«Кого Бог любит, того и наказует.»
Небо над головой полыхало неугасимо. Языки жгучего пламени опаляли её крылья, перья на них посерели и обуглились на концах, теряя некогда ослепительный белый свет, принося невыносимые муки, волнами разносящиеся по всему телу ангела. Ангела? Нет, теперь уже точно не ангела. Не тогда, когда сам Создатель отвернулся от неё. Падшая. Мерзкое слово гулом звенело в голове, будто клеймо на коже, остающееся с ней на целую вечность. Если конечно она сегодня переживёт все те отвратительно жестокие вещи, которые собираются вытворять с ней остальные низвергнутые с Небес лица, уже смирившиеся и окончательно принявшие свою новую оккультную личину. — Присягни мне. Окончательно. Прекрати уже упрямиться, сама себе хуже делаешь, caro— обманчиво елейным тоном молвил Люцифер, чуть ли не дыру прожигая алым своим взором в измученной девушке. «Утренняя звезда» — не столь подходящее дал Он имя тому, кто сейчас так мерзко скалится в своём новом обличье, прижимая падшую ногой к земле. А по бокам — как в данном положении бывшее божье создание разглядело их, действительно загадка — стояли ещё трое чертей. Их лица бывший херувим запомнит надолго. — Пошёл ты… — из последних сил молвит она, гневно цепляясь взглядом сиреневых очей за фигуру владыки этого Богом отверженного места, находящегося теперь глубоко под землёй. —Думается мне, ваше тёмное владычество, что стоит научить эту ангельскую суку уважению к вышестоящим. — произносит такие грязные слова ещё один не менее паскудный, по своей сути, граф Ада. Слова его доносились прямо над головой падшей. Лик этого существа был не менее неприятен ей, чем голос, хотя многим он показался бы красивым. Искуситель. — Я приму в этом участие только ради того, чтобы выказать верность вам, Владыка. — сталь так и сквозила в тоне голоса этого не менее ненавистного Падшей оккультного существа. А зелёные глаза его с нескрываемым презрением взирали на неё. — А она хорошенькая, даже если отстраниться от всего прочего, маловато таких было Там, как мне помнится… Интересно будет окончательно сломать её, Его творение. — звучный, словно трель соловья, голос эхом разнёсся над лежавшей. Неожиданно, до неё дошло осознание того, что же именно с ней произойдёт с минуты на минуту. В чьих руках она оказалась и чьей игрушкой будет некоторое количество времени…если не целую вечность. Бог отрёкся от неё — такое ещё можно было хоть как-то пережить. Но не это. — Н-нет… Только не это… Не смейте, не трогайте, уберите руки!.. Подите прочь, нехристи!.. Мерзко. Мерзко. Мерзко. Отвратительно наглые и требовательные касания, которые не смыть с тела, впору только кожу снять, дабы избавиться от ощущения чужих рук, вальяжно дотрагивающихся до её эфирного тела. Стыдные влажные звуки, фривольные речи из уст Этих. Всё это навсегда врезалось в память бывшего ангела. Единственное, о чём она думала в процессе этой во всех смыслах мерзкой расправы, так это о мести. Она найдёт в себе силы, спустя время, спуститься в самый низ, на Девятый круг. И месть её будет страшна. Даже самый яркий Божий свет, даже самое жгучее пекло её обидчикам, нынешним графам Ада и даже самому Владыке Преисподней, по сравнению с её карой будет казаться чем-то ничтожным и даже приятным.~ ~ ~ ~ ~ ~
На Втором Круге, в самом потаённом его уголке располагался бар «Гиблое место», знакомый каждому здешнему обитателю, если конечно у этого существа имелись анимы и хоть насколько-то разборчивая речь. Содержали это во всех смыслах благопристойное заведение — названые брат с сестрой. Один из владельцев — Николай Арловский, по прозвищу «Отмороженный» (хотя некоторым больше нравилось называть его «Поехавшим» или даже «Адским сукиным сыном») демон хоть и Низший, но очень-очень…способный. Особенно в плане ведения бизнеса. Не приведи Господь или Сатана ты — низший чёрт, сукин сын — не заплатишь за всё тобою выпитое пойло — молись хоть кому-то, чтобы твою оккультную тушку хотя бы нашли на берегах реки Стикс, протекающей на круг выше. Внешние данные у парня были довольно приятные — светловолосый демон, с аметистово-синими очами всегда предпочитал одеваться в очень строгие брючные костюмы (в основном, даже в его «рабочей форме» преобладал именно тёмно-синий цвет.) Второй совладелицей данного «ночного» заведения была миловидная дама — Анна Брагинская. По красоте своей братцу ни чуть не уступашая, длинные волосы её, цвета спелой ржи по длине были гораздо ниже плеч, доставая до поясницы, всегда были собраны в причудливую длиную косу, с вплетёнными в неё алыми лентами. Глаза у девушки были цвета первой сирени, вглядевшись в них получше, казалось, можно было утонуть, вот настолько они были выразительными. Внешний образ Анны был лёгким, платье средней длины грязно-сиреневого цвета с длинными полупрозрачными руковами действительно ей шло и подчёркивало многие достоинтсва фигуры девы. О её оккультно-эфирной сущности мало кому из посетителей было известно, опять же — это заслуга «Коленьки», очень действенно расправлявшегося с излишне любопытными чертями. Впрочем, девушка не сильно-то и возражала такого рода помощи от брата и единственного друга. Да, именно друга и именно единственного. А больше девушка никому тайну своего «естества» не доверяла. Ну-у… Вернее почти никому. Да, была ещё одна персона в Преисподней, время от времени наведывавшаяся к ним в бар и выпивавшая почти всё пиво, которое имелось на их «бездонном» складе. Эта персона имела очень явные виды на сердце (и не только на сердце, смею заметить!) Анны. По крайней мере явными они были именно для несколько недовольного присутствием этой демоницы Арловского. Но мы же не будем говорить Коленьке, что он слеп, точно старец в преклонном возрасте? И совсем точно не будем говорить парню о том, по какой такой интересной и «личной» причине Брагинская куда-то отлучается за час до закрытия их заведения с этой белобрысой чертовкой, спихивая бар на него. Кстати говоря, об этой «персоне». Дверцы бара с громким звуком распахнулись и в помещение плавной походкой уверенного в своей силе и невъебенности существа вошла девушка приятной внешности. Будто ангел, серафим заблудившийся и нечаянно угодивший к самим Адским воротам. Волосы её были точно первый снег, выпадающий на Земле в начале декабря (это в лучшем случае.), ровно как и кожа её была так же бледна, неестественно даже. А в алых глазах горел огонь и ехидство во взгляде прямо манило. Одета дева была несколько своеобразно. Чёрный полурасстёгнутый потёртый мундир, не говорящий совершенно ни о чём (ведь по погонам на плечах нельзя было определить, есть ли у посетительницы хоть какой-то титул), точно такого же тёмного цвета брюки и довольно внушительные шнурованные сапоги из настоящей кожи, а в довершение ко всему образу — пышные чёрные, как тёмная декабрьская ночь, крылья, которые дама прятать решительно не собиралась. Юльхен Байльшмидт — совершенная. Во всех смыслах. Но дьяволица и сама это прекрасно понимала, очень даже гордясь собой. Чрезмерно гордясь, на Аннин взгляд. Да и на Николаев тоже. Ну что уж поделать, когда ты являешься бессмертным созданием выбор не велик, либо любить себя до невозможности и в разной степени презирать человечество (а может и любить, зависит от того оккультное вы существо или эфирное.), либо до омерзения ненавидеть свою суть, живя где-то в самых потаённых уголках Ада. Демоница не менее вальяжно, с лёгкостью в каждом её движении занимает самое удобное место у барной стойки, ловя на себе недовольный взгляд Арловского, то и дело крутящегося с подносами полными всякой еды и выпивки между столами и пристальное внимание остальных посетителей, явно любующихся девушкой. Анна усмехается себе под нос, замечая реакцию брата, а Байльшмидт точно змея, смотрящая на свою добычу, пристально смотрит на девушку, не сразу начиная диалог. Оценивает? О, да ещё как. С каким-то нездоровым интересом. Излишне увлечённо. И только спустя пару мгновений молвит: — Пива мне, да побольше! Я сегодня упахалась в край. —и ухмыляется так победоносно, а голос её и без того не менее звучен, с приятной такой хрипотцой. — А по шее тебе не дать? Итак уже в который раз в долг берёшь, тунеядка. — обманчиво безобидно улыбается владелица, протирая тряпкой очередную кружку, очевидно, что пивную, затем наливает в неё светлое пенное и ставит перед завсегдатай гостьей своего бара. — Анечка, mein Herz, я ж говорю, со следующей зарплаты занесу! Даю тебе своё честное Великое слово, ксе-се. — произносит демоница, отпивая холодный напиток из деревянной кружки. — Я это слышу каждый раз, когда ты ко мне заявляешься… — тяжело вздыхает владелица, не убирая усталой полуулыбки с лица, а про себя подмечает, что если бы эта неугомонная чертовка не посещала бы их с братом заведение каждый вечер любого своего выходного дня, то девушка бы померла от скуки, слушая фоном всякие сплетни, время от времени доносящиеся из уст прочих посетителей, постоянных и только недавно «затесавшихся». — О, ты настолько мне рада, что даже помнишь каждое сказанное мной слово? Неожиданно мило с твоей стороны, niedliche.— ехидно щурясь, Юльхен продолжает ухмыляться, безбожно заставляя Анну невольно краснеть от такой излишней внимательности. Нет, она совершенна. Совершенный Дьявол. Нет, даже хуже Дьявола. В сто крат. — Ой, да иди ты к чёртовой матери! Я вовсе не это имела в виду… —тщетно пыталась оправдаться, сама не понимая зачем, светловолосая владелица бара. — Ну-ну, Annette, рановато ещё тебе с моей мамашей знакомиться… Ещё бы была она у меня конечно, тогда другой разговор, а так — дело гиблое! — и вновь белобрысая обладательница алых, как спелая вишня, глаз победно ухмыляется уже в который раз за этот вечер. Где-то на фоне ворчит Николай, но белобрысой и дела нет до этого «мальца». Она витает в своих мыслях, попутно травит различные байки из своей жизни, тем самым веселя сидящих рядом чертей, а между делом успевает и Брагинской полюбоваться. А она то и не против, между прочим. Иногда так бывает, что взгляды и совершенно незначительные жесты говорят гораздо больше всех этих высокопарных помпезных и пафосных по своей сути словечек, так сильно обожаемых людьми, особенно литераторами. И обе девушки, оккультные, а некогда эфирные, прекрасно умели читать по глазам, что порой и слова были излишни между ними. Для полного взаимопонимания хватало и этого, а всё остальное казалось фарсом, совершенно бессмысленным. Что ж, видимо Николай Арловский и сегодня будет закрывать «Гиблое место» самостоятельно. Брагинская его уговорит, потому что Низший демон никогда не мог ей отказать — девушка слишком многое для него сделала в прошлом, потому сейчас стала для парня чем-то вроде…"семьи» — только это странное людское словцо подходило для описания их взаимоотношений. Уговорит, а Байльшмидт в это время будет смиренно ожидать в сторонке своего… «ангела», пока та не освободится. Однако перед своим уходом Брагинской довелось услышать воистину интереснейший разговор двух местных «честных бесов» — честных только в том, что с ревностным трепетом терзают людские души на работе, следовательно, они честны и перед собой и перед начальством. — об одном Адском графе: — Клаус, сукин ты сын, слыхал такую новость? Многоуважаемый наш граф жениться надумал! Даже вот бордель свой с Падшими ангелицами продавать собрался. А там такие барышни, прости меня Сатана! — Тьфу ты, графьёв у нас много, ты случаем не о Кристиане Ф. Джонсе толкуешь? Он то, этот больной ублюдок и жениться?! Я сейчас со смеху умру, Арон, брось бредни разводить. От услышанного имени у оккульно-эфирной по телу прошлась мелкая волна дрожи, а выражение лица на пару секунд приняло такой вид, будто на нем в эти самые пару мгновений отразилась вся ненависть и злость присущая сердцу девы, с чарующими фиалковыми глазами. В памяти всплыл отвратительный фрагмент из прошлого, выраженный только одной премерзкой фразой из уст вышеупомянутого нехристя: «—Думается мне, ваше тёмное владычество, что стоит научить эту ангельскую суку уважению к вышестоящим.» — Да я правду говорю, вот те повёрнутый крест! Только вот какая ж бесова дочь порядочная за него пойдёт? Только умалишённая, не иначе. — Ладно, полно о власть имущих разговор вести, а то, чего недоброго, упекут по всей букве нашего «Устава…» и проблем потом не оберёшься. Давай-ка ещё по одной? — А давай! Только башляешь ты, у меня валюта того, вся в расход ушла. — Ну ты и дурень, Арон. Вот помнится мне, месяца так два назад… Дальнейшую суть диалога этих двоих возрастных чертей Анна не слышала, под руку с дьяволицей покидая бар. Всё, что ей хотелось узнать, она запомнила. Отложила в памяти. «—Жениться значит… То-то весёлая свадебка выйдет, давно хотела узнать, каково это — чужое счастье ломать самым жестоким образом… Вот на тебе, Крис, и проверю.» — такая мысль укоренилась у Брагинской в голове, благо подавить пугающую ухмылку девушка смогла.~ ~ ~ ~ ~ ~
Ближе к четырём часам утра (в Аду время несколько…своеобразное, в сравнении с Землёй.) бесы стали расходиться да разбредаться по своим халупам, коморкам и прочим относительно жилым углам, не забыв перед уходом выплатить ревностно следящему за финансами Николаю столько анимов, насколько они за ночь успели накутить, собственно. А вы что думали? В данном баре, как и во многих других, был план по выручке за каждый рабочий вечер и рабочую ночь. И надо сказать, что собирался он всегда успешно, даже с лихвой. Как в этот вечер. За баром, во внутреннем дворе, вход в который расположен справа от барной стойки и обозначается потёртой табличкой с надписью «Вход только для персонала», находился уже жилой дом, двухэтажная постройка, в которой и проживали совладельцы этого заведения. Именно туда Анна увела за руку Юльхен, без лишних слов и церемоний, прихватив с собой парочку бутылок красного полусладкого. Где-то на фоне, глядя им вслед, обречённо устало вздохнул «Коленька». Арловский будет занят ещё около двух часов, пока будет подсчитывать сегодняшнюю прибыль, так что подниматься в спальню Брагинской девушки не торопились. Вместо этого они расположились на кухне, Анна откуда-то нашла в холодильнике немного сыра, как раз под вино, а Юльхен как-то по-хозяйски искала фужеры в навесных полках, расположенных над плитой и над раковиной. Байльшмидт обожала эти их совместные вечера. Можно было говорить о чём угодно или молчать о чём угодно, лишь бы видеть ответный огонёк в глазах сидящей напротив, очевидно уставшей после тяжелого рабочего вечера Брагинской, лишь бы слышать, как она искренне смеётся даже над самыми идиотскими шутками, на которые дьяволица только была способна. За такую реакцию Юльхен была готова отдать всё, что имела, лишь бы Падшая не переставала с такой нежностью взирать на неё. Да, Падшая. Удивительно, но демоница знала о происхождении Анны. Вышло это совершенно случайно, когда после очередной совместной ночи, повернувшись на бок, дабы обнять девушку, Юльхен невольно уткнулась лицом в серый, как древняя пыль, пух на перьях. В сонном непонимании та распахнула очи и узрела их. Серые, точно пепел, чернеющие на концах по всей длине крылья. А потом внимание дьяволици было приковано к удивлённо испуганному взгляду Анны, ожидавшей очевидной реакции — Так реагировали любые демоны на Падших, окончательно не отрёкшихся от своей эфирной сути, которая в итоге смешалась с оккультной. — она ждала презрения и явного отвращения. Однако Брагинская совершенно никак не ожидала следующего: что её, довольно требовательно и крепко обнимут, прижимаясь как можно ближе, да и продолжат себе сопеть во сне со спокойной. Мда, Юльхен Байльшмидт действительно умела удивлять. Из приятных воспоминаний чертовку вывел звук хлопка, характерный открытию хорошо закупоренной бутылки вина. Юльхен начала вести разговор первая: — Это ты винчик принесла, чтобы моё повышение отпраздновать? — молвит она улыбаясь. — Ой, а тебя повысили? Теперь будешь не сама души грешников кошмарить, а своим подчинённым указывать, кого и сколько жарить? — желая подколоть «подругу» спрашивает Падшая. — Ксе, что-то вроде того. Хотя, до графских полномочий конечно не дотягиваю, по своему происхождению так точно. — Юльхен выпивает залпом уже второй фужер, полный игристого, а Анна не отстаёт от неё, разливает в пустые чаши по новой. — Больно тебе нужны все эти чины. Ты и без них вполне себе… — немного разомлев от алкоголя, голос у девушки звучал с некоторой нежностью, она не сразу поняла, что именно сказала. — Вполне себе что, Анечка? — стараясь скрыть смущение за ухмылкой, переспрашивает дьяволица, пододвигаясь ближе к своему личному ангелу, от которого отказались на Небесах. — Д-да нет, ничего! — отводя взор на мгновение, а после вновь встречаясь взглядом с алыми очами дьяволицы, молвит Брагинская. — Ну нет уж, говори, mein Herz, мне интересно. — всё не унимается Байльшмидт, находясь уже преступно близко к Анне, достаточно близко для «не просто подруг», вне сомнений. И думается Юльхен, как же Анна сейчас мила — они занимались сексом время от времени, по обоюдному согласию и желанию, но Падшая до сих пор смущается говорить открыто о своих чувствах. Впрочем, демоница не давит на неё и не требует скорейшего признания. Хотя про себя уже думает, что ни за что не оставит эту необычную ангелицу одну, теперь уж точно. И когда-нибудь обязательно услышит в ответ заветные три слова, при условии, что сама же первая решится произнести их вслух. Вот так вот, говорить разные пошлости мы умеем, а в чувствах признаваться даже дьяволице тяжело, не то что «бывшему ангелу». Эх, amore-amore. —Ты и без них вполне себе невыносимая, вот что я хотела сказать! — выпаливает хозяйка аметистовых очей, слегка хмуря брови, но румянец с её щёк до сих пор никуда не исчез. — Мммм, я согласна с тем, что и без чина вполне себе хороша. Приятно, что ты так обо мне думаешь. — худая и до невозможности бледная ладонь плавно опускается Анне на колено, неспешно поглаживая его, затем поднимаясь чуть выше, а взор рубиновых глаз пристально направлен в её сторону, заставляя Брагинскую ощутить на себе чужое желание, помимо собственного. — Какая же ты… Замолчишь же ты наконец? Всё тянешь и тянешь… — с придыханием срываются предложения с губ «ангела». — Только, если заставишь меня, Annette. Байльшмидт не успела даже и съязвить в привычной ей манере, как почувствовала нежное касание чужих губ, довольно смело накрывших её собственные. Никто не говорил, что ангелы, даже низвергнутые с Небес, не могут быть порочны и проявлять инициативу в таких проявлениях любви. Поцелуй получился длительным страстным и определённо намекающим на интересное продолжение. Обеим девушкам казалось, что время вовсе остановилось только из-за них, из-за их «столкновения». И обе считали, что в этот самый трепетный момент никто не смеет им мешать. Пускай весь мир подождёт! А завтра будет новый день и новые дела. Но это завтра, e ora a loro non importa.