•*•*•
– Сегодня моего друга покусала собака. – Равенетт смотрит в пол, положив голову на сложенные на столе руки. Санзу снова появился в их доме подобно приведению. Парень заметил его лишь благодаря тени, приблизившейся к ножкам стола. – Друга? – Харучиё немного хмурится, но старается не выдать разочарование в голосе. Блондин не может сказать, являются ли они друзьями, но он точно не хочет, чтобы у Ханагаки появились те, кто станет ему ближе. Его матери и так хватает. Такемичи сможет раскрыть весь свой потенциал, только если у него не будет балластов в виде «нормальных» людей поблизости. – И что же ты сделал? – То, что сделали бы и другие дети. Позвал на помощь. – Брюнет постукивает пальцами по столу, выдавая редкие ровные звуки. Это раздражает Санзу, но тот понимает, что так собеседник пытается размышлять. Скорее всего о том, правда ли он поступил «нормально». – И всё? Не думаешь, что зверь, напавший на твоего друга заслуживает чего-то менее благоприятного? – Такемичи на фантомном уровне чувствует, что блондин подошёл к нему со спины. После чужие руки опускаются на плечи, обнимая за шею и заставляя приподнять голову. – Я уверен, этот человек будет больше рад, если эта шавка, не умеющая держать зубы при себе, получит по заслугам. – Шёпот, пробирающийся в самые дальние затворки сознания. Казалось, что в истории грехопадения Адама и Евы именно он был змеем. – Разве... Это не плохое действие в его понимании? – Равенетт всё же поднимает голову и, больше инстинктивно, ластится к чужому теплу. За подобный акт привязанности Санзу награждает собеседника лёгким смешком и трётся щекой о копну волос. – Люди издревле следовали правилу «око за око, зуб за зуб». Месть обидчикам – из этого состоит людская природа. – Такемичи не может оспорить. Харучиё разумом кажется на несколько лет старше, хотя разница у них составляет всего год. Манипуляции столь явные, но столь незаметные детскому разуму, что Ханагаки постоянно ведётся. Просто потому что слова Санзу, как и мамины, являются неприкасаемой правдой. – А ты отомстил тому, кто оставил тебе шрамы? – Равенетт думает, должна ли мама тоже отомстить ему. Косвенно, но шрам появился именно из-за мальчика. Но стоит заметить, что, в отличие от женщины, блондин всегда ведёт себя так, словно шрамы являются гордостью, подарком, наградой, орденом – плевать, называйте как хотите, ведь факт гордости на лицо. – Нет, потому что они не являются тем, за что мстят. Они – знак принадлежности Королю. – Губы Харучиё расплываются в довольной ухмылке. Он отпускает сидячего из объятий и с усладой наблюдает за разочарованием, моментально прошедшим с детского лица. – Пошли, нас ждут великие дела. Такемичи встаёт и плетётся за Санзу, захватив кофту. Мама снова на ночной смене, так что до самого утра у них есть несколько часов, которые они снова проведут вместе, ища ту самую «шавку». Месть – такое красивое слово, что так и манит. Это слово плохо совместимо с героизмом, если исполняется в стиле «блюда, которое подаётся холодным», но именно такая трактовка привлекает и вызывает ажиотаж. Ханагаки, ведомый безумным союзником, исполняет свои мечты и страхи близких.•*•*•
– Насколько иронично будет думать, что вы оба пришли, чтобы бросить меня? – Такемичи вскидывает брови, тихо хмыкая. Пожалуй, именно этого он и желал. Избавиться от тех, кто следовал за альтруистом, что сейчас был мёртв. Наверное. Но его возвращения он точно не хотел и знал, что раннее знакомые, друзья, соратники, враги, – да кто бы там ни был, – явно не останутся с таким, как он. – Он знает, можешь говорить. – Прости... – Хината выглядит так, словно несёт на себе тяжкий груз. Будто боится своими словами причинить боль и сомневается в своём решении. Похоже, она всё ещё видит в нём «старого» Такемичи. – Такуя-кун рассказал мне... Если его слова правдивы, то, боюсь, я не смогу выдержать эти отношения. – Осветлённый блондин взвешивает, насколько же эгоистично её желание. Она подсознательно почувствовала изменения Ханагаки и только тогда начала проявлять симпатию. А сейчас, стоило рассказать другу детства что-то (для Такемичи является загадкой, насколько многую информацию дал ей Ямамото) в попытках обезопасить, как девушка, осмыслив собственные моральные принципы, решила отказаться от своего выбора. – Не хочу разыгрывать драму. Если это всё, что ты хотела сказать, то нам стоит на этом и закончить. – Парень чувствует укол совести. Старые привычки дают о себе знать. Есть некоторая горечь от происходящего, но это не невыносимо. Хината всё же уходит, сдерживая слёзы и порывы высказаться. Такемичи устало потирает переносицу, наблюдая за убегающей фигурой, и краем глаза смотрит на Чифую. – Если у тебя те же намерения, что и у неё, можешь уже уходить. Не хочу выслушивать нотации о партнёрстве.•*•*•
Ханагаки кажется, что он запутался. Его жизнь так долго принадлежала кому-то другому, что он уже не хочет её продолжать. Из всех этих годов ему передались: какой-никакой, но разум взрослого человека, проблемы, вызванные его же заменой, и смесь чувств, что были навязаны, ослабли, но теплились где-то глубоко. Они не принадлежали ему, но заставляли сомневаться в собственных действиях и мыслях. Всё это лишь раздражало. Хотелось просто снова оказаться в маминых объятьях и послать любую ответственность далеко и надолго. – Поведаешь, о чём был разговор с этим Мацуно? – Харучиё похож на кота. Он вальяжно рассеялся в сумраке на подоконнике, явно пробравшись через балкон. Как только дверь открыл... Впрочем, Такемичи уже давно этому не удивлялся. Он стаскивает с себя футболку, желая переодеться в пижаму. Действия прерывают чужие руки, что обвивают шею. Памятное тепло вызывает некую приятную ностальгию, но парень не показывает эмоций – стоящий сзади явно воспользуется ими, если заметит. – Ты меня до сих пор игнорируешь? Мне кажется, это общество добряков плохо на тебя влияет. Смех Харучиё звонкий. Режет перепонки. Но он настолько свободный, что Ханагаки завидует. Он пытается стащить с себя чужие руки, на что получает лишь усиление хватки, и сдаётся. Пожалуй, спорить с этим чокнутым у него никогда не получалось. Осветлённый блондин оглядывается на белоснежные волосы, опадающие на его же плечи и раздражённо выдыхает. – Эта девчушка так смешно разрыдалась, когда убежала. Ты её оскорбил? – Молчание. В любой иной ситуации Санзу начал бы злиться, но не сейчас. Потому что это Такемичи Ханагаки. Утраченное доверие просто нужно заработать снова. Бирюзовые глаза смотрят с издёвкой, когда Акаши младший начинает тереться щекой о светлую макушку. Он всё ещё является спасательным кругом этого парня. Только он может его принять. – Твоя мать сегодня искала номер того человека. – К чему ты это? – Звучит слишком резко даже для самого Такемичи. Он слишком хорошо знал Харучиё и понимал, что последняя фраза была уже не издёвкой. Собеседник к чему-то клонил, и его пугали предположения, к чему же. – О, ты заговорил. Я так рад. – Санзу оставляет лёгкий поцелуй на чужом виске. Казалось бы, нежное действие, но у Ханагаки оно вызвало только лёгкий испуг, сопровождающийся вздрагиванием. Это была награда за то, что он пошёл на поводу у этого психопата. – Просто хотел сказать, что если она совершит какое-нибудь поспешное действие, то в этот раз я уже не позволю тебе так легко избавиться от себя. Такемичи пробирает дрожь. Трудно понять, что тот имеет ввиду. Казалось бы, он собирается лишь исполнить то, чего хочет и сам Ханагаки, но из его уст подобное вызывает чувство опасности. Его всё-таки выпускают из объятий, напоминающих кандалы. Парень, не проронив ни звука более, переодевается и ложится в кровать, отворачиваясь к стене. Как и раньше, Харучиё остаётся сидеть возле него, чтобы наблюдать за мирно сопящим телом. Как и раньше, Такемичи надеется на то, что больше не проснётся, провалившись благодаря чужим рукам в вечный сон. Как и раньше, единственным источником света становится ночник в виде небесного тела. Как и раньше, Ханагаки проснётся с разочарованием и пропустит уход собственного ночного кошмара.•*•*•
– Ты прямо светишься от счастья. – Во взгляде Ханмы читается брезгливость. Видеть цепного пса с несходящей лыбой вдали от Манджиро было непривычно. В последние дни он всё больше убеждается – крыша Харучиё окончательно поехала. И мысли насчёт этого сходились к одному единственному: находиться рядом явно опасно. Только вот за это время тот ещё ни разу не сотворил что-то из рамок вон выходящее без причины. – Неужели? – Санзу приподнимает бровь перелистывая страницу из папки «Организация „Бонтен”». Коко наконец закончил систематизацию данных и наметил планы на будущее расширение, раздав всю информацию руководящим. Стоило изучить это, прежде тем продвигаться вперёд. – Может быть. Просто есть ощущение, что в этот раз удача на моей стороне. Ханма в который раз убеждается, что не понимает этого человека. С братьями Хайтани дела вести намного легче, чем с ним. Может, тот и правда нашёл себе пассию, из-за чего и избавился от желания прибить всё, что движется? Что ж, ответа он явно не добьётся. – От Короля есть вести? – Обратив внимание на вошедшего Какучо, снова подал голос Харучиё. Получив отрицательный ответ, он закрыл папку и поднялся с места, прихватив катану. – Тогда меня не будет допоздна. Можете не искать. Теперь недоумение было ещё и у Хитто. На вопросительный взгляд Шуджи лишь пожал плечами, доставая сигарету и закуривая. Появилось ощущение приближения проблем.•*•*•
Такемичи должен был догадаться, должен был остановить, спасти, удержать. Должен был не закрывать глаза на бредни Харучиё. Должен был... Много что он должен. Только вот, исполнить не удалось. Мечты Ханагаки о будущем всегда крутились вокруг одного человека – матери. В грёзах она принимала его, радовалась каждому проявлению привязанности и заботилась. В реальности она сделала лишь единственное из этого – заботилась. Обещала не винить и оставить таким как есть. Но не исполнила. Тело в крови, рядом телефон с набором номера и неподалёку бумажка с цифрами и знакомым Такемичи именем – того человека, что лишил его собственного «я». Она всё же не выдержала.•*•*•
Ханагаки был нуждающимся до тепла людей, но вот дать его мог только Санзу, что вызывало отчаянную потребность в нём. Осветлённый блондин всегда пытался её отрицать, пусть и понимал, что зря это делает. Всегда был лишь один человек, готовый принять его таким, какой он есть. Почему-то появилось желание, как и в детстве, следовать грёбанным манипуляциям, отдать себя во власть второго самого близкого человека. Но он не мог простить то, что именно из-за него он потерял столько лет. Тёплая постель, лёгкие поглаживания по голове, слабые объятья и сопение в чужую грудь. Такемичи кажется, что он может стать зависим от этого.– Где вы были в момент убийства?
– Гулял с другом. –Может ли он называть этого человека другом?
– Ты не виноват. – Я не просил слов утешения.– Получается, вы обнаружили тело и сообщили о нём после того, как вернулись домой?
– Да. – Насколько отчаянным будет рассказать, что он до звонка ещё около часа прижимал к себе холодное тело, жажда услышать голос, выходящий из его гортани, и согреть, дабы получить тепло в ответ?
– Я останусь рядом с тобой, только не отталкивай и оставайся рядом со мной. – Хорошо.– У вас есть предположения, кто мог это сделать?
– Не думаю, что в окружении нашей семьи есть такие. – Он знает. Но не скажет. Хочет ли парень отомстить сам?
– Спи. Я разбужу тебя, когда наступит утро. – Чужие руки сильнее прижимают к груди голову Такемичи, на что тот лишь тихо хмыкает подобие согласия и закрывает глаза, мечтая увидеть прекрасный сон и остаться в нём.– Отправляйтесь к родственникам и не покидайте район. Позже с вами свяжутся органы опеки.
– До свидания. – Не станет он никого ждать. Сбежит. Потому что его путь – остаться в одиночестве и в тени «нормальных» людей.
•*•*•
Подвеска в виде клевера. Пожалуй, контекст этого подарка был в том, чтобы удача благоволила Ханагаки, но тот в который раз убеждался, что никакое везение ему не поможет. В дань уважения старым отношениям, он оставляет цепочку на дверной ручке от дома того, кто всегда поддерживал альтруиста-Такемичи. Он всё же не мог избавиться от ответственности, просто сказав девушке уйти. – Прости, что я такой слабак. – Такуя смотрит на спину осветлённого блондина и опускает голову. Он винит себя во многом, после последнего разговора, но всё ещё не может заставить себя принять жестокость, следующую по пятам за этим человеком. – Тот пёс покусал тебя. Я думал, тебя обрадует то, что я ему отомстил. – Ханагаки останавливается на месте и оглядывается на старого друга. – Но я тебя понимаю. Я не стану винить тебя в том, что ты бросишь меня прямо сейчас. – В дань уважения я останусь с тобой на эту битву. После наши пути разойдутся. – Ямамото кусает губу и сжимает кулаки. Он догоняет Такемичи, становясь возле. – Возможно, я должен быть благодарен. Но не стану. Боюсь, эта битва разочарует тебя, так что подумай ещё раз. – Парень усаживается на мотоцикл и отправляется к храму. Последнее проведённое им собрание пройдёт в преддверии битвы, после которой явно последует разгром любых надежд на спасение. Он не был на похоронах, организованных родителями матери. Он не явился на её могилу даже после. Родственники пытались с ним связаться, но телефон давно был утоплен в реке. Его пытались искать, но он не появлялся хотя бы в одном, из знакомых его родным местам. И не появится.•*•*•
Речи о том, что у «Канто Манджи» слишком много участников были ожидаемы так же, как и сомнения в победе. У Такемичи нет никакого желания подбадривать союзников, ведь он нацелен на проигрыш, но если играть роль, то до конца. Он вспоминает прошлые драки, столь же неровные, но закончившиеся победой их банды. Именно поэтому он говорит о том, что им не привыкать, и не возникает, когда Манджиро принижает их. Только вот Харучиё – слишком неожиданный кадр. С ним Ханагаки уже не мог притворяться этим глупым спасителем. Как обычно, блондин ведёт себя импульсивно и насмешливо. Что ж, Такемичи не может отходить от роли, так что полностью игнорирует все бредни. – Никакие вы не Свастоны! Вы передали это звание, когда свернули на путь преступности! – Чифую кладёт руку на плечо Ханагаки, давая понять, что готов говорить за него. Его партнёр пытается изобразить благодарную улыбку и поднимает кулак, призывая начать битву. Появляется интерес, насколько же он похож на того, кем был раньше. Люди с рёвом бросаются друг на друга. Майки не спускает глаз с Такемичи. Провоцирует, называет слабаком, а тот сдерживает смех, в попытке добраться до него. Только вот путь преграждает Какучо. Он не сдерживает силы, ударяя осветлённого блондина в скулу. А Ханагаки словно не ощущает боли. Он с презрением смотрит на друга детства и, вкладывая в кулак всю возможную силу, проходит им по тому же месту, куда получил сам. Перед этим в глазах Хитто заметен страх. Почему-то все удивлены. У «Томана» поднимается боевой дух, а участники «Канто Манджи» не верят глазам. Такемичи это чуждо. Он оглядывается с непониманием. Они все кажутся слишком... Легкомысленными? Почему у них всё так просто? Ханагаки совершенно точно не преследовал цели привести банду к победе. Ему плевать. Но всё так и складывается в их пользу. Краем глаза можно заметить, как Сано что-то лепечет Какучо. Такемичи пробирает дрожь от его вида. Ненависть к этому человеку так и бурлит. А поражённый почему-то встаёт, нападая на каждого встречного. Осветлённому блондину тоже попадает, но он успевает блокировать удар руками, немного отлетая. Тц, этот человек всё ещё силён. – Увидев тебя на том складе, я сначала не понял, что же с тобой произошло. Подумал, что ты просто смог выполнить обещание и наконец-то отрёкся от той личности. Но смотря на тебя сейчас, я вижу, что ошибался. Ты предал нашу дружбу, так что теперь я считаю своим долгом вернуть тебя на правильную дорогу. – Такие громкие речи вызывают у Ханагаки лишь смех. И этот парень, однажды просивший о помощи, сейчас решил, что помощь нужна его «герою»? Остаётся гадать: он настолько чтил их совместное прошлое или просто надеялся на спасение? Гопники, окружающие Такемичи, заставляют его думать, что все, бьющие друг другу морды, являются своего рода праведниками, что просто хотят лучшей жизни, но продолжают грешить, судя за грехи других. Замкнутый круг выходит, а справедливого мира не видно и с высокой колокольни. Все сражаются так, словно мир крутится лишь возле них, не могут позволить себе пасть, глубже погружаясь в насилие. И выигрывают, лишь бы доказать свою правоту. Почему-то улыбаются так, словно не их лица в куче ссадин, и радуются каждому достижению, будто благодаря ним победа уже в кармане. Хоть медали вешай. Такемичи их не понимает. Ловит лишний удар, оглядываясь на этих чудаков. Хмурится, бьёт в ответ и снова оглядывается. В глаза бросается Санзу. Их взгляды пересекаются, когда тот наносит решающий удар по Сенджу, и Ханагаки усмехается. Похоже, никакая честь тут не играет значения. Ему же лучше.•*•*•
– Каку-чан, расскажи, как быть героем. – Мальчик лет семи давит палкой муравьёв, даже не смотря на собеседника. Это соседский ребёнок, что видел, как равенетт удавил кошку, но не доложил. Не потому что не хотел, а потому что тот предложил ему дружбу. Тот не знал, как реагировать, и ляпнул, что согласится, если дикарь (как он прозвал встреченного в уме) не станет совершать таких странных поступков. И мальчик согласился. – Ну... Герои всех спасают, совершают хорошие поступки, думают о других и всегда улыбаются. – Какучо пытался вспомнить мультики, которые смотрел. Он ненароком стал преподавать Такемичи «нормальность». Это была просьба второго, чтобы выполнить их обещание. Равенетт был послушным, подражал и просто защищал, пытаясь соответствовать образу. А Хитто вскоре стал восхищаться этим созданным образом, забывая тьму, замеченную в первую встречу. Каку-чан был первым другом Ханагаки. Последний действительно верил в вечность их дружбы и появление ещё одного человека, что готов быть близок с ним. Они всегда были вместе: гуляли, играли и дурачились только вдвоём. Им тогда не нужен был никто третий. Зовя Какучо на ужин к себе, Такемичи всегда думал, что видеть с собой за столом его и маму – лучшая картина на свете. Они были его домом. Равенетт мечтал о том, чтобы остаться только с ними в этом огромном и странном мире. Но его желаниям не суждено было сбыться, и понял он это именно в тот момент, когда Хитто пропал. Будто этого человека и не было.•*•*•
– Я тебе благодарен за наставления... – Такемичи краем глаза оглядел поле битвы. Неподалёку нашлась железная балка. Что ж, это могло подойти. Стоило Хитто осечься, как Ханагаки рванул к нужному предмету, на ходу поднимая и с размаху проходясь ей по голове побежавшего за ним друга детства. Тот пошатнулся, взгляд затуманился, но он устоял, оперевшись руками о колени. Осветлённый блондин хмыкнул, занёс железку над Какучо и с силой опустил, ударяя прямо по макушке. – Но ты первый предал нашу дружбу, покинув меня. – Такемичи холодно смотрит на тело под ногами и обходит стороной, словно обычную лужу. К его счастью, большинство отвлеклись на другие сражения, предвидя поражение «Героя». Это дало ему моментную возможность добраться до Нахои, Сои и Рёхея, что бросили вызов Манджиро и уже почти пали. Ханагаки это лишь на руку, никто под ногами мешаться не будет. Сано смотрит с презрением говорит что-то о том, как снова его изобьёт, но в этот раз до летального исхода. Просит одуматься и наконец-то бросить затею спасти его. А Такемичи чувствует лишь ажиотаж и пробирается хохотом. – Спасти? А ты тот ещё романтик. Эта идея провальная ровно с тех пор, как ты оставил шрамы своему псу и позволил мне вмешаться в твою жизнь. – Такемичи выстукивает носком правой ноги ровные звуки. Думает. А Харучиё, не успевший уйти далеко, пытается понять, что этот псих собирается сделать. – А! Или ты надеешься на спасение? Хочешь, чтобы какой-то грёбанный альтруист избавил тебя от твоего сумасшествия и вы жили долго и счастливо? Забавно, но этого в моих планах нет. Манджиро точно смотрит на «Такемучи», но почему-то не узнаёт этого человека. Его словно подменили. Взгляд, действия и речь – всё чужое. Отвлечённый этими мыслями, Сано даже не сразу замечает, как объект его дилеммы замахивается для удара, и в последний момент блокирует его предплечьем правой руки. Только вот красуется на нём вовсе не ушиб, а рана. Майки с шоком опускает взгляд на чужие руки, замечая в них нож. Его почти парализует, когда он видит в голубых глазах всепоглощающую ненависть. А то, что зовётся «Чёрным импульсом», по-счастливому курлычет где-то внутри, выдавая интерес. От второго замаха Ханагаки останавливают, обхватывая сзади и утаскивая дальше от главы «Токио Манджи».•*•*•
Однажды Такемичи нашёл в себе смелость спросить у Харучиё, когда же тот его убьёт. Собеседник не выглядел удивлённым. Он лишь радостно улыбнулся, играясь с кудряшками равенетта. Отсутствие ответа вызвало небольшое возмущение, из-за которого Ханагаки вскочил с кровати, хмуро смотря на блондина. Тот понимает всё без слов и поднимает руки в примирительном жесте. – Прости. Я просто думал, как ответить. – Брюнет выглядит убеждённым и садится на край кровати. Санзу снова начинает перебирать волосы цвета вороньего крыла, наблюдая за тем, как голова их обладателя ластится к его руке. – Не знаю, откуда у тебя такие мысли, но ты слишком ценный экземпляр, чтобы я это сделал. – Он хихикает и снова кажется Такемичи каким-то взрослым дядей. – А если я поступлю вопреки тебе? – Равенетт никогда не пойдёт против матери, но Харучиё не был ей, пусть их образы и соотносились. Если бы мама сказала оборвать с ним связи, он бы так и сделал, но, предвидя подобный исход, мальчик не рассказывал ей о друге, если его так можно назвать. Глупый детский секрет. Правда, иногда Такемичи казалось, что Санзу был плодом его воображения. Блондин всегда мог пробраться к ним в дом, двигался беззвучно, принимал любую выходку младшего и был рядом. Это походило на счастливый сон. – Тогда мне будет интересно, как далеко ты сможешь зайти. Думаю, тебе я дал бы поблажку. – А ведь и правда дал. Позволил забыть себя и не лез. Наблюдал издалека, кусал губы, но не вмешивался. Всего однажды, но сохранил эгоизм при себе, желая лучшего Ханагаки. И прогадал, последовательно решив во второй раз не отпускать. – Даже идя против меня, ты будешь интересен. – Это звучит так слащаво, что меня блевать тянет. – Мальчик брезгливо показывает язык собеседнику и усмехается. Он всё ещё не понимает Харучиё, но это не воспринимается негативно. Скорее, хочется продолжить игру в угадайку и узнать, кто первее поймёт второго. Для ребёнка это лишь малая забава, которая раззадоривает лучше, чем салки с соседскими детьми. – Неужели хотел услышать от меня рассказ о том, как я хочу тебя расчленить? – Санзу вопросительно приподнимает бровь и пытается вспомнить фильмы в жанре «ужасы», чтобы быть достаточно красочным. – Как стану мучить, чтобы напоследок выпотрошить и бросить на берегу реки? – Он перестаёт гладить тёмные волосы, осторожно опуская пальцы на детскую шею, обхватывая её. – Нет... – Напор на шею заставляет упасть, потеряв равновесие. Харучиё смыкает пальцы обоих рук, слегка надавливая на гортань, но не доставляя дискомфорта, и наваливается на Такемичи сверху. В глазах жертвы нет испуга, а в глазах напавшего нет кровожадности. Они до ужаса спокойны, что не свойственно подобной ситуации. – Пообещай мне, что тем, кто меня убьёт, станешь ты. – Вспоминая об этих словах в будущем, Ханагаки невольно задумывается: а что, если он до сих пор жив именно по этой причине? Но на тот момент у мальчика сохранялась некая беззаботность и невинное счастье. – Обещаю. – Санзу отпускает чужую шею и падает возле собеседника, стискивая того в охапку. Это был первый и последний раз, когда в детские годы они спали вместе, совершенно не беспокоясь об окружении. Лишь на следующий день Такуя расскажет матери Ханагаки о его грехах, будучи испуганным трупом собаки и сомневаясь в новообретённом товарище. И уже немногим позже Такемичи всё забудет, включая детское обещание и радость, что приносило тепло Харучиё.