Ерстка

Если он и стал призраком, то довольно осязаемым, но может, на той стороне так и надо? Кто знает, как это происходит, ведь откровения ушедших не касаются подобного. Есть поток Силы, в которой ты либо растворяешься, либо некоторое время живёшь оформленным подобием прежнего себя, а что потом? Как здесь исчисляется время, и есть ли оно — большой вопрос. Поток, уходящий в бесконечность, существующий сам по себе, от которого можно лишь зачерпнуть малую толику — что ему в конечном счёте от берущих? Свет без теней, немыслимый и неизмеримый, уходящий в бесконечность — манящую, пульсирующую, живую. И если начало пути здесь — то какая разница, как оно выглядит? Хорошо, пускай оно будет запущенным парком, переплетённым мощёными тропинками. Одни из них полностью заросли травами, по другим явно кто-то проходил до него — но кто? Здесь почти не видно здешнего неба, только местное светило пробивается через растительность тёплым закатным светом. Иди же на него, делай свои первые шаги туда, где виден просвет. Походящая тропинка подвернулась почти сразу, довольно прямая, уводящая в гору, заботливо обходившая непролазный подлесок, услужливо выводя из чащи. Он не удивился, услышав голоса — мало ли кто здесь скитается. Но всё же изумился, когда наперерез ему выскочили двое мальчишек — мазнули по нему весёлыми безразличными взглядами и ускакали вперёд, что-то говоря друг другу. Странно, думал он, ускоряя шаг — откуда дети? Ага, оттуда — сколько погибло одарённых за годы на той стороне, может, он встретит здесь и знакомые ему лица. Ожидание родилось и манило, натягиваясь упругой струной. Он ухватился за неё всем своим существом, ускоряя шаг и наконец почти выбежал из чащи, тяжело дыша. Ох здрасте — призраки могут задыхаться? Слышать звук собственных шагов? Вдыхать землисто-травяную смесь запахов? Одни сюрпризы — и то ли ещё будет, — скользнула насмешливая мысль. Не было. Есть. Просвет расширился до небольшой площади, являя взгляду деревянный помост. Сзади его обрамляла металлическая конструкция, явно предназначенная для чего-то. Но не помост его заинтересовал, а люди. Люди, которые были такими же осязаемыми, стоявшие толпой перед помостом (были здесь и те мальчики). На него никто не обратил внимания, все взгляды были обращены к помосту. Мало ли бывает ритуалов, о которых ты не знаешь: Галактика велика, Сила ещё больше, а что происходит здесь, ещё предстоит постигнуть и понять. Но теперь его время не существует, а значит, можно терпеливо постоять и взглянуть на происходящее. Это было скорее импровизацией, чем обрядом — странная смесь пантомимы, декламации и фантазии. Люди изображали какую-то историю, двигаясь то грациозно, то изломанно, вскрикивая и произнося речи… Он довольно скоро понял, что происходит на возвышении. Оно и немудрено — речь здесь была знакомой. Разве Сила говорит на каком-то избранном языке? Её зов один для всех, можно говорить с каждым, кто плывёт в этом потоке энергии, не думая — говорил ли ты, будучи живым, на общем, родианском или даже хаттском. Всё равно. Юный воин странствовал по миру, ввязываясь в приключения, разговаривая с дамами и мужами, шёл, стремясь куда-то, сильный, наивный и смешной. Его изображал молодой человек, подпоясанный бутафорским мечом и наряженный в белый плащ. Капюшон ему был явно великоват, наползая на лицо и почти скрывая его. Впрочем, актёру это не мешало. Он смеялся, сражался, декламировал, будучи полностью занят своим представлением. Ты где-то видел подобное. Ты просто не носил такого плаща. И тут возникла заминка. Люди на помосте замерли, прервав своё завораживающее действо. И один из них, подойдя к краю, воскликнул: — Анфортас! Нам нужен человек! Давайте же к нам! Несколько мужчин двинулись к помосту. Что тебе с того. Ты и так стоишь у авансцены — заворожённый сгорбленный молодой старик, ты и здесь остался таким, не помолодев, как твой отец. Сутулый пережёванный объедок с полубезумными горькими глазами, что вы смотрите на меня? Я своё прошёл. — Смотрите! Вот он настоящий! Словно под гипнозом он смотрел на протянутые к нему с возвышения руки, откуда-то навалились миллионы голосов — и вот его уже приняли, подсадили, отвели почти на середину помоста и усадили на стул с высокой спинкой. Он уже понимал, что происходит — юный герой пришёл к нему, смертельно раненому, и хочет заговорить, но — почему молчит? Почему не смеет заговорить? Что за дурацкая, мучительно знакомая пауза длиной в миллион отрезков времени?.. И — звонкий мальчишечий голос: — Уланы! Там уланы! Он бросил взгляд — люди, много — одетые в чёрную униформу, слетающиеся (Как? Что за устройства?) сюда. Их намерения несложно понять. Что происходит?! Откуда им взяться на этой стороне? Повторение безумия, в котором ты жил, и, казалось, сумел избегнуть? Нет? Ты настигаешь меня и здесь, но я же отказался! Искупил! Сумел! И только голос того, молодого вояки: — Мы уходим. Вам нельзя здесь оставаться, скорее! Его почти силком поднимают, оттаскивая к заднику помоста. Этот в плаще волочёт его за собой, что-то шепча, и на миг раненый король видит его лицо. И так ненадёжная реальность начинает плыть от понимания увиденного. А дальше — они отрываются от досок помоста, руки сами собой вскидываются у обоих, и как будто слышен лёгкий треск. На мгновение в небе возникает чёрная звёздная пробоина в виде человека — и схлопывается. Сцена пуста, зрители рассыпаются стремительно и беззвучно, больше никого. И только уланы переговариваются, скользя по площадке глухими чёрными запятыми. Так было. Что произошло с остальными лицедеями — неизвестно. Двое скрылись неясно куда, хотя был один силуэт в небе. Тоже загадка. Достоверно известно только одно. В уланских отчётах того дня не значилось ни одного арестованного в Верхнем парке славного города Реттерберга.