Предисловие от безымянного автора
Не было нужды рассказывать эту историю, если б однажды на пороге дома в канун Рождества не оказалась посылка с небольшой шкатулкой, а её владелец скоропостижно скончался. В шкатулке лежали пожелтевшие от времени листы, на которых аккуратным почерком поверх клеток были выведены слова поддержки, дружбы и печали, потёртые свидетельства о рождении и смерти, а также чёрно-белая фотография девушки, которую владелец этой сокровищницы называл «две косички с неулыбающимся лицом». Если бы участники этой истории узнали, что частичка их истории была рассказана, они бы точно убили меня. Но этого не случится, потому что один почил вечным сном, а второй герой истории… Что ж, не будем томить читателя.***
Возле общежития нью-йоркского медицинского университета царила суматоха. Студенты с чемоданами выбегали из здания к подъезжающим машинам, их сменяли другие студенты и автомобили, что казалось, этот круговорот будет продолжаться вечно. Среди этого праздничного веретена двое молодых людей будто застыли на пороге выхода из общежития и ждали свой час, когда их наконец-то заберут. К ещё большему их неудобству группа студенток из женского хора решила спеть «Тихая ночь». Недвижимая статуя, облачённая во всё чёрное и именуемая Уэнздей Аддамс, ожила для того, чтобы закатить глаза, выразив осуждение подбора композиции для ожидания транспортного средства передвижения, которое увезёт этих девиц и желательно прямиком в кювет. — С Рождеством, Джим! — крикнул мимо пробегающий одногруппник. — Ты наконец-то на каникулы не останешься в общаге? Молодой человек в твидовом коричневом брючном костюме, который стоял возле Уэнздей и подавал больше признаков жизни, кивнул в ответ и слегка улыбнулся. Когда поздравляющий заметил рядом с ним Аддамс, его улыбка приняла оттенок неловкости, и он, помахав ей, быстро ушёл. Связываться с ней никто не имел большой охоты. Не трогай осиное гнездо, и оно тебя не ужалит. Наконец на горизонте появился семейный автомобиль Аддамсов. Уэнздей облегчённо вздохнула, что пыткам пришёл конец. Она согласна на любые истязания, но пытка жизнерадостными девичьими голосами выше всякой кары. Автомобилем был катафалк, а водитель – будто само Существо из жуткого рассказа «Франкенштейн» Мэри Шелли. Джима, конечно же, этот антураж мрачности не смутил. Пока они ехали в гробовом молчании, он смотрел на бледные руки Уэнздей, которая пальцами отбивала своеобразный ритм об обивку кожаного сиденья, затем его взгляд устремился в окно, где мимо пролетали заснеженные пейзажи хвойных лесов и обнажённые кроны деревьев, которые открыли некогда спрятанные за шапкой листвы пустые гнёзда ворон. Наверно, по дороге к дому Аддамсов Мориарти должен был вдохновлённо думать о своей семье, задумчиво смотря в окно, но вспоминать было нечего и незачем. Даже лица родителей представлялись смутным воспоминанием, будто через витражное стекло. Он и ехать к Уэнздей не горел особым желанием. Семейные посиделки были не для него. Но этой дьяволице было невозможно отказать. Она не предлагала эту поездку, а поставила перед фактом. Джим потёр ладонью до сих пор ноющий бок, причиной которому было выражение сомнения на это мероприятие. Автомобиль плавно остановился возле ворот. На металлических прутьях с заглавной буквой «А» висели венки из ёлочных веток, украшенные чёрными лентами и розами, походившие больше на похоронные, чем на праздничные. Хотя для этого семейства похороны тоже являются неотъемлемой частью торжества. Особняк выглядел в тех же не жизнерадостных оттенках с единственным исключением, что здание было украшено гирляндой. Перед домом стояла ёлка, на которой были повешены игрушки. И это не было оговоркой. На дереве, будто на виселице, были повешены разного рода плюшевые зайчики, мишки и прочие игрушки. Тяжёлую дубовую дверь дома с таким же похоронным венком открыл дворецкий, напоминающий водителя катафалка, который привёз молодых людей сюда. Существо проводило их в гостиную, где стояла огромная ель с такими же мрачными повешенными игрушками как на улице. Возле камина в креслах сидели родители Уэнздей. Мортиша говорила что-то по-французски и пила вино, а Гомес с каждым её словом всё жарче целовал её руку. Выглядела всё это приторно и отвратно, хоть и не оторвать глаз от таких порывов. Дворецкий издал громкий звук, и родители резко обернулись. — Это Джеймс Мориарти, о котором я писала в своём письме, — Уэнздей представила родителям своего однокурсника. Родители заинтересовано разглядывали гостя, который хоть и выглядел уверенно, слегка был шокирован происходящим. Он никогда не ходил ни к кому в гости, тем более никогда не знакомился с чьей-то семьёй. — Вы из хорошей семьи, Джеймс? — спросила Мортиша. Джим только хотел открыть рот, чтобы ответить, но Аддамс-младшая опередила его. — Его отец заключён в психиатрическую больницу, а мать исчезла при загадочных обстоятельствах. Мортиша от восхищения приложила руку к груди и посмотрела на Гомеса. Такой поворот событий вполне устраивал эту странную семейку. — Какая прелесть, — радостно сказала Мортиша. — Нашей девочке так повезло. — Это правда, что вы никогда не праздновали Рождество в кругу семьи? — спросил Гомес. — Да, сэр. Джим чувствовал себя экзотической зверушкой в зоопарке, словно не иметь семью было невидалью и величайшей редкостью. Однако для Аддамсов это было странно и непонятно. Хоть они и были семейкой чудил, о которой так отзывались соседи и все, кто имел счастье и несчастье хоть однажды иметь с ними знакомство, они всегда придерживались единства и готовы убить кого угодно ради своей семьи. Конечно же, в буквальном смысле. Неожиданно Уэнздей толкнула в сторону Джима. Между ними пролетел шар, ударился об пол и взорвался сотней кусочков конфетти. — Я тоже рада тебе, Пагсли. Джим поднял голову и увидел на лестнице второго этажа брата Уэнздей с базукой в руках. Видимо, в их семье это было нормально, потому что Мортиша продолжала спокойно пить вино из бокала и смотреть на огонь, а Гомес улыбался и смотрел с гордостью на сына. — Пагсли, нужно было дождаться остальных гостей, — немного с упрёком сказала Мортиша. Мальчик почесал затылок, пожал плечами и исчез из поля зрения. Наверно, пошёл готовить новый заряд. — Ларч, — Гомес обратился к Существу, которое до сих стояло в гостиной как вкопанное, — проводи нашего гостя в его комнату. Ему нужно отдохнуть с дороги. Монстр ожил, издал звук, видимо, одобрения, и словно заключённого под конвоем, проводил Джима в гостевые апартаменты. Комната была под стать особняку. Существо, которое их привезло, уже доставило чемодан в комнату. Мориарти сел на кровать и огляделся. Вычурная антикварная мебель создавало ощущение музейных экспонатов, но здесь было всяко лучше, чем в общежитие. Хоть из окна виднелось фамильное кладбище Аддамсов, Мориарти чувствовал себя как дома. Ближе к десяти часам один за другим раздавалось хлопанье дверью. Дом наполнялся членами семьи Аддамсов. В углу гостиной оркестр, состоящий из монстров, сотканных из разных частей тел, будто дальние родственники Ларча, исполняли что-то похожее на рождественскую музыку. Их уродливый вид украшали, если так можно сказать, красный рождественский колпак и мишура, обёрнутая вокруг шеи, которая скрывала грубые шрамы. На столах дымился ароматный пунш, исходящий запахом гвоздики и корицы, в тарелках пряничные человечки с отломленной одной ногой утопали в ярко-красной глазури. Как оказалось, Ларч был неплохим поваром, что даже вырезал канопе в виде снежинок. Мортиша, словно паря над полом, плавно передвигалась от одного гостя к другого, а Гомес, верно следуя за ней, целовал женщинам руки, а мужчин одаривал радостными объятиями. Мориарти стоял в углу комнаты и наблюдал за всей этой семейной идиллией. Даже Уэнздей казалась более живой и способной на проявление человеческих эмоций. Вот она обняла свою троюродную тётю-колдунью, а та подарила ей обезьянью лапку, повязанную красной лентой. Наверно, только здесь она чувствовала себя комфортно, а мир людей был для неё чужд и непонятен, как для Джима само слово «семья». Оркестр заиграл вальс с налётом рождественских мелодий. Аддамс пригласила Джима на танец. Отказываться он не стал. Рёбра после прошлого сомнения до сих пор болели. — Мой отец рад твоему происхождению, но опечален, что у тебя толком не было семьи, — вальсируя, сказала ему Аддамс. — Слишком много семейных ценностей на один квадратный дюйм, — немного ворчливо ответил Джим. — Ты прекрасно знаешь каким был мой отец и где он сейчас. Отец Мориарти был уважаемым профессором лондонского университета, а когда Джиму было двенадцать лет, он по каким-то неизвестным ему причинам оказался в психиатрической больнице, и примерно в то же время пропала его мать. Было ли это совпадением или случайностью, Мориарти в подробности не вдавался. Однако и за все эти годы он ни разу не навестил своего отца, потому что не видел в этом нужды. Он казался Джиму чужим. — Мама надеется, что это семейное, — коварно прищурившись, ответила Уэнздей. — Надеешься, сдать меня в дурку и получить всё моё наследство? — Это был бы предел мечтаний. — Тогда я тебя разочарую, пока всё моё наследство это чемодан и шкатулка, которая досталась мне в наследство от матери. — Вполне хватит. Главное, обобрать тебя до нитки, — саркастично сказала Аддамс. Когда большая часть гостей собралась, Гомес пригласил Фестера и кузена Итта в отдельную комнату, чтобы выпить бренди и выкурить сигары. Мориарти, конечно же, Гомес повёл с собой. Дядюшка Фестер, мужчина с бледным лицом и огромными кругами под глазами, рассказывал как устроил огромный взрыв где-то в Карибском море, а Гомес одобрительно кивал головой, выпуская кольца дыма. Кузен Итт, комок шерсти с ног до головы, облачённый в тёмные очки и шляпу, которые давали понять стоит ли он спиной или нет, издавал писклявые звуки, а Гомес и Фестер то ахали, то смеялись. Джиму очень хотелось понять что он такого говорил, но попытки разобрать странные звуки не увенчались успехом. Потом кузен повернулся к Джиму и писками будто что-то сказал ему. Мориарти в смятении посмотрел на Гомеса. — Он спрашивает, чем вы занимаетесь, Джеймс? — Консультациями, — немного подумав, ответил он. — И какого же рода эти консультации? — с интересом спросил отец семейства, отпив бренди. — Вам понравится. Мориарти нравилось, что он мог быть с ними откровенным. Может, для других эта семья могла казаться отпетыми подонками и моральными уродами, но Джим чувствовал с ними родство. Наверно, он хотел бы родиться в этой семьей, а не в семье банального чокнутого профессора и упорхнувшей от него женщины, именуемой матерью. Пожалуй, это было первое Рождество в его жизни, когда он был по-настоящему счастлив. Гомес коварно улыбнулся и выдохнул сигаретный дым. — Никого другого Уэнздей и не могла привести к нашу семью. Думаю, мы точно подружимся, мистер Мориарти. — Какая была у вас семья, мистер Аддамс? — неожиданно спросил Джим. — Такая же как у вас сейчас? Гомес откинулся на спинку кресла и стряхнул пепел с сигары. — Я всячески подражаю своему отцу и матери. Мы те, как нас воспитали. Что в нас заложено, теми мы и будем. — Думаете, я пропащий? — немного грустно спросил Джим. Тяжело было тягаться с человеком, пропитанным семейными традициями. Породистые овчарки никогда не примут в свою стаю безродную дворняжку. — Вы должны усвоить главную мысль, мистер Мориарти, что никто, кроме семьи не сможет защитить вас. — И укрыть от полиции, — добавил дядюшка Фестер. — Даже если вы поменяете имя на Джеймса Мориарти, Ричард Брук, — сказал Гомес. — Я и не сомневался, что вы узнаете, — с улыбкой ответил Мориарти. Гомес саркастично развёл руками. Конечно же, он навёл справки о человеке, с которым общается его дочь. Но Мориарти ничуть не был раздосадован этим фактом. Всё случилось, как должно было случиться. — Не стыдитесь своей семьи, Джим. Этот опыт вам пригодиться.***
Когда Мориарти вернулся в гостиную, к нему подскочила Уэнздей. — Хочешь, я тебя познакомлю с ещё одними родственниками? Мориарти, опьянённый семьёй Аддамсом, охотно согласился. Они вышли из дома и направились за особняк на фамильное кладбище. — Это Блад Аддамс, — показывая на могилу, поросшую мхом, сказала Уэнздей. — Он был лучшим в военном искусстве и был причиной многих войн. Отец говорит, что умение фехтовать мне досталось от него. Мориарти лишь кивал головой и не смел сомневаться. — А это Блоб Фрамп, который до смерти боялся призраков, что сам стал таковым. Он иногда приходит на Хэллоуин. Аддамс ходила мимо надгробий, указывала бледной рукой на очередного покоившегося в недрах земли родственника, а затем продолжала идти. — У тебя большая семья... Уэнздей резко развернулась, выдохнула и чмокнула Джима в губы, будто клюнул птенчик. Но она не отстранилась, а замерла прямо возле лица Мориарти. — Они ведь наблюдают за нами, — сказал Джим, намекая на могильные плиты, в которых покоились останки Аддамсов. — Мама рассказывала, что их первый поцелуй с отцом был на похоронах. Я подумала, что это будет подходящее место. Мориарти боялся оскорбить Уэнздей и едва дотронулся пальцами до её ладони, слегка поглаживая. Всё время их знакомства Аддамс держалась особняком, и лишь изредка подавала Джеймсу руку, чтобы он её поцеловал. Мориарти не настаивал на физической близости, ему прежде всего было важно душевное единение, когда она просто была рядом с ним. Наверно, именно это называется «семьёй». Наверно, именно это он искал долгие годы. Уэнздей неловко приткнулась к его груди и обняла его плечи. — Мне бы хотелось, чтобы ты после окончания университета часто приезжал сюда. — Мне нужно будет вернуться в Лондон, — обняв талию Уэнздей, ответил Джим. — Но обещаю приезжать. — Моя семья обычно не держит обещаний. — Тогда обещаю, что мы никогда не увидимся. — Тогда скрепим нашу клятву кровью. Аддамс достала нож и уже приготовилась резать Джиму ладонь, но он её остановил. — Прежде чем ты отрежешь мне палец или всю руку, я должен сделать это... Джим достал из внутреннего кармана пиджака маленькую коробочку и открыл. Мориарти показалось, что мертвенно-бледное лицо Аддамс стало ещё белее. Джим надел на тонкий безымянный палец девушки кольцо. Уэнздей приблизила руку к глазам, а затем взглянула на Джима. — Это чтобы ты смотрела на это кольцо и ночами рыдала, вспоминая меня. — Ты жестокий человек, Джеймс. Мне нравится, — потрогав кольцо, сказала Уэнздей. — Шрам на сердце никогда не затянется, в отличии шрамов на теле. Буду хранить этот подарок, пока черви не изглодают моё тело. Джим и Уэнздей сидели на могильной плите, пили горячий глинтвейн, смотрели на горящую ель на улице, из огня которой вылетали фейерверки. Это было ещё одно из традиций семейки Аддамс, которое Джиму было очень по нраву. Неподалёку лежал связанный Пагсли с кляпом во рту, которого они связали, когда он пытался тайно пробраться к ним и подбросить бомбу. Уэнздей положила голову на плечо Джима. Не важно какие у вас традиции на Рождество, главное, чтобы семья в этот день была вместе.