***
Аякс просыпается с утра в приподнятом настроении. Аякс готов дать руку на отсечение, что он видит будущее предельно чисто и ярко. Он знает, как пройдёт его день. Знает, что когда разблокирует телефон и пройдется полусонным взглядом по чатам, уже будет знать содержание. Люмин пожелает доброго утра, расскажет как «одиноко и холодно спать без тебя» и что она «очень скучаю». Дотторе скинет фото очередной девичей спины и расскажет, что «всю ночь натягивал девчонку из частной школы по соседству с нашей», как по итогу «прикинь, я ей на лицо спустил, а она берёт и вылизываться начинает, ну у меня и встал во второй раз» и что «сиськи у неё ахуенные, но дырка на один раз». А потом он листает ниже, натыкаясь на неловкое «привет, во сколько встречаемся?», после которого Аякс, не по плану, а на чистейших эмоциях, перейдет в галерею, где на записанной несколько недель назад истории выкрутит экспозицию на максимум, чтобы детально рассмотреть знакомые ладони на чужом лице, как обладатель этого чужого лица растеряно принимает то, что ему не положено, а потом, ну су-у-у-ка, становится увереннее и тянется-лезет. Аякс пересматривает это видео несколько раз в день, горит от негодования и ненависти, нервно звоня своей нелюбимой, чтобы выпустить пар в туалете фастфуда рядом с его домом, прямо на язык этой прекрасной светловолосой принцессе. Итэр давно бы свернул ему шею. Но податливая глотка Люмин так напоминает о чужой, что он толкается быстрее и глубже, ощущая головкой заднюю стенку горла. Ему не жаль. Люмин обычно глотает всё и тянется к нему за поцелуем, но он отворачивается, подставляя только щеку. Если отвернуться совсем — она, эта маленькая красивая девчонка, расстроится, а он не хотел терять её, он же не найдет больше кого-то такого же податливого, умеющего в горловой минет. Пожинать плоды собственных решений, собирать урожай, срезая под корень, больше и больше хватать в свои руки, пока все из них не посыпется. Аякс жил таким принципом с самого детства, залюбленный ребёнок большой семьи, в которой, априори, любви к старшим детям быть не должно было. Аякс умел пожинать плоды чужой любви к себе, привычка, что не обязательно отдавать что-либо в ответ, приросла к его спинному мозгу. Собственная любовь к кому-то, помимо членов семьи, казалось, не существовала вовсе. Аякса не научили любить в ответ, и он не был особо против. Тело плавилось в ласковых лучах чужой любви. Большего никогда и не требовалось. Он откидывается на подушку, закидывает руки назад и ногтями проводит по скальпу. Глаза закрываются, он позволяет себе подремать еще энное количество минут. Когда открывает — нажимает на тот самый неловкий диалог. кому: Скарик, 10:48 я думаю все подтянуться к трём место меткой кину Ответ приходит спустя несколько десятков секунд. Это вынуждает улыбнуться и громко рассмеяться. Все ясно как день. Ясно так же, как закат отражается в глазах венценосной Люмин. от: Скарик, 10:49 ок кому: Скарик, 10:50 как спалось? от: Скарик, 10:51 с учетом того что я не спал в полицейском участке — ахуенно встретимся расскажу Не то, чтобы Аяксу было интересно. Но Скарамучча любил внимание, всегда ластился, даже когда было не время и не место, поэтому приходится ответить, что он будет ждать. Но и правда как-то похуй. Видео заиграло снова. Чужие руки снова трогали то, что принадлежало ему. Он прикрывает глаза и, не долго думая, решает проблему привычным способом. кому: Люми, 11:03 принцесса, увидимся пораньше?***
Скарамучча упорно вглядывался в отражение собственного лица в зеркале. Язык проходился по заостренным клыкам, скользил дальше к дёснам и присасывался к ним. Кровь из десны оставалась на языке, колено привычно покалывало. Забавно, после сближения с Кадзухой он научился не предавать особого внимания постоянной боли. Он смотрит на стоящий рядом костыль, мысленно шепчет «пошел нахуй» и опускает стопу правой ноги на пол. Вроде бы, всё нормально? Он делает шаг левой и тут же снова правой. Су-у-у-ука. Скора закусывает губу и отступает назад, ища точку опоры. Боль от колена ползёт вниз и вверх, распространяется по мышцам, вынуждая его истерично ударить по колену кулаком. А он думал, что если на боль не обращает внимание, то её и нет. Но она тут. Была всегда, есть и будет. Рыдать из-за собственного бессилия уже не хотелось, не снова, оно надоело уже и сидит в печенках, в ебучем колене, оно смеётся и сплевывает на пол. Фу, какое бескультурье. Пальцы хватаются за телефон, он с тревогой смотрит на диалог с Аяксом и позволяет глазам переключиться на Кадзуху. Тот уже в сети, но все еще упрямо молчит после вчерашних сообщений. Скарамучча скачет на одной ноге в собственную комнату и с наслаждением разлёживается на кровати, держа телефон на согнутых руках над своим лицом. Кому: Кадзу <3, 11:13 доброе утро а ты мне сегодня снился [пиздеж, Кадзухе не скажем] От: Кадзу <3, 11:14 доброе что снилось? Кому: Кадзу <3, 11:16 наш жаркий анальный секс От: Кадзу <3, 11:19 понятно Кому: Кадзу <3, 11:19 шутка [да пошел он нахуй, можете так Скаре и сказать] От: Кадзу <3, 11:23 иди нахуй Кому: Кадзу <3, 11:24 как скажешь сегодня в пол 3 встречаемся, ты помнишь? От: Кадзу <3, 11:25 я могу не идти? Кому: Кадзу <3, 11:26 не можешь там не так много пидорасов ну парочка может заведешь себе еще друзей, помимо меня От: Кадзу <3, 11:28 мне и тебя хватает не хочу никого кроме тебя Телефон с поднятых рук летит на лицо, больно ударяет по носу и отскакивает на кровать. Скарамучча сжимает переносицу и жмурится. Кадзуха в нескольких километрах от него тоже жмурится, прикрывает лицо ладонями и беззвучно кричит куда-то в внутреннюю сторону ладони. Это же, блять, считай признание. Кадзуха впервые благодарит кого-то выше за то, что его друг не блещет умом. Он на это надеется. Кадзуха хочет заплакать, рассмеяться, все в одном коктейле, эмоции остаются в запредельном — вот бы кто мог подсказать, что же ему надо ощущать? Скарамучча вытирает пальцами брызнувшие от боли слезы и вдыхает пару раз. Это сообщение можно считать повышением до лучших друзей? Так быстро, так скоро? Он улыбается и переворачивается на живот, не желая больше рисковать, подушку подкладывает под грудь и скрещивает ноги, как девчонка, отвечающая своему парню на похабные сообщения. Но он, по крайней мере, пишет искренне. Кому: Кадзу <3, 11:36 я тоже не хочу никого кроме тебя если честно не знаю зачем согласился давай так побудем там час-полтора и съебемся поедим чего-то хочу пиццу и тебя Кадзуха в этот же момент вспыхивает как спичка, в голове тут же проигрывается что-то до жути неприличное. И так же быстро исчезает. От: Скара, 11:38 позвать к себе и посмотреть что-то* идет? Кому: Скара, 11:38 окей зайдем в винтажный магазин рядом с твоим домом? От: Скара, 11:38 как скажешь пупсик Ебанько. Но Кадзуха все равно улыбается и блокирует телефон. Скарамучча делает так же, возвращаясь к насущной проблеме. Он упорно разминает ногу, вспоминая всё то, что советовал физиотерапевт, и приходит в себя только когда в два часа приходит сообщение от Аякса с отмеченным местом. Пот стекает с бровей, он вытирает его тыльной стороной ладони и решает, что душ явно не повредит. В половину он игнорирует сообщения Кадзухи, открывая ему дверь подъезда, и натягивает первое, что попадается под руку, а после — привычно вкалывает обезболивающее. Всё же, с отказом от костыля он повременил. Перспектива предстать перед Аяксом с ним всё равно, что прилюдно обнажиться. И его снова дёргает и ломает. Кадзуха находит его там, скорчившегося и почти что плачущего, благородно протягивая ладонь и позволяя Скаре вцепиться в неё зубами. — Спасибо. — говорит он, большим пальцем поглаживает оставшиеся следы от укуса и, не думая, оставляет там же пару поцелуев. Каэдэхара кивает, ласково гладит его по волосам и точно так же целует сначала его руку, а после смелеет и опускает губы на мягкую поверхность щеки. — Ты хорошо себя чувствуешь? Может не пойдем, если тебе плохо? — Скара в ответ на жесты только качает головой, откидываясь на подушку и убирая светлые пряди с чужих проницательных глаз. — Это сильнее меня. Хочу его увидеть. — он наконец таки признаётся в этом, себе, Кадзухе, громко выдыхает и жмурится. — Я идиот, да? Кадзухе хочется сказать «да», но он не в праве это делать, поэтому только качает головой, чувствуя как сердце с громким хлопком ударяется о грудную клетку и падает в жерло бурлящего желудочного сока, чтобы он растворил гниющую плоть.***
Кадзухе хочется сбежать почти сразу. От кучи незнакомых людей дыхание сбивается, ногти впиваются в мягкую поверхность ладони, и он только и делает, что вращает головой, пока Скарамучча здоровается со старыми друзьями. Какая-то девчонка вешается на шею Скары и шутливо бьет его по плечу, её точная копия делает точно так же, крепко прижимая к себе скейт. Кадзуха на этом празднике жизни-тире-похоронах хобби Скарамуччи, что в насмешку над самим собой всё же стоял с костылём, был точно лишним, но Скара таки вспоминает про друга, неловко стоящего сзади. — Ребят, это Кадзуха. Если обидите его, я ваши деки запихаю вам же в очко. Не будьте хуесосами. — копия златовласой девушки смеётся, поправляя перекинутую через плечо сумку. — Ты имел в виду не быть Дотторе? — Скара в ответ выдавливает кривую улыбку и тянется в карманы Кадзухи, доставая пачку сигарет. — Ты как всегда самый понимающий, Итэр. Так что, будь добр, позаботься о Кадзухе. — Итэр в ответ кивает и машет головой в сторону стоящей неподалеку лавочки. — Этот еблан уже ничего и не делает, приходит за компанию с Аяксом и висит у него на ушах. Заставь его сделать кик-флип и он переломает себе все ноги. — он тут же осекается, отходя на шаг назад. — Извини. — Да он и раньше нихуя сделать не мог, только собрать полный комплит и выебываться им на спотах. Позорище. — Кадзуха слышит незнакомые имена и прозвища, засовывая руки в карманы и пытаясь согреться. Скарамучча только собирается сесть, как боковым зрением улавливает долговязую фигуру и быстрым движением наклоняется к Кадзухе. — Я сейчас. И так он убегает, довольно резво переставляя костыль. Каэдэхара жмурится, выдыхает и откидывается на лавку. Он тянется к карману, но вспоминает, что пачка осталась у убегающей вперед фигуры. Перед носом резко появляется открытая пачка, подставленная Итэром, и Кадзуха кивает, вытаскивая одну. — Мы не дураки. Правда. Нас иногда заносит, но большинство из нас обычные ребята. Как вы познакомились со Скарой? — Кадзуха затягивается и лезет в карман за телефон, заходя в заметки. Он быстро набирает ответ и показывает Итэру. — Группа поддержки подростков с психосоматикой. Я не могу говорить, если что. — парень рядом пробегает глазами по тексту и кивает, затягиваясь. — Мне жаль. Но я рад что у него есть друзья. Я хотел поддержать его, но он тогда разосрался с Аяксом и не отвечал никому из нас. И мы, ну, перестали пытаться спустя некоторое время? — он пожимает плечами, и вся его златая фигурка вмиг съеживается, становится меньше. — Я бы сделал так же, в этом ничего зазорного. Если человек не хочет общаться, то прекратить попытки означает проявить уважение к чужим желаниям. — Итэр читает ответ и тут же светлеет. — Спасибо. Не бойся, я позабочусь о тебе сегодня, если кто-то решит докопаться, но нас обычно немного. Так, смотри, та девчонка — Люмин, моя сестра-близнец. Она не подарок, но хорошая. Было бы еще мозгов побольше в её черепушке, и не облизывала бы Аякса с ног до головы, была бы вообще идеальной. Тот еблан рядом с рыжим ебланом — Дотторе. Если честно, я не помню как его зовут на самом деле, да и нахер оно надо. То ещё ебланище, так что постарайся не обращать на него внимание. Рыжий еблан — Аякс. Он сейчас встречается с Люмин, я не одобряю, но сделать ничего не могу. Тот парень возле Люмин — Альбедо. Он выращивает хорошую траву у себя в комнате и, в принципе, безобидный. И катает хорошо, особенно если покурит. Еще были Панталоне, Синьора и Сяо. Первого тоже не помню как зовут на самом деле, но он с Дотторе — два сапога пара, понты без капли скилла. Синьора нашла богатого ухажера и слилась, но Дотторе в последний раз говорил что она залетела, или словила передоз, я в душе не ебу. Сяо… Сяо это грустная история. Попозже расскажу, если хочешь. У Кадзухи от перечисления имён, прозвищ и характеристик болела голова. Сигарета практически истлела, а лицо выражает глубочайшую сосредоточенность. Тяжело было принять, что Скарамучча общался с компанией, в которой через одного такие люди. Еще тяжелее было издалека смотреть на улыбающегося Скару. Каэдэхара прищуривается и пристально наблюдает, наблюдает не так долго, как бы хотелось. Голубые глаза обжигают холодом, когда смотрят прямо в его, красные. Кадзуха ведёт плечом, пытаясь скинуть с себя чужой взгляд. Он отвлекается всего на минуту, когда Альбедо падает с доски и вместо того, чтобы встать, решает полежать на плитке. Одна минута, но когда он вновь смотрит прямо, жалкие крохи солнечного света оказываются отрезаны от его маленького мирка. Аякс протягивает ему ладонь для рукопожатия и мило-премило улыбается. Сахарно, ванильно, медово, на зубах — мерзкий сахар, скрипит подобно пыли и частичкам грязи. — Очень рад познакомиться, Кадзуха. — Кадзуха кивает и натягивает улыбку, сжимая чужую веснушчатую ладонь крепче нужного. Скарамучча весь светится, как новогодняя ёлка. — Ты же не будешь против, если я украду его и мы сходим в магазин? Кадзуха кивает, но смотрит только на Скару. Тяжело смотреть на счастливое выражение лица человека, который тебе небезразличен, еще больнее — осознавать, что тебя это счастье должно радовать, ведь это значит, что всё хорошо. Он глубоко выдыхает, когда Аякс и Скарамучча отходят от лавки, пытаясь избавиться от мыслей, что он плохой человек. Быть плохим человеком для других неплохо, может, даже имеет свои плюсы. Но Каэдэхаре всё равно погано до боли в груди. Он хватается ладонями за лавку и пытается прийти в себя. Аякс ему не нравился. Ни по описанию прежде, ни по первой личной встрече. Хотелось, чтобы она же стала последней. Кадзуха хватается за телефон и набирает интересующий вопрос. — Так что за история с Сяо?***
Скарамучча безуспешно пытается поспевать за идущим впереди Аяксом, без устали коря себя за собственную слабость. Между ними — тупое молчание, шум города в выходной день и мерное цоканье костыля об уличную плитку. Цок. Цок. Цок. Аякс выдыхает и Скаре кажется, что выходит это как-то раздраженно. Тут же хочется обернуться страусом и спрятать голову в песок, жаль, что получается только приподнять плечи и уткнуться ртом в горловину толстовки. — Если бы твой друг мог испепелять взглядом, я бы уже стал пеплом. — Аякс замедляется и снижает скорость шага, позволяя Скарамучче мерно идти рядом. — Он не сильно меня жалует, да? — Скорее, он не сильно жалует людей в принципе. — Скара тут же вступается за Кадзуху, будто защитить его от ядовитых рыжих речей было сродни священного долга или клятвы сюзерена своему вассалу. — А может, он просто ревнует, мм? — они стоят на переходе, таймер на пешеходном переходе отсчитывает шестьдесят секунд. Аякс наклоняется к его уху, опаляя его дыханием, пальцы прокладывают дорожку шагов по рёбрам, что даже через толстую ткань толстовки ощущаются прикосновением калёного железа. — Ты уже рассказал ему о нас? — О каких «нас» ты говоришь? — Скарамучча передёргивает плечом, пытаясь скинуть с себя чужие прикосновения. В нос тут же ударяет гнилью. Гниль отождествляется с весенним цветением, сладкое, отдающее горечью на языке. — И он не ревнует. Мы просто друзья, я ему не интересен в этом плане. — Ты же понимаешь, о чём я говорю. Не валяй дурака, Скара, тебе не идёт. Я-то знаю, какой ты. — он посмеивается, и таймер наконец-то загорается зелёным. Разговор с тем, с кем ты хотел встретиться уже долгое время, душит, Скара хочет сбежать, но не позволяют обстоятельства. — А если ты считаешь, что ему всё равно… То ты ещё глупее, чем я думал. Скарамучча не отвечает. Молча проглатывает всё [по старинке] и продолжает недолгий путь в магазин. В груди сжимается, приходится громко выдохнуть застоявшийся гнилой воздух из пронизанных дырами лёгких. Магазин встречает играющей по радио музыкой, полуспящим продавцом и парочкой посетителей. Аякс захватывает корзину и они начинают игру в змейку, проходя по рядам. Разговор не клеится, Аякс застывает возле холодильника с стоящими в ряд красочными банками энергетиков. Скара корчит лицо и хватается за бутылку с водой. Его эта приторная сладость не прельщала в любом виде, на вкус — что моющее для посуды, а еще сахар скрипит на зубах. Аякс же набирает больше десяти банок, Аякс кидает на него взгляд, вынуждая тут же отвернуться и продолжить путь по извилистым рядам, убирая с глаз отросшую чёлку. Неровные тёмные пряди щекотали затылок. — Я думал, ты будешь более разговорчив спустя время твоего отсутствия. Но выглядит так, будто ты хочешь сбежать поскорее. Ты совсем не рад меня видеть? — рыжий застывает за первым рядом, скрывая себя от взгляда продавца и других посетителей. Те, кажется, и вовсе уже ушли. Скаре тут же хочется оправдаться. Он поворачивается назад и не может ничего поделать с собой, когда видит такое грустное выражение на любимом лице. — Нет, я… рад. Просто это так… сложно. Ты же понимаешь? — он подходит ближе и поднимает подбородок, вглядываясь в каждую веснушку, Млечным Путём покрывающую загорелое лицо. — Ты же с Люмин сейчас, да? Аякс облизывает губы и кивает. Аякс хватается за рукав толстовки и тянет его на себя. Аякс обхватывает его запястье с небывалой нежностью, поглаживает выступающую косточку, скользит по венам и вниз, на ладонь. Шероховатые пальцы касаются внутренней стороны, а у Скарамуччи дыхание пропадает полностью. Он ставит корзинку на пол, не выпуская ладонь обходит Скару и оказывается сзади, чтобы наклониться и оставить невесомый поцелуй на шее. Аякс осторожно тянется к болтающейся вдоль туловища руке Скарамуччи и тянет её назад, обхватывает два запястья рукой. Вторая оказывается спереди, она обхватывает шею, а указательный палец поглаживает щеку. Скара наклоняет голову в ту сторону, ластится и тяжело дышит, пока сзади такой же указательный не начинает намекающе тереться между зажатых ладоней. У Скарамуччи от такого бесстыдного намёка посреди магазина краснеют кончики ушей, но рыжих румянец не красит, рыжие — бесстыжие, и краснеть совершенно не умеют. Такие рыжие, как Аякс, присасываются к твоей шее, скользят по коже языком, и отрываются с громким щелчком, ощущая на языке лёгкий металлический привкус. Скара знает, что будет засос, и это, в общем-то, мерзко, потому что это какой-то клишированный и совершенно безвкусный омегаверс с «лежина», но они-то в реальной жизни. Но высказать протест в его голове означало потерять его навсегда. И он не думает о ждущем Кадзухе, не думает о надевшей в такой ветер короткую юбку Люмин. Был бьющий адреналин от возможности быть пойманными, был палец Аякса между его ладонями, имитирующий фрикции, и покрытые слюной губы. И в этот момент все остальное стиралось тяжелым дыханием и дрожащими ресницами. — Пожалуйста, хватит. — вылетает изо рта жалкой просьбой, настолько противно, что даже мерзко. А он даже сделать ничего не может, только и делает, что терпит жалящие в шею и губы поцелуи да то, как легко входит палец меж вспотевшими ладонями. — Я скучаю. — Аякс шепчет ему на ухо, наконец освобождая несчастные руки из плена, обхватывает его лицо двумя ладонями и льнёт настолько близко, что кажется, будто хочет в нём, Скаре, растворится. Чужой язык скользит по нёбу, вырывает из груди хныканье и тихие стоны. — Я так скучал, ты представить не можешь. Скарамучча хочет отдаться ему полностью, на попечение любимых веснушчатых рук, отдаться прямо на полу магазина, на виду у всех, подчиниться и сделать всё так, как он любит. «Тебе знакомо чувство самоуважения?» звучит в его голове беззвучным голосом. Он цепляется за молчание и тишину. На глаза попадается забинтованная ладонь. Под ней — неровный разрез. Скарамучча отрывается от чужих губ, отворачивается и отступает назад. Чувство самоуважения ему всё ещё незнакомо, но он хочет научиться. — Нет. Я больше не… Мы не можем больше это делать. Всё закончилось, Аякс, и мне… — «мне без тебя было лучше, чем с тобой» остаётся не высказанным. — У меня есть самоуважение, Аякс. — О чём ты говоришь? Ты же любишь меня, нет? — Аякс хмурится и склоняет голову набок. Осматривает фигуру парня сверху вниз так, словно видит его впервые, и вновь пытается подойти. — Нет. Больше нет. — Скарамучча отворачивается и идёт на кассу с тем немногочисленным, что успел взять себе и Кадзухе. Кадзуха. Он оставил его там, с этими людьми. Какой идиот. — Я подожду тебя на улице. Холодная бутылка воды и прохладный ветер, дующий в лицо, оказываются мимолетным спасением, а «самоуважение» могильным камнем нависает над ним.***
— Мы тогда, вроде, собирались в честь начала последнего учебного года. Вот недавно, в августе. — Итэр встаёт с лавки, становясь на доску, будто она была его спасательным кругом при рассказе. — Играли в «правда или действие». Напились так, что вспоминать стыдно. И ты уже, наверное, понял, что наша компания не отличается наличием большого количества людей, и чьи слова на самом деле имеют вес. Кадзуха кивает, переводя взгляд на стоящего неподалёку Дотторе, что усердно продолжал флиртовать с Люмин, будто бы она не была девушкой его лучшего друга. Даже смотреть тошно. В такую облачную и ветреную погоду на нём солнцезащитные очки и маска, прикрывающая рот. Каэдэхара отворачивается от него, мельком смотря в ту сторону, в которую ушли Скара и его раковая опухоль, которых не было уже довольно продолжительное время. — Одному из парней, кажется, нашему однокласснику Хэйдзо, выпал Сяо. Может, он хотел его склеить или что-то такое, не знаю. Он спросил, кого предпочитает Сяо, на что услышал ответ, что ему «важен не пол, а личные качества человека». Дотторе влез, начал докапываться, действительно ли Сяо готов… быть с парнем. — Итэр выдыхает, неловко чешет затылок и смотрит куда-то в бок отсутствующим взглядом. — Все закончилось дракой. Дотторе разбил бутылку о его голову, да и в принципе… чуть не убил. Аякс продолжал пить, а мы все просто стояли и смотрели. — Он больше не общается с вами? — Кадзуха набирает это быстрее, чем может подумать. Итэр в ответ качает головой. — В нашей школе если ты попадаешь в немилость к Дотторе, то ты попадаешь в немилость ко всем. Стыдно это говорить, но так и есть, Никому не хочется конфликтов. Не думай, что мы все такие. Это не так, правда. Но если, ты понимаешь, лучше держать это при себе. — Итэр пожимает плечами, а Казуха кивает, усиленно сдерживая порыв спросить про Аякса. Это не его секрет и не его дело. — Серьезно, ты мне нравишься и я не хочу чтобы ты думал, будто мы поголовно хуесосы и обрыганы. — Хорошо, не буду. — пишет он и на лице Итера тут же расплывается улыбка, открывающая вид на очаровательные ямочки на щеках. — Спасибо. Так, научить тебя кататься?***
Один. Два. Три. Четыре. Пять. Вдох. Один. Два. Три. Четыре. Пять. Выдох. Скарамучча закусывает ногти на руках, в приступе паники смотря по сторонам. Не стоило сюда идти. Старые привязанности должны были оставаться в прошлом, новые — быть крепко прижатыми к груди, защищенные от взора всего мира. Вечный спор морального релятивизма и абсолютизма, кто прав, кто виноват, кто останется у руля и продолжит жить, кто задержится на старте и так навсегда там и застынет. Он абсолютно не знал, что ему делать со своей жизнью. Симпатия к Аяксу была чем-то, в чем он был всегда уверен, и к чему возвращался в критические моменты. Сейчас, потирая кончиками пальцев оставленные настырными губами засосы, он мечтал только о том, как сотрёт кожу в кровь в душе. Сотрёт, отрастит новую, на минуту захотелось стать чем-то сродни ящерице — они так удачно отращивали потерянный хвост, что это вызывало только лишь зависть. Он не говорит ничего, когда Аякс выходит из магазина, угрюмо тащится за высокой фигурой и жалеет-жалеет-жалеет. О собственной глупости, в первую очередь. О собственной самонадеянности. Он был готов к долгому разговору, он был готов к извинениям и прочему, но не к тому, что произошло. Аякс никогда не оправдывал его надежд, да и вряд ли сможет это сделать. Признаться в этом самому себе сложно, читать как «невозможно». — Хочешь закончить, да? — спрашивает Аякс на всё том же переходе. Светофор медленно отсчитывает: двадцать, девятнадцать, восемнадцать. — Не боишься последствий? — Каких последствий? Это, типа, угроза, Аякс? Серьезно? — Скаре на него смотреть не хочется, он упрямо сжимает древко костыля и поджимает ногу. Светофор загорается зеленым. — Ты такой жалкий. Не подходи ко мне больше. Он вырывается вперёд и, учитывая его состояние, выглядит это максимально жалко. Но Аякс его не обгоняет. Скарамучче хочется, чтобы он застыл на той стороне дороги, ошеломлённый внезапным поворотом событий. А еще хочется, чтобы он побежал за ним, извинился и всё было бы как раньше. Блять, как же глупо. Хочется блевать. Тщеславие заполняет существо, тщеславие ломает суставы, дробит кости, разжижает мозг в серую кашу. Аякс не бежит, никто его не догоняет, абсолютное ничего и никого. Скара видит Кадзуху издалека. Скара хочет побежать и уткнуться в чужое плечо, чтобы поплакаться, и он знает, что он жалкий-жалкий-жалкий. Кадзуха, кажется, улыбается. Он крепко держится за руки Итэра, пока стоит на доске, он скинул ветровку, потому что ему жарко, и пересобрал волосы в пучок. Передние пряди падают ему на лицо и он дует вверх, пытаясь их убрать. У Скарамуччи в груди становится на несколько секунд тихо. Скарамучча смотрит на покрасневшие щеки Кадзухи, бесстыдно тронутые первым осенним морозом, и решает, что вот тот, кто собрал все черты четырех красавиц Китая. Затмивший луну и посрамивший цветы, заставивший рыбу утонуть, а летящего гуся — упасть. А еще, совсем чуть-чуть, бывший причиной спёртого дыхания. — Ты должен понять, почему для нас это не просто доска, почему мы посвящаем куску дерева свою жизнь. Понимаешь? Пока не поймешь это здесь, — Итэр кладёт пятерню на голову Каэдэхары и небрежно взлохмачивает его волосы, — не начнешь нормально стоять и ездить. Я ведь правильно говорю, Скара? Кадзуха с улыбкой поворачивает голову, чтобы взглянуть на Скарамуччу снизу вверх. Он всё еще сжимает руки Итэра и улыбается, только уже ему [Скаре хочется в это верить] и он выдает улыбку в ответ. — Да. Мы не просто становимся на выпиленный кусок дерева и едем вперёд. Для меня скейт был символом свободы. В детстве мама привела меня в парк, а там все эти ребята с досками в руках буквально летали, будто птицы. Ты не делаешь новый трюк, доводя его до автоматизма, чтобы выебнуться перед ребятами со двора. Когда твои ноги отрываются от земли… это и есть свобода. Да, может большинство сейчас просто в поисках славы, денег и спонсоров, чтобы стать кем-то вроде Тони Хоука, но я всегда ощущал к этому что-то большее. Ты понимаешь, Кадзу? — он протягивает ему только руку и Каэдэхара отпускает две ладони Итэра, чтобы обхватить ладонь перед собой и тут же отпустить, ровно стоя на скейте и не шатаясь. — Наверное? Мне кажется, что время, когда можно влиться в это всё, для меня уже прошло. — он пожимает плечами и переходит на язык жестов, поэтому Итэр отворачивается, чтобы недовольно глянуть на Люмин, что вновь повисла на Аяксе. — Никогда не поздно. Ты не устал? Не хочешь домой? — Скарамучча громко выдыхает и тянется к чупа-чупсу в кармане. — Нет. Хочешь уйти? — Скара впервые рад, что никто кроме него Кадзуху не понимает, поэтому он благодарно кивает. — Хорошо. Пойдём к тебе, да? — Да, только попрощаемся со всеми. — он подставляет руку, позволяя Каэдэхаре безопасно сойти на землю, и еще пару секунд смотрит на одиноко лежащую доску Итэра. Он скучал. — Уже уходите? — Итэр наступает на грип тейп доски, привлекая её к себе. Скара кивает и подставляет руку для фирменного прощания. — Хорошо. До встречи. Прощание происходит сумбурно, лицо Скарамуччи почти успевает искривиться в брезгливой гримасе, когда Аякс сжимает его руку и практически обнимает его. Один. Два. Три. Четыре. Пять. Выдох. Они покидают парк и Кадзуха правда кажется очень довольным. Он идёт спиной вперёд перед Скарамуччей, закидывая голову и открывая вид на перекатывающееся Адамово яблоко. Его рука неожиданно тянется вперёд, вытягивая изо рта Скары уже съеденный наполовину чупа-чупс, который он тут же тянет в рот. Обиженный кислотно-зеленым яблочным чупа-чупсом рот щиплет, в горле будто комок. — Ну уж нет, отдай сюда. — Скара тянет руку вперёд, когда они останавливаются на переходе и забирает сладость обратно. Он елозит остатками круглого шарика внутри рта, облизывая те же места, где только что был язык Кадзухи. — Тебе что, купить чупа-чупс? — Не надо. Я хотел твой. — он тут же краснеет и отворачивается. У Скарамуччи вновь пропадают признаки жизни. Светофор всё еще отсчитывает. У него ещё есть время чтобы… чтобы что? — Тут еще ягодная серединка. Хочешь тоже раскусить? — Кадзуха кивает и тянется к его лицу. Даже ни одной секунды не думает. Блять. Скара сглатывает, когда серединку, зажатую с одной стороны меж его зубами, с другой стороны сжимают зубы Каэдэхары. Он чувствует его губы рядом со своими. Настолько рядом, что поместиться только лист бумаги. Скарамучча чувствует остаточную кислотность яблока на губах Кадзухи. Он может сосчитать каждую трещинку на его губах. Он видит, как блестит чуть высунутый, окрашенный в зеленый, язык Кадзухи. Кадзуха видит тоже, он это знает. Языки дерутся за ягодную сердцевину, которую держит Скара свободной рукой. Скара чувствует кончик его языка на своём. И отстраняется. Кадзуха делает также. — Пицца? — его рука тянется к ладони друга, который теперь сжимал одну лишь палочку, и легко обхватывает её пальцами. Скарамучча в ответ кивает. — Кстати, Итэр дал свой номер. И позвал на вечеринку, которую устраивают твои бывшие одноклассники на Хэллоуин. Я сказал, что подумаю. Мы пойдём? — А ты хочешь? — пальцы тянутся к тем свободно лежащим передним прядям на лице Кадзухи, чтобы заправить их за ухо. — Я думал, ты был против всего этого. — Итэр неплохой. Он мне нравится. — Кадзуха тянет его вперёд, всё ещё держа за руку, но не забывая о балласте в виде костыля. — А я… нравлюсь? — Нравишься. — Тогда пойдём.