов, но ему не наплевать на Натори. Этот факт невозможно отрицать, особенно когда актёр так на него смотрит. Так, будто в его душе теплится надежда на то, что Матоба может измениться. Надежда на то, что он может бросить вызов бремени своих ожиданий. Надежда на то, что он может быть не чем-то большим, а чем-то меньшим, не богом, не лидером, а молодым парнем, которому всего двадцать два, и который все еще учится жить, время от времени поддаваясь своим детским импульсам и капризам.       Он — Матоба Сэйдзи, человек, который скармливает дорогих ему людей чудовищам и получает силу от нарушенных обещаний. Человек, который любит кошек, сладости и букеты маргариток. У которого есть привычка прятаться под столами, потому что он прятался от чего-нибудь всю свою жизнь: от семьи, от своих эмоций, от собственной человечности. Но существует Натори Шуичи, человек, который зарабатывает на жизнь ношением масок и выставлением фальшивых улыбок напоказ, которые сияют так же ярко, как и прожекторы, в лучах которых он купается. Это человек, который превращает раненых птиц в бессмертных существ силой своей любви.       Содержимое их душ не знает никто, кроме их самих, и каждый из них понимает другого лучше, чем самого себя.       Натори должен был стать трусом, но этого не произошло. Нацумэ должен был жить в одиночестве, но этого не случилось. Ожидания Матобы настолько укоренились в нём, что стали частью его личности, но только сейчас, стоя перед духом, который вел себя более человечно, чем сам экзорцист, он по-настоящему понимает, что Натори был прав. Матоба — глава своего клана.       Но он также просто Сэйдзи.       Так что, наверное, сила не исходит исключительно из способности убивать других. Возможно, в бездействии есть такой же смысл, как и в действии. И возможно, бóльшая сила состоит в том, чтобы бросать вызов ожиданиям, а не в том, чтобы следовать им. Но Матоба не узнает наверняка. По крайней мере, до тех пор, пока не попробует.       Он делает глубокий вдох и закрывает глаза, запуская пальцы поглубже и разрывая ими влажную плоть в груди, чтобы добраться до глубины своей души. Под слоем тьмы мерцает слабый, но все еще живой свет, его единственный луч надежды, похожий на одинокого светлячка в кромешной темноте. Он протягивает руку и прикасается к нему, позволив своей ледяной крови впитать мягкое тепло.       После этого он наконец-то открывает глаза и делает последний выдох, разжимая пальцы на стреле и медленно опуская лук.       Некоторое время все остается по-прежнему. Существа, как и Натори, остаются на своём месте без единого движения. Даже ветер снаружи полностью затихает, дав отдохнуть старым оконным рамам, которые больше не дребезжат. За ними наблюдает только тонкая полоска луны.       — Знаешь, — в конце концов обращается Матоба к мужчине уверенным и ровным голосом. — Несмотря на все ваше нытье о том, чтобы вас пощадили, вы невероятно долго стояли на одном и том же месте. Я бы посоветовал вам убраться прочь, пока я не передумал.       — Но мы не можем уйти, — говорит дух. — Это место — единственный дом, который у нас есть.       — Почему даже я смог понять это, а вы нет? — раздраженно вздыхает Сэйдзи. — Неужели дом, в котором вы живете, имеет такое огромное значение? Вам важно место или, скорее, люди?       Он возвращает стрелу в колчан.       — Лично я считал, что дом существует там, где вы могли бы быть вместе. Воспринимайте его поиск как новое приключение или что-то в этом роде. Путешествие в неизвестность может быть страшным, но… — рука, держащая лук, опускается, и у экзорциста возникает отчетливое ощущение, что теперь он говорит не только о ёкаях. — Мне хочется верить, что этот риск того стоит.       — Я понимаю, — отвечает дух. — Спасибо тебе, экзорцист.       Судя по всему, исчезновение духов требует физического проявления, потому что с их уходом из дома сила ветра мгновенно усиливается, выбивая все окна в особняке и разбивая стекла на крошечные осколки, которые идеально вписываются в лучи звездного света. Порывы ветра настолько яростны, что они выбивают длинные волосы Матобы из хвоста и срывают повязку с правой стороны его лица. Бумажные куклы актёра разрываются на мелкие кусочки, которые кружат по комнате, как во время снежной бури. Его очки сносит ветром, и их линзы трескаются, столкнувшись со стеной.       Когда мир вокруг затихает, Натори и Матоба наконец смотрят друг на друга.       И Натори не испытывает к нему ненависти. Хотя кто знает. Может быть, он уже не может отличить любовь от ненависти. Сэйдзи кажется, что он и сам не сможет определить разницу. Они оба были воспитаны без должного понимания того, как это нужно делать. Любовь изначально не должна быть частью их характеров. И всё же.       На его месте никогда не мог быть кто-то другой. Продолжительность жизни экзорцистов не бывает слишком долгой, так как она напрямую зависит от уровня способностей, но они оба являются сильнейшими. Их пребывание на этой ужасной земле будет коротким, оно даже не станет нитью на обширном полотне космоса. Однако они могут провести это мимолетное время вместе, чтобы извлечь из него максимум пользы. Чтобы любить и позволять себе быть любимыми.       Всё это сделает Сэйдзи уязвимым. Шуичи станет его слабостью, прямо как любовь его отца к матери, но… Может быть, это слабость сделает его сильнее во всем остальном. В то же время Натори прав: как бы он ни старался, жизнь останется непредсказуемой. Любовь к нему может стоить Матобе жизни на следующий день.       «Если пребывание с ним когда-нибудь убьет тебя, — спрашивает его рациональный разум у сердца, — Оно будет того стоить?»       И его сердце говорит: «Да».       В следующую секунду они оба наклоняются, притягиваемые друг к другу, словно противоположные концы магнитов. Время вокруг них замедляется. Он никогда раньше не целовался, потому что в мире не было другого человека, которого он когда-либо хотел поцеловать. Их поцелуй выходит грязным, грубым, отчаянным и неопытным. Он вновь открывает рану на губах Матобы и покрывает его язык медным вкусом, размазывая кровь по всему рту актёра. Руки Шуичи зарываются в его волосы, в то время как ладони Сэйдзи впиваются в его затылок. Когда они наконец отстраняются, у обоих перехватывает дыхание.       — Ох, Сэйдзи, — выдыхает Натори, касаясь его губ. — Так ты не был серьёзен тогда.       Простого ответа явно будет недостаточно, поэтому Матоба вкладывает всё то, что он не может выразить словами, в еще один мучительный поцелуй. На этот раз он выходит более медленным и трепетным, и экзорцист позволяет себе наслаждаться ощущением сильных рук актёра на своих плечах и вкусом собственной крови на его губах.       — Скажи это, — бормочет Натори. — То, что ты собирался сказать после того, как я оттолкнул тебя от иллюзии. Скажи это вслух.       Похоже, он хочет заставить Сэйдзи признаться в своих чувствах первым. Судя по всему, за все годы Шуичи не стал менее упрямым. Слабая, но искренняя улыбка появляется на лице брюнета.       — Понятия не имею, о чем ты говоришь.       — Да ну? — смеется Натори. — Ладно, тогда вот что я собираюсь сделать. Я приглашу тебя в роскошный ресторан на крыше небоскрёба, где световое эхо будет отражать звезды в небе, и ты будешь настолько поражен этим потрясающим видом, что случайно признаешься мне.       — Знаменитый сердцеед Натори Шуичи на таинственном свидании в полночь? — дразнит его Матоба. — Что же по этому поводу скажут журналисты?       — Какая разница? — актёр прижимается к нему лбом. — Пусть говорят, что хотят.       Матоба улыбается так широко, что у него болят щеки.       — Как скандально, — он убирает прядь волос за ухо Шуичи. — В таком случае… Полагаю, мне придется пригласить тебя на прогулку в сад, который будет окружен яркими лучами солнца и мягким ветерком, и ты будешь настолько успокоен сладким ароматом цветов, что скажешь это первым.       — Вот как? — улыбается Натори. — Тогда я арендую бальный зал только для нас двоих. Я буду танцевать с тобой медленный вальс до раннего утра, и ты будешь настолько ослеплен моим очарованием, что скажешь это до первых лучей солнца.       — Шуичи, я не умею танцевать, — мягко усмехнувшись, качает головой Матоба.       — Хм… — тянет Натори, кладя одну ладонь на поясницу Матобы и переплетая другую с его пальцами. — Думаю, мне придется научить тебя.       Он скользит с ним по пыльному полу, танцуя под музыку хрустящего под их ногами стекла. Актёр наклоняется ближе, потеревшись носом о нос Матобы и нежно приподнимает его, окончательно погубив экзорциста. Матоба напрягается, когда хватка блондина на его бедрах ослабевает.       — Если ты попытаешься раскружить меня, я тебя ударю.       Натори напевает сквозь губы, и Сэйдзи чувствует вибрацию его голоса всеми фибрами своей души.       — Я это переживу.       Матоба берёт свои слова обратно. Вот теперь он точно погублен.       — Я отвезу тебя к поместью Ёрисимы, — отвечает брюнет. — И мы снова будем есть мушмулу вместе, прямо как раньше.       — Я свожу тебя в кошачье кафе.       — А вот это уже заманчиво. Но в конечном итоге тебя опять расцарапают кошки, если ты попытаешься подержать их для того, чтобы я мог их погладить.       — Мне все равно. Оно того стоит.       Матоба резко вздыхает. Если он не будет осторожен, то действительно признается ему.       — Тогда не стоит, — отступает он. — Мне все равно не очень хотелось…       — Заткнись, — перебивает Натори, заливаясь счастливым смехом. — Ты просто ужасный лжец.       — Вообще-то нет, — отвечает Матоба с мягкой улыбкой. — Но с тобой это на самом деле так.       Натори снова накрывает его губы своими. Этот поцелуй выходит невинным и скромным, далеко не таким долгим или страстным, как несколько предыдущих. Однако он такой же идеальный. Перед ними открывается новая жизнь, в которой появится множество моментов для проявления такой близости. И Матоба будет дорожить каждым из них, независимо от того, сколько продлится его существование. Если он умрет завтра, то не пожалеет о том, как жил до этого.       — Идём? — Натори протягивает руку.       Матоба берет её в свою собственную.       — Вместе? — повторяет он.       Натори кивает.       — Вместе.       Они бок о бок протискиваются через высокие парадные двери особняка, оставляя за собой печальные призраки прошлого. Их взгляд направлен только вперёд, туда, где встаёт солнце, разгоняя тьму, и куда они идут уверенным шагом, крепко держа друг друга за руки.