— Ты же теперь не заразный? Не хочу подцепить ханахаки из-за минутной слабости, — Хёнджин скептически проводит рукой по плечу парня.
— Тогда не влюбляйся в меня. Я не смогу ответить тебе взаимностью, — Чан пожимает плечами и вжимает партнера в стену, наваливаясь всем телом, целуя доступный участок шеи. — Справишься?
— Я попробую.
— Сеульский Центр научных исследователей предложил усовершенствованную формулу тестирования на Ханахаки-Y. Новый анализ позволяет с высокой долей вероятности установить наличие опасного вируса в организме человека даже на начальных стадиях заболевания. Чан делает зевок и допивает чай из листьев ромашки. Он мысленно восхищается работой медиков и ученых, ведь за достаточно короткое время (сколько уже прошло с момента вскрытия гробниц: год или полтора?) они уже придумали, как оперировать, как тестировать, как не дать людям окончательно сойти с ума от безответной любви. Последнее спорно, но вполне реализуемо. Парень выключает новости, закидывает чашку в посудомоечную машину и покидает пределы квартиры. На часах утро рабочего дня. Maybach урчит, как самый свирепый тигр, Чан плавно выезжает с парковки. Из динамиков доносится заедающий трек перспективной Ли Юны, запоминающийся мотив поет теперь вся компания и каждый второй, не оторванный от мира кореец. Парень удивляется, как им с Чанбином удалось написать такой невинно-легкий, но приставучий к душе, как жвачка с асфальта к ботинку, трек. Чан постукивает пальцами по рулю и на припеве, не сдерживаясь, поет во весь голос, эмоционально жмурясь от удовольствия. — Чон Хосок и Пак Чимин впервые с момента помолвки посетили публичное мероприятие. Молодая пара появилась на неделе моды в Париже, произведя массовый фурор. Чан удивленно замирает в дверях. — С момента помолвки? Разве они уже не были женаты? — Это для нас всех они уже женаты вечно, для общества они еще только помолвлены. Развлекаются как могут. Я уже видел фото и видео с недели моды, и ты бы знал, насколько сильно завидую Джинни и Ликси. Почему мы не в Париже? — Чанбин разворачивается в кресле и возводит руки к небесам. — Хочу в город любви любиться с кем-нибудь. — Вау, чье-то сердечко захотело нежности. Иди обниму тебя, моя крошка, — Чан подходит к другу и заключает его в объятия, Чанбин совершенно не возражает такому проявлению любви. — Обнимашки в начале рабочего дня? У нас какая-то новая традиция, или это вы заранее напоминаете друг другу о своей любви, пока не начали сраться из-за аранжировки? — Джисон входит в студию налегке, тут же опускаясь в свое кресло и с любопытством рассматривая друзей. Он приносит с собой запах свежесваренного крепкого черного кофе и память о студенческих годах. — Мы повышаем у себя окситоцин, серотонин, дофамин и все те умные вещи, что прописал Сынмин. Я бы мог в него влюбиться даже, но что-то мне подсказывает, там все занято Минхо. Гаденыш слишком харизматичный, — Чанбин удобнее перехватывает руками талию хена. — Не ври, ты больше по девушкам. А Сынмин, помнится мне, парень, — Чан приглаживает волосы друга и пытается представить хирурга в юбке: выходит то ли слишком горячо, то ли слишком смешно. Воображение — дело сложное. — И да, кот тебе его не отдаст даже под дулом пистолета. У него уже придуман десятилетний план по завоеванию сердца нашего хирурга, надеюсь потребуется меньше времени, иначе мы все сойдем с ума. — Знаешь, кто еще круто смотрится в юбке? Феликс, — Чанбин поигрывает бровями, кивая в сторону Джисона. — О, да. Ликси весьма горяч. А модельная походка... Видел последние фотографии из инсты? В этой черной кожанке на улочках Парижа. Мои мысли почти стали порочными, — Чан серьезным тоном поддерживает друга, стараясь не засмеяться от лица Хана. Три недели назад Хёнджин отправился в Париж и прихватил с собой Феликса. Это случилось практически сразу после происшествия с Минхо, он собирался отложить поездку, но Чан настоял: им обоим было нужно побыть отдельно и подумать. С тех пор они не обменялись ни одним сообщением, узнавая о делах друг друга через общий чат и страницы в инстаграм. Улочки Парижа, выставки в Лувре, завтраки в отеле, кофе у Триумфальной арки, карандашные наброски Базилики Сакре-Кёр, фотосессии Диор, снимки влюбленных пар в Люксембургском саду — дыхание жизни Хёнджина читалось в каждом кадре новостной ленты. Неоновые лампочки аппаратуры, микрофон, черные джинсы, клавиши синтезатора, огни ночного города, длинные пальцы рук, сжимающие руль автомобиля — у Чана не было причин ставить жизнь на паузу. Единственный, кто страдал в этой истории, — это Джисон, чей парень собрал чемодан, запрыгнул в самолет и теперь приковывал взгляды каждого второго жителя Парижа. Ему была нужна перезагрузка, и он ее получал за тысячи километров от Южной Кореи, пока Хан пытался не рвануть за ним, бросив работу и обещая быть вместе навсегда, достать звезду и завести собаку. — Так, все! Вы с каких пор такие болтливые стали? Пора работать, срок сдачи нашего проекта был вчера, а у нас что? Трек есть, изюминки нет. Срочно ищем изюминку, — Джисон хлопает в ладоши, срывается с места в попытке оттащить Чана из цепких рук Чанбина. Через полчаса возни и болтовни они все-таки приступают к работе. Мелодичный перезвон летних колокольчиков вплетается в игру на барабанах, каждый удар напоминает ритм сердца при встрече с возлюбленным, внезапный звук разбитого стекла нарушает идиллию, дребезжащее сверло дрели, как непрошенный гость, расстраивает струны души — Дэхён распахивает двери студии и быстро моргает. Чанбин переключает разные мелодии, пока Чан сверлит дыру в столе, а Джисон молотком стучит по хрупким стеклам в коробке. — Что здесь происходит? — Дэхён пытается перекричать звук дрели, чтобы привлечь к себе внимание. На третьей попытке ее тонсены замечают неладное и отрываются от своего занятия. — Мы нашли идеальное звучание. Хотим смиксовать, — Чан показывает на инструмент пыток в руках и на колонку, откуда внезапно доносится пение птиц и чей-то совсем не невинный стон. Джисон и Чанбин в унисон кивают. — Вы ведь помните, никакого хардкора? И трек должен был быть готов еще вчера. — Хардкор-панк — музыкальный жанр, появившийся в США и Великобритании в конце 1970-х годов в результате обособления от панк-рока, — зачитывает Чанбин сводку из Википедии. — Мы передумали. — Мы j'adore hardcore, — тянет Чан. — Знаю я, что ты там j'adore, — Дэхён делает глубокий вдох, обводит взглядом горящих энтузиазмом тонсенов и кивает, принимая быстрое, но взвешенное решение. — Делайте как хотите. Пусть будут выбитые стекла, шумно, громко и про секс. Только название и вступление должны быть воздушными, а там снесем всех шок-контентом. Чонин справится. Мой малыш слишком талантлив, чтобы это скрывать. Девушка разворачивается на убийственных шпильках и покидает студию под душераздирающие крики дрели. Она решает оставить рабочие новости в стороне и не отвлекать мальчиков от их увлекательного занятия. По сему отправляется пить кофе с вафлями, решая поставить на паузу дела, все равно сроки сдачи трека завалены окончательно, но ее это совершенно не смущает и в душе отчего-то светло и приятно. Госпожа Пак Дэхён тоже j'adore hardcore. Тем временем за закрытыми дверями студии творится анархия, чудесным образом складывающаяся в музыкальный шедевр. Трое друзей не перестают смеяться, ругаться, мириться и склеивать по кусочкам самые неожиданные идеи в единое целое. — Спорим мы создали очередной хит? Я уверен на сто процентов, — Джисон обращается к друзьям, пока все выходят на парковку компании. Они только что отправили финальную версию Дэхён и с чувством выполненного долга покидают свой второй дом. — Если Чонин от него откажется, я солью в сеть то видео, где он кукарекает в костюме зайки, — Чанбин ехидно фыркает. — Пффф, только рейтинг ему поднимешь. Он не откажется, трек получился отличный, — Чан снимает с сигнализации машину и прислоняется к бамперу. — Можно я у тебя заночую? Поиграем в приставку или шоу посмотрим? — Джисон встаёт рядом, умоляюще всматриваясь в лицо друга. У него в глазах вселенская тоска: он больше не может находиться дома один. — Не-а, у меня время наедине с собой. Ты и так у меня неделю жил. Чанбин? Возьми его к себе, — Чан приглаживает свои волосы и надевает кепку. Чанбин закатывает глаза и обнимает Хана за плечи. — Прости, друг, но сегодня ты поедешь к себе домой. У меня планы. — Вы оба бесчувственные тюфяки. Вам не понять, как одиноко в квартире без любви всей твоей жизни, — Джисон обреченно ноет. — Твоя любовь вернется через три дня. Потерпи, — Чан подбадривающе хлопает друга по плечу и отходит к двери автомобиля. — Я скучаю. Ты разве не скучаешь по Хёнджину? — Джисон пытается выпутываться из объятий Чанбина, бросая на Чана недовольные взгляды. — Вас подвести, или Uber возьмете? — Uber, — Чанбин оттаскивает Джисона от машины. — Я уже вызвал. Чан садится за руль, салютуя друзьям, и отправляется домой. В колонках играет Sam Tinnesz, на входящем сообщении висит привычный контакт: «Наш психотерапевт секси, ведьма та еще, но красивая. Жаль, с ней не выпить текилы. Привези мне сигарет. Безбожно хочу курить».От Минхо
Чан тихо улыбается. Его лучший друг на добровольно-принудительном лечении в реабилитационном центре старательно забывает, что такое «пыльца фей», и разбирается в себе. Вкус текилы на губах, соль на кончике языка, клубы дыма в легких, неоновые огни, кончиками пальцев вырисовывать линии на чужом теле — воспоминания проносятся, как ретроспектива кадров фильма. Так легко свернуть на барную улицу и затеряться в потоке незнакомых людей. Парень проворачивает руль, вжимая педаль газа, и мчит в сторону дома. Касание теплых рук, кольцо мягких объятий, тонкие запястья и звонкий смех, невинно-игривый взгляд, выворачивающий душу наружу. Скучает ли Чан по Хёнджину? Хороший вопрос. Мольберт по-прежнему стоит в его гостиной, а кисти с красками разложены в том же порядке, в каком их оставил хозяин. Картины, эскизы, наработки бережно хранятся, как самая великая ценность. Замок в ванной так никто и не починил, а в шкафу тонны чужой одежды. Бан Чан живет свою жизнь дальше, переключаясь с работы на собственный повседневный релакс: готовит ужин, смотрит музыкальное шоу, читает статьи о новых способах аранжировки, качает пресс и отжимается. Бокс по четвергам, спортзал, приемы у психотерапевта по вторникам, а еще всю прошлую неделю с ним жил Джисон. Практика показала — жить без Хёнджина не трудно, но хочется ли? Уже другой вопрос. Чан усмехается. «Кот, не вздумай провоцировать нашего психотерапевта. Не давай ей поводов для безумных терапевтических идей. Сигареты привезу». Квартира встречает тишиной. Одежда сбрасывается за считанные секунды, а теплая ванна набирается достаточно быстро. Чан с наслаждением погружается в воду, расслабляя мышцы тела. Мысли улетучиваются, оставляя лишь мотив новой песни. Он уже видит, как Чонин мастерски ее исполняет, внутри все трепещет от ожидания встречи исполнителя и музыкального шедевра. Звук уведомления напоминает о существовании мира за пределами ванной комнаты. «Приложение обновлено». Чан удивленно рассматривает мигающее оповещение от тиндера. Он уже успел забыть о его существовании, но смартфон решил напомнить в этот прекрасный вечер субботы. Парень пожимает плечами и заходит в приложение, тут же втягиваясь в круговорот прекрасных вариантов на вечер, всех тех, кто ищет «надолго и вечно», длящиеся пару часов. И тех, кто действительно не хочет упустить свой шанс на любовь, ту, что не будет от боли сводить легкие. Чан свайпает вправо-влево забавы ради, пока взгляд не цепляется за длинные ноги в черных узких брюках. Фотография в полный рост позволяет оценить все линии тела: утонченные плечи, крепкие бедра, талию в один захват руки Чана, высокомерно задранный носик и светлые, слегка кудрявые волосы. Красиво. Притягательно. Юноша растягивается в улыбке, откидывается головой на бортик ванны и прикрывает глаза. У него явно слабость на высоких и стройных с наглыми глазами. Сигнал входящего сообщения мотивирует открыть глаза. «Может встретимся на кофе?» Чан быстро моргает, приглашение отправлено от имени этого парня. Только что. Судьба или глупое стечение обстоятельств? Опуститься на дно ванны, задерживая дыхание. Сердцебиение ровное, вода убаюкивающе теплая. Посторонние звуки скрыты, а в мыслях играет одна из его свеженаписанных песен: «No turning back once we're connected No turning back once we're connected No turning back once we're connected All that I want is you Even if I'm a fool Why do I fall for you No turning back once we're connected». Чан выныривает ровно через две минуты и смеется тому, что уже давно не считает секунды. На дисплее вопрос, ожидающий ответа. Подмигивающий смайлик в конце ясно дает понять: его приглашают вовсе не на кофе. Такой отличный шанс провести вечер субботы в компании обворожительного незнакомца. Бан Чан хищно скалится и набирает сообщение.****
«Объявляется посадка на рейс А-49 Париж — Сеул. Просим пассажиров пройти к выходу 15». Хёнджин резко захлопывает блокнот для набросков и быстро начинает осматриваться в поисках друга. Огромный зал ожидания выглядит слишком безлюдно и одиноко: сказываются времена карантинных мер в силу по-прежнему актуального вируса Ханахаки-Y. Феликс обнаруживается за оживленной беседой с какой-то полноформатной дамой. Причудливая шляпка оранжевого цвета, браслеты из увесистых камней и тени фиолетового цвета выдают в ней эпатажный стиль и любовь к увлекательным историям. Молодой парень что-то размеренно рассказывает, получая в ответ заинтересованные кивки. Хёнджин делает снимок на память, убирает фотоаппарат и блокнот в сумку, а затем отправляется в сторону не в меру общительного друга. — Объявили посадку, нам пора. Или ты хочешь побыть во Франции еще? Феликс почтительно прощается с дамой и забирает свой чемодан у Хвана. — Я тренировал свой французский. Она из Нор-Па-де-Кале — одного из регионов Франции. Летит на встречу с подругами в Рио-де-Жанейро, была в браке четыре раза, может два, мой французский не так хорош, как хотелось бы. Она разводит собак и любит дайвинг. Я без понятия, зачем мне вся эта информация, но мы очень мило поболтали. — О, да. Это была беседа на час и двадцать четыре минуты. Я засекал, — Хёнджин смеется, обнимая парня за плечи. — Мне было интересно, когда ты устанешь, а ты держался молодцом. Твой французский явно стал лучше. — Практика, mon chéri. Полное погружение на три недели творит чудеса. А теперь я хочу домой к рамёну и Хани, — Феликс мечтательно улыбается, поднимаясь на борт самолета. Хёнджин вторит его настроению: он тоже хочет домой. Для него поездка в Париж далеко не отпуск. Сделки о продаже и приобретении картин, интервью для журналов, показ моды и урок живописи в местном университете. Он буквально разрывался между делами и свободными прогулками в компании Феликса. Теперь Хёнджин хотел завернуться в одеяло, отключить все средства связи и предаться тихому уюту, желательно в крепких мужских объятиях. С последним пунктом были вопросики, но думать о них не хотелось. Молодые люди занимают свои места и уже через полчаса возносятся в высь. Феликс включает фильм, а Хёнджин тем временем укладывает голову ему на плечо. Их ждет перелет длиной в 10 часов 51 минуту, а потом — Сеул и его улочки, наполненные нотками острой еды, спешащими в офис людьми и неоновыми вывесками местных забегаловок. У Франции привкус искусства, античности и стиля, у Кореи — ощущение дома и стабильности. Хёнджин обожал путешествовать, напитываясь культурой других стран, городов, историями людей, он находил в этом вдохновение творца. Но в этот раз он уезжал в Париж со скребущими кошками на душе, он даже не ожидал, что Минхо и его порезы так сильно выбьют из-под ног почву. Хван был безгранично удивлен спокойной реакции Феликса, будто такое случается раз в неделю и давно следует привыкнуть. Однако они оба приземлились в город любви с настроением, далеким от романтического, и лишь спустя пару дней внутри сработал переключатель: они не способны контролировать то, что не поддается их контролю. Сейчас оба возвращались домой с волнением и предвкушением: один перед встречей со своим парнем, второй — тут были вопросики. Хёнджин проверяет время на часах и глубоко вздыхает. Три недели тишины. Чан не написал ни строчки, он ему тоже. Казалось, не было никаких месяцев их тесного общения, казалось, это все было очень далеким сном. Париж сталкивал художника с приятными людьми и с еще более привлекательными корейцами. Они все хотели сотрудничать, пить с ним шампанское и знакомиться поближе. Хёнджин не отказывал, увлекался, но выдерживал дистанцию. Никто, черт возьми, не вызывал в нем то, что удалось пробудить Чану за несколько минут, стоя у его картины далекие месяцы назад, в их первую встречу. — Молодые люди, шампанское, вода, кофе? — приятный голос стюардессы ласкает слух. — Шампанское, — Феликс благодарит за них обоих. Два бокала тут же появляются перед ними. — За отлично проведенное время, — Хёнджин чокается с другом и делает глоток. На экране планшета причудливая Амели пытается сделать всех счастливее: французское кино провожает их в корейский мир. — В следующий раз предлагаю поехать в Италию. В Милан или Рим, — Феликс предлагает, не отрываясь от фильма. — Только ты и я? — Хёнджин тихо подначивает парня, вспоминая, как тот страдальчески ныл последнюю неделю, скучая по Хану. — Ага, мы, конечно, можем взять остальных, но тогда лучше убедить Чонина или Минхо спонсировать поездку. Если не согласятся, то вдвоем. Мне понравилось, — Феликс чокается с Хёнджином бокалом и допивает шампанское. — Я согласен. До посадки 6 часов и 44 минуты. Один фильм сменяется другим, напитки смешиваются с соком, водой и орешками. — Так вот, я хочу поставить танец на песню Freeze, смешать в нем несколько стилей и приправить спецэффектами, — Феликс с горящими глазами рассказывает свежую идею. — Песня крутая, ты можешь создать что-то нереально завораживающее с твоими-то навыками, — Хёнджин активно кивает и быстро выдает: — Запомни, на чем мы остановились, мне надо в уборную. — Да-да, иди. Маску только надень. — Серьезно? Ты думаешь, на меня ханахаки в туалете нападет? — Хёнджин смеется, размахивая маской в руке. Они в самолете после тотально долгого досмотра и дезинфекции. Шансы, что на борт взошел кто-то в активной стадии болезни, равны один к ста. Он быстрым шагом проходит до уборной, табличка мигает «FREE», а ручка двери легко открывается. — Ой, простите, я думал, тут свободно, — парень удивленно смотрит на девушку в уборной и старается прикрыть дверь обратно, но не успевает. Его с силой хватают за воротник рубашки и тянут на себя. Безумные, напуганные глаза пробираются в самую душу, на губах заметны странные нитки чего-то цветущего. — Позовите врача, — хрипит голос, а в нос ударяет едкий запах лилий. Непроизвольно делая вдох, до Хёнджина доходит: на губах девушки следы распустившегося проклятия ханахаки. Вся уборная тонет в душном аромате, в недрах сознания поднимается паника. Хрупкая молодая женщина кашляет и крепко держит его за рубашку, трясясь всем телом, чтобы через пару секунд обмякнуть в обмороке. На шум прибегают бортпроводники. Знай Хёнджин, что его ждет за этой дверью, он бы надел маску или перетерпел желание отлить. — Господин, вы в порядке? Что произошло? — молодой человек в униформе стюарда помогает Хёнджину освободиться от рук девушки. — Я шел в уборную, было указано свободно. Она просто... У нее, кажется, ханахаки. Не знаю, я растерялся, — Хёнджин делает несколько шагов назад и отряхивается, замечая, как несколько лепестков лилии слетают с его рубашки. Липкий вкус цветов стоит где-то на уровне горла и щекочет ноздри. Хочется пить и помыться. Он не слышит, как приводят в чувства жертву ханахаки, как призывают врача и просят пассажиров сохранять спокойствие. В ушах хриплый голос зовет врача, а в желудке зарождается мерзкий комочек ужаса. Хёнджин занимает свое место рядом с Феликсом и старается выглядеть спокойным. Удается ужасно. — ТЫ В ПОРЯДКЕ? — друг кричит так громко, что половина салона самолета отвечает ему «нет». — Прости, прости, ты же в порядке? — переходит уже на шепот Феликс. — Да, испугался, но я в норме. Нас так детально осматривали, как она оказалась на борту? — Хёнджин нервно сглатывает, выдавая улыбку. — Походу плохо проверяли. Главное, скажи мне, ты не пострадал? Чувствуешь себя как? Контактировал с цветами? Надо будет сводить тебя на осмотр к Сынмину, — Феликс хватает Хёнджина за лицо и всматривается в него, пытаясь вычислить возможные травмы. — Я ни в кого не влюблен. Нет поводов для переживаний. Цветы опасны для безответных чувств, а я ни в кого не влюблен. Не влюблен, — слишком часто повторяет Хёнджин, успокаивая то ли друга, то ли себя. — Хорошо, но на осмотр все равно пойдешь. Знаю я уже двух таких невлюбленных, ты не заставишь проходить меня через это снова, — говорит Феликс и крепко обнимает Хёнджина. В его словах сквозит спокойная усталость и давно пережитая боль. Хван расслабляется в чужих руках и тихо шепчет: «Не влюблен». — Блять. Я так чертовски влюблен, — выдыхает Хёнджин, как только оказывается один на заднем сиденье Uber. — Эмм, я за вас рад. Наверное, — отвечает водитель. Самолет приземлился в Инчхоне два часа сорок три минуты назад. Им пришлось пройти полный досмотр, осмотр и заполнить тонны бумаг о происшествии. С Хёнджина взяли подписку о невыезде и согласие на обязательное посещение медицинского центра, сдачу целого спектра анализов через неделю и через две, и через четыре. Справедливости ради всех пассажиров ждала такая участь. Но это все меркло перед лицом главной хенджиновской проблемы, которая легко читалась в глазах Феликса. Естественно, друг ему не поверил, естественно, он прекрасно делал вид, что не знает о столь очевидных чувствах Хёнджина к одному их общему другу. Именно поэтому подбадривающе похлопал по плечу, обнял и угрожающе пошептал короткое и веское: «Признайся ему, или мы больше не друзья». — Простите. Мысли вслух, — Хёнджин зарывается руками в собственные волосы и тихо стонет. Аромат лилий не покидает его с момента инцидента. Отвратительно. Но нет смысла отрицать — он может заболеть. Три недели тишины, их статус отношений не определен. Объект его любви переболел ханахаки и несколько месяцев лечит последствия операции. Художник понятия не имеет, что происходит в мыслях и чувствах любителя черного. Это всегда было ключевым в его интересе к нему, и еще миллион крохотных деталей, заставляющих оставаться рядом. Не было никакой любви с первого взгляда, все началось с любопытства и легкой интриги. Хёнджин хорошо помнил тот вечер, когда его мир разделился на до и после: ничем не приметный день в галерее подходил к концу, Чанбин пообещал познакомить друга со своим хеном, которого скрывал столько лет. Хван знал о Чане слишком много из бесконечных рассказов, но ему было совершенно все равно на странного, увлеченного музыкой любителя черных толстовок и бокса. Каждая история лучшего друга отдавала какими-то безумными фактами и вызывала испанский стыд, а не волнение на уровне жажды узнать поближе университетских друзей Чанбина. Однако музыка, созданная Чаном, задевала струны души и помогла художнику создать несколько картин, и хотя бы по этой причине он попросил их наконец познакомить. Хёнджин увидел парня первым: в своих рваных джинсах, черном свитере и задвинутой на глаза кепке он выбивался из массы посетителей. И не важно, что эти джинсы стоили, как коллекционное вино, они не соответствовали этикету вечернего посещения художественной галереи. Но их обладателю было все равно, с неподдельным интересом он рассматривал полотно Хёнджина, а тот его. Подтянутый, невысокий, но и не низкий, с пухлыми губами, отличной задницей и с ярко выраженными венами на руках, длинными пальцами, вызывающими непростительно неприличные мысли. А еще Хван не мог понять, как можно с таким нескромным интересом изучать его не самую лучшую работу на протяжении двадцати минут. Чанбин опаздывал, и знакомиться пришлось самому. Чан оказался совершенно не таким, как себе представлял художник. От его голоса и улыбки по коже пробежали мурашки. Притягательный — это всё, что мог сказать Хёнджин после этой встречи. Настолько, что уже через пару дней они пили вместе кофе, а еще через пару — ужинали, а потом Хван уехал на некоторое время, и, вернувшись, узнал о ханахаки Чана. Гром среди ясного неба — гребаный Бан Чан, оказывается, был безответно влюблен и не в него. Ключевое «не в него». Хёнджин честно старался убедить себя, что ему надо держаться подальше, но новый друг отлично целовался, любил секс и таил в себе неведомую силу магнетизма. Сначала это был интерес, поиск идеи для выставки, изучение вопроса постханакаки изнутри. Ему безумно хотелось понять, как работает мозг Чана, и, если это сочетается с отличным сексом, то почему нет. Чанбин как лучший друг предупреждал и отговаривал, но чем больше запрещал, тем сильнее Хван тянулся и погружался в самые увлекательные отношения в своей жизни. Будничное любопытство быстро переросло в искренний интерес, а позже — в желание быть рядом и узнать парня по-настоящему. — Как же я так проебался? Он же меня предупреждал, — Хёнджин откидывается на сиденье и прикрывает глаза. Чан сразу сказал: он не сможет ответить взаимностью на чувства. У него их просто больше нет. Но это было несколько месяцев назад, в то время художник и сам не планировал задерживаться надолго в его жизни. Все изменилось, когда они стали жить вместе, все изменилось, когда чувства стали возвращаться и в бездушном взгляде заискрились эмоции. Хёнджин влюбился в забавную неловкость Чана, его искренний смех и стремление проявить заботу, а еще в умелый флирт и талант взглядом разгонять по венам пожар. Ему нравилось то, как Чан работал над собой, возвращая себе себя после ханахаки, как любил друзей и не посягал на свободу Хёнджина. — Почему я влюбился именно в него? Он же такой …. такой……. — Хёнджин задыхается от собственных чувств. — Вам обязательно нужна причина? Разве недостаточно того, что вы чувствуете? — неожиданный вопрос водителя напоминает пассажиру о его неодиночестве. Хёнджин молчит минуту, пробуя слова на вкус, и выдает свой вердикт. — Да, я просто люблю его. Причины нет. И не очень-то и надо, — он смеется сам себе. Паника от происшествия затуманила голову, заставляя слишком много думать и волноваться, а это не его стиль. Автомобиль подъезжает к дому, когда стрелка часов показывает четыре утра. Хёнджин прощается с водителем и практически обещает ему сообщить, чем закончится вся история, но вовремя одергивает себя. Он хочет сейчас только одного: разъяснить, кто они с Чаном друг для друга. На ватных ногах поднимается в квартиру и уже с порога ловит приступ паники — на коврике в прихожей стоят белые кроссовки. Хёнджин моргает, с грохотом ставя чемодан. Заебись. Кроссовки. Белые. У того, кто поклоняется черному цвету, нет такой обуви. Три недели молчания. Они любовники, друзья, сожители, но не пара, в верности никто никому не клялся и обетов не давал. Хёнджин делает вдох и глубокий выдох, он сейчас разнесет здесь все к чертовой матери и эти кроссовки засунет в задницу Чану. Во рту едкий вкус лилий вызывает тошноту. К глазам подступают слезы и… — Хёнджин? Ты чего замер в дверях? — заспанный голос выводит из размышлений. Чан появляется в коридоре в пижамных штанах и с голым торсом, волосы торчат в разные стороны, а отпечаток подушки на щеке намекает на недавний глубокий сон. — Я прилетел. — Это я вижу. Разве ваш рейс не завтра? — Чан забирает из рук парня чемодан и вкатывает его в комнату. — Мы собирались вас встретить. — У тебя кроссовки белые. Ты же не носишь белое? — Хёнджин очень старается не быть очевидным, сдерживая ревнивый крик души. — Купил. Не смотри так, иногда я склонен к импульсивным покупкам. Мы ходили по магазинам с ребятами, я решил, что могу позволить себе эксперимент в имидже, и купил белые кроссовки. Надевал пару раз — мне понравилось. И, чтобы ты знал, у меня не вся одежда черная, в шкафу есть другие расцветки, — Чан зевает, он ожидал чего угодно от приезда Хёнджина, но точно не вопрос об обуви. — Как долетел? Хёнджин молчит, пробегая взглядом гостиную: мольберт на прежнем месте, кисти и краски тоже, диван застелен оранжевым пледом, а на ТВ заставка от какой-то дорамы. Он возвращается взглядом к Чану и пытается прочесть в заспанном парне эмоции от его возвращения, но в темноте комнаты трудно это сделать. — Мы решили прилететь раньше, Феликс захотел сделать сюрприз Джисону. — Хорошо, что Хани сегодня дома ночует, а не у меня или Чанбина. Было бы неловко, — Чан смеется и медленно подходит к Хёнджину. Он борется с желанием заключить парня в объятия и зацеловать до смерти, он не ожидал от себя таких эмоций от встречи после трех долгих недель. Ладони потеют, а щеки предательски розовеют, с лица не сходит дурацкая улыбка. — У нас был тяжелый перелет, — Хёнджин делает шаг вперед и втягивается в теплые объятия. Чан обвивает руками чужую талию и оставляет цепочку поцелуев по открытому участку шеи, поднимается выше и замирает в миллиметре от губ, чтобы уже через секунду проникнуть языком внутрь, сильнее вжимая парня в себя. Хёнджин скользит ладонями по голым плечам, ощущая под ними дрожь, по телу бежит электрический заряд, запах лилий исчезает, он путается пальцами в темных волосах и слышит собственный тихий стон. Чан прикусывает его нижнюю губу, руками захватывает скулы и целует каждый дюйм родного лица: уголки рта, крылья носа, свободные участки щек, прикрытые глаза и любимую родинку под левым глазом. Хёнджин улыбается — скучал. Чан чертовски сильно по нему скучал. И если даже его чувства не будут взаимны, Хвану плевать, он любит, так сильно, что готов от этой любви умереть. Хрупкая слезинка скатывается вниз, за ней вторая. Бан Чан чувствует солоноватый вкус и замирает. — Что-то случилось. — Перелет был тяжелым. — Это не вопрос, а утверждение. Расскажи мне, Хёнджин. Давай поговорим. — Я пошел в уборную, а там девушка, она схватила меня за рубашку, кашляла и хрипела. От нее пахло лилиями и смертью. Ханахаки. У девушки ханахаки. А я не надел маску, Феликс просил надеть, а я решил: каковы шансы встретить больного в самолете? Вселенная такая сука, — Хёнджин тараторит сбивчиво, пряча лицо в плечо Чана, и плачет навзрыд, он держался весь полет, все время досмотра, после и пока ехал в такси, но сейчас слезы текут по щекам, а внутри все сжимается в комочек. — Я так сильно испугался, не хочу болеть, а я могу. Что, если я заразился? Не хочу под скальпель, ненавижу лилии. — Шшшш, у тебя не будет ханахаки. Ты же ни в кого не влюблен безответно. Верно же? Почему ты молчишь? В Париже кого-то встретил? — Никого я не встретил, хотя там красивых парней было много. Но мне было не надо, у меня … — Хёнджин всхлипывает, — есть один. Сплошная проблема. Я из-за него могу умереть. — Не умрешь, — Чан поднимает голову Хёнджина на уровень своего лица, вытирает большими пальцами блестящие слезинки под глазами, заправляет волосы за ухо и тихо шепчет: — У тебя все взаимно. Слышишь меня, Хёнджин? Твоя любовь взаимна. Прости, я слишком долго добирался до своих чувств к тебе. Прости, что заставил ждать и волноваться. Обещаю, я не дам тебе заболеть. Хёнджин чувствует, как у него подгибаются коленки, в грудной клетке не хватает воздуха от переизбытка любви. Губы сами собой складываются в счастливую улыбку, и это безумно смущает. — То есть я могу переехать в твою кровать, и ты будешь со мной спать? — Да. Всегда и только с тобой, — Чану действительно понадобилось время, чтобы понять: он может прожить без Хёнджина, но совершенно не хочет этого. Он влюблен в его родинку под левым глазом, разбросанные краски, разговоры о чувствах, бесконечные рассказы обо всем на свете, в увлеченность процессом создания картин, в упрямство и любопытство. — Так как насчет ужина или скорее завтрака, вина и разговора о чувствах? Хёнджин закусывает внутреннюю сторону щеки, чтобы не рассмеяться, игриво приподнимает бровь и проводит ладонью вниз по груди парня, плавно пересчитывая рельефы пресса. Страх испаряется со скоростью света, заполняя спокойствием и смелостью. — Да и да, и да, но сначала я смою с себя перелет, — Хван произносит тихо, а после паузы добавляет: — Ты можешь пойти со мной. — Кто-то говорил, что в нашей ванне мало места для того, о чем я думаю, — Чан переплетает их пальцы вместе. — Мы проявим фантазию. Чан кивает и решительно ведет Хёнджина в сторону ванной комнаты. Кажется, у них начинается новая глава в отношениях, но это уже совсем другая история.«— Может встретимся на кофе?
— Я не пью кофе.
Пользователь удалил аккаунт».
***
«Шесть месяцев спустя»
— В провинции Сычуань группа студентов-археологов откопала древнюю гробницу 8 века до н.э. Специалисты утверждают… Минхо выключает радио, пока Чан паркует машину. — Надо на законодательном уровне запретить студентам-археологам копаться в гробницах. Опять ведь что-нибудь опасное выпустят, — раздается тихий голос Сынмина с заднего сиденья автомобиля — Ага, и эти двое тут же побегут в это опасное нырять, — Хёнджин вторит парню, кивая в сторону Чана и Минхо. — Один раз всего было, — в унисон тянут обладатели темного прошлого. — А ваш бронхит совместный три месяца назад уже не в счет? — Сынмин смеется в ответ на возмущения Минхо. — Хен, меня буллит собственный парень. Сделай что-нибудь, — Минхо наигранно дуется, перекатывая во рту чупа-чупс. — Я тебя люблю, но нет. К тому же, кот, тебе просто нравится называть его своим парнем, — Чан завершает парковку и приглашает всех выйти. — Могу себе позволить, — Минхо самодовольно жмурится, подмигивая Сынмину. Сынмин закатывает глаза, пытаясь понять, какую страну предал в прошлой жизни, раз ему в этой такое чудо досталось. Официально они вместе месяц, не официально — пять. — Как думаете, здесь вкусные бургеры готовят? Я так проголодался, пока мы ехали, — Хёнджин с любопытством рассматривает небольшое кафе с говорящим названием «Саrpe diem». Они выехали в сторону Пусана в шесть утра, не успев позавтракать, и теперь коллективно приняли решение покушать в первом приличном на вид месте по дороге в город. — Если бы кто-то не предавался бессовестно любви, то успел бы позавтракать, — Минхо ехидно подначивает любовника своего лучшего друга. — Могу себе позволить, — передразнивает Хёнджин, демонстрируя парный с Чаном браслет из белого золота. Минхо закатывает глаза, он эти браслеты вообще-то вместе с избранником Хёнджина покупал, а еще два кольца для себя и Сынмина, потому что месяц — это серьезно! У них у всех долгожданный отпуск: Чан закончил последний альбом, Хёнджин переложил управление галереей в руки администратора, Сынмин спрятал скальпель подальше, а Минхо освободил расписание в танцевальной студии так, чтобы у них с Феликсом был шанс придаться свободе в плотном графике. — В отзывах писали, что здесь богически вкусно, — Чан пожимает плечами. — Тогда давайте проверим это, — Сынмин тепло улыбается, забирая изо рта Минхо чупа-чупс, кладет его себе и решительно устремляется в сторону входа. До дверей остается метра два, когда раздается звонкое: — Зай, я в отпуске. Мне совершенно не интересно, какие у тебя дедлайны. У меня американо со льдом, новый выпуск DISPATCH с Чонином на обложке и дорожное путешествие с неизвестным конечным пунктом. Я предвкушаю что-то интересное и никакой драмы. Поэтому просто будь на связи, вдруг я захочу в Сингапур и мне будет нужная твоя компания. Чего ты смеешься? Кто знает, какие неожиданные идеи нас подкарауливают за углом. Минхо и Чан синхронно замирают от голоса той, что привыкли видеть в антураже светлого кабинета с немыслимого цвета занавесками. Она выходит из дверей «Саrpe diem» в драных светлых джинсах и белой майке, под мышкой журнал, в руках огромный стакан кофе, и какая-то звенящая смехом беседа сопровождает каждый ее шаг. Чан и Минхо кивают в унисон. В ответ девушка поправляет солнцезащитные очки и улыбается краешками губ. Ничто в ней не выдает ведьму-психотерапевта. Она исчезает в припаркованной Bentley. Провожая взглядом отъезжающий автомобиль небесно-голубого цвета, Минхо уверен: у него есть те, кто не позволит сломаться и раскрошиться на атомы. Чан ни в чем не уверен, он лишь чувствует чувства и дышит полной грудью. Их взгляды встречаются, и оба заливаются смехом. В их мире всё по-прежнему сложно, но значительно лучше. Они продолжают над этим работать и жить изо всех сил.
Конец