Эффект бабочки

Кто же знал, что однажды, взяв на себя грех за содеянные ей деяния, она станет той, кем был самый дорогой для нее человек? *** На улице было пасмурно. Темные тучи заволокли только что бывшее голубым небо, делая его голубизну намного темнее, чем ранее. Смотря в окно, Амане положил голову на руку и тихо вздохнул. Темные тучи сгущались все сильнее и сильнее, окончательно скрывая все просветы, напоминающие некогда ясную погоду. Амане Юги положил руку на парту и лег на нее, закрывая глаза и пытаясь погрузиться в сон. До начала нового урока оставалось около пятнадцати минут, поэтому времени поспать было хоть и немного, но было. — Хэй, Юги-старший, — только Амане начала одолевать усталость, как к его парте тут же кто-то подбежал. Нехотя подняв голову и посмотрев на того, кто его потревожил, он вздохнул и обратно вернул голову в прежнее положение. — Послушай… — продолжил одноклассник, — там твой братец из параллели опять скандал с учителем устроил. — Отвали, — Амане сказал это довольно громко, поэтому все, кто был на тот момент в кабинете, мигом обратили на них внимание. — Дела Цукасы меня не касаются, он сам по себе. Он спокойно распоряжается своей судьбой, это его воля. Хочет — пусть делает, мне все равно. Только после того, как он договорил, он поднял голову и, слегка протерев глаза, посмотрел на собеседника. — Меня и Цукасу связывают лишь общая фамилия и родители, но это не значит, что он полностью под моим вечным контролем. Хоть я и старше, но это не дает мне больше возможностей и дозволения, чем Цукасе. Поэтому то, что он делает никак ко мне не относится. У меня своя жизнь, а у него своя Одноклассник немного постоял молча, а потом улыбнулся. — Ты точно ему брат, раз говоришь подобное? — Амане-Амане! Сзади послышались быстрые шаги, говорящие о том, что кто-то сюда бежал. Амане вздохнул и, не успев обернуться, ощутил, как его кто-то обнял, а точнее повис сзади на его шее. — Цукаса, — шепотом повторил имя своего брата-близнеца Амане и посмотрел на всё еще стоящего напротив собеседника. — По нему, думаю, видно кто он мне. Цукаса сильнее прижался к брату, без желания отпускать его. — Брысь, Цукаса, — Амане разомкнул его объятия, заставив отстраниться. Цукаса нахмурился. — Брысь, брысь, — он начал подражать Амане, мотая головой и коверкая его голос. — Я животное, что ли? Амане взял с края стола одну из тетрадей и, развернув ее, открыв на чистом листе, начал делать вид, что повторяет одну из недавно пройденных тем. — Живи, Амане, — бросил бывший собеседник на прощание и, развернувшись на носках, ушел разговаривать с одноклассницей. — Ты им родился, Цукаса, — Амане, все так же уткнувшись в тетрадь, даже не посмотрел в сторону брата. Цукаса цокнул. — Значит и ты тоже! — Значит и я тоже, — согласился Амане, слегка усмехнувшись, но глаз от тетради отрывать не стал. *** Цукаса — младший брат-близнец Амане. Если их обоих поставить перед человеком, который о них ничего не знает, да и видит впервые, то разницы тот между этими двумя сходу и не найдет. И правда, если облачить их в одну одежду, расчесав и уложив в одну сторону волосы, они оправдают то, что являются родными близнецами своей матери и отца. Но человек, который с ними хоть немного пообщается, уже сможет назвать пару отличий: у Цукасы с рождения росли клыки, которые придавали ему хоть с одной стороны и странную, но интересную особенность к внешности — это первое отличие. Оттенок глаз у Амане был куда более нежным и приятным, по сравнению с Цукасой, — это второе. Но человек, который стал для них обоих куда более родным, чем любой другой, может, даже не задумываясь, сказать: «Хоть они и братья, но они разные. Хоть они и близнецы они не похожи друг на друга. У них одинаковые только фамилия и родители, больше ничего…» Начиная с пускай и незначительных отличий во внешности, заканчивая разным характером и увлечениями. В них было много разного, и каждый найдет что-то новое для себя. То, что приглянется именно ему. Цукаса и Амане Юги учились в одной школе, на одном году обучения, но в разных классах — это еще одно различие. Родители любили их одинаково, но для каждого ребенка у них была своя любовь, созданная либо для Амане, либо для Цукасы. Они любили их обоих, обоих слушали в тяжелых ситуациях, обоих уважали, обоих берегли, как зеницу ока. Цукаса и Амане были также отличны характерами: один из них был более закрытым, чем второй, был тихим и неприметным, что не давало сильно большого понятия о нем, а второй был всегда готов на любое веселье: «Главное, что весело!» — и со смехом убегал принимать участие в чем угодно, не слушая указаний старшого брата. Он часто ссорились, но оба друг друга любили. Ссоры их состояли в большей степени из подколов друг друга, шуток и смеха. Но все эти шутки и смех никогда не несли в себе чего-то слишком серьезного. Их родители постоянно злились из-за столь специфического веселья, но, отчитав их немного, они успокаивались, пытаясь с этим смириться. *** — Мама, папа, мы дома, — Цукаса с бурным смехом влетел в только что открытую братом дверь, бросил рюкзак около входа и помчался на кухню. Амане ничего не сказал, потому что говорить было некому. Дом пустовал уже около года, в нем никто не жил кроме братьев Юги. Маленькая квартирка досталась им от добродушной соседки, которая, прознав о том, что пожар, случившийся в двухэтажном доме, без несчастных последствий маленьких детей, с улыбками вернувшихся домой, не оставил, сжалилась и отдала им свою двухкомнатную квартиру своего сына, который, как она сказала, уехал учиться за границу, оставив пустующее помещение на попечение своей матери. — Амане, Амане, а что у нас есть кушать? Амане подобрал лежащий около входа темно-красный рюкзак, на котором болталось несколько значков и, положив его на верхнюю полку около шкафа, пошел туда же, куда и Цукаса, на кухню. — Готовь сам! Что приготовишь то и будет, — старший Юги, подойдя к раковине, включил кран и прополоскав руки водой, вытер их. Цукаса упал на диван, стоящий недалеко от кухонного стола, и вздохнул, закрывая глаза. — Я устал, хочу спать, — он резко подскочил и, теперь уже сидя, опираясь на одну руку, смотрел на брата, — и о-о-очень голоден. Амане покачал головой. — Я уже около недели готовлю нам еду: завтрак, обед, ужин. Теперь твоя очередь. Цукаса всхлипнул и упал обратно на диван. — Ты хочешь, чтобы твой родной и любимый братик умер от голода? — он говорил это как можно более жалостливым голосом, но его игра была вовсе не на высшем уровне. — Если ты умрешь, то еду я буду готовить только себе, а значит, что и на продукты придется тратиться в два раза меньше. — Ты бесчувственен, Амане. Эгоист! Амане в ответ лишь пожал плечами, улыбнувшись, и, подойдя к кухонному шкафу, приоткрыл одну из деревянных дверц, достал оттуда пачку сушеных овощей и, резко развернувшись, бросил их в Цукасу. — Готовь! Я голоден. — Ладно, — Цукаса вздохнул и, встав с дивана, поднял упавшую пачку, посмотрел хмурым взглядом на победно улыбающегося Амане, который явно был доволен наилучшим исходом событий. — Давай. Цукаса нахмурился еще сильнее и, показав брату язык, подошел к плите и начал греметь посудой, ища нужное ему приспособления для быстрого и более удобного способа приготовления супа. — Я тебя ненавижу, Амане. Амане улыбнулся. — Взаимно, братец, взаимно. И, оставив брата дальше орудовать за плитой с кастрюлями, он ушел в соседнюю комнату, в которой находилось две кровати и два письменных стола около окна, а по левую сторону от входа располагался небольшой книжный шкаф, на котором в большей степени находились учебники, по две пары каждый, да несколько пар новых тетрадей. Амане прошел в комнату и первое, что бросилось ему в глаза — стол, находившейся около незаправленной кровати, с целыми стопками тетрадей и учебников. — Цукаса, как доготовишь — уберись на столе, а то твои сооружения окажутся на полу, — крикнул Амане, подходя к чисто убранной половине комнаты: кровать была застелена, стол чист и не висело ни одной вещи на стуле, в то время как стул Цукасы был полностью обвешен одеждой. — Как доготовишь — уберись, — из кухни послышался очередной исковерканный ропот брата, который явно был недоволен очередной обязанностью, которую ему поручили. — Еще хоть одно слово, и вещи окажутся на полу сейчас. — Да, ладно, уберу, — тон Цукасы выражал всё недовольство, а тот, в свою очередь, даже не пытался это скрыть. И опять на лице Амане засияла победная улыбка. *** В тот день цвела сакура, начинался новый учебный день. Цукаса и Амане завтракали за столом вместе с родителями — Цукаса о чем-то яро рассказывал, а родители, улыбаясь, внимательно его слушали. Просто день, который не должен был предвещать ничего страшного и необратимого, третий день после начала учебного года. Уроки прошли в тот день довольно быстро и, возвращаясь с улыбками домой, Цукаса и Амане были готовы рассказать почти каждую мелочь, которая у них произошла за день. На небе не было ни тучки. Цукаса перепрыгивал с ноги на ногу, ступая только по красным плиткам, все ближе приближаясь к дому, а Амане наблюдал за ним. Но как только они начали доходить до ворот, небо становилось все темнее, а звук сирены скорой помощи все громче. Сквозь ветви сакуры показалась красная машина, а за ней вторая и третья. Небо потемнело окончательно, но их заволокли не тучи, а дым, черный дым, исходивший от их дома. Улыбки мигом исчезла с их лиц, и, дойдя почти до ворот, мальчики увидели самую страшную картину — их дом заволокло оранжево-красным пламенем, вокруг выстроились машины скорой помощи и пожарной службы. Но это было не так страшно, по сравнению с тем, что они увидели спустя некоторое время: четверо людей в белых халатах выносили из их дома тела. — Мама! — Цукаса сорвался с места и побежал к телу матери, которая лежала на носилках, не двигаясь и не дыша. Амане стоял на месте. Он смотрел то на тело отца, волосы которого были спутаны и частично обожены, то на дом, который почти полностью окутало пламя, то на Цукасу, которого силой пытались оттащить от носилок двое людей в белом, то на тело матери, которое уже успели погрузить в машину скорой, куда вскоре занесли и отца. Амане шатало, он сделал два шага назад, еле удерживаясь на ногах. В ушах звенело, он не слышал почти ничего, кроме крика Цукасы, который умолял впустить его в машину. Он не ощущал того, что происходит. Голова кружилась. Делая все больше шагов назад, будто это могло дать шанс убежать отсюда, убежать и забыть обо всем, что он только что видел. Звук окружающего мира отдавал эхом. — Амане! — Цукаса резко повернулся к нему, его глаза были полны слез и страха. — Амане? Амане не отвечал, звук становился все громче, ноги сами собой отступали все дальше и дальше, делая все, что бы удержаться. В глазах начало темнеть. Продолжая отступать, он не обращал внимание ни на брата, который усердно пытался до него достучаться, ни на горящий дом, пытаясь забыть обо всем, но картина родителей, лежащих на медицинских носилках все всплывала и всплывала в памяти. Гул в ушах усилился и стал почти невыносим. Амане закрыл уши, продолжая делать шаги назад, из глаз по щекам начали течь слезы, он посмотрел на Цукасу, который начал бежать к нему, с ярко выраженным страхом. — Амане, остановись! И он остановился, но не по просьбе Цукасы, а из-за того, что услышал, как в нескольких миллиметрах от него пронеслась машина. Он чуть не умер. Да, чуть не умер. Отрицательно мотая головой, он опустился на колени. А что было потом он не помнил. Помнил то, как Цукаса бежал к нему, а потом темноту… В нескольких миллиметрах от дороги он потерял сознание… Но он остался жив… Но нужна была ему эта жизнь? Да, нужна. Ради Цукасы он должен был жить, ему нельзя было умереть и оставлять Цукасу одного. Если бы его брат, только что лишившийся родителей, в этот же момент потерял и брата, он бы не справился. Амане хорошо его знал — Цукаса бы сдался. Амане не хотел этого допустить. Он обязан был прожить столько же сколько и Цукаса — не меньше. Столько же!