To Freedom

Снежинки крупными хлопьями падают на сверкающее в свете фонарей белёсое одеяло, покрывающее пожухлую траву, оседают комьями на безжизненных обнажённых ветвях древ, спокойно опускаются на лицо девушки, выпускающей густой дым изо рта, и тают, смешиваясь с солёными, иссыхающими каплями слёз. Где-то вдалеке громыхают салюты, озаряя хмурое ночное небо яркой палитрой красок. Микаса вытирает надоедливую влагу с щёк и взмокших ресниц, некогда ровный лоб её морщится, и она не замечает, как табак в сигарете, что она держит меж пальцев, тлеет до фильтра и потухает, осыпаясь пеплом. Шрамы оспами облепляют саднящее сердце и непрестанно кровоточат, переполняя чашу отчаяния, деликатно подставленную бывшим парнем на прощание. Сколько раз дражайший Эрен изменял ей? Девушка не считала, но всегда прощала любые выходки, лишь бы быть с ним — и не важно, какой ценой. И полагала, что Йегер, являясь такой же сиротой, как и она, нуждался в её опеке и любви. Всё это было выдуманной ложью — её личной, на которую Микаса уповала до последнего. И в новогоднюю ночь она поплатилась за свою помешанную убеждённость: Эрен не стерпел компании девушки и выставил её, устроив скандал. «Так тебе и надо» — размышляет она. Микаса себя не жалеет — сама виновата в глупой привязанности, затуманившей разум и оборвавшей её связь с реальностью. — «Одержимость до добра не доводит» — понимает она. Не поздно ли? Ей не привычно чувство ненужности и беспомощности — ей некуда податься, кроме злосчастной квартиры Йегера, но там её не ждут. Родители погибли в далёком прошлом, родственников у неё не осталось, а деньги, что она получала, подрабатывая на полставки из-за учёбы в институте, едва хватало на оплату коммунальных услуг и прихотей Эрена. — Идиотка, — шипит вслух Микаса, и неконтролируемая дрожь охватывает её тело. Нервы на пределе. Сзади скрипит снег под чьей-то подошвой, но особа не обращает на это внимание, пока барьер тишины, что она выстроила вокруг себя, не пробивает бесстрастный мужской голос. — Я присяду? Микаса оборачивается, оглядывает незнакомца и лихорадочно выдыхает, узнавая в нём угрюмого соседа, с которым ей доводилось сталкиваться пару раз за прошедший год. В руке у того не до конца закрытый чемодан, принадлежащий ей, из которого торчат наспех собранные вещи. И как она могла забыть о нём? — Как пожелаете, — говорит Микаса, поправляя бордовый шарф — ещё одно болезненное воспоминание. «И почему он до сих пор не в помойке?» — спрашивает девушка, но мысленно укорить себя за оставленный подарок Эрена не успевает. — Я нашёл его у дороги… — мужчина толкает к ней багаж. — Думаю, он ваш. — Благодарю, — девушка отодвигает сумку в сторону. — Леви, — представляется нежданный спутник, присаживаясь подле молодой особы. — Микаса. Она ощущает на себе чужой, любопытный взор и пытается безуспешно спрятаться за короткими прядями волос. Но мужчина продолжает рассматривать собеседницу и отмечает про себя, что её молочная кожа сливается с покрывалом, укутывающим землю в это холодное время года. Выявляет отвратительный багряный след, приобретающий фиолетовый оттенок, судя по всему, от недавнего удара, и прекращает таращиться на неё. — Сильно болит? — то ли из вежливости, то ли из-за беспокойства о незнакомке интересуется Леви. Микаса только после его вопроса обнаруживает на скуле синяк, прощупывает и намеревается вспомнить, в какой момент ссоры с Йегером она его получила. — Пустяки, — отвечает она, так и не воссоздав в памяти нужный фрагмент. — Ваши пустяки весь район слышал, — ей не удаётся скрыть перемену настроя: серые радужки стремительно наливаются свинцом, и мужчина в мгновение ока кается о сказанном. — Простите, не стоило мне… — Леви не привык извиняться, даже если действительно обидел — таков уж он был — дерзкий, расчётливый и своенравный. Но сегодня, понаблюдав за произошедшим, отчего-то решил проявить сочувствие, несвойственное его нелюдимой и грубой натуре. — Не переживайте, — Микаса натягивает на губы улыбку — вымученную, фальшивую, и, не моргая, изучает носки своих ботинок. Мужчина не знает о ней ничего, за исключением тех фактов, что она из смежного подъезда и очутилась на улице из-за парня. Хотя признаётся, что много чего уловил и разобрал из криков, прекратившихся около получаса назад. Но достоверна ли подслушанная информация? — Вам есть куда пойти? — она отрицательно мотает головой. — Друзья? — и снова нет. Допрашивать и без того удручённую девушку — плохая затея. Молчание занимает свободное пространство между случайными собеседниками, и в нём Леви вдруг осознаёт, что его — мизантропа с ног до макушки, волнует судьба девчонки. Быть может потому, что когда-то он сам попал в подобную ситуацию, будучи подростком? Тогда его оставил без средств к существованию родной дядя, но Леви выкрутился и обрёл спасение в Эрвине и Ханджи — единственных близких ему людях, помогавших выжить. Мир был к нему суров: он взращивал ребёнка в нищете, без матери и отца, об имени которого тот не был осведомлён. Но с течением времени Леви научился давать сдачи и преодолевать преграды, расставленные на пути вопреки трудностям. И в этот миг, не спуская глаз с Микасы, мужчина чувствует воспламеняющимся нутром, что они похожи. Он встаёт, смело протягивает ей ладонь и выжидающе взирает на её удивлённо приподнятые брови. — Моя подруга медик, и, если хотите, она осмотрит вас, — речи сами вырываются наружу, и Леви предвидит: всё, что он произносит — правильно. — Прозвучит странно, но… Я не могу бросить вас в беде. Её выразительные очи пронзают его строгую фигуру в пальто изумлённым взглядом, в котором читается изрядно потрёпанная надежда. Микаса никому не желает доверять, но по какой-то неведомой причине этот человек, проявивший заботу — пусть и на словах, вселяет в неё уверенность. — Вы… — она более не находит, что сказать, пребывая в своей внутренней обители, где упорно старается склеить пластырем все гнойники. — Пойдёмте со мной, а то замёрзните, — его аргумент кажется ей убедительным. — Веселье и праздничное настроение не обещаю, но я и двое моих друзей гарантируют вам покровительство. Она подмечает на рукаве его рубашки, выглядывающей из-под верхней одежды, едва заметную запонку в виде бело-голубых крыльев. «Свобода» Микаса вчерашнего дня ни за что не согласилась бы отправиться с ним: посчитала бы такое сострадание бредом, а мужчину — маньяком. Она не верит в сказки и чудеса, в отзывчивость незнакомцев, но… Не упускает дарованного свыше шанса и решительно заявляет о своём намерении начать жизнь с чистого листа, принимая искренний жест Леви. Она вкладывает пальчики в его горячие и мягкие, и страх перед неизвестностью отступает, уступая место новому душевному порыву — смущённому и сентиментальному. И ткань вокруг девичьей шеи становится невесомой, точно её и нет вовсе. Прикосновение к Леви порождает в ней крохотное зерно истины: Микаса не одна в своём несчастье, и есть тот, кто поможет ей с ним справиться.