⚜️Sons of the Aristocracy⚜️

Письмо, написанное Рики для Сонхуна, было моментально запечатано им и передано камердинеру для отправки, так что Сону и глазком на него взглянуть не успел. Только догадывался, что так взбудораженно Рики писал с обещанием уговорить старшего присутствовать на балу. Само торжество, запланированное на ночь с тридцать первого на первое, обещало быть масштабным. Господин Ёльсу разослал приглашения на восемьдесят адресов, и гостей ожидалось около полутора сотен человек. Тридцатого утром мистер Ким выехал в загородный особняк, чтобы до вечера убедиться, что всё подготовлено к приёму и в день перед праздничной ночью лишь привести в порядок мелочи. Братья же были отправлены вслед за ним в маленьком экипаже ближе к вечеру того же дня. Сону привычно мечтательно наблюдал за темнеющим горизонтом и сумрачной опушкой леса, вытянувшись, как любопытный лис. Он изящно складывал руки на коленях, которые в свою очередь держал прижатыми друг к другу, абсолютно естественно для него. Рики же, напротив, сидел, откинувшись на спинку обитого бархатом сиденья и расслабленно раскинув ноги, из-за длины которых в компактном экипаже его колени почти что стукались с коленями сидящего напротив. Он изучал Сону свысока, смотрел с хитрым прищуром. Потом выпрямился, посмотрел ожидающе, не получил ответного взгляда и, слегка подавшись вперёд, приблизился к нему, продолжая глазами упрашивать о внимании. Тогда Сону все-таки глянул на него вопросительно. — Ты такой красивый, — почти что прошептал Рики, заглядывая в медовые глаза, что тут же превратились в яркие полумесяцы, сопровождённые смущенной улыбкой. Рики тоже коротко улыбнулся ему, однако быстро на лице юнощи нарисовалась интрига, и дальше Сону следил за его действиями с бо'льшим интересом. Рики взял его ладонь в свою, погладил большим пальцем её тыльную сторону, умилившись нежности, с который Сону протянул ему руку, затем поднёс к своим губам и, прикусив тонкую ткань, стянул перчатку с кисти. Одно это действие родило в голове старшего откровенные мысли, ведь не могло быть считано ошибочно, особенно когда дальше пухлые губы прильнули к оголённым пальцам. Теперь Сону смотрел на него не удивлённо, а вовлеченно, с лукавой невинностью в глазах, хотя знал прекрасно, что с такого смелого флирта Рики любил начинать самые распутные игры. Он с наслаждением и вкрадчивой улыбкой наблюдал как поцелуи оседают теплом на каждой костяшке, затем коснулся кончика его носа, когда губы Рики оказались на мягкой ладони. Рики млел от изящества и нежности этих рук, иногда поднимая будто бы опьянённые глаза на брата. Однако скоро Сону решил, что младший слишком уж увлёкся, он огладил худую скулу, оставив большой палец на полных губах, и притянул его лицо ещё ближе, скользя по линии челюсти. — Ты же не задумал что-то непристойное? Скажи, что нет, иначе мне придётся тебя остановить. — Из тона и взгляда слишком ясно было, что останавливаться ему самому не хотелось. Рики усмехнулся словам Сону, смотря обжигающе из-под прямых бровей, и обхватил губами его палец, подушечкой Сону почувствовал горячий язык. Потом младший расплылся в красноречивой улыбке и аккуратно убрал руку Сону от лица, переместив себе на шею. — Слишком поздно меня останавливать. Рики, опершись руками на скамью по обе стороны от Сону, вжался губами в его губы, после чего целовал напористо, долго и влажно, так, что старший еле успевал глотать воздух, но нетерпеливо порывался ему навстречу и кротко мычал в поцелуй, когда Рики прикусывал его губы и гладил колени, всё ещё слишком прилично сжатые. Это срочно нужно было исправлять. Рики, глубоко дыша, отстранился, и его голодный взгляд упал ниже — к ногам Сону. Но сперва, самостоятельно освободившись от верхней одежды и ненавистных перчаток, он распахнул пальто на старшем, у которого теперь не оставалось сомнений — он задумал что-то крайне непристойное. — Ри-ки… — сквозь сбитое дыхание, — Ты уверен…что стоит делать это здесь? — Кого ты боишься? Признай, тебя тоже не оставляет в покое уединённость тесного экипажа? Сону не ответил, ведь по глубоким зрачкам и покусанным губам и так было понятно, что его тоже. Он осторожничал, но поддавался буйным идеям Рики и не сводил глаз с худых рук, что настойчиво раздвигали его ноги и, вжимаясь пальцами в полные бёдра, двигались выше. Сам же цеплялся за край сиденья и жался спиной к мягкой поверхности, пока в животе разливалось горячее возбуждение. А Рики следил за его реакцией и становился ещё увереннее, когда в ответ на прикосновения слышал учащённое дыхание и видел трепет его ресниц на полузакрытых глазах. Чем дальше двигались руки младшего по внутренней стороне бёдер, тем больше Сону расслаблялся под ними и тем охотнее разводил колени. Когда же касания Рики достигли паха, и большими пальцами он слабо надавил на чувствительное место, Сону опустил лицо и громко выдохнул, приоткрыв покрасневшие губы. Рики хватило ещё пары движений, чтобы почувствовать напряжение под своими руками. — Постарайся быть тихим, Хён, — просит почти насмешливо, расстегивая пуговицы жилета, — кучер прямо у тебя за спиной, а стены здесь тонкие. Но из губ Сону уже рвётся тихий стон, ведь младший тянет руку к чувствительной шее, опуская до груди, а второй сжимает возбуждённую плоть через скользкую брючную ткань. Старший закатывает глаза, кусает губы и цепляется за родные телу руки не в силах это терпеть. — Рик-кхи…прошу тебя… — сжимает ноги и отталкивает его, когда мораль берёт верх там, где ей, казалось бы, не место, — мы доедем до дома, а там, пожалуйста… — «Делай со мной, что хочешь» — Недовольно перебивает выученной наизусть фразой всех тех вечеров, когда Сону умолял дождаться возвращения домой, а не заливать его щеки краской в гостевой уборной. — Нет. Накажи меня за мою неверность, — и глазом не моргнул, говоря такую пошлость. — О Господи, Сону-хён… — Ты ещё и к Господу обращаешься после всего, что сейчас со мной сделал! Как тебе не стыдно, Рики? — С наигранным осуждением. — Ты рискуешь меня разозлить, но знаешь ведь, что тебе всё с рук сойдёт. — Знаю, что нет никого более желанного для тебя, чем я. — Ну а сейчас мне что делать? Смотреть как ты мучаешься? Или может усугубить твои мучения? — чертята пляшут в его зрачках, а рукой издевательски ведёт по бедру. В ответ манерное шипение с неприступностью в дерзких глазах и шлепок по нагло лезущей меж ляжек руке. Рики-то подождёт, только продолжит забавляться умоляющим выражением лица его хёна, когда внутри того будет туго стягивать от играющих на его нервах и изводящих терпение фраз и интонаций. *** Сону в кремовом фраке с шелковой блузой и жемчугом на шее, стуча каблуками классических черных ботинок, направлялся в бальный зал, где звучала музыка, горели огни в громадных люстрах и переливалались в их свете игрушки на внушительной ёлке и драгоценности на руках, плечах и в причёсках приглашённых гостей. Паркет начищен был до зеркальности, и по нему прыгали огоньки от свечей в тяжёлых кованых подсвечниках. Повсюду мелькали веера, напудренные кудри, фатин и кружево, золотая вышивка и фурнитура на фраках. Празднование никак иначе, как пышное, дорогое и шумное. Служители в простых чёрных костюмах разносили бокалы сладкого шампанского по залу, гости вели беседы, сдержанно улыбались и красовались друг перед другом, пока не объявили начало танцев. Начинали с лёгкого и свободного вальса. И тогда, выходя на паркет с Мэри Моррис под руку, Сону вспомнил, как они втроём с Рики и Сонхуном открывали прошлый папин бал. Несмотря на всю смуту, тревогу и угнетение, которые царили в доме до уезда Сонхуна, Сону прижился к его компании за утренним кофе, к его ежедневной заботе. И теперь опять же одёргивал себя при мысли о том, что скучает, боясь нарушить спокойствие между ним и Рики, восстановленное в том числе благодаря жертвенности Сонхуна. Однако тонкая дымка надежды всё же щипала глаза, не просто же так Рики писал ему, узнав об уезде. Его обещание уговорить Сонхуна явиться на бал не могло быть просто забыто или обесценено, Сону точно чувствовал, что помыслы младшего в сторону Пака глубоко изменились. Но тот, как всегда, не распространялся о своих идеях, только уверенно и многозначительно улыбаясь. Когда зазвучала мелодия вальса, по щеке Сону пробежал морозец — Рики, бесцеремонно уставясь на него, ожидал ответного взгляда и самодовольно щурил глаза, чем рождал ещё больше вопросов. «Неужели он и правда здесь?» Но сейчас полагалось отбросить все мысли и, мило улыбаясь скучной Мэри Моррис, закружить по просторному залу среди десятка таких же великолепных пар. Однако, первое давалось с трудом, навязчивые надежды кипятили сердце, и глаза сами собой бегали по мелькающим лицам, даже не стараясь сфокусироваться на просящем о зрительном контакте лице девушки. Несмотря на это, он не терял и капли достоинства в отточенных и особенно бережных движениях. Щекотящее горло предчувствие было не обманчиво. Сону задышал иначе, когда среди скользящих в танце пар он увидел Сонхуна, конечно смотрящего на него самым восхищенным взглядом. Его взяла гордость за Рики, глубочайшая благодарность его смелому и бескорыстному поступку, и по телу разлилась свежесть, забытая беззаботность. В перерыве на прохладительные напитки, чуточку пренебрегая манерами, оба — Сонхун и Сону — оставили своих дам и, пробравшись через толпу, чуть было не налетели друг на друга. Глаза Сону светились и, не веря, бегали по улыбающемуся лицу. В глазах старшего была взволнованность, а руки тянулись прикоснуться, но оба сдерживали желание заключить друг друга в объятия — никак не на людях. — Вы всё же приехали… — Сону смотрел на него снизу вверх детскими восхищенными глазами. — Рики настоял, он сказал, что вы были так расстроены. Мне очень жаль, что я заставил вас грустить. — Это совсем не важно, Хён! Ведь сейчас вы здесь… Обоих посетила робость, они опустили глаза, и Сонхун всё же мимолетно коснулся его плеча, словно убирая пух от вездесущих перьев. Сону конечно не оставлял вопрос, что такого написал Рики, что Сонхун охотно приехал, даже не думая гордо ответить отказом. А ответ был в трех предложениях среди многострочных эмоций и чистосердечных признаний: «Любезный мистер Пак, вы поступили крайне благородно, но я хочу видеть наслаждение жизнью в глазах моего брата, а значит и видеть вас в нашем доме. Настаиваю, посетите наш бал в новогоднюю ночь. И забудьте мою грубость к вам, вы достойны быть любимым Сону, вне моих возражений.» *** Остальной вечер Сонхун всё время был где-то поблизости и не имел сил отвести глаз от любимых черт и манерной мимики, но по-прежнему держался на расстоянии и был осторожен в своём контакте с Сону, хотя младший и чувствовал, как его сердце рвётся наружу. До сих пор власти над братом было больше в руках Рики и, конечно, Сонхун завидовал, но в его принципах было не нарушать границ, ради своих только желаний. И он ждал, и упоённо питал взгляд его красотой, словно не веря своему счастью снова видеть любимого юношу, манящего и неповторимого, как искусно обработанный хрусталь. А Рики словно отыгрывался за все упущенные дни и ночи, не давал Сону успокоиться и отвлечься от его внимания ни на минуту. «Поверь, сладкий, тёте Ли есть с кем говорить, кроме тебя», — ревниво шептал, поглощая глазами, и отводил под руку в тёмный боковой коридор. Рики неугомонно лез руками под плотную ткань его фрака, прижимал к себе, обнимая за талию, и целовал — то медленно, то страстно — всё ему было мало. И, наверное, если бы не Сонхун, в этот новый год Сону захлебнулся бы в его чувственном переполохе и, вероятно, отдался бы без горечи на сердце. А теперь он стал затачон меж двух пылающих желанием факелов и не имел понятия, под которым сгорит раньше, а они только набирали мощь и уже жгли обе щеки, забираясь под кружевной ворот блузы, из-за чего в пиджаке становилось тесно и жарко. И жар этот напомнил о той мгновенной порочной мысли, что родилась в ложе театра и там же была задушена ревностью. Теперь же, взаимное принятие юношами их равнозначного влечения к Сону давало этой мысли новое дыхание. Более того, Сону сердечно умолял приезжать, когда только у старшего будет возможность. Рики же на робкий уточняющий вопрос от брата иронично закатил глаза и протянул: «Приезжайте, мистер Пак, разнообразите нашу беззаботную жизнь…» Эффектно развернулся на каблуке, поведя плечами, и, уходя, опустошил не первый за этот вечер бокал шампанского. *** Когда Сонхун приезжал в дом Ким, к чаю по вечерам пекли тыквенные пироги и яблочные штрудели, дом наполнялся ароматом пряностей и чая с чабрецом. Когда брёвна трещали в камине и тёмные ёлки становились живыми даже под весом своего убранства, вся смута в душе проходила, смелости и безрассудства становилось больше, и Сонхун уже не боролся с притяжением между ним и Сону, не отказывал себе в удовольствии занять место рядом и без опасений брал его ладонь в свою, хитрецки расстегивал пуговицы на кружевных манжетах и гладил по ноге, ведя при этом самую непринужденную беседу. Ещё любил, когда Рики это замечал и раздражённо прятался за вчерашнюю газету, оставленную дядей на кофейном столике в гостиной, — умилялся вспышкам его ребяческой ревности и звал пересесть к ним на диван, ближе к камину. По выходным разыгрывались шахматные и карточные партии. В то время, как Сону скользил пальцами по клавишам рояля, Сонхун и Рики эмоционально шипели и усмехались где-то поблизости. Начинали с безобидных игр на карманные деньги, но уже спустя месяц на стандартный вопрос Сонхуна «на что играем», Рики с вызовом заявил — «на поцелуй Сону». Спустя время в весьма глубоком внутреннем принятии с каждой из трёх сторон, в их отношениях мало-помалу воцарялось равноправие. Рики по своей сущности всё равно тянул внимание на себя, только теперь ещё и Сонхуново, однако к его связи с Сону относился без былой агресии, напротив, между ними появилась энергия соревнования. А Сону теперь развлекался, наблюдая за их мальчишеским хвастовством. *** Он увидел его со спины и тут же убедился в том, что гармоничные пропорции тела и гладкая кожа — в точности мраморные статуи древнегреческих богинь, которые Сонхун видел однажды в выставочном зале. Возможно, он идеализировал Сону, находил в нём что-то резко отличающееся от других молодых людей, и, возможно, терял голову от неспособности объяснить себе, что так непостижимо тянет к нему, словно к бесполой святыне. Но он видел в нем совершенство, необъяснённое и магическое. *** Сердце его билось так быстро, что становилось тяжело дышать, когда Сону прижимался к нему спиной всё плотнее, стараясь соприкоснуться с большим и тёплым телом каждым миллиметром собственного. И кожа от такого тесного контакта нагревалась почти до жжения. Оба делали вид, что разум их охватывает дрёма, и оба прекрасно знали, что находятся в сознании и чувствуют каждое незначительное движение друг друга. Страшно было шевелиться, даже если затекали руки, только чтобы не разрушить такой значимый и такой волнующий момент. Но понимая по одной только телесной реакции взаимное наслаждение их близостью, Сонхун не смог больше сдерживать себя. Да и достаточно уже было сделано и получено в ответ знаков, взглядов, слов и касаний, чтобы наконец прильнуть губами к округлому плечику, не боясь испугать и будучи уверенным во обоюдном желании целовать и быть нежно зацелованным. И старшего буквально покидал разум, когда Сону вытягивал шею под его губами, дышал глубже и плотнее толкался бёдрами назад. Сонхун терял самообладание от горячих потоков по всему телу, от громкого дыхания и бесценной доступности молодого принца. Сходил с ума от мягких и податливых движений прекрасного тела в его руках, и порывался забраться ладонями под спальную рубашку все выше. Но и сам Сону быстро становился более решительным и направлял аккуратные руки к животу и бёдрам, где сейчас было особенно горячо. И выгибался ещё раскрепощеннее, тихонечко мыча в подушку, когда позывы возбуждённого тела были удовлетворены и прохладная ладонь слабо сжата между его ног. Сону сминал пальцами простыню, а Сонхун оставлял на его плече настойчивые поцелуи и покусывал, слегка оттягивая мягкую кожу. Заведённое дыхание младшего и его нарочные притирания к паху Сонхуна вызвали ожидаемую реакцию тела, и между ними стало ещё теснее. *** Балы в загородном особняке господин Ёльсу пристрастился устраивать чуть ли не каждую неделю, и Сонхун, с неизменной частотой проводящий свободные дни и вечера в городском доме в компании братьев, непременно был прибран дядей для танцев. Однако, хотя опыт балов он имел сносный, вальс и кадриль танцевал прилично, другие обязательные танцы вызывали в нем смятение. Но дядя был неприклонен, «Мои дети — звёзды моих вечеров», — сказал он, повелев братьям оказать всю возможную помощь старшему. Сону загорелся энтузиазмом помочь, Рики — интузиазмом поиздеваться. По-доброму конечно, он всего лишь выполнял своё обещание — спокойно и тем более скучно Сонхуну с ними не было никогда. Милое мелодичное мурлыкание Сону в сопровождение к вальсу, конечно, было игриво и душевно, но теперь к заданию господина Ёльсу подошли серьёзно. Пока Сону гармонично аккомпанировал на рояле, Рики, после разъяснения общего рисунка танца, знающе руководил движениями Сонхуна, заняв позицию дамы. Разницы в их росте особенной не было, но Рики смотрел на старшего свысока, он чувствовал свою власть над ним по крайней мере в сфере танцев, и это ощущение будоражило сильнее их любовного соперничества, особенно потому что Сонхун никогда не терял перед ним лица, с достоинством и усердием выполнял все его указания касательно элементов танца. Они начинали снова и снова, Сонхун снова брал его руку и обнимал за талию, Рики снова профессионально вёл, волновал своим придирчивым взглядом и подмечал каждую ошибку. А Сону вновь заинтригованно косился на них — две высокие, стройные, широкоплечие фигуры, что неутомимо кружили под энергичную мелодию, оттачивая выученные связки и съедая друг друга дерзкими взглядами, до тех пор, пока сам Сону не останавливался, умоляя сделать перерыв на чай. *** И хотя обязательные для знати бальные танцы Рики исполнял превосходно, они давно стали ему скучны, ведь душу парень изливал в импровизации, которой ещё не дали подобающего названия, кроме как — распущенность, но именно в ней он чувствовал такую необходимую ему свободу. Бурлеск давал простор для фантазии и креатива, он позволял забыть про рамки и высказать чувства или мысли на неисчерпаемые темы языком тела, стихами, песнями или же пантомимой — кто во что горазд. *** Подвал, бывший ободранной сценой, коптящей таланты бурлеска, теперь стал обычным трактиром и без бликов шедевральных костюмов ручной работы и наполненных чувствами номеров совсем прогнил и опустел. А всё потому что команда Камиллы Бели была достойна большего. Намного большего. К началу весны они заслуженно блистали на камерной лаковой сцене под алыми бархатными портьерами с плетёной бахрамой и кисточками. А всё потому, что Рики сдержал и это обещание — он проложил девушкам дорогу в большой бурлеск. Как это было? Хитро и смело. Рики, конечно, не ограничился одним только выступлением, он продолжал работать над номерами в любое свободное время, даже, когда пришлось вновь вернуться к учёбе с посещавшими дом преподавателями. Он репетировал в своей комнате, в коридоре напротив зеркала, когда выдавалось время, в которое никто там не шастал, в маленьком бальном зале городского дома. Несколько раз и Сонхуну, и Сону удавалось застать его за репетициями, но чуткий Рики тут же прекращал движения и стрелял презрительным взглядом в щель приоткрытой двери, где хлопали любопытные глаза. Он ругался на них — обещал, что они увидят всё, что должны, в нужное время. А ещё чуточку боялся отца и шугался его голоса поблизости, когда танцевал. Однако, и его однажды нужно было посвятить ради своего плана. Только не в том виде, как это имелось на тот момент. Но вернёмся к тому, ради чего Рики делал всё это. Ради любимого дела? Ради неизгладимого впечатления? Разумеется. Но ещё и ради ставших важными молодых девушек, что творили настоящее волшебство и за это собирали одни лишь хлебные крошки со столов. Он был благодарен им прежде всего за оказанную поддержку и дружескую заботу, с которой они готовили его к дебюту. И Рики решил безусловно, что одних сытных обедов не достаточно в благодарность за энергию, что они вселили в него и дарили безнравственному миру с душой на распашку, не брезгая страшной грязью общества. Девушки и им готовы были дарить свою милость. Но опять же, были достойны гораздо большего. Появления в еженедельных шоу Рики приносили денег больше обычного, и они справедливо делились. Доля команде и доля Рики. В этот раз он не стал отказываться — попытался вежливо отклонить протянутые купюры, но не противился слишком сильно. Всё равно на эти деньги расчет был иной, нежели бездумные траты. К концу зимы в его тайнике лежала приличная сумма. Впервые с раннего детства, когда цена денег еще в целом не до конца была усвоена, при взгляде на стопку мятых бумажек у Рики пробежали мурашки по спине. Собственные, честно заработанные, обещающие притворить задуманное в действительность. Уютное помещение в благородном темно-сером цвете со скромной, но идеально подходящей, сценой для джазовой труппы само собой нашлось почти в самом центре города, на пешеходной улице с десятками пафосных ресторанов. И без объяснений самый старший из тех, кто не будет задавать лишних вопросов, был отправлен Рики прямиком к хозяину помещения со стопкой денег в конверте. Сонхун, как и ожидалось, похлопал глазами, усмехнулся таинственности, с которой проворачивалась пока и ему неизвестная схема, но, видя серьёзный настрой младшего, сунул конверт в корман шерстяного пальто и отправился на указанный адрес. Обычно безжизненный в силу своей заурядности ресторан с баром и джазовой сценой арендован на вечер ближайшей пятницы, а Рики тем временем спешит в уже приятный сердцу сырой подвал Jasmin Burlesque, чтобы объявить об открывшейся возможности изменить немилостивую жизнь, чтобы услышать крики радости и быть зацелованным в обе щеки щедрыми на эмоции артистками, живыми, сильными, но в то же время такими крохотными перед лицом беспощадной судьбы. *** Луна висела в небе жёлтая, туманная, когда гости собирались на совсем недавно объявленное шоу, каких раньше не бывало в этих ресторанах и барах. Рики не надеялся на большую толпу, всё вышло спонтанно и более похоже на эксперимент, испытание своих возможностей. Но Нишимура знал, зачем делает это, и ждал самым главным образом одного человека, чьё влияние могло перевернуть жизни девушек. Договорились не лезть из кожи вон и оставить уже готовые номера, такими, какими они показывались в подвале квартирного дома на 37-й улице. Рики уверил — это именно то, что нужно большому бурлеску, что делает их особенными, шарм настоящей жизни в обрамление блёсток и перьев. Его план начал своё активное действие сразу, как шоу было объявлено. Добротный плакат, напечатанный на оставшиеся накопления, успешно привлёк внимание горожан, любителей развлечений специфического формата. Кроме того, хитрый юноша принёс новость в дом — отцу, в своих же устах. — Я слышал, в ресторане Nittolee вечером пятницы пройдёт бурлеск шоу, — мимолётом поделился за чаем в гостиной, когда папа пристально изучал новое издание с сигарой в зубах. Сказал как бы безразлично, разбавляя тишину, и ожидаемо заинтересовал охотника за новостями. — Nittolee? — Господин Ёльсу вздернул брови и, показавшись из-за огромного газетного листа, пытливо зыркнул на Рики. — Да, на дверях ресторана висит плакат, я пробегал мимо, убедился. Но кажется, я об этой команде никогда не слышал. — А когда это тебя стал интересовать бурлеск? — Сонхун в кресле напротив подозрительно окинул его взглядом. Не раз ещё разговор о газетной новости поднимался в течении недели, в которую братья поняли намерения и цели Рики без объяснений — уже знали его витиеватые ходы в убеждении слишком хорошо. Переглядывались, молча договариваясь помочь идущему напролом младшему. Потому что знали, если отца не заставить думать, что это он решил заглянуть в Nittolee вечером пятницы, то Рики скажет напрямую, что тому необходимо там быть. И всё же, его схема с поддержкой старших в виде не наигранного интереса дала желаемые плоды. И в конце рабочей недели вчетвером в большом экипаже братья с дядей ехали в центр города. Рики дрожал изнутри, заходя в двери ресторана, где все было подготовлено самым подобающим образом, ведь аренда с сервисом сожрала ощутимые деньги, и они определённо того стоили. Они приехали не слишком заранее, но, как и ожидалось, гостей было не особенно много, несмотря на то, что новость скромно, но всё же была освещена в газетах. Зато, в середине зала красовался пустующий столик на четверых с прекрасным обзором. Рики пропадал пару раз, не вызывая этим вопросов, а сам бежал в оборудованную на том, что было, гримёрку (ещё будет время устроить там закулисный рай) — поддержать взбудораженных девушек. Они впадали то в смятение, то в неверие, то истерически смеялись, что Камилла ответственно пресекала. Но они несомненно были счастливы и безмерно благодарны. Шоу началось в половину десятого и было открыто самой Миллой. Рики же предстояло его закрывать, а пока он с не меньшим заворожением, чем в первый раз, наслаждался этюдами девушек на сцене, зная, какой труд и время за ними лежат. Рики поглядывал на отца, и, что не странно, видел в его глазах любопытство. В перерывах между номерами невзначай интересовался впечатлениями и бурлил изнутри от удовольствия слышать похвалу своим «девочкам». Он не сомневался в них, однако отец бывал непробиваем на чувства к молодым дамам, не говоря уж об одобрении их успехов в обязательных для аристократии танцах, иностранных языках, игре на фортепиано, грамоте и всех остальных навыках, необходимых молодой барышне для существования в высшем обществе. Они все были одинаковы, эти же девушки, не подходя под стандарты знати, были совершенно изысканны своим поведением и притягательной уверенностью в собственном бесподобии. В их бурлеске не было ни грамма пошлости и разврата, Рики с самого начала убедился, что зажечь голодные глаза зрителей они способны через разум, а не жалкие первородные желание, лежащие на поверхности. И вот оно то, что было необходимо коллективу Камиллы — подходящий их внутренниму миру уровень представлений. Только сейчас, смотря на полюбившихся девушек, Рики видел, что они в нужном месте, перед достойной публикой. Время подползало к полночи, однако входная дверь ни разу не хлопнула, провожая гостей — все ждали обещанного Миллой фееричного финала вечера после перерыва, в который в помещение постепенно сгущалась тьма — подготовленные официанты колпаком тушили свечи на столах. А Рики, пообещав скоро вернуться, покинул братьев и папу и скользнул в темноту. Мысли Сонхуна и Сону сходились, хотя и не были озвучены, они только ждали подтверждения предположений и от предвкушения чего-то поворотного не могли усидеть на месте, перегдядывались, сдерживая глупую догадливую улыбку, и часто отпивали из хрустальных бокалов. В зале настала полнейшая темнота и заинтригованные гости стихли. В полной тишине зазвучала первая нота композиции и лучи от зашипевших лампочек упали на клавиши рояля и центр сцены, где появилась юношеская фигура. Артист сидел на коленях, свесив голову в читаемом опустошении. Во время размеренного вступления медленно поднял лицо на зал и сверкнул хищными глазами. На лице его была чёрная маскарадная маска, с края которой спадали тонкие нити страз, словно бриллиантовой шалью скрывая нижнюю часть лица. После чего грянули низкие ноты и парень на сцене словно ожил под разрядом тока, сильное тело его пластично выросло, вытянувшись к свету. Плотно прилегающий жилет открывал взору атлетичные руки, острые ключицы и косые мышцы пресса, что рельефно подсвечивались тёплым светом. Свободные брюки с вставками замши ручной — женской — работы, превосходно подчеркивали длину сильных ног, стопы его были босы. Движения всё время набирали силу и скорость, после сменяясь контрастным замедлением, будто рассказывая историю. Потрясающий контроль его тела создавал ощущение, будто время замерло, а элегантный в своей раскрепощенности парень на камерной сцене — всего лишь видение. Сону смотрел на него в исступлении, почти не моргая, и Рики не уставал пускать мурашки по его спине своими страстными взглядами, точно зная, что у старшего нет сомнений, кого он видит перед собой. И Сону чувствовал, как огонь свечи, опаляющий кожу, что Рики горит на сцене для него. Ещё один, кого сомнения не посещали — это Сонхун. И снова же, замерев в забвении харизмой парня, он буквально вздрагивал на каждый ведущий аккорд, сжимая при этом запястье Сону в своей ладони. Оба они, зная этого самобытного эмоционального юношу, находились под гипнозом от смеси шока и гордости. Это их Рики работал над номером, вложив в него глубокие чувства, чтобы теперь богачи, сытые развлечениями по горло, не издавали ни звука, не способные оторваться от его приковывающей энергетики. Рики на сцене — словно огонь охвативший помещение, что жжёт, окружая со всех сторон, и заставляет кровь вскипать в теле. Господин Ёльсу, чьё сознание отказывалось соглашаться с очевидным, на секунду оторвался от выступления, быстро огляделся вокруг. — А…г-где же Рики? Давно уже ушёл… — На сцене, папа. — Шепнул Сону многозначительно, и у самого стало горячо меж рёбер. Даже не глянул на лицо отца, ведь точно знал, как оно вытянулось, и стали потерянными глаза, когда того поразило нежданное открытие. Больше вопросов не звучало, да и спрашивать было нечего. В одну секунду стало ясно, где пропадал младший сын долгими вечерами, что за болезнь свалила его после Рождества и почему вдруг в доме заговорили о бурлеске. И разговорам этим суждено было продлиться немало. Только итог оказался таков: Nittolee выкуплено и оформлено на имя Ким Ёльсу, копоть и вонь 37-й в прошлом для пяти юных душой артисток, умеющий делать зрелища для высоких умов, а впереди только слава, обожание, представления, каких не видела чепорная Великобритания, и тысячи шуршащими стопками из рук привередливых господ в чёрных смокингах, пьющих дорогой виски за укрытыми скатертью столиками; музыкальное сопровождение глубоко звучащего рояля и неповторимые костюмы из качественных тканей, а не обрывков старой диванной отделки, конечно по сей день сшитые умелыми работящими, однако нежными руками. Но и для самого Рики тот вечер стал новым началом творческого пути. Отец был сломлен уговорами троих настойчивых и убедительных юношей. Прокурив все стадии от отрицания до принятия в своём кабинете, и решив, что шанса удержать жаждущую душу он не имеет, как и права запрещать распоряжаться собственной жизнью, всё же разрешил Рики танцевать при определённых условиях. Боялся ответственности, но не мог позволить себе убивать талант уникальной личности, мог лишь выстроить защитные рамки для репутации. Лицо Рики всегда было на половину закрыто либо маскарадной маской с перьями и крупными стразами, либо вуалью, расшитой стеклярусом, что роскошно сияли в искусственном свете электрических ламп над сценой. И хотя не скрывали его личность абсолютно, сохраняли шлейф таинственности и не допускали, чтобы предположения и слухи могли быть доказаны. Настоящее имя его никогда не звучало в команде и в стенах бурлеск-клуба. Для искушённых зрителей обольстительный танцор — Mouri — игра слогов имени и фамилии с произношением на французский манер. Однако амплуа загадочного танцора бурлеска лишь больше распаляло юное сознание, давало пространство для перевоплощений. На сцене он не ревнивый дурачливый подросток, любитель заснуть возле камина на коленях сводного брата, пока тот читал ему книгу, и не ураган шуток и смеха вечерами в компании Сонхуна. Выходя из-за кулис — неразгаданный публикой, дерзкий и пленительный персонаж, каждый раз оставляющий призрачный шлейф, будто всё фантастическое шоу до этого было сном. *** — Один танцор, другой пианист. Кому ж мне передавать своё дело? — Озабоченно рассуждал господин Ёльсу, дымя сигарой в гостиной. — А чем тебе Сонхун не наследник? Может устроишь его в своё издательство? — Заметил Сону будто бы в шутку. Только шутка это положит начало карьере мистера Пака в бизнесе его многоуважаемого дяди. Английские издательства, спустя время, полностью перейдут в его руки, а пока дядя передавал ему управление на недели поездок в Германию, производство в которой никак не мог оставить совсем без присмотра. Однако место его сыновей было здесь — в Великобритании. Сону связывал её с детством и мамой, Рики не желал возвращать в память прошлое. В другой стране, новой обстановке он чувствовал себя свободным от всего, что связывало с детством. Здесь он нашёл себя, команду, воплощающую звёздные мечты в реальность, научился управлять чертёнком внутри себя. В итоге, каждый теперь был на своём месте. Рики захватывал бурлеск и разумы под звуки клавишного, за которым с ним в унисон изливал эмоции Сону, всегда жалея, что смотрит не из зала, где Сонхун, сливаясь с остальными статусными гостями, делает заметки для статьи о предстоящем шоу под руководством Камиллы Бели, количество мест на которое весьма ограничено.