***
После приезда в Бельгию, проводя время в компании недавно обретенных друзей, Лоуренсом и Йоке, я полностью ухожу с головой в военную журналистику, что когда-то была только лишь мечтой. Тогда я была в самом центре событий, порой не думала о последствиях. Рисковала жизнью ради очередной подробности, не зная, чем всё это закончится. Но тогда, проведя в небольшом, но уж очень дружелюбном городке всего-то один день, я не могла представить, сколько неожиданных открытий он принесёт. Я прогуливалась по узким улочкам, с интересом разглядывала местные красоты, делала пометки. Везде меня сопровождали любопытные и не всегда приветливые взгляды прохожих, но это было не так уж и важно для меня тогдашней. Я искала сюжеты и, пожалуй, себя, поэтому могла совершенно не замечать ничего вокруг. Кто-то бы мог назвать это романтичностью, но я бы, вероятнее, назвала это одержимостью. Помня рассказы Йоке о местных жителях, я знала, что далеко не все отнесутся ко мне хорошо. Но я всегда была из тех людей, кто непременно добивается цели, а способы были вторичными. Хотела поговорить с владельцем таверны, о котором бельгийка мне рассказывала, что он крайне добрый, но яро ненавидящий немцев человек, так как лишился семьи из-за них. Мне показалось, что это тот человек, интервью с которым могло бы стать основой замечательной статьи. У него была трагичная история, и его ненависть имела действительно веские основания, читатели бы сопереживали ему. Впрочем, стоило сначала хотя бы попытаться договориться с ним на интервью, а уж потом строить какие-то планы. Пусть и была предупреждена, что ко мне, как к иностранке, он мог бы отнестись негативно, быть не очень-то приветливым. Но когда бы меня это останавливало? Правильно, никогда! Разговор, что удивительно, задался. Питер Де Рёйте, как звали хозяина таверны, предложил мне вино за счёт заведения и был мил и вежлив, пусть и пытался выведать о моих целях, узнать мою историю. Именно в этот момент он и появился в моей жизни. Ворвался в диалог, прервав недолгий и малоинтересный рассказ об одной американской журналистке, которую тогда ещё звали Теодора Анна Эйвери, своей захватывающей мелодией. Не смог не привлечь этим моего внимания. Хватило одного только взгляда в сторону пианино, стоявшего в углу комнаты, и я пропала. Я спросила Питера о Джоне, и он сумел выдать некоторые подробности о нем, выдуманные им для спокойной жизни в Химворде. Тогда я не успела понять, что же я чувствовала, но теперь сомневаться не приходилось: это был тот момент, когда я впервые влюбилась. А первая любовь, что выяснилось гораздо позже, не забывается. Я вложила в неё всю свою душу, когда она у меня была целая. И я не могла представить, что именно этот мужчина, которого я собралась покорить во что бы то ни стало, будет причиной стольких страданий. Кончики его пальцев скользили по клавишам: легко, почти невесомо. Заботливо и ласково, отчего казалось, что он относился к инструменту как к доброму другу. Он вдохнул в старое, заброшенное пианино жизнь, как вдохнул её и в меня, умершую в возрасте двадцати пяти лет. Прозаично. Ноты слились в нежную мелодию, что точно имела за собой какую-то историю, поэтому всё вокруг не имело значения на те минуты, пока он играл. То было мгновение спокойствия. Такого, которого я никогда раньше и никогда позже не ощущала. Питер спросил меня тогда, приглянулся ли мне Джон. И я ответила отрицательно. Старый плут знал, что все девушки города интересовались англичанином, ведь он был из тех мужчин, чьё присутствие заставляло сердце трепетать. Он занимал все мысли, отчего я не смогла не пойти следом, чтобы хотя бы попытаться заговорить с ним, пусть и не имела представления, о чём именно. И это было так глупо и наивно, но я была молода и неопытна, поэтому, я думаю, он позволил мне такое поведение. Уверена, что он, если вообще мог в меня влюбиться, сделал это многим позже. Но когда именно? Пожалуй, этого мне не узнать.***
Мы сталкиваемся, и через секунду он исчезает, убегает. Я тут же бросаю всё и стараюсь его нагнать, пусть это и нелегко. Он петляет, прячется, но я нахожу его, несмотря на все эти попытки, что кажутся совершенно бессмысленными. Он же знает, что скрыться уже не получится. Мне нужны ответы, нужен он. Но он убегает, не оборачиваясь. И теперь я уверена, что он сожалел обо всём произошедшем, но что же мешает просто поговорить? Вдруг мне становится так плохо, как было лишь перед смертью. И в месте, куда попала пуля, вдруг появилась боль. Я сползаю по стене, что оказывается рядом. — Джон! — выкрикиваю я, кажется, в пустоту. И он замирает, услышав это имя. Видимо, что-то внутри него всё ещё хранит память о прошлом. Теперь у меня нет сомнений, что это именно он. Слёзы застилают глаза, а грудь сдавливает от обиды. Этих секунд моей слабости хватает, чтобы я потеряла его из виду. Падаю на землю, заходясь в рыданиях, и понимаю, что любовь к нему осталась столь же яркой, ничто не забылось. Я отдала бы всё, чтобы сейчас вернуть его. Обнять, поговорить, услышать правду, какой бы жестокой она ни была. Но я упустила его, упустила свой шанс. Понадобилось время, прежде чем мне стало легче. Тогда, видимо, он оказался слишком далеко и больше не мог управлять моим состоянием. Я почему-то поверила, что это не просто реакция организма или самой энергии на его появление, а именно намеренное управление. Но… почему? Домой прихожу в ужасном состоянии. Совершенно разбитая, подавленная морально, в грязной и местами порванной одежде, заплаканная. И радуюсь, что сейчас Джерарда нет, что он задержался на работе, ведь слова, чтобы объяснить моё состояние, не найдутся. Встаю под душ прямо в одежде, желая смыть с себя следы этой встречи, принёсшей боль. Рана на душе, что только покрылась корочкой с момента пропажи Джона, открылась снова. Казалось, что кровь хлынула из неё с большей силой, чем прежде. Понадобится время, чтобы успокоиться и привести себя в чувства. Я отчего-то будто бы знала, что рано или поздно наши с Джоном дороги могут вновь пересечься, но я никак не могла ожидать, что это произойдёт сейчас. Тогда, когда я попыталась быть счастливой с другим. Помню, что в 1963 году, влюбившись в Антонио, впервые предав свою любовь к Джону, говорила, что больше никогда не повторю этой ошибки. Дала себе обещание, которое не смогла сдержать, встретив Джерарда.***
Я прогуливалась по пляжу, впервые посетив Ирландское море. И так метко. Он продавал цветы, которые сам же и выращивал, о чём я узнала немного после. Осыпал комплиментами, подарил розу, название которой я постоянно забываю. Но мне показалось, что он был чересчур навязчив, поэтому я, так и не налюбовавшись красотами побережья, ушла. Как делала всегда, когда очередное новое знакомство могло грозить влюблённостью. Боялась, что история повторится, и не хотела разбивать кому-то сердце. А вскоре он сам меня отыскал, не давал мне прохода, звал на свидание и ничего даже слышать не хотел об отказе. Я меняла адреса, номера телефона и даже города, но его это не останавливало. И я даже немного завидовала такому сказочному упорству. В мои годы я таким уже похвастать не могла. Старалась не поддаваться обаянию парня, которого была старше больше чем в шесть раз, но не смогла. И, когда я согласилась, сдавшись под его бесконечно сильным напором, угодила в омут с головой. Сама не успела заметить, когда, почему и как оказалась окольцованной. Впервые за все свои 130 лет жизни. И я не могла сказать, что не была счастлива, ведь это было бы ложью, но я всё равно боялась. Ему было всего-то девятнадцать, а мне всё ещё двадцать пять, но разница в возрасте смутила его родителей, в особенности мать. Знала бы она, сколько мне на самом деле лет, её бы приступ хватил. Но отступать было поздно, несмотря на все мои страхи. Я мучилась от знания того, что рано или поздно потеряю человека, что был мне очень дорог. Сдерживалась долго, но позже всё-таки призналась, что бессмертна. Рассказала всю историю в общих чертах, скрыв неудобные и неуместные подробности. И он, что было удивительно, не задавал вопросов, а молча принял правду, пусть она и была непростой. И старался всячески помогать мне, поддерживал и успокаивал, даже когда сам был готов наложить на себя руки. Ставил мои проблемы выше собственных, ведь любил меня больше, чем я его. Пусть я и пыталась как-то это изменить.***
Работая над планом интервью, замечаю, что теперь всё вокруг вдруг перестаёт ощущаться родным. Возникает необъяснимое желание крушить, но я сдерживаю его. Хотя бы ради мужа, который заботливо создавал уют в этой дурацкой квартире с самого нашего переезда. Но это было его, не моё. С Джерардом сталкиваюсь в дверях, и он уже хочет обнять меня, но я открещиваюсь, понимая, что просто не могу сейчас, когда все мои мысли заняты Джоном. И как будто одновременно предаю двоих. — Я опаздываю, — оправдываюсь я, прекрасно понимая, что это ложь. Могу не спешить, успеваю зайти за кофе, прежде чем вызываю такси до дома месье Лашанса, где должно было состояться интервью. Первое за шесть лет его деятельности. И уже знаю, что моё состояние определенно будет мешать в работе, но отказываться поздно, особенно учитывая то, как долго мне приходилось уговаривать его. Надеялась, что всё пойдёт хорошо, что профессионализм возьмёт своё. Я потерялась в лабиринте своего бессмертия и знала, что только один человек смог бы помочь с тем, чтобы расставить всё по своим местам. Но сегодня он сбежал от меня, а “завтра” никто гарантировать не может. Поэтому придётся снова заняться этим самой, а ответы искать в далёком прошлом. Мне непременно стоит хотя бы попытаться вспомнить наши прошлые встречи как можно точнее. И надеяться, что там действительно обнаружится что-то важное. Но интервью идёт не по плану, и за несколько часов разговора удаётся узнать совершенно немного информации. Этих крупиц не хватило бы и на небольшую колонку, не говоря о чём-то вроде статьи, которая, как предполагалось, должна была занять целый разворот. Месье Лашанс был со мной довольно добр, пусть и продолжал хранить в секрете многие подробности своей личности и своего образа, но он согласился на продолжение интервью на следующий день. Эта идея показалась мне просто замечательной. За утро я бы проанализировала имеющийся материал и смогла бы подготовиться ещё лучше. Домой возвращаться не могу: там Джерард, а я его сейчас видеть боюсь. Он легко сумеет раскусить меня, поймёт, что я не в порядке. Могу проговориться, а этого делать не хочется. Правда может быть для него слишком болезненной. Поэтому, уйдя от Лашанса, быстро строчу сообщение.Джерард! Мне нужно закончить работу, завтра интервью продолжится. Переночую в отеле. Не волнуйся. Люблю.
Добавляю смайлик и отправляю. Выдыхаю, пытаясь переварить всё, что произошло сегодня. И не могу понять, что мне теперь делать, где искать Джона, что ему сказать, что делать с месье Лашансом и как его разговорить. И, самое главное, к чему это приведёт. Но это зависит от меня меньше, чем я думаю, пожалуй. Приезжаю к отелю, выхожу из машины, расплатившись прежде с таксистом. Сегодня я спустила на это слишком много денег. Но разве могут они значить много, когда ты видишь в течении жизни, какое губительное влияние они имеют на людей? Вряд ли. Даю себе несколько минут на то, чтобы подышать воздухом. Вечером было дождливо, а теперь на небе нет ни облака, отчего хорошо видно далёкие звёзды. В такое время происходит любовь, звучат слова о ней, делаются предложения. А я стою у входа в отель и наслаждаюсь прохладой и свежестью. Сумасшедшая? Определённо. Но я позволяю себе быть такой. На ресепшене милая девушка, очень напоминающая мне Беатриче. И тоже в жёлтом — удивительное совпадение. Не задаёт лишних вопросов, видимо, прочитав моё нежелание на них отвечать на лице. Отдаёт карточку и пропуск с приятной улыбкой и желает хорошей ночи. И пусть я знаю, что она таковой не будет, не могу не приподнять уголки губ. Заставляю себя уйти, ведь находиться здесь комфортно, и, наконец, захожу в номер. Заказываю кофе в номер, ведь этот напиток — моя небольшая слабость, которая даёт пару-тройку секунд столь желанного умиротворения. Когда его приносят, оставляю несколько купюр чаевых и отпускаю солнечную девушку, которая, очевидно, из лучших побуждений, пытается предложить всяческие вкусности к кофе. Делаю глоток и закрываю глаза в блаженстве. Капучино вышел замечательным, а мне не все умудряются угодить. Но скоро приходится отложить удовольствия и заняться-таки работой, ради которой я тут и оказалась. Засиживаюсь допоздна, а когда захлопываю, наконец, ноутбук, на часах уже три часа. Выхожу на балкон, откуда открывается неплохой вид. Достаю из кармана зажигалку и пачку сигарет, выдыхаю дым в темноту ночи. И не могу не вернуться мыслями к сегодняшней встрече, снова прокручивая её в голове уже в сотый раз, наверное. Я давно не верила в Бога, вселенную, ведь они были безразличны к моим просьбам, крикам и слезам. Пришлось привыкнуть к жизни не путешественницы, но скиталицы. Моя судьба, как мне казалось, принадлежала другому человеку, Джону, с самого момента обретения мной бессмертия. И только он мог дать мне желанную смерть. Но для этого мне нужно найти его и попросить об этом, однако уже с первой частью плана были проблемы. И лишь мне одной предстояло их решить. Раз это нужно мне, то только я должна сделать это. Другие тут будут лишними. Хотелось, конечно, получить хоть какую-то подсказку о том, откуда начать и куда двигаться, но ведь это было бы слишком просто. В жизни, к несчастью, просто не бывает, если это не ловушка. По крайней мере, в этом убеждал меня мой жизненный опыт.