Ищущий

      Набережная была чем-то, что многие жители Броктон-Бэй, в том числе и я, часто воспринимали как должное. Её порицали как ловушку для туристов, и стражи порядка на набережной охраняли её с рвением военных, поэтому многим из нас там было неуютно. Я давно и всюду чувствовала себя неуютно, и это началось ещё до Ярнама. Таким образом, мой существующий дискомфорт в некотором роде перевесил то, что я могла бы испытать в противном случае, и я, пошатываясь, прошла мимо многочисленных киосков, торгующих одеждой и другими безделушками. Папа, казалось, был рад вывести меня из дома куда-нибудь, кроме школы или библиотеки, и для меня было освежающе вдыхать запах открытого воздуха, не насыщенный запахом гнили, мокрой псины или крови.       Хотя меня не интересовала новая одежда (возможно, мое телосложение улучшилось, но для кого я могла хорошо выглядеть? И, кроме того, у меня не было никакого способа наладить отношения со своими ночными ужасами), киоски с рукоделием были больше по душе. Одна девушка, со шрамами на руках и обожженным рубцом на щеке, продавала перекошенные стеклянные статуэтки.       Я, спотыкаясь, подошла к кабинке, разглядывая фигурки. — Вы сами это сделали? — глупо спросила я, блуждая глазами по тому, что, как я была относительно уверена, было пингвином. Хотя это мог быть и пеликан. Или, может быть, Винни-Пух, если посмотреть на это под другим углом.       — Да, — хрипло ответила девушка. Ее голос звучал напряженно, может быть, от вдыхания дыма? Страдали ли стеклодувы от вдыхания дыма? Она была невысокой и коренастой, с каштановыми волосами, подстриженными в стиле пикси, и темно-зелеными глазами. — Я учусь выдувать стекло, но не все идет как надо. Поэтому, если оно слишком сильно остывает, я стараюсь придать ему нужную форму. С животными довольно просто.       — Что это за штука? — спросила я, осторожно поднимая статуэтку с красными завитками. — Лев?       — Я предполагала, что это будет собака, но теперь уверена. Это лев, если ты этого хочешь, особенно если ты его купишь, — спокойно ответила она.       Я улыбнулась и позвала папу. Работа девушки не была исключительной, но в ней было что-то сердечное, что действительно нашло отклик у меня. Может быть, дело было в том, что у нее был шанс заниматься тем, что она любила, и создавать что-то прекрасное даже из своих неудач. Маленькая, может быть, собачка, может быть, лев, была оценена в 40 долларов, что, как заверил нас мастер, было необходимо для возмещения потерь. Топливо для печи, а также различные красители и драгоценные металлы, необходимые для окрашивания стекла, были довольно дорогими. С использованием щенячьих глаз, о которых я даже не подозревала, что мои усталые карие глаза все еще способны дарить, он уступил и купил мне сувенир. Я пожелала ей успехов в выдувании стекла, и папа повел меня к продуктовым киоскам, где мы покупали корн-доги.       Это был чудесный день, и даже когда папе пришлось уйти на работу, которую он больше не мог откладывать, я все равно чувствовала себя хорошо. Это было впервые за долгое время — первый раз, который я могла легко вспомнить, — когда я вспомнила, каково это — чувствовать надежду. Что-то простое вроде этого, это было то, что могло бы меня сфокусировать. Это того стоило. Это было за то, за что я прорывалась с боем через Ярнам Чтобы я могла быть свободной и счастливой и есть нездоровую пищу на набережной, любуясь очаровательными статуэтками из дутого стекла.       Я слонялась без дела еще пару часов, прежде чем решила направиться к автобусной остановке. Пока я шла, я увидела приближающуюся лавку стеклодува. Она как раз собирала вещи на день — по моим прикидкам, немного рановато, но, опять же, я понятия не имела о ее расписании или обязательствах — и запихивала свою маленькую коробку с деньгами в рюкзак, когда молодой парень, который возился возле ее киоска, бросился бежать и врезался в нее, вырвав коробку из ее рук. Она упала с криком негодующего протеста.       Я не знала, о чем думал этот придурок. На набережной было полно силовиков с электрошокерами и дубинками. Было бы проще и безопаснее попытаться проникнуть ночью в ювелирный магазин или что-то в этом роде. Я также не знаю, о чем я думала, потому что я поставила свою сумку со стеклянным львомна табурет и нажала кнопку, чтобы остановить вора.       Я двигалась слишком быстро, слишком плавно. Моя практика борьбы с монстрами хорошо переносилась в реальный мир, учитывая, что это было то же самое тело по пропорциям и силе. Он был слишком быстр, и я с опозданием осознала, что у меня нет оружия — да я и не хотела бы им пользоваться. Обычно в такой ситуации я бросалась на бегущего зверя, поднимала пилу по плавной дуге, чтобы вспороть ему грудную клетку, надеясь, перерезать сухожилия на грудных мышцах или вскрыть главную вену на шее, затем обходила его сзади, прежде чем существо могло контратаковать.       Вместо этого я издала звук, похожий на испуганного гуся, когда он врезался в меня, и мы упали, переплетя конечности. Я крикнула что-то вроде: «Это не твое!» Он выругался и сплюнул. Он оттолкнул меня. Я схватила его за куртку. Он полез в карман, а затем полоснул меня по руке ножом.       Следующее, что я осознала, это то, что двое крупных мужчин оттаскивали меня от вора, чье лицо было красным от сломанного носа и рассеченной кожи в нескольких местах. Чтобы услышать объяснение силовиков, когда мужчина порезал меня, я схватила его руку с ножом левой рукой и потянула ее поперек его тела, затем повалила его на землю, зажав его руку между нашими телами, и начала бить его правым кулаком снова и снова.       Мне не нужно было изображать дрожь, когда они рассказывали мне о событиях, со страхом и отвращением глядя на мои разбитые костяшки пальцев. Конечно, причина моего страха была иной, чем они ожидали, но я не видела причин разубеждать их в их предубеждениях. Я рассказала абсолютно правдивую историю о том, что надо мной издевались в школе и я чувствовала себя беспомощной, и мой отец привел меня сюда, чтобы помочь мне почувствовать себя лучше. Что вид того, как кого-то другого обокрали, заставил меня действовать прежде, чем я поняла, что делаю, и что он порезал меня, каким-то образом подтолкнул меня к краю.       Очевидно, я выглядела настолько измученной, что, должно быть, старший силовик сказал мне собирать свои вещи и идти домой: он мог дать заявление в полицию, и я им не нужна. Я купила несколько салфеток в соседней закусочной, чтобы стереть кровь с костяшек пальцев, забрала своего стеклянного льва и села на автобус до дома.        Как только я добралась до дома, я зашла в ванную и заперла дверь, я осмотрела свою руку. Больше не было ни разбитых костяшек, ни видимых порезов от ножа. Я опустилась на пол в своей ванной и заплакала.       (ПЕРЕРЫВ)       Я не видела смысла рассказывать папе о том, что произошло на Набережной. Мы спокойно поужинали, и я изо всех сил старалась улыбаться, притворяться, что все по-прежнему так же хорошо, как и утром. Как только пришло время ложиться спать, я поставила стеклянного льва на прикроватную тумбочку в надежде, что это поможет мне видеть лучшие сны.        Я все равно вернулась в «Сон охотника».       — Добро пожаловать домой, добрый охотник, — сказала кукла своим хриплым голосом.       Я открыла рот, а потом оборвала себя. Мне не нужно было злиться на нее: ни в чем из этого не было ее вины. — Послушай, —сказала я наконец, — я понимаю, что ты пытаешься заставить меня чувствовать себя комфортно, но это место не мой дом. Это едва ли лучше тюрьмы, как бы вы ее ни обставляли. Я не просила, чтобы меня приводили сюда, и единственное, что заставляет меня не ненавидеть это, так это то, что, по крайней мере, это лучше, чем Ярнам.       Кукла кивнула. — Мне жаль, что ты так себя чувствуешь. Это мой дом, единственный, который я когда-либо знала, и я нахожу его довольно гостеприимным. Это… приводит в замешательство, когда обнаруживаешь, что у тебя такой разный опыт.       …Черт возьми, почему она должна была быть такой важной? — Это место совершенно чуждо мне, и меня привезли сюда против моей воли. Более того, это означает, что я все еще привязана к Ярнаму, и я хочу сбежать оттуда как можно скорее. Так что мне жаль, что я не могу оценить твой дом так, как это делаешь ты. Я не… не пытаюсь принизить это. — Я вздохнула. — И меня зовут Тейлор.       На самое короткое мгновение я могу поклясться, что увидела, как расширились ее глаза. — Тогда я постараюсь обращаться к тебе по имени, Тейлор, — одарила она меня одной из своих крошечных улыбок.       — Кстати, как тебя зовут?       — У меня нет имени, — ответила она. — Я кукла. Я была создана, чтобы быть компаньоном, успокаивать и направлять. Слишком большая привязанность ко мне помешала бы моей способности помогать другим.       — Думаю, я это понимаю. — Я могу только представить свою реакцию, если бы она сказала, что ее зовут Эмма, или София, или Аннет. — Тебе нужно имя?       — Если вы имеете в виду имя, по которому обращаетесь ко мне, я не возражаю. Но это было бы не мое имя, — тихо сказала она.       Это прозвучало как протест человека, пытающегося не быть неприятным. — Тогда, если это тебя не обидит, я полагаю, я буду называть тебя просто Куколка.       — Это то, что я есть: почему это должно оскорблять? Я заметила, как Герман поскрипывает в комнате, и попрощалась с Куколкой. — Герман! — Позвала я. — Двери на мосту были…были закрыты. — Почему это все еще так больно признавать? — Мой друг, Гилберт, сказал, что, возможно, я могла бы воспользоваться акведуком в Кафедральном приходе. — И ты хочешь, чтобы я нарисовал другую карту, — закончил он мою мысль. — Тогда заходи и присаживайся, девочка. Это тот самый друг, для которого ты купила книгу?       Я кивнула, улыбаясь воспоминанию. — Это заставило его хорошенько посмеяться.       — Больше пользы, чем это когда-либо приносило мне, — криво усмехнулся он, начиная рисовать. — Я видел, как ты разговаривала с куклой.       — Да. Почему ты не сказал мне, что она живая? — Мой тон не был обвиняющим: мне было искренне любопытно.        — Ты бы мне поверила? Или просто списала это на старика, сошедшего с ума от волнения? Некоторые вещи вам нужно испытать на себе. И трудности, с которыми ты столкнулась там, сделали тебя готовой принять эту конкретную истину.       — Значит, она составляет тебе компанию? — Я могу представить, как он потчевал ее рассказами о славных днях Ярнама.       — Нет, — сказал он отрывисто и твердо. Это поставило меня в тупик.       — Эм, не возражаешь, если я спрошу почему?        — Да.       Я моргнула. — Э-э, тогда я сменю тему. Есть идеи, что это такое? — Я подарила ему острое очарование, когда он воспользовался моментом, чтобы снова наполнить свою ручку.       — Один из старых значков, — ответил он, возвращая взгляд к пергаменту. — Ты бы носила их, как ожерелья или медали. Когда ты получила его, это дало тебе право запросить новое оборудование из мастерской. Или, ну, это церковный значок, так что вместо этого ты получишь свои инструменты в Церкви исцеления.       Я наклонила голову. —Мастерская?       — Мастерская охотников, — ответил Герман, продолжая делать наброски. — Когда начали появляться звери, никто не знал, что делать. В конце концов некоторые из нас собрались вместе и создали место для изготовления оружия и снаряжения. И прочесывание Старого Ярнама, церковь собрала своих собственных охотников, и мастерская пришла в негодность. Все работали непосредственно с Церковью, и у них было гораздо больше ресурсов, чем у простого магазина.       — Ты был там при всем этом? —Спросила я. — Учитывая, что город такой большой, я подумала, что это было давным-давно.       — Да, вероятно, так оно и было, — невесело усмехнулся Герман, сворачивая пергамент. — Вот твоя новая карта, девочка. Убирайся, оставь старика наедине с его воспоминаниями. (ПЕРЕРЫВ)       Акведук — полный отстой.        Там не только воняло плесенью, дерьмом и гниющей, раздутой плотью, но и кишели гигантские шершавые крысы и настоящие деформированные трупы, которые оживали только для того, чтобы блевать на вас. Взбираясь по лестнице обратно к руинам цивилизации, я разразилась проклятиями: я собиралась найти ворота, ведущие из Кафедрального собора в остальную часть Ярнама, и открыть их, если понадобится, просто чтобы мне больше никогда не пришлось этого делать. К тому времени, когда я столкнулась с гигантской черт возьми свиньей, из всех вещей, я была полностью готова. К счастью, свинья была огромной и глупой, поэтому я увернулась от ее атаки, а затем ударила ее ножом, пока она не могла развернуться. Тварь могла сделать так много, только бросившись на меня задом наперед, какой бы толстой и тяжелой ни была ее задница.       Поднявшись повыше, я услышала нежный скрип музыкальной шкатулки. Это был первый успокаивающий звук, который я услышала с тех пор, как попала сюда. Мелодия была немного меланхоличной, но все равно симпатичной. Естественно, в этот момент я пришла к выводу, что большинство существ в Ярнаме хотят съесть твое лицо, поэтому я осторожно подошла к окну. Здесь не было прутьев почти такой толщины или решетчатых: может быть, это было помещение более высокого класса?       Я постучала по стеклу и услышал треск дерева, музыка прекратилась. — Алло? — раздался голос молодой девочки, вероятно, не старше десяти. — Там кто-нибудь есть?       Я моргнула. — Э-э, привет? —Честно говоря, я не была готова встретить кого-то настолько молодого.       Несколько глухих ударов, как будто вещи были методично сложены. Несколько секунд спустя окно приоткрылось. Я увидела бледную девочку с длинными светлыми волосами, способную разглядеть один ярко-голубой глаз. Она оценивающе оглядела меня с ног до головы. — Я не узнаю тебя, но я знаю этот запах… Ты охотник, не так ли?       Я моргнула. — Я, э-э, какой запах?        Она слегка хихикнула. — Папа сказал бы то же самое. Я чувствую запах крови и зверей на тебе. Но ты также пахнешь цветами, как когда-то пах папа. Мисс Охотник, не могли бы вы, пожалуйста, поискать мою маму? Папа так и не вернулся с охоты, поэтому мама отправилась его искать, а теперь ее тоже нет. Я здесь совсем одна, и мне страшно.       Ну, черт возьми, как я могу сказать ей «нет»? — Я, э-э, конечно. Я сделаю все, что в моих силах. Ты знаешь, где они могли оказаться?       Даже через треснувшее окно я могу увидеть лучезарную улыбку девушки. — Спасибо тебе! Эм, папа и дедушка любят встречаться на кладбище возле часовни Идона, так что, может быть, начнем оттуда? —Пока она говорила, я развернула свою карту. — Мама носит большую брошь с красными камнями. Это так ярко и… и красиво…вы не сможете это пропустить! О! — Она отскочила от окна, коснувшись ногами пола. Я могу только предположить, что она стояла на книгах или коробке, чтобы дотянуться до окна, так как эта улица казалась выше с этой стороны. — Не забудь музыкальную шкатулку, — эхом отозвался ее голос, прежде чем ноги в носках протопали обратно ко мне. Она просунула крошечную коробочку в окно, сквозь решетку.       — Это играет одну из любимых папиных мелодий, — объяснила девочка. — И когда папа забывает нас, мы играем это для него, чтобы он помнил. Мамочка такая глупая, выходит на улицу без этого, — она снова хихикнула, надежда бурлила в ней, в то время как моя упала мне на пальцы ног и сквозь землю. Ее отец забывает их? И он был на охоте? Хуже того, ее мать ушла без единственной вещи, которая могла бы спасти ее от помешанного на убийствах мужа? Я тяжело сглотнула и постаралась, чтобы мой голос звучал ободряюще, когда я принимала музыкальную шкатулку. — Я осмотрюсь вокруг. Надеюсь, я найду их обоих, — сказала я с вымученной улыбкой.       — Будь осторожна там, — прощебетала она, закрывая окно.       Я не могла не почувствовать пустоту в своем животе, что бы я ни делала. У меня было чувство, что я точно знаю, что произошло.