Тремя метрами выше

      Верит, не верит… — Гермина отрывает лепестки белоснежной герберы и складывает их на колени, скрытые под тёплым одеялом, потерявшим свою накрахмаленную свежесть и пропахшим за сутки можжевельником.       Поверят им или нет?       Не то чтобы глупая считалочка может дать ответ, но это единственное, что способно её успокоить перед предстоящей выпиской из больничного крыла. Особенно, когда последний лепесток покидает жёлтую сердцевину со словом «Верит», которое она бормочет себе под нос.       — Можешь переодеваться, деточка, — улыбается ей мадам Бархина, выходя из своего кабинета, на двери которого перезвоном поют фигурки снегирей, сталкивающихся друг с другом в движении. — Не забывай принимать по одной порции перед сном, чтобы поддерживать иммунитет. Нам же не нужно, чтобы ты болела? — она трясёт флаконами и отправляет их по воздуху через всю палату выверенным жестом руки с увесистым перстнем. Зелья, ударяясь стеклянными боками, опускаются на тумбу друг за другом рядом с письмом, что прилагалось к букету от Романова.       Белые герберы и несколько абзацев, написанных на английском в конверте из плотной бумаги.       «… больше отдыхай…»       «… я хотел бы показать тебе город, когда…»       «… Гермиона, сочту за честь сопроводить тебя на…»       — Спасибо, — Грейнджер возвращает тёплую улыбку женщине, убирая лепестки палочкой, прежде чем встать с постели.       Ещё не закончив приводить себя в порядок, она слышит ребят, которые пришли её поддержать. И в этом шуме лишними, почти инородными, звучат голоса Драко и Александра, выделенные её мозгом из всеобщей болтовни за ширмой за какие-то доли секунд.       — Как… благородно с твоей стороны поддерживать члена команды противника, — расслабленно говорит Малфой, и почему-то его ровные тихие тональности с лёгкостью перекрывают гул болтовни между остальными.       — Пока мы не на поле, мы не враги, — отвечает Романов и, возможно, добавляет что-то ещё, но Гермиона уже не слышит из-за возгласа Джинни.       Боже. Грейнджер не хочется покидать её маленькое жалкое укрытие, но вопреки этому она выходит из-за ширмы, натягивая улыбку и встречаясь глазами со всеми по очереди. Кроме Драко. Просто потому что его становится слишком много. В её мыслях, во всех этих бесконечных сомнениях и даже во снах, в которых он вытаскивает её из воды. В которых тонет вместе с ней.       После того дня он приходил к ней в палату ещё один раз, чтобы обсудить предстоящий спектакль, в котором им необходимо было сыграть главные роли.       У этой премьеры даже количество зрителей равнялось тысячам, но единственное, чего не хватало, так это занавеса, скрывающего их после каждой сцены, чтобы перевести дух.       И аплодисментов.       Но Гермиона была уверена, что они будут позже, потому что даже самые неудачные пьесы заслуживали жидких хлопков, прокатившихся по залу и отскочивших от стен захудалого театра эхом.       Она не боялась сфальшивить в своих взглядах, обращённых к нему, стоя перед репортерами за несколько минут до начала бала, хотя навыки её актерской игры явно не дотягивали до нужного уровня. Ей даже не страшно было столкнуться с последствиями новостных заголовков и посыпавшихся в тот же день писем с вопросами.       Что действительно заставляло её терзать ни в чём неповинные цветы, рассыпая их лепестки вокруг себя, как оберег от дурных мыслей, так это то, что сам Драко не поверит ей и разорвёт эту сделку в одностороннем порядке. Сочтёт её настолько неправдоподобной, что вся игра перестанет стоит свеч.       Поверит он ей или нет? Вот как должен был звучать тот вопрос.       Почему Грейнджер вообще это должно волновать? Ставка, от проигрыша которой не должно ощущаться такого страха, но…       Но он ощущался. Даже заранее, до того, как кости были брошены на сукно игрового стола, чтобы вынести приговор. Потому что в последнюю неделю весь её мир сузился до одной точки, затерявшейся где-то в сибирских лесах, окруженной высокими трибунами и увенчанной кольцами ворот по обе стороны от поля.       Потому что в какой-то момент будущее перестало быть чем-то далёким. Чем-то, что догнало бы её только через пару лет и заставило выбирать. Гермиона могла бы поклясться, что его леденящее дыхание она ощущала уже сейчас на своей коже, настолько оно было близко. Стояло прямо перед ней, равнодушное и требовательное, и ждало, пока она примет решение.       Грейнджер заканчивала Хогвартс в этом году и была решительно настроена теперь не расставаться с небом. С ощущением полета и бесконечной пустоты под зависшей в воздухе метлой. Всё было уже решено, несмотря на то, что ещё месяц назад Гермиона с интересом перечитывала несколько раз брошюру о стажировке в Министерстве, представляя, как бы она смотрелась в застёгнутой на все пуговицы блузке в переполненном с утра Атриуме.       Но теперь это стало таким неважным, далёким и пустым, что эти воспоминания с трудом удавалось выуживать из собственной памяти.       Всё, что Грейнджер оставалось, — это достойно отыграть последний матч. И не стать после выпуска одной из кандидаток в слишком длинных списках, состоящих из желающих попасть в хоть сколько-нибудь узнаваемые команды, уровень которых смог бы действительно научить её чему-то, а не похоронить навыки игры в череде однообразных матчей, не требующих особых усилий, как это бывало в командах поменьше.       Киран умело развеял любые её наивные мысли по этому поводу ещё в самом начале.       — Плевать на то, как это выглядит со стороны, — не выпуская сигарету изо рта, пробасил Дэвид. — Как соревнование школ за кубок или как развлекательное шоу для толпы. Главное, что на вас будут смотреть и это определенно шанс. Лучший из всех, которые вы могли получить.       Гермиона отказывалась это понимать. Всё должно было быть иначе. Годы усилий всегда вознаграждались чем-то вроде хорошей оценки, местом в команде школы, а потом и возможностью участвовать в подобном турнире. И дальше эта цепочка не могла обрываться в её сознании, не закончившись контрактом.       Но в этом и была загвоздка.       Подобные вещи редко дружили с логикой. С последовательностью, с чёртовой прилежностью, от которой на ней иногда не оставалось живого места как в физическом, так и в моральном плане.       Киран говорил, что квиддич давно уже не про спорт, потому что, нащупав что-то вроде золотой жилы, люди имели привычку вгрызаться в неё зубами, протыкать иглами и качать…       Нет, не кровь. Деньги.       И когда во что-то вмешивался звон золотых монет, мир переворачивался с ног на голову. По крайней мере у неё было именно такое ощущение, будто она висела, привязанная за ногу, не в силах что-либо сделать.       — Не для всех, конечно, — продолжил тренер, будто не заметив её оцепенения. Это была их вторая встреча после того, как его приставили к ним, и Грейнджер до сих пор не привыкла к его прямолинейности, сопровождающейся запахом табака, чтобы не давиться его словами как кусками плохо пережёванного пирога. Он рушил все её надежды одним звуком своего голоса. — Если вы вылетите после первой игры, то сможете попытать свою удачу после Хогвартса. Но конкуренция высока. Максимум, на что стоит рассчитывать, — это возможность попасть в команду клуба по квиддичу, что значит застрять в каком-то захолустье, прежде чем получится обратить на себя внимание. Если получится. Это не относится к Малфою или к Забини. Джонс, скорее всего, тоже не в зоне риска. У Драко уже есть громкое имя, а также смазливая мордашка, не говоря уже о навыках игры, а Блейз явно из тех, кто своим нахальством покорит фанатов…       — Хотите сказать, что у меня мало шансов, только потому что я… — Грейнджер запнулась, силясь подобрать слова. — Не подхожу под какие-то дурацкие критерии, не имеющие отношения к квиддичу?       —Да, — не попытавшись смягчить тон, сказал Дэвид. — Я не прорицатель и могу ошибаться, но опыт подсказывает, что у тебя, Джинни, Хейди и Роджера могут возникнуть некоторые трудности. Хочешь, дам совет? — спросил он, но не стал ждать ответа. — Сделай из них настоящую команду и протащи до самого конца, до победы. Любыми возможными способами.       Любыми. Возможными. Способами.       — Сделай так, — немного подумав, добавил тренер. — Чтобы у лиги, комитета и капитанов команд с их тренерами просто не осталось возможности не обратить на вас внимания.       Послышался тихий стук, и в следующую секунду в дверном проёме появилась голова Макэвой. Гермиона бы даже не заметила этого, если бы всем своим существом не была обращена в слух, пытаясь ухватиться в словах тренера за что-то, что сказало бы — он просто сгущал краски. Просто пугал её, давил сверху словами, как бетонными плитами, потому что это просто было его стилем. Отличительной чертой, такой же, как у профессора Снейпа, который, рассуждая о ромашковом поле под лучами солнца и трупом на ковре в гостиной, звучал бы в одной тональности.       — Профессор Макгонагалл утвердила план тренировок, — пролепетала Хейди, обращаясь к Кирану, и Грейнджер быстро кивнула обоим, выходя из кабинета, чтобы убраться отсюда подальше, и надеясь, что слова тренера не начнут преследовать её по пятам, как спущенные с поводков псы.       Её мысли, воспоминания, даже картинка перед глазами идут рябью, и Гермиона ещё раз проводит рукой по спине подруги, прикасается кончиками пальцев к жёсткой ткани кафтана и выпутывается из объятий.       Шаг. Второй. Третий.       Ещё несколько приободряющих похлопываний по плечу, грубый голос Дэвида и смех сменяются смущенной тишиной, когда Александр подходит к ней.       «… я пока не знаю какие цветы ты любишь, но…»       «… буду ждать ответа…»       Грейнджер ловит на периферии зрения, как Уизли забирает зелья, приготовленные мадам Бархиной, но остальные не двигаются с места, ожидая стандартных поздравлений с выпиской.       Вот только их не случается.       — Выглядишь здоровой, — озабоченно осмотрев её лицо, говорит Романов и, неожиданно взяв её за руку своими обеими, взволнованно добавляет: — Я так испугался, когда ты провалилась в озеро. Ещё и эти русалы… Они постоянно норовят утопить какую-нибудь неаккуратную студентку, когда наступает купальный сезон, но чтобы кто-то проваливался под лёд… Такого раньше никогда не было.       — Если ты так испугался, то мог бы прыгнуть за ней, — хмыкает Драко, облокачиваясь бёдрами о подоконник. — Не припоминаю, чтобы кто-то оттаскивал тебя силой в сторону, не давая шанса погеройствовать.       Робкая улыбка Александра мгновенно превращается в пластмассовую, делая его ямочки менее привлекательными. Неестественными и отталкивающими.       — Прекрати, — одёргивает она Малфоя тихо, но довольно жёстко.       — Хотя, о чём это я? У тебя ведь даже не нашлось смелости пригласить её на бал, глядя в глаза, — не унимается он, не скрывая того, что получает наслаждение от происходящего.       Грейнджер бросает на Драко разъярённый взгляд, судорожно заставляя свои извилины шевелиться быстрее.       Как он мог узнать о содержании записки, которая всё это время пролежала на её прикроватной тумбочке?       Она не говорила ему об этом, потому что такие вещи совершенно точно его не касались. Поэтому оставался только один вариант, при котором он мог прочитать приглашение. Те пять минут, которые Гермиона отсутствовала в палате, находясь в уборной с очередным приступом тошноты, пока он ждал её возвращения. Чем бы ни поила Грейнджер мадам Бархина, усваивалось это её организмом крайне тяжело.       — Малфой, — уже громче произносит Гермиона, игнорируя растерянные взгляды ребят, и пытается аккуратно забрать свою ладонь из рук парня.       — И вообще, — лениво тянет Драко, замечая этот жест, но его интонация может обмануть кого угодно, но только не Грейнджер. Она безошибочно умеет различать уровень яда в словосочетании букв, слетевших с его языка, потому что именно на ней все эти годы он оттачивал это искусство — выводить из себя не только смыслом сказанного, но его звучанием. — Не трогай её, если она не давала тебе на это разрешения.       Александр поворачивает голову, и их взгляды с Малфоем сталкиваются. Немой разговор, который могут, наверное, понять только парни, длиться меньше минуты.       Романов кивает, медленно убирая руки, и отходит, выглядя при этом до невозможного невозмутимым. Отчего Гермиону эта ситуация выводит ещё больше.       — Прости, давай поговорим об этом позже, — просит она, заглядывая в его непроницаемое лицо. В до невозможности синие глаза в цвет его формы. — Сейчас неподходящее время для того, чтобы…       — Для того, чтобы наконец рассказать всем, что мы встречаемся? — заканчивает за неё Малфой.       Встречаемся.       Чёрт возьми.       Она ведь знала, да? Что они об этом скажут. Конечно, Гермиона не была готова сделать это таким образом и именно сейчас, но… Но воздух из неё вышибает вовсе не из-за неожиданности. Когда Драко произносит это вслух, ситуация, сто раз проигранная в её голове, становится чем-то реальным. Осязаемым и абсолютно…       Неправильным.       Гермиона перестает даже дышать, думая, что тот звук, с которым из лёгких выходят остатки кислорода, похож на писк сдувающегося шарика. Слишком громкий и истеричный, чтобы все сделали вид, что не заметили.       — Я так и знала. Вы всегда так пялились друг на друга на поле, — только и говорит Джонс, разбивая плотную тишину, повисшую в палате, и команда начинает суетиться. Словно со всех разом спадает обездвиживающее заклинание.       Джинни подталкивает Грейнджер к выходу с таким напором, что она спотыкается через свои ноги. Гермиона замечает шокированное выражение лица Макэвой и распахнутые в удивлении глаза Роджера. Мажет взглядом по Блейзу, который даже не ведёт и бровью, потому что, она уверена, Забини знает о плане.       Ладно. Хорошо. Она представляла себе, что всё будет в разы хуже. Грейнджер хотела, чтобы всё было в разы хуже. Хотела, чтобы кто-то, встряхнув её, сказал, что она чокнулась.       Это всё неправильно.       Неправильно. Неправильно. Неправильно       И только Драко, вопреки всем её убеждениям и сложившимся представлением о нём, выглядел так, словно только что в этом пропахшем зельями и увядающими от холода герберами помещении произошла самая естественная вещь в мире.       …мы встречаемся…       Скоро об этом будет известно всем.

***

      Иногда ей мерещилось, что с того дня прошли годы, но на самом деле к концу подходила только первая неделя. И ещё одна оставалась впереди.       Тренировки день ото дня становились более изнурительными. Дэвид гонял их по полю, не жалея собственных связок. Заставлял отрабатывать несколько дней пропусков, которые Грейнджер провела в больничном крыле, а команда бездельничая, потому что Киран пытался уладить вопрос с квиддичной формой.       Помимо того, что их экипировка совсем не подходила под погодные условия, она ещё имела тёмный цвет, который с лёгкостью можно было перепутать в воздухе с чёрным облачением команды противника. И когда Грейнджер выписали, Колдовстворец предоставил им новые комплекты одежды для игры в цвет их фиолетовых кафтанов.       Теперь проводить на поле по шесть часов подряд было более комфортно, хотя увеличившийся уровень нагрузки практически стирал эту разницу, заменив обмороженные руки на несгибающиеся от перенапряжения пальцы.       Все, кроме Джинни и Блейза, сделали вид, что поверили в эту откровенную ложь. И Гермиону это невероятно раздражало. Сейчас ей как никогда не хватало Гарри и Рона, которые прожужжали бы ей все уши, что этот план был просто ужасным, и, конечно, они бы не на секунду не допустили, что это могло оказаться правдой. В отличии от студентов Кодовстворца, которые теперь смотрели на неё с новым витком интереса.       Грязнокровка и наследник семьи, входящей в священные двадцать восемь. Роман двух противоположностей на фоне гонки за кубок в соревновании школ. В воздухе витал запах напалма. Нового громкого скандала. И Грейнджер даже не удивилась, когда на следующий день после её выписки в газетах начали появляться короткие заметки, затерявшиеся в статьях побольше, в которых говорилось о некоем будущем эксклюзиве без упоминания имён.       Она почти физически ощущала, как под неё копают. Как чужие руки роются в какой-то выдуманной её сознанием картотеке, содержащей выпуски Пророка, бланки с оценками, медицинские карты и случайные фото с матчей.       — Ты параноишь, — закатив глаза, пожимает плечами Джинни. — Конечно, причины есть. Но зачем изводиться заранее?       — Действительно, — Гермиона отпивает остывший кофе, обводя взглядом стол ещё раз и снова не решается к чему-либо притронуться. — Как думаешь, его это совсем не беспокоит?       Они поворачиваются к Малфою, который разговаривает с Забини, что не остаётся незамеченным. Драко поднимает взгляд, улыбаясь ей насквозь фальшиво, и Грейнджер вымученно тянет уголки губ вверх, которые по ощущениям кажутся неподъёмными. Вплавленными в её мимику во избежании неискренности.       — Вы совершенно безнадежные актеры.       — Нет, его не то чтобы это не беспокоит, — фыркает Гермиона, пропуская реплику подруги. — Уверена, он получает даже удовольствие. Ему плевать на матч, на репутацию и, видимо, на своё будущее. Я просто не понимаю, — она подносит кофе ко рту, но не делает глотка. — Это какая-то извращённая тяга к саморазрушению, или он что-то задумал? Может, не стоило…       — О боже, выпей ромашкового чая и отдай уже мне эту чашку. — Уизли аккуратно забирает у неё из рук напиток, призывая палочкой дымящийся чайник. — Какая это по счёту порция кофе? Ты перевозбуждена.       — Дело не в кофе.       — Может, попросить у мадам Бархиной что-то с успокаивающим эффектом? Пара капель умиротворяющего бальзама не помешали бы, — Джинни накладывает на тарелку Грейнджер немного рагу. — И поешь уже, Мерлина ради, я не собираюсь смотреть на то, как ты сваливаешься с метлы в голодном обмороке.       Хрустальный зал гудит.       Вибрирует от магии и разговоров студентов, которые становятся более громкими с приближением матча и каникул. Рождественские ели, пахнущие смолой и хвоей, блестят стеклянными причудливыми игрушками, и это напоминает Гермионе Хогвартс. Его изученные вдоль и попрек коридоры и без умолку болтающие портреты, звездный потолок Большого зала и вечера у камина в гостиной.       От всплывающих перед глазами картинок колет где-то между ребер, и Гермиона механически отправляет в рот наколотый на вилку ломтик картофеля, чтобы заполнить в миг образовавшуюся пустоту. Она не продолжает разговор, отстранённо рассматривая украшения зала: от танцующих в такт тихого перезвона колокольчиков снеговиков до ветвей рябины, импровизированными букетами находящихся на каждом столе.       — Гермиона, это просто матч, — зачем-то вернувшись к теме, продолжает Джинни. — Да, в какой-то степени он важен. Но проигрыш ещё не конец света. Понимаю, с твоим синдромом отличника ты крайне плохо переносишь даже потенциальный провал. Но это издевательство над собой. И история с Драко… Ты сама хотела вовлечь его в игру, не стоит сокрушаться теперь, что его ценой стало что-то, что тебя совсем не устраивает.       — Хорошо, ты права, — недовольно бросает Грейнджер. — Сейчас мне больше на нервы действует твоя болтовня, а не все эти мысли.       — Теперь ты понимаешь, каково это — выслушивать твои мудрые советы, — подкалывает Уизли, вызывая у Гермионы неконтролируемый смешок. Немного нервный, но сглаживающий внутреннее напряжение. — Давай быстрее, следующим у нас стоят Иллюзии и Морок, и тот факт, что их преподаёт декан Рубинового двора, как минимум говорит о том, что нам не стоит опаздывать.       За панорамными окнами снова идёт снег. Наверное, стоит к этому привыкнуть.       Гермиона отправляет в рот мясо и прикрывает глаза. Да, нужно сосредоточиться на настоящем. Думать о важном в эту самую минуту. Например, о том, как далеко от зала находится нужный им кабинет и когда им уже стоит приступать к его поискам.       — Поешь ещё, — останавливает её подруга, когда Грейнджер собирается встать.       И в итоге они опаздывают на занятие.       Высокий мужчина с рыжими длинными волосами хмуро провожает их взглядом и кривит рот, когда они извиняясь, тихой поступью пробираются к свободной парте. Он молчит до тех пор, пока они не занимают своё место, и Грейнджер даже не осмеливается окинуть класс взглядом, чтобы найти Власту.       Найти и иметь в виду с какой стороны ей ждать неприятностей.       — Для опоздавших, — почесывая подбородок, начинает профессор. Гермиону пробирает неуместным весельем от того, как тонко и высоко звучит его голос, совсем не сопоставимый с суровой внешностью. Он хмурится, уловив её удерживаемую улыбку и густые кустистые брови мужчины слишком сильно нависают на глаза. — На сегодняшнем уроке нашим гостям выпадет возможность овладеть самыми простыми чарами иллюзии. Что касается остальных, то вам, — он обводит взглядом своих студентов и его лицо смягчается. — Придётся повторно прослушать курс введения в предмет — повторение мать учения.       После этих слов не звучит ни одного разочарованного возгласа и Гермиона чувствует, что её улыбка была более дерзким жестом, чем ей вначале показалось. По всей видимости, профессор Иллюзий был довольно строг, чтобы ученики имели возможность издавать хоть звук в его владениях, выказывая недовольство.       — Начнём, пожалуй, с основных определений, — в той же первозданной тишине продолжает мужчина. — Искажённое восприятие действительности, основанное на обмане чувств…       Лекция оказывается одной из самых интересных, что Грейнджер пришлось прослушать в Колдовстворце. Рука затекает к концу занятия, пока она, не переставая, делает пометки на пергаменте, забыв обо всех своих тревогах.       Всё же учеба является её второй страстью после квиддича.       Она даже не вспоминает о Ланцовой, пока та сама не даёт о себе знать. Когда начинается практическая часть занятия и помещение освобождают от парт, сдвигая их к стенам, Власта подходит к Гермионе, непринуждённо заводя разговор.       — Я недавно думала о том, как же глупо всё вышло, — начинает она, продолжая отрабатывать пас рукой. — Между нами. Предлагаю зарыть топор войны. Думаю, мы даже могли бы подружиться при других обстоятельствах.       — Подружиться, — неверяще повторяет Грейнджер, резче вскидывая палочку, чтобы повторить движение показанное профессором. — После того, как ты пыталась меня утопить на озере? Серьёзно?       Она не планировала этого говорить, но от наглости Власты Гермиона просто не успевает вовремя прикусить язык.       Нет никаких доказательств в её виновности. В этом даже нет логики, ведь под удар должна была попасть Джинни, но в данный момент разумные доводы катятся к Салазару. Ей даже не хочется забирать свои слова обратно.       — Если бы это была я, поверь, Грейнджер, ты бы уже была мертва.       — Твоё высокомерие просто поражает.       — Не знала, что тебя так легко поразить, — невозмутимо отвечает княжна, поворачиваясь лицом к ней. — И напугать тоже.       — Чего ты хочешь? Зарыть топор войны, да? Кажется, ты забыла одну восхитительную деталь — ты нападаешь на меня. Я тебя и пальцем не тронула. Пока что.       — Ууу, ты умеешь быть грозной, — подняв руки вверх, отступает на полшага Власта. Издевается. И Гермиона всё же сдается. Опускает палочку и смотрит ей в лицо. Скользит глазами по дерзкой улыбке и вскидывает бровь. — Хорошо, хорошо. Рот на замок.       — Это не смешно.       — Смешно. То, как ты злишься, это забавно, поэтому я не могу удержаться, — хмыкает Ланцова. — Но я серьёзно. То, что было на озере, не моих рук дело. И что бы ты ни думала, я против подобных игр. Умышленно навредить члену команды соперников? Это перебор даже для меня. Мы с Романовым пытаемся выяснить, кто за этим стоит.       — Почему бы не предоставить это профессорам?       — Мы не сдаём своих, Гермиона.       — Думаешь, это кто-то из ваших? — Грейнджер сглатывает. Как бы много причин случившегося она ни воображала себе, лёжа в больничном крыле, самым предпочтительным был тот, где лёд раскололся сам.       Несмотря на сказанные Александром слова на выписке.       Такого раньше никогда не было…       Одно дело думать, что кто-то хотел навредить Джинни, другое — знать.       — Если ты только не считаешь, что в твоей команде есть кто-то заинтересованный в проигрыше, — ухмыляется девушка, поправляя рукава алого кафтана.       — Исключено.       — Тогда всё очевидно. Уверяю, с нашей стороны больше не будет никаких…       — Подлостей?       — Если угодно, можешь называть так. То, что произошло, не спортивно, — она нервно передёргивает плечами. — И больше не повторится.       — Я не верю тебе, — выдыхает Гермиона, и они одновременно отворачиваются друг от друга, продолжая отрабатывать свои движения. Профессор проходит мимо, бросая на них странный взгляд, и потом останавливается рядом с Уизли, начиная ей что-то объяснять.       В кабинете душно и шумно. Грейнджер расстёгивает несколько верхних пуговиц и закатывает глаза, когда понимает, что игнорировать Власту долго не получится.       — Что ещё?       — Извини, иногда я забываю, что подобные проделки смешны только тогда, когда ты зачинщик, а не жертва. — И она звучит неожиданно искренне.       — Всё это… — Гермиона качает головой. — Не вызывает доверия, честно говоря. Не после того, как ты назвала меня грязнокровкой и наслала на меня иллюзии.       — Я не говорю, что я хороший человек. Возможно, именно моё поведение помогло кому-то сделать ложные выводы о том, что вашей команде можно или нужно навредить, — без раскаяния произносит Ланцова. — Но мои методы — это оскорбительные слова, мороки, сарказм и шутки, но не настоящий вред. Не физический. Хотя не исключаю, что иллюзии в моём исполнении могут быть травматичны психологически.       От неё сквозит самодовольством и… честностью?       Власта отходит в сторону и больше не смотрит на Грейнджер, давая понять, что разговор закончен. Оставляет после себя ворох неразборчивых мыслей и противоречивых чувств, из-за чего кажется, что это лишь очередной её способ выбить Гермиону из колеи.       За последние десять минут урока Грейнджер удаётся в точности повторить движение, и она даже насылает на Джинни слабый морок в виде белой пелены перед глазами, когда их ставят в пары. Студенты Рубинового двора практикуют более сильные заклинание, отчего троим из них после звона колокола приходится обратиться к своему декану, чтобы тот снять воздействие чар.       Перед тем, как покинуть класс, Гермиона не выдерживает. Бросает мимо проходящей княжне под удивлённый взгляд Уизли:       — Что это было, — она складывает руки на груди. — Той ночью?       Но вместо ответа Ланцова молча достаёт из своей сумки книгу, похожую на те, что обычно хранятся в запретных секциях школьных библиотек, и варварски выдирает из него страницу, протягивая Грейнджер в руки.       Гермиона принимает её, опуская глаза на незнакомый язык. Чтобы прочесть, ей понадобится линза. Какое-то время она сверлит взглядом пожелтевшую бумагу и номер в правом нижнем углу — четыреста три.       Верить, не верить… — в нос ударяет призрачный запах герберы. Глупая считалочка имеет все шансы стать её мантрой на ближайшее время.       Когда Грейнджер поднимает глаза, рядом с ней остаётся только Джинни. Когда она поднимает глаза, снег за окном больше не идёт.

***

      — На интервью просто помалкивай, я сделаю всё сам, — проводя пальцами по поверхности стола, говорит Малфой. — После нам нужно будет только пережить бал и несколько дней до матча. Потом всё будет кончено.       — Какой изящный план, — бормочет Гермиона, не отрываясь от чтения.       Огни свечей в библиотеке отбрасывают блики через стекло-переводчик. Она подносит его ближе, пытаясь вникнуть в смысл предложения.       «Человек, подвергшийся мороку призыва, не способен отличить правду от иллюзии. Искаженная реальность будет всячески вести его к месту, выбранному конечной точкой…»       — У тебя есть план получше? Нет? Прекрасно.       Когда они остаются одни, он больше не улыбается ей. Притворство между ними тает, как льдинки вьюги, налипшие на вороты их кафтанов, стоит только переступить порог академии после тренировки, и ей оказывается сложнее переключаться между эмоциями, чем она думала.       Аллергия на перепады его настроения приобретает новые симптомы и аспекты.       — Нам нужно выбраться в Китеж на днях, это город волше…       — Я знаю, — перебивает Грейнджер, переворачивая страницу другой стороной.       — Это часть твоего очарования? — откинувшись на спинку стула, произносит он. Тихий скрип почти скрывает его усмешку. Злую, предупреждающую. Она мысленно прикидывает, через сколько таких её выпадов он потеряет контроль. — Быть такой раздражающей.       — Зачем нам в Китеж? — ей кажется, что до взрыва остаются минуты, судя по тому, как темнеют глаза Драко, когда она поднимает лицо, бросая безуспешные попытки читать в его присутствии.       Или это всего лишь игра теней?       — У тебя есть платье? — вопросом на вопрос.       — И не одно, — зачем-то уточняет она. — Ещё после первого матча было понятно, что нам не избежать официальных мероприятий.       — Всё равно лучше купить новое. Что-нибудь броское, — задумываясь, тянет Малфой, запуская в волосы руку и откидывая пряди назад. Гипнотический жест, из-за которого Гермиона не сразу понимает смысл сказанного. — Что-то, что будет перекликаться с моим костюмом. Мы должны выглядеть до тошноты подходящими друг другу.       — Может быть, начнём ещё носить парные футболки? — даже не скрывая едкого сарказма, говорит Гермиона, проверяя заглушающее заклинания.       — Ты переоцениваешь силу моего отчаяния.       Отчаяния?       Ей так хочется спросить, узнать, почему он решился на это, но она молчит. Наверное, ответ на этот вопрос такой же нелепый, как и её собственные причины. Глупый, слишком преувеличенный в своей важности и драматичности. Слишком в духе тех, кто не знал проблем серьёзней, чем собственные сомнения.       Наверное, когда тебе восемнадцать, впадать в подобные крайности — это норма.       И вот они сидят, каждый на краю своего личного обрыва, и смотрят друг другу в глаза.       Этот стол, испещрённый признаниями в любви, вырезанными чужой рукой на дереве, теперь их неизменное место встречи. Единственный свидетель тихих разговоров, полных неприязни и чего-то ещё, чему она не может дать определение.       Гермиона думает, что им стоит сидеть намного ближе друг другу, под перекрестными взглядами любопытных студентов, задержавшихся сегодня за домашними заданиями допоздна, и подпитывать слухи случайными прикосновениями и затянувшимся молчанием.       Таким вот, как сейчас.       Но они сидят каждый на краю своего личного обрыва. Слишком далеко и слишком близко одновременно.       — Я не хочу ничего покупать, — от чего-то хрипло произносит она, опуская взгляд на свои руки.       — Если дело в деньгах, то…       — Нет, — Грейнджер прочищает горло, складывая листок из книги Ланцовой и линзу в карман кафтана. — Просто не хочу притворяться хотя бы в этом. Более того, представь лицо своего отца, если с разворота Ежедневного пророка ему будем улыбаться такие неподходящие друг другу мы. Настоящие.       Малфой хмыкает, тянет один уголок губы вверх, оценивая её довод. Признает, что она права, без лишних слов и поднимается следом за Гермионой, когда её стул со скрипом отъезжает в сторону.       — Но в Китеж всё равно стоит наведаться, — голос Драко звучит мягче, чем несколько минут назад, и это ощущается потерей скорости, минутной передышкой перед очередным виражом на американских горках. Он вспыхивает так же быстро, как и гаснет, но Грейнджер начинает к этому привыкать. Она начинает привыкать к нему. — Совместная прогулка на виду у всех будет полезна для нашей легенды. К тому же, говорят, этот магический городок — настоящее произведение искусства.       — Что-то вроде… свидания? — хмуря брови, медленно выговаривает она, не уверенная, что верно поняла.       Гермиона огибает стол и даже успевает сделать несколько шагов к выходу, когда понимает, что он не идёт за ней.       — Пожалуй, — отстранённо соглашается Малфой, поворачиваясь к ней корпусом, но всё так же оставаясь на месте. — Обсудим завтра. Уже поздно.       Она кивает. Что ж, с чего ей вообще пришло в голову, что они должны возвращаться в свои комнаты вместе? С чего она взяла…       — Грейнджер?       Дежавю накрывает мягкой лапой. Его голос и тот же полумрак декабрьского вечера. Только в этот раз Гермиона не напрягается в ожидании продолжения. Просто замирает на мгновение, прежде чем звучит:       — Спокойной ночи.       — Вживаешься в роль? — прячась за усмешкой, бросает она.       — Это просто манеры. Если бы я действительно вживался в роль, то после этих слов мне следовало поцеловать тебя, чтобы те две девчонки за соседним столом не ушли отсюда ни с чем. Ну… Может быть, в следующий раз.       Её бросает в жар от этих слов. Гермиона тонет в этом ощущении, чувствуя, как щёки облизывает словно огнём, и мажет взглядом по студенткам Малахитового двора, которые сразу отворачиваются, стоит только встретиться с ними глазами.       — Спокойной ночи, — тихо выдыхает она, уходя.       Нет, скорее, даже сбегая. Хватаясь за путеводную нить, увлекающую её в лабиринты Колдовстворца, как утопающий за соломинку.       Драко играет с ней, но Грейнджер не может его в этом обвинить, ведь это то, что от них требуется, — исполнять свои партии. Вот только почему у неё такое чувство, будто она забыла все свои реплики?