Сны Аль-Хайтама

Аль-Хайтам видит сны. Не то, чтобы способность мозга генерировать образы во время бессознательного отдыха была чем-то для него удивительным. Аль-Хайтам, как и любой адекватный человек, знает, что сны видят все люди без исключений, но другой вопрос — помнят ли они их. Аль-Хайтам знает, что порядка десяти процентов людей обычно не запоминают свои сны. Поправочка: во время сессии сны не запоминает никто. Сон в Академии Сумеру вообще зверь редкий, занесённый в красную книгу, и ближе к экзаменам из «уязвимого» он переходит в разряд «на грани полного исчезновения». Мало кто может позволить себе больше четырёх часов отдыха в сутки (Аль-Хайтам знает — он видел результаты социального опроса с удовлетворительной выборкой), а с таким уровнем недосыпа просто невозможно помнить сны. Ещё Аль-Хайтам знает, что ежедневно запоминать сны, как бы заманчиво ни звучало в теории, говорит о повышенной активности мозга в то время, когда ему положено отдыхать. Поэтому Аль-Хайтам задумывается о факте наличия снов, а не об их содержимом, и вопрос как эффективно использовать время на отдых (альтернативное название: как поспать восемь часов за четыре) волнует его больше, чем сами сны. Поправочка: содержимое снов не волнует его лишь поначалу. Аль-Хайтам не суеверный человек, он использует доказательный подход не только в науке, но и в жизни, поэтому свои сны, как совершенно естественное явление, он рационализировал до последнего. Последним, наверное, стал для него вопрос: «Хайтам, ты плохо спишь?» Ясно как день, что он плохо спит, он ведь студент, и именно ясность пугает — насколько же плохо он должен выглядеть, чтобы вопреки очевидному вызвать такой вопрос. Сны Аль-Хайтама слишком закономерные, слишком циклические, чтобы оставаться просто снами — не говоря о том, насколько они яркие. С завидным упорством его подсознание рисует золотые палаты и бушующие пески, показывает восход и гибель цивилизации, рассказывает историю про потерю важного и обретение запретного, которая повторяется вновь, и вновь, и вновь. На вопрос Аль-Хайтам говорит: — Мне кажется, я был богом. Каве отвечает: — Хайтам, блять, я не шутил, что третий энергетик будет лишним. Аль-Хайтам думает, что Каве отреагировал куда более эмоционально, когда он всего лишь забрал обе пары ключей. Или когда вскрыл бутылку вина, не предложив соседу. «Божественность проиграла алкоголю», думает он. «Какая досада». Аль-Хайтам снимает квартиру с Каве достаточно, чтобы вспомнить навскидку случаев пятьдесят, когда тот звучал более впечатленным, чем после этого признания. Поправочка: квартиру снимает Аль-Хайтам. Каве негласно нахлебничает, а гласно — пользуется безмерным гостеприимством и неограниченной щедростью, рассыпаясь ещё в тысяче комплиментов, которые звучат как колкости, при любом неудобном случае. «Образец самопожертвования, истинный альтруист», Каве восхваляет его с сарказмом, способным убить слона — ну или свой бюджет на выпивку в следующем месяце. Иронично, что Аль-Хайтаму снится история о самопожертвовании, и не абы каком, а во имя спасения мира. Ему всё ещё кажется, что это слишком невероятный сюжет с учётом его, Аль-Хайтама, в нём роли, только вот смутное чувство тоски не проходит и наяву — если уж на то пошло, оно становится более реальным. Он не знает, что делать с этой тоской — с пониманием, что он отдал жизнь, исправляя собственные ошибки. Аль-Хайтам говорит: — Возможно, существует знание, способное разрушить мир. Каве отвечает: — Based. Дифференциальные уравнения разрушили мой мир ещё на втором курсе. Аль-Хайтама слегка отпускает ощущение трагедии, когда ему начинают сниться другие сны, другое время, другие боги. Ему снятся безграничные леса и глубокие пещеры, а ещё размеренная, комфортная жизнь, не считая, конечно, государственных переворотов — но это так, статистическая погрешность. В этих снах он, вроде как, человек, и это привносит значительную долю комфорта. В этих снах есть Каве: яркий, необузданный и более неистовый, чем когда-либо, весь из острых углов и кусачих фраз, но всё такой же искренний, всё такой же влюблённый в искусство. С отвратительным чувством стиля (признаться, они все тогда этим грешили), нулевой финансовой грамотностью и сердцем шире, чем он мог себе позволить — всё такой же Каве. А ещё гениальный архитектор, воздвигший дворец, и назойливый сосед, крадущий вино. Аль-Хайтаму снится его Magnum Opus: величественное здание, скрытое в горах, место, пышущее жизнью — зелёным, розовым, лиловым; пение птиц и журчание воды, вой водопада, чистый воздух и сладость цветов. Аль-Хайтаму снится их дом: уютный, заполненный редкой утварью и мягкими подушками, заваленный книгами и пергаментом, безделушками и самыми важными проектами Каве. Аль-Хайтаму снятся дебаты, которые слышит половина академии, и нескончаемые споры — погоня за правдой (что есть правда?); и шумный, цветастый, сумасбродный, самоуверенный Каве. Ещё Аль-Хайтаму снятся тихие полуденные часы и мирно сопящий на его диване, нежный, солнечный и невероятно красивый Каве. Эта жизнь пахнет насыщенным кофе из турки, золотым рисом и ароматическими маслами, которые Каве втирает в свои волосы. В этой жизни у них есть время на послеобеденный сон, ленивые поцелуи, и близость, и примирения после ссор. В одно утро Аль-Хайтам говорит: — Мне кажется, мы были влюблены. Каве захлёбывается драматичными вздохами, между «кажется!?» и «были?!». — Поп-ра-во-чка, — отвечает Каве своим самым противным голосом, настолько, что у Хайтама он на подкорке выгравирован похлеще снов о почти-конце-света. — Мы абсолютно точно, прямо сейчас влюблены. А ещё сейчас ты абсолютно точно не бог, и кем бы ты ни был в прошлых жизнях, это не поможет тебе закрыть сессию. — Я не знал, что мы влюблены, — говорит Аль-Хайтам, рассчитывая звучать саркастично, но понимает, что у него выходит что-то очень не-умное, и внутренне морщится. — Я отсосал тебе вчера не по доброте душевной, — кривится Каве. — Не всем же быть альтруистами. — Правда? Разве не ты говорил, что взаимопомощь — двигатель прогресса? — Я такого не говорил. — В прошлой жизни. — То есть мой альтруизм распространяется на последующие жизни, а любовь к тебе — нет? Аль-Хайтам зависает, обрабатывая новые данные. В той жизни у них была большая, красивая любовь, яркая, как Солнце, и такая же обжигающая. Они заявляли о ней на весь город, испытывали друг друга, бросали раз за разом вызов, но проигравших не было. В этой жизни у них дерьмовый кофе из автомата, хронический недосып и еда на вынос; одни на двоих конспекты и ничего похожего на романтику. Вместо уютного дома — убитая однушка, вместо хорошего кафе — забегаловка 24/7. Больше нет ни божественности, ни сверхъестественных сил, ни даже громкой, красивой истории. И тем не менее, кое-что осталось: Каве всё такой же невероятно красивый. Кажется, Аль-Хайтам любил его в каждой реинкарнации. Абсолютно точно — противным голосом Каве в голове — он любит его сейчас.