Chiwa-wat

Был уже поздний вечер, когда Кэйа, изо всех сил крепясь сохранить лицо перед городской стражей у ворот, вышел за пределы Мондштадта. Он прошёл по мосту, обдумывая, как ему получше сделать вид, что он просто гуляет, и зашёл за первое же от дороги дерево, где распростился со странным коктейлем, в котором помимо алкоголя попалось что-то несвежее. — Или я просто слишком напился… — пробормотал он, и эта мысль его рассмешила. Это вполне могло оказаться правдой, но знать об этом никому не следовало, потому оставив дерево в покое, Кэйа направился по лесу в сторону винокурни Рассвет, чтобы всё это рассказать. В тот момент необходимость явиться туда и проверить, не пропало ли какое-то из вин мастера Дилюка, показалась ему оправданной. Хотя в более вменяемом состоянии ему никогда бы не пришло это в голову. Он, скорее, признал бы, что виной всему прокисшее стекло или залежалый лёд, чем испорченное вино с винокурни. Но то был бы Кэйа, не напившийся сверх своей меры. Надо признать, случалось с ним такое редко, но всё же случалось. Впрочем, даже пьяный, Кэйа понимал, что до винокурни путь не близкий и придёт он туда глубокой ночью, а то и вовсе рано с утра, если не поторопится, и он подумал о том, что ему бы сильно пригодилась сейчас лошадь. Но таковой не было и Кэйа смирился. Смирился он так же с тем, что из высот темнеющего неба начал накрапывать дождь. — Этого ещё не хватало, — проговорил Кэйа, но назад не повернул и продолжил идти вперёд. Ему не давало покоя ощущение незавершённости. Словно ему нужно было куда-то попасть, но не помнил, куда именно. Поэтому он шёл в сторону винокурни, считая это направление правильным. На самом деле днём, до свершившейся попойки, ему как раз стало известно о каких-то необычных и многочисленных постройках оборонительных сооружений в лагере хиличурлов близ Драконьего хребта и, по свидетельствам, сооружения эти выглядели столь внушительными, что одного отряда для решения этой проблемы оказалось бы недостаточно. Поэтому Кэйа решил сам на всё посмотреть, прежде чем принимать решение. Он даже взял с собой подробную карту подножия гор, которую стянул из библиотеки Лизы без её ведома, надеясь в скором времени, уже на следующий день, вернуть карту обратно на полку. Эта карта всё ещё лежала у Кэйи в кармане, а шёл он, тем временем, вовсе не в сторону горы. Дождь усиливался и понемногу наступала тёмная безлунная ночь. Ветер усиливался и от травы поднимался холодный ночной туман. Кэйа не обращал внимания ни на что из этого. Он копался глубоко в своих мыслях, вспоминая, как, кажется, вчера или днём ранее… Он не то познакомился, не то расстался с какой-то девушкой… Ему было крайне сложно проследить точную последовательность того, что случилось, но, пытаясь рассуждать, он приходил к выводу, что, скорее всего, отношения разладились. Ведь из-за чего-то же он так напился? Он вспомнил, как возня охранников у библиотеки его нервировала, в то время, как ему нужна была карта, чтобы узнать про эти постройки хиличурлов… Ах, точно! Кэйа приостановился, с трудом припоминая, куда он должен был направиться после обеда. Он огляделся, и увидев вдалеке огоньки, напомнившие ему свет в окнах винокурни, подумал: что ж, сделаю это завтра. Посплю, приду в себя, закончится дождь и всё станет проще. Решив всё для себя, Кэйа пошёл на огоньки. В тусклом ночном свете он едва различил перед собой край обрыва и остановился, собираясь осторожно спуститься, помня эту особенность ландшафта у винокурни — невысокие холмы. Но ступив на край, Кэйа неожиданно для себя обнаружил, что холм куда выше, чем тот, о котором он подумал; он поскользнулся и, не видя дна, рухнул в чёрную бездну. «Я просто сейчас…» — успел подумать он, когда чёрноту ночи разорвал белый взрыв, вцепившийся в тело Кэйи жгучими зубами. В отчаянной попытке удержаться, Кэйа схватился за камни, но сила удара отшвырнула его в сторону. Он почувствовал внезапную сильную боль в виске, которую затмила белая вспышка и больше не ничего не видел и не чувствовал. Кэйа с трудом открыл глаза. Он проснулся уже около получаса, но не мог собраться с силами, чтобы вырваться из состояния онемения. Наконец, он смог справиться с дремотой и посмотреть на то, что его окружало. Он не понимал, где находится. «Я в пещере?» — подумал Кэйа, устало оглядывая потолок и стены комнаты. — «Это что? Занавески? В пещере окно и на нём зелёные занавески?.. Впервые вижу пещеру с окном…». Попытавшись повернуться, Кэйа почувствовал боль в левой ноге и то, что не может пошевелить ею. Голова побаливала тоже, но это не казалось чем-то опасным. Пытаясь подняться, Альберих рывком сдёрнул с себя пёструю тряпицу, игравшую роль одеяла, и, крайне неудобно извернувшись, взглянул на свою ногу: ушибленная, зеленовато-лиловая от синяка, прошитая стежками нитей в паре мест, она выглядела целой. — На месте, — выдохнул Кэйа, опуская голову обратно на подушку. Несмотря на боль, он постарался обдумать своё положение: он находится где-то в горной местности — в деревне? — где его, видимо, кто-то нашёл после падения. И у этих людей есть врач — кто-то же собрал его ногу и зашил? Это значит, что его нашли люди, которые понимают, кто он такой. А раз они его знают, стало быть, они наверняка послали в Мондштадт за помощью, врачом и транспортом. Обдумав всё это, Кэйа вздохнул и спокойно глубоко выдохнул. Всё именно так. Куда же это он вчера зашёл? Кажется, он шёл… Куда он шёл? Зачем он шёл на винокурню? О, чтобы сообщить Дилюку о том, что отравился его вином. Не факт, что вином и вряд ли это стоило кому-то сообщать посреди ночи, но факт оставался фактом. Кэйа и усмехнулся, и поморщился от лёгкой боли в мышцах пресса, которые он, видимо, ушиб в процессе падения. От нечего делать, он решил слегка оглядеться. В комнате с грубо выделанными каменными стенками, было сумрачно. Свет проникал внутрь сквозь округлое занавешенное отверстие — не ясно естественного или искусственного происхождения — в одной из стен, а также откуда-то из-за головы Кэйи — он не мог повернуться и посмотреть, но предположил, что там находится дверь. В той части комнаты, что он видел, находился стол, больше похожий на большой ящик, пара ящиков размером поменьше и что-то напоминающее полки или стеллаж, забросанный тряпками. Также у дальней стены был сложен очаг, из которого вела на улицу кривенькая труба. «Может, это времянка охотника?» — подумал Кэйа. — «Весьма на это похоже. Или… — он задумался, — Вдруг я попался похитителям или — того хуже — кому-то из врагов? Что им может быть от меня надо? Если они пытались меня лечить, значит, хотят обменять на деньги или своих соратников…» Кэйа потёр висок — боль усиливалась, когда он пытался задуматься. «Так или иначе, — подумал он, выдохнув с облегчением, когда приступ боли прошёл, — Мне нужно моё оружие. Так мне будет спокойнее». Он приподнял голову, осмотрел интерьер тщательнее и к превеликой радости обнаружил свой меч стоящим в углу — если скол горной породы можно назвать углом — около очага. Кэйа как следует напряг мышцы, собрался, дёрнулся встать — и не сдвинулся ни на сантиметр. — Боги!.. — раздражённым шёпотом выдохнул он. Как раз в этот момент со стороны входа в пещеру послышались шаги. Кэйа замер на месте, стараясь не производить никакого шума и дышать потише, а глазами он судорожно искал предметы, которые можно использовать в качестве оружия. Напевая песенку, в комнату кто-то вошёл, впуская нечаянно маленькую птичку, впорхнувшую в дверь за ним следом. Вошедший спешно подошёл к окошку, открыл его и, размахивая какой-то тряпицей, выгнал птичку на улицу, и в этот момент он обернулся. — Ya… — растерянно и робко пробормотал вошедший, стоя напротив лежанки с Кэйей, который от удивления потерял дар речи и забыл, что только что собирался найти оружие. «Хиличурл!» — пронеслось в голове Кэйи. Мгновение замешательство сменилось резкой волной решительного гнева. — Не подходи! — велел Кэйа грозным голосом, собрав все возможные из оставшихся в нём сил, рванулся встать и сию секунду с грохотом упал на пол там же, у кровати, не успев сделать ни шага. Хозяин пещеры смотрел на его попытки подняться со смесью испуга и жалости, не решаясь мешать буйному гостю орать от боли, уткнувшись лицом в пол. — Тысяча гнилостных куч! Как же больно! — вопил Кэйа так громко, что дрожали горы, потому что помимо ранений, приносящих неудобства, он был поражён также похмельем и алкогольным отравлением и плохо — вернее, отвратительно — себя контролировал. — Стой, где стоишь! Я сейча…а!.. — Кэйа чувствовал, как от боли у него выступают слёзы, хотя он вовсе не собирался плакать. — Не смей меня трогать!.. Владелец помещения, издав под своей маской, закрывавшей лицо, нечто вроде усталого вздоха, взял один из мелких ящиков за край и аккуратно пододвинул к Кэйе, после чего направился к его мечу, стоящему у стенки. — Не прикасайся! — карабкаясь на край ящика, чтобы подняться, выпалил Кэйа. Меч протянули ему, и он на секунду замешкался, после чего ухватился за него и при помощи него и ящика, опираясь на них, с огромным трудом влез обратно на свою невысокую лежанку, тяжело выдыхая. — Я должен идти… — едва слышно прохрипел он. Догадавшись, что это вся речь, на которую способен его постоялец, хозяин пещеры поторчал на месте, не решаясь пугать изломанного падением страдальца, после чего всё-таки подошёл к его кровати, поставил ящик рядом, чтобы тот стоял ровно, после чего достал откуда-то глиняную плошку и, наполнив её водой из деревянного ведра у входа, поставил рядом с кроватью. Кэйа, потерявший слишком много сил на свой выпад, лишь слышно дышал и косился на происходящее глазами, но ни шевелиться, ни говорить пока не мог. Он заметил на руке своего спасителя ярко-красную повязку с непонятными письменами, которая мелькала в поле его зрения, раздражая его неимоверно. «Мне это не снится? — путано думал Кэйа. — Это же хиличурл! Почему он обо мне заботится? Почему он меня не убил?..» Тем временем, установив ящик, как следует, хозяин пещеры сходил к столу за деревянной ложкой и, не понимая внутренних треволнений подопечного, попробовал осторожно сесть на край его лежанки около него. — М! — протестующе взвыл Кэйа. Хиличурл повернул голову в сторону Кэйи и, нащупав его запястье, неожиданно и очень спокойно провёл рукой по его руке, прося успокоиться, и, поскольку тот не имел другого выхода, он предпочёл потерпеть. Монстр же, вернее — чурл, взял в руки плошку с водой, зачерпнул воды и принялся поить капитана кавалерии с ложечки. Кэйа, сразу осознавший свою жажду, охотно подчинился, но продолжалось это недолго. Спустя всего несколько ложек воды, чурл прервался, поставил миску на ящик и, оставив Кэйю в полнейшем недоумении, ушёл из пещеры с тихим шорохом покрытой вышитыми камушками и ракушками занавески, закрывающей выход. Оставшись один, Кэйа сразу почувствовал себя ужасно уставшим и, потеряв острую необходимость бороться с усталостью ради выживания, он позволил себе уснуть. — Эй… — тихо позвал Кэйа из мрачного угла, где была лежанка. — Чурл!.. За окном громко стрекотали сверчки, по ту сторону задёрнутых занавесок опускалась прохладная ночь и хиличурл развёл огонь в очаге. Он сидел рядом с огнём и при свете неизвестно откуда украденной им масляной лампы ковырял какой-то предмет, лежащий на коленях. — Are? — он поднял голову, услышав, что его гость проснулся. — Ты знаешь, где Мондштадт? — спросил Кэйа. Чурл продолжил сидеть, повернувшись в его сторону, не двигаясь и ничего не говоря. Только огонь в очаге дрожал и тихо потрескивал время от времени фитилёк лампы — и больше ничего не менялось. — Мондштадт, — повторил Кэйа, теряя надежду. Чурл вновь промолчал, после чего вернулся к своему важному занятию. — Если сходишь в Мондштадт и приведёшь помощь, я за это заплачу, — облизывая сухие губы, пробормотал Кэйа. — Оружие, еда, что захочешь… Обещаю, тебя никто не тронет. Найди способ сообщить им! — Jihta het zo fuha, — пробубнил себе под нос хиличурл на своём наречии, и Кэйа не понял ни слова. — Я не… — Кэйа запнулся. — Мондштадт! Скажи, нужен транспорт, врач… Я напишу письмо, а ты передашь его! Эй?.. Чурл самозабвенно продолжал делать своё дело и Кэйа понял, что он, похоже, что-то шьёт. «Новые занавески на дыру в стене,» — подумал Кэйа. — Эй, — повторил он, желая привлечь внимание. — Ты слышал? Поднимаясь с ящика, на котором сидел, хиличурл как будто бы с раздражённым недовольством отложил свою работу на большой ящик-стол, сдёрнул с полки комок из ткани и, встряхнув его, постелил себе постель с другой стороны от очага, в самой дальней части пещеры. — Так ты понял мои слова?.. — спросил Кэйа. Хиличурл проигнорировал вопрос. Он улёгся на пол, укрылся куском ткани и потушил лампу. Следующие пару дней Кэйа провёл в пещере хиличурла. Тот с ним не говорил, не отвечал на вопросы, но всё также поил его, кормил более-менее сносно, помогал выйти из пещеры, когда необходимо, возвращал обратно, укрывал одеялом и заставлял принимать отвар, снимающий боль. В течение дня хиличурл обычно отсутствовал, а Кэйа спал или сходил с ума от скуки. — Мне нужно в Мондштадт, — говорил Кэйа, когда к вечеру чурл, наконец, возвращался. Это не имело никакого эффекта. Хиличурл молча готовил еду, отдавал порцию Кэйе, наскоро делал какие-то свои дела: приносил воду, уносил объедки, что-то мастерил, вычёсывал жуков из гривы, чистил очаг — а сразу после ложился спать в своём углу. И, когда Кэйа готов был поверить, что останется в этой пещере до самого своего выздоровления, чурл внезапно пришёл в середине дня. — Uai! — обратился он к Кэйе и положил прямо на него ком из его верхней одежды, в частности рубашку и плащ, достаточно мастерски залатанный из рваного состояния при помощи костяной иглы. Рядом он аккуратно ссыпал все побрякушки, крепимые к Альбериху в его обычном наряде — уже в городе Кэйа пересчитает их все и удостоверится, что хиличурл не прикарманил себе ни единого колечка или камушка. — Что?.. — не понял сперва Кэйа. — Het zo, — проговорил хиличурл и швырнул на пол у кровати сапоги Кэйи, один из которых был не то, чтобы зашит, а, скорее, собран из ошмётков кожи и какого-то инородного для них меха. С улицы послышался конский топ и ржание — Кэйа оживился. Стало быть, этот дикарь всё же сходил к людям и кто-то приехал на помощь? В любом случае, если за окном действительно стояла домашняя лошадь, это могло решить проблему капитана. Пока Кэйа одевался, чурл сходил на улицу и принёс оттуда отпиленный чем-то острым длинный и крепкий сучок дерева, на разветвлённую часть которого верёвкой был примотан кусок дерева, обёрнутый мхом. Чурл поставил импровизированную подпорку для Кэйи рядом с ним и, пока тот пытался понять, как надеть на распухшую раненную ногу сапог, хозяин обиталища схватил кусок тряпку и, порвав её на полосы, замотал Кэйе ногу таким образом, что сапог ему оказался не особо нужен. После этого, всё ещё не отпуская из лап инициативу, хиличурл закинул руку Кэйи на свою шею и, подняв его с лежанки, повёл на выход. У входа в пещеру стояла не просто лошадь, а целая повозка, вероятно, удачно спёртая у какого-нибудь ротозея-крестьянина. Кэйа даже слегка усмехнулся, усевшись в повозку и располагая свою несчастную ногу таким образом, чтобы не повредить её ещё сильнее при тряске на дороге. Хиличурл, справившись с управлением лошадью, довёз Кэйю почти до самого Мондштадта. За пару поворотов до моста чурл слез с места кучера, помог Кэйе усесться на него самому и, развернувшись, пошёл обратно, оставив капитану кавалерии труд вернуться в свой город самостоятельно. — Сдаётся мне, это именно та повозка, которая пропала у хозяина птичьей фермы! — сказала на это скаут Эмбер, когда Кэйа уже был в порядке и безопасности. — Дело раскрыто, — ответил Кэйа, попутно думая о своём. — Что? — не расслышала Эмбер. Кэйа же, погружённый в свои раздумья и постепенное осознание того, что же это с ним такое произошло, просто промолчал, хотя никуда и не ушёл, потому что его нога всё ещё находилась в очень плохом состоянии и он не собирался вставать со стула только потому, что хотел закончить разговор.