***
Комната осталась в том же виде, в каком они ее покинули. Не было больше Черного Георгина, не было цветной пленки на половине окна со стороны Уэнсдэй, не было черной ленты на полу. Энид вновь радостно прыгала и без умолку что-то щебетала о новой главе в их здесь пребывании и дружбы с ее дорогой соседушкой. Даже проговаривая это нелепое обращение в голове, Уэнсдей морщилась. Все в Энид для нее было слишком, но она почти привыкла не реагировать на это, принимая подругу, как принимают муху, неустанно садящуюся на хлеб, сколько ее не прогоняй. Не бить же ее мухобойкой, в конце концов? Придется вновь лишь вызывать мигрень стуком пишущей машинки. Все обращали на нее внимание теперь, после того, как она стала героем школы, и это жуть, как раздражало. Она больше не могла пройти по коридору незамеченной — обязательно был какой-нибудь оборотень, или вампир, или любой другой, кто мог без разрешения даже под угрозой сломанных пальцев тронуть ее за плечо, улыбнуться без боязни потерять зубы, поблагодарить за вновь обретенные спокойные школьные годы. Она подозревала, что в этом была некоторая заслуга Энид и ее бесконечно жизнерадостного блога, но теперь уже ей, сцепив зубы, приходилось молчать, терпеть и даже изредка кивать головой в ответ на благодарности, правда, не теряя при этом обычно мрачного вида. Что-что, а до такой низости со своей стороны она опускаться не собиралась. С первых же минут утомленная непрекращающимся вниманием к собственной скромной персоне, она сама не заметила, как ноги, стремясь увести ее из гущи событий, привели к хозяйственной постройке на заднем дворе. Здесь она обвинила Ксавье в заговоре с покойной доктором Кинботт и отдала его в руки полиции. Он простил ее, сделал дорогой подарок, но она еще чувствовала свою вину, и это ей очень не нравилось. Повинуясь какому-то неизвестному чувству, она приоткрыла незапертую дверь и мышкой шмыгнула в образовавшийся проход. Вещь тут же поместился на плече, выбравшись из рюкзака, словно бы пытаясь сообразить, что потребовалось его хозяйке здесь, в этом пыльном, пропахшем красками и растворителем месте. Уэнсдей скосила на него глаза, но промолчала — она лишь подумала, что у отрубленной кисти вряд ли есть мозг, чтобы чего-то там себе надумать. — Уэнсдей? — хлопок двери вывел ее из оцепенения, и она резко обернулась всем корпусом на звук. Вещь инстинктивно сполз ниже, но пришедшим оказался Ксавье, хмурый художник и хозяин этой своеобразной галереи. При виде посетительницы складка между его бровями разгладилась, а на лице появилась чуть наглая улыбка, делая его самим собой. — Ты всю неделю не отвечала на сообщения, а сегодня вдруг соизволила? К чему такая щедрость? Теперь Вещь удостоился более многозначительного взгляда, от которого поник и стыдливо заполз в портфель. Уэнсдей вернула свой взгляд к художнику, который, казалось, и без слов все понял. — Ясно, — он немного помялся, перекатываясь с пятки на носок, будто сам был здесь гостем. — Что-то хотела? Надо снова помочь в поимке страшного-страшного монстра? — Нет, — она моргнула первый раз с его появления, становясь недвусмысленно похожей на змею, приготовившуюся к прыжку. Или к удушению жертвы. — Проходила мимо, захотелось взглянуть, изобразил ли ты меня у пишущей машинки. — Уэнсдей, я же не слежу за тобой, — простонал Ксавье, с лицом, полным страдания, убирая новые кисти в стакан. — Но если ты просишь… Я мог бы? — Нет, не нужно, — она задумалась. — Но помочь ты можешь. — Я весь внимание, — он развел руки в стороны и опустил голову с той дурацкой улыбкой на лице, с которой соглашаются даже на самые бестолковые авантюры. Ей почти польстило это. — Ты не знаешь, вернулся ли дневник Фолкнера на место в библиотеке Белладонны? — замечая, как тускнеет его лицо от ее слов, она неожиданно и для себя, и даже для Вещи, добавила. — Я просто хотела бы изучить его, чтобы в следующий раз быть наготове. Никого ни к чему принуждать и привлекать не буду. — В следующий раз? — Ксавье нахмурился. — Ты думаешь, что подобное вообще может повториться? — Не подобное, но очень похожее — вполне, — она испытывающе вгляделась в него. — Так вернулся? — Вернулся, — сдался Ксавье, отходя от нее и опуская ткань, занавешивающую незаконченную картину. Скосив глаза, Уэнсдей заметила на ней женское лицо, но всматриваться не стала, впервые посчитав, что это не ее дело, и неплохо было бы оставить Ксавье работать в покое. Она уже начала уходить, как художник окликнул ее. — Если интересно, я на столе еще неделю назад сложил все книги, где нашел хоть что-то, отдаленно напоминающее хайда. Я говорил, что ничего не видел про него, но… Посмотри, если будет интересно. Она обернулась к нему с лицом, выражающим искреннее удивление, насколько ее лицо вообще могло выражать хоть что-то. Ксавье лишь усмехнулся. — Ты непроницаема для человеческого взгляда и ума, но ведь предположить-то можно. Кажется, я попал в цель. Изучай, если тебе это нужно. Наши не будут против. Во взгляде его было то ли смирение, то ли понимание, то ли отчаяние. Уэнсдей никогда не удавалось читать людей, которые не входили в ее семью. Они отличались от них слишком сильно; их эмоции были часто ярки и противоречивы, из-за чего вгоняли ее в ступор. Для нее до сих пор было загадкой, как Энид Синклер, так яро отличающаяся от нее, все еще стремилась стать ей лучшей подругой. Не проще ли было выбрать для этой роли ту же Йоко?.. Уходила она с непонятной тяжестью внутри. Вещь ласково погладил ее по плечу, но она лишь раздраженно дернула рукой, смахивая друга обратно в рюкзак. Ей не нужно утешение. Она со всем должна разобраться сама. В первую очередь — разобраться с чем? Этот вопрос возник у нее в голове, когда она поднялась в комнату и наткнулась на вечно веселую Энид, прыгающую по комнате под звуки какого-то модного хип-хопа. Сначала — разобраться с этой раздражающей музыкой. — Вещь, — на плечо тут же выполз верный помощник, желая выслужиться и получить прощение после того, как без ее ведома общался в мессенджерах. — Отвлеки ее и заставь выключить это. Мне надо подумать. Возможно, я сделаю это под виолончель. Потом придешь перелистывать мне ноты. Вещь послушно сжался и спрыгнул на пол, тут же недвусмысленно предлагая Энид похвастаться новым маникюром. Уэнсдей понимающе хмыкнула и вылезла из комнаты через оконную створку, потянув за собой напоследок тяжелый кожаный футляр. Лишние руки были бы кстати, но именно они сейчас давали ей насладиться недолгой тишиной. Подумать было, о чем. Она гнала это как навязчивые мысли на протяжении всех каникул, но всегда знала, что это ее настигнет. Поэтому, прежде чем бросаться в пучину новой информации, было необходимо понять, разобраться, для чего это. И для кого. Смычок прошел по первой струне. Она хотела разобраться в этом для самой себя. Она ненавидела незаконченные дела. В чем сейчас заключалось ее незаконченное дело? Хайд. Фолкнер так и не смог до конца изучить этот вид — не успел, слишком рано стал обедом для более удачливого монстра. Здесь был, как минимум, научный интерес — может, потом ей удастся даже защитить диссертацию… Нет, она просто ненавидела научный текст! Она предпочитала художественный. Но исследования — да, в этом ей когда-то не было равных. А на бумаге оформить все поможет Вещь. Ему не сложно. Вторая струна жалобно зазвенела, она зажала ее пальцем и сделала вибрато. Диссертация. Получается, она хотела разобраться в этом для будущих поколений учеников Невермора, которые тоже могли попасться в ловушку незнания? Возможно. Ей были чужды сочувствие и понимание людей, она не знала, что такое жалость, и никогда не испытывала ее по отношению ни к кому больше, кроме как к брату, но только в контексте его унизительной слабости. Она хотела помочь? Она?.. Учитывая недавние события, исключать это было бы преступлением по отношению к самой себе. И к своей хваленой отцом честности. Третья струна затрещала и порвалась под напором смычка. Уэнсдей прекратила играть и посмотрела неверяще, почти потеряно и испуганно. Она хотела разобраться в этом ради Тайлера? Смычок упал на пол с сухим звуком, а она схватилась за голову. Она не могла и не хотела об этом думать. Она обманывала себя всю неделю, весь день после победы, сегодня. Это чуждо для нее, неправильно, дико… но она правда хотела разобраться со всем, что касалось хайдов, ради Тайлера. Она искренне хотела помочь ему, если это еще возможно. Если это вообще возможно.В голове болезненно, резко, отрывками пронеслись события далекого будущего — она, взрослая, такая же угрюмая и бледная, читала книгу, где на иллюстрации рукой Ксавье Торпа был изображен страшный, чудовищный монстр с выпуклыми глазами и безобразно огромным ртом с рядом мелких, острых зубов. Она неверяще провела пальцами по рисунку, и взгляд невольно упал на газету рядом — «…скончался от неверно выполненной лоботомии…».
— Уэнсдей? Ты в порядке? — Энид заглянула через створку окна, выглядя обеспокоенной. Уэнсдей не смотрела на нее. Вещь на нотах — и когда только успел там оказаться? — нервничал и стучал пальцами по старой, пожелтевшей от времени бумаге. Она подняла взгляд на него и произнесла тихо, отрывисто, с сухим горлом. — Я должна помочь ему с этим. Если я не помогу сейчас, я буду очень жалеть об этом.