Monster

      Когда приготовления завершились, а горячий пар при входе в парилку валил из двери густым облаком, так что перехватывало дыхание, Малахай беззастенчиво скинул с себя все слои одежды, раскладывая их на лавке в предбаннике. Правда, разделся он не до конца: на бедрах он оставил повязку, которую, по-видимому, использовал вместо нижнего белья. Ник не стал ему перечить о неудобстве помывки и, быстро раздевшись сам, пригласил ополоснуться, прежде чем занимать место на лавке для отпаривания.       — В твоём роду кентавры? — спросил Малахай, глянув вниз на внушительное достоинство кхала. Ник многозначительно подмигнул ему, и ответил:       — Самые породистые, Heda. Садитесь, я вас расплету.       Почти сорок минут ушло на то, чтобы Ник расплел хитросплетение кос и запутанного туда металлолома. После, он облил Командующего парой вёдер теплой воды и пригласил лечь на лавку, чтобы париться.       Ник заметил, что Хеда был достаточно гармонично развит и, несмотря на своё довольно худое тело, движения его были плавными и грациозными. Особенно выделялись его мощные сухожилия на тощих запястьях. И в отличие от Ника, он имел только две татуировки: своего клана сбоку на шее — красное солнце в лабиринте дюн, и черные круги вдоль позвоночника. Малахай пояснил о последней тату, что это означает его полную победу на конклаве. Круги — мертвые найтблиды, что сражались там.       Ник не застал конклав, но он слышал из рассказов очевидцев того события, что на нём в основном сражаются избранные дети. Шесть мертвых детей и одна мертвая женщина.       Но вот то, что приковывало взгляд, так это шрамы. На его теле буквально не было живого места. Хеда не смог не заметить, куда смотрит кхал.       — Не всё тут боевые шрамы, кхал Ник, — пояснил он и показал запястья, изуродованные рваными линиями, будто его грубо привязывали. — Миккель ком Трикру, он был моим Seda и первым Fleimkepa. Его пугала моя сила и страшили мои идеи. Он хотел контролировать меня. Он так отчаянно желал этого, что посадил меня на цепь. Поэтому я убил его. Скинул с пятидесятого этажа.       Хеда повернулся, демонстрируя почти полностью изодранную спину. Работа кнута.       — Как ты понял, после смерти Миккеля, я не стал более покладистым. Это сделала мой второй хранитель Пламени. Её звали Нора ком Трикру и она решила расширить физический контакт со мной. Я сжег её в тронном зале. Ах, как она кричала! Другие шрамы, по большей части — боевые, учебные или случайные. Мой стиль боя подразумевает несколько большую вероятность получить пару порезов.       — Вы мастер ближнего боя, — подтвердил свои догадки Ник. — Большинство гона предпочитают меч или копьё. А также стрелы.       — Да, средняя, или дальняя дистанция. Для безопасности. Но в Санкру с раннего детства учат владеть кинжалами и для очень многих моих противников, это оказывалась большой неожиданностью. Да, я неплохо владею мечом, топором, копьем, луком со стрелами. В конце концов, я знаю тысячу способов, чтобы убить человека. Но рукопашному бою с кинжалами, я всегда предпочитаю любые другие.       — А еще у вас есть штурмовая винтовка Браунинг. Впечатляющее оружие в умелых руках, Heda. Я бы оценил, не будь оно столь смертоносным. Разве гона не запрещено брать в руки огнестрельное оружие?       Малахай гаденько посмеялся:       — В Санкру нет такого запрета. На раскопках мы иногда откапываем огнестрел: пистолеты, винтовки, автоматы. Так почему же не воспользоваться тем, что оставили нам наши предки, м? Строгий запрет действует в Трикру и в Тришананкру. Касательно последнего клана я лично поддерживаю этот запрет: представь, что будет, если разбойничьим шайкам из козлопасов дать в руки Калашников! А вот в Подакру, владение винтовкой для защиты своих болотно-камышовых угодий, считается вполне обыденным явлением, и я не собираюсь этому препятствовать.       Ник слушал Командующего, пока наливал воду в бочку для головы. У него были догадки, что Шейдхеда — альбинос, но, чтобы под слоем пыли и въевшегося желтого песка, лично в этом убедиться, ему понадобилось промыть его шевелюру трижды, пока пена от мыла не стала белой, как и его волосы.       — У нас есть некоторые проблемы со степными волками. Это крупные, и очень умные, стайные звери. Нам бы хорошего стрелка, — Ник помог Малахаю удобно усесться на лавке и придвинул ведро с горячей водой, чтобы окончательно прополоскать ему волосы.       — Предлагаете мне поохотиться перед отъездом, кхал Ник?       — Думаю, пара дней у нас есть, пока мои люди готовят лошадей к долгому переходу. Обычно, мы не подковываем лошадей, у мустангов довольно крепкие копыта. Но в данном случае, лучше перестраховаться. Кстати, всегда хотел спросить — та, самоходная кляча…       — Ромашка? — с непередаваемой нежностью в голосе проговорил имя лошади Хеда.       — Ромашка, да, — чуть не поперхнулся Ник. — Могу я вам другого коня предложить, на выбор. Как подарок.       — Нет.       — Heda. На этой лошади нельзя ехать на охоту. Волки её убьют, но побрезгуют сожрать.       — Я пойду пешком.       — Они догонят вас. Это самоубийство!       — Но так ты же будешь меня сопровождать, что я не перебил всех волков, верно?       Насколько надо быть уверенным в своих силах, чтобы быть таким упёртым! Впрочем, Ник лично убедился в этом, уже на следующий день, сидя на охотничьем мостке, посреди дикой степи в окружении разъяренной стаи волков.       Первым, смертоносность Шейдхеды на своей шкуре прочувствовал вожак стаи, прыгнув слишком высоко, чтобы откусить протянутую человеком ладонь. Схватив зверя за ухо, Малахай другой рукой с кинжалом отрезал ему нос. Извиваясь жалкой псиной, могучий хищник свалился под мосток, где кувыркался, захлебываясь кровью до тех пор, пока не был прикончен собственной стаей.       Ник помог Малахаю подтянуться и принять сидячее положение на шатком мостке. Шейдхеда посмотрел вниз, где разворачивалась последняя драма вожака.       — Эхх, жаль шкуру попортили. Животные! — сетовал он об упущенной добыче. — И ты еще тот помощник!       — Волк вампиру не товарищ, — пожал плечами Ник. Болезненные укусы псовых заживали на нём чрезвычайно медленно, и он старался не соваться, предоставив эту партию тому, кто отлично разбирается в убийствах всего живого. — Кстати, Heda, вы не проявили никакого интереса к тому, о чем я вам рассказывал, когда вы были ранены. Обо мне, Ликвидации, о том, как быстро зажила ваша рана.       Возможно, этот разговор был не совсем вовремя; Хеда как раз снова начал дразнить волков раскачивая туда-сюда босой ногой. Кружащие под мостком звери исходили слюной от бессилия.       — Почему же не проявил интереса? Я очень внимательно тебя выслушал, кхал Ник, запомнил и сделал нужные мне выводы.       — Какие, если не секрет?       — Опасные. И о том, что тебя надо держать в поле зрения.       — Но не удивились? Ведь я говорил о таких вещах, которые в вашем мире невозможны.       Хеда отвлекся от волков и посмотрел на Ника. А потом поднял указательный палец и ткнул им себя в висок:       — У меня здесь щупальца Пламени. Это устройство сохраняет память предыдущих носителей. Я могу слышать их советы, а когда медитирую, даже могу их видеть. Правда, я сделал большую сортировку в Чертогах памяти, оставив лишь то, и тех, кто мне нравится. Я к тому говорю, что память сохранилась всех Командующих. От самой первой до самой последней до меня. Бекка Промхеда жила еще в том, высокотехнологичном мире, который мои люди, могут называть фантастическим, а действия во имя науки — колдовством. И я всё это видел, я практически всё это чувствовал. Так что, ты не удивил меня про Ликвидацию, и про свои красные глаза, и то, что ты залечил мою рану меньше, чем за несколько минут. Я видел и более нереальные вещи.       — Бекка, как вы сказали, Промхеда?       — Бекка Франко, да. Мы называем её Первой Командующей, она создательница Пламени. Но мне вот, что интересно. Ты говорил, что пришел сюда из другого мира, верно? Расскажи мне, какие это миры, что это? Только вкратце, я тут немного занят добыванием мне теплого, мехового одеяла на зиму в Башню.       Ник вынул из сумки бурдюк с прохладным кумысом и протянул его Хеде. Малахай, морщился, плевался, но продолжал с упорством гастрономического маньяка поглощать кумыс. Зато Ник выиграл немного больше времени.       — Да, миров множество, Heda. Если говорить проще, то последствия выбора ключевых представителей истории, и я не говорю только о людях, ведет к образованию разных ответвлений течения времени и эволюции. Обычно время все же пытается соединять образовавшиеся ответвления, как мы их называем параллели, в единый ход истории. Различия стираются и параллели исчезают, вплетаясь в основную линию. Разумные существа могут иногда замечать разницу, или чувствовать некое дежавю. Но бывает и так, что сделанный выбор настолько отличается от очевидного, заданного временем результата, что образуется устойчивая аномалия, впоследствии возможная стать отдельным миром. Но это не есть хорошо, хотя обычно множество — это аналог устойчивости в живой системе. Но не в этом случае. Разнообразие аномалий миров ведет к хаосу. Запутанность даёт множество вариаций происходящего, и как следствие, невозможность конечности, постоянное развитие, и это тупиковая ситуация. Сотни похожих аномалий плодится вокруг одного хода времени одного мира, расползаясь и занимая пространство, как раковая опухоль. Я знаю миры, где эволюция завершилась. Эти миры статичны, они больше не развиваются. Все варианты исчерпаны. Да, они обречены на уничтожение. Но именно из таких миров, после разрушения, освобождается место пространства, создаётся совершенно новое начало и с уникальными характеристиками.       — А есть аномалия со мной?       — Пока только параллель хода истории. И я в ней.       — Ооо! И какой я там, в оригинале?       — Не лучше, Heda… Эту параллель создал своими действиями я, но она не повлияет на саму историю и ход времени. Когда произойдет слияние, вы, возможно, даже это не почувствуете.       — А с Пламенем я запомню оба варианта, — злобно осклабился желтыми зубами Хеда.       — Пламя я не учел, — развел руками Ник. — Но зато вы владеете достаточной информацией, чтобы не удивляться дежавю, или тому, что какое-то дерево вдруг выросло на пустом месте.       — Или кто-то решил унести свою шкуру, — подытожил рассказ Ника Хеда и вытер губы от кумыса.       Набегавшись вокруг недоступной добычи, волки собрались искать более легкую жертву и пустились прочь в степи. Шейдхеда испустил протяжный вой, возмутившись таким быстрым окончанием охоты. Волки в изумлении остановились и обернулись.       — Дай-ка сюда мой Браунинг, — Малахай вдруг поднялся на охотничьем мостке в полный рост и протянул Нику, почти пустой бурдюк из-под кумыса, — и подержи мою гадость. И не смей выхлебать! Этим только людей травить!       К вечеру кхал с Шейдхедой вернулись с удачной охоты, обвешанные звериными шкурами. Люди могли слышать, как довольный Командующий еще на подходе пел песни. Голос у него был замечательный: глубокий, с бархатистым оттенком, но исполнение одного популярного, но заунывного местного шлягера в течение всего времени пока они шли, могло свести с ума любого. Кхалу Нику эта песня потом приелась настолько, что он пел её про себя еще три ночи подряд. Навыками психологического террора Шейдхеда владел превосходно.       Гонакру начало отбывать из цитадели наутро следующего дня, еще затемно. Выйдя за ворота, Хеда был молчалив и сосредоточенно смотрел на сложенную в два раза карту в руках. Неплохо было бы опробовать новый путь по короткому маршруту, пролегающему вдоль центральных земель Дельфи с Подакру, и северной границы Оускейон с Боудаланкру с выходом к Трикру. Вооружившись компасом и устройством похожим на астролябию, Малахай сверился с картой, отметил нужные точки, поморщился на тусклое небо на востоке и убрал все принадлежности в седельную сумку Ромашки. Он еще какое-то время шел рядом с лошадью, но убедившись, что всё гонакру вышло за ворота, сел верхом.       После ночного мороза в туманном воздухе витала свежесть, а сухая трава под копытами лошадей хрустела, обламываясь. В свинцовом небе с севера собирались снежные облака. Ник со своими всадниками провожал гонакру до пограничной реки. Именно здесь, меньше месяца назад нашли свой последний путь его оставшиеся гвардейцы, выжившие после бойни в Дельфикру. Поднявшиеся холодные воды реки очистили следы трагедии.       Кхал Ник остался на своём берегу, наблюдая, как черное гонакру пересекает реку и поднимается на другой берег, оставляя после себя взбаламученную воду и осыпающийся песок. Последним, в центре своих гвардейцев въехал на переправу сам Командующий. Ник даже посочувствовал ему, думая, как исказилось наверное в муке его лицо: вода в реке была ледяная. Какими-то потусторонними силами Ромашку не снесло потоком, а после она, всё так же мерно шагая, поднялась на кручину.       Хеда повернул лошадь, чтобы видеть противоположный берег и махнул рукой в перчатке стоящему там кхалу. Ник склонил голову, и гарцуя, поднял на дыбы своего жеребца, пуская его галопом в туманную зыбь зимних степей…