Ускользающий мираж счастья

" — Я уверена, что мы с вами одних и тех же книг не читали. А если и прочли, то вряд ли испытывали при прочтении одни и те же чувства. — Мне жаль, что вы так думаете. Но даже если и так, тем лучше: мы могли бы сопоставить разные мнения. Он посмотрел на Элизабет с мягкой улыбкой. Она замерла под взглядом его смеющихся серых глаз — в них плясали лукавые огоньки. У него красивые глаза — невольно подумала она, и тут же с негодованием отогнала от себя крамольную мысль. Этот человек — не может, не должен ей нравиться. Безусловно, он обаятелен, даже красив, он сказочно богат, но именно эти качества позволяют ему бессовестно использовать людей в своих целях. Он уверен, что одного его взгляда достаточно, чтобы покорить любую женщину. Ну нет, мистер Дарси, меня не получится обмануть так легко. Элизабет нахмурилась и отвернулась от него — теперь она смотрела на силуэты танцующих пар в проеме окна. А он продолжил любоваться её тонким профилем. Танец тоже продолжался, и она вынуждена была вновь повернуться к своему кавалеру. Встретив его пристальный взгляд, она вспыхнула до корней волос. А он лишь улыбнулся уголками глаз и губ. Почти незаметно. Но эта мимолетная улыбка возмутила её. О, не совсем так — сначала она почувствовала, как всё её существо охватило странное приятное волнение, даже трепет. И она ужасно разозлилась на себя за это. Он взял её руку в свою, и её трепет усилился. От его руки, бережно державшей её тонкие пальчики по телу Элизабет разлился настоящий жар. А она и без того горела огнём — её румянец стал просто багровым. А он не отрывал взор от её лица. Его взгляд стал серьёзен, а глаза потемнели и казались почти черными. Элизабет постаралась унять предательскую дрожь. Почему этот человек действует на неё так? Ведь ей прекрасно известно, что она не должна поддаваться его обаянию. — Возможно, вы правы, но говорить о книгах во время бала? Здесь на на ум приходят совсем другие мысли. — Ваши мысли всегда относятся к тому, что вас окружает в данный момент? — спросил он. И снова что-то в его взгляде бросило её в краску. Он не должен так смотреть. А она не должна волноваться, как глупая девчонка. — Чаще всего. — рассеянно ответила Элизабет. Но мысли ее в это время были весьма далеки от предмета их разговора, о чем свидетельствовало её последующее замечание: — Мистер Дарси, вы как-то говорили, что вряд ли простите того, кто однажды вас разочаровал. Но можете ли вы считать себя человеком в должной степени уравновешенным, чтобы не вспылить без всякого повода и не сделать ложных выводов? — О да, безусловно, — ответил Дарси. — И вы уверены, что никогда не поддаетесь предубеждению? — Думаю, что нет. — Но тому, кто никогда не меняет своё мнение о людях, особенно важно с самого начала составить о человеке верное представление. — Что вы хотите этим сказать? — Он удивлённо смотрел на неё. Ему пришло в голову, что этот допрос, пожалуй, не случаен, и связан с предыдущей темой их разговора об Уикхеме. — О, я просто пытаюсь понять вас, — ответила она, стараясь не выдать своего волнения. — И у вас получается это сделать? Она покачала головой: — Нет, ничуть. Я слышала о вас настолько разные суждения, что сейчас ещё дальше от понимания вашего характера, чем в начале нашего знакомства. — Меня нисколько это не удивляет, мисс Беннет. — сказал он, серьезно глядя ей в глаза. — Но я бы посоветовал вам не делать выводов о моем характере, не получив прежде достаточного материала для размышлений. Иначе излишне скорые суждения не сделают чести ни вам, ни мне. — Но если я сейчас не увижу самого главного, то как знать? Возможно, мне уже не представится другого случая. — Разумеется, вы вольны делать любые заключения. И не в моих силах лишить вас этого удовольствия. — сказал Дарси довольно прохладным тоном. Фигура танца подошла к концу. Он проводил Элизабет на её место, молча поклонился ей, она сделала реверанс в ответ. Больше они не сказали друг другу ни одного слова. Напоследок он окинул её внимательным долгим взглядом. Она посмотрела на него с холодным непониманием, правда в очередной раз предательски покраснев. Она злилась на него и ещё больше на себя — за то, что не смогла совладать с собой, остаться равнодушной, бледной, невозмутимой, как лёд, и дала ему повод думать, что он небезразличен ей. А судя по тому, как долго он не отводил от её лица свой взгляд, именно так, вероятно, он и подумал. Хорошо, хоть не улыбался ей больше, но всё равно, что он себе позволяет? Элизабет потрогала свои щёки — они горели. Этот человек не заслуживает уважения, и ей совсем не интересно, что он подумает о ней. Жаль, что его мнение имеет огромное значение для Бингли, а значит и для Джейн. " — О, Джейн! — это потрясающе! — воскликнула Кассандра. — Кэсси! Зачем ты читаешь мои черновики? Я собираюсь сжечь их. — Нет, Джейн, нет! Ты не можешь это сжечь. Здесь всё описано намного живее, чем в рукописи, которую ты читала вчера папе. — Это неприлично. Я сгорю со стыда, если кто-нибудь ещё увидит. — Но даже если так, сколько здесь чувства! Тот вариант кажется бледной тенью, с которой смыли все краски. — Ты прекрасно знаешь, Кэсси, почему его нельзя публиковать. — Увы, ты права, — горестно вздохнула Кассандра. — Ну пожалуйста, Джейн, ради меня, оставь эту книгу, пиши её дальше, не уничтожай. Мне намного приятней читать её, чем тот прилизанный чистовик. — Мне стыдно, Кэсси. — Я никому не скажу, Джейн. Честное слово. Это будет наш секрет. Только не лишай меня счастья видеть все твои творения. Кассандра впилась взглядом в рукопись. Склонив над ней русую голову, она жадно поглощала строку за строкой. — Джейн, признайся, дорогая, ведь описывая глаза мистера Дарси, ты думала о Томе Лефрое? — Кассандра лукава усмехнулась. — Отдай немедленно! Джейн попыталась вырвать рукопись из её рук, но Кассандра судорожно прижала стопку бумаги к груди и с непритворным ужасом смотрела на сестру, мотая растрепанной головой. — Нет, ты не можешь отнять её у меня. Дай дочитать! Но Джейн молча боролась за своё. — Прости, я больше ни слова не скажу. Ну не отнимай, пожалуйста! — она состроила такую жалобную рожицу, что Джейн невольно рассмеялась и отпустила руки. — Ладно, Кэсси. Но только попробуй ещё что-нибудь ляпнуть в том же духе. Я сразу сожгу её. Да, она думала о Томе. Начиная эту книгу, и пока писала её, она думала только о нём. Его серые стальные глаза стояли перед её мысленным взором. Взгляд, который ласкал, гладил, раздевал её. Заставлял её краснеть. Когда он так пристально беззастенчиво рассматривал её, ей казалось, что тысячи бабочек взлетают в её животе, её охватывала сладкая жуть — как-будто летела вниз с огромной высоты. Но об этом она бы не написала никогда и ни за что — даже в самом тайном черновике. Никто не должен был знать об этом. Они познакомились прошлым летом на вечере у Бэггинсов, и всё лето он не отходил от Джейн ни на шаг. И она сразу поддалась его обаянию, он сумел заворожить её одним своим взглядом. Впрочем, не только взглядом — Том был остроумным собеседником — никогда за словом в карман не лез. Он явился в их провинциальный городок прямиком из Лондона, где работал под началом своего влиятельного дядюшки. Он ничего не говорил ей о возможной помолвке, но вёл себя так, как-будто только о ней и мечтал. Он намекал Джейн на проблемы с родственниками — те требовали от него полного подчинения воле богатого дяди, иначе наследства не видать. В сентябре, в последний день перед расставанием, он улучил момент, когда они остались наедине в темном саду, и поцеловал её. Это был по настоящему страстный поцелуй — всё её существо захватило такое неистовое желание, раньше она и предположить не могла, что подобное можно испытывать в объятиях мужчины. Он, похоже, чувствовал то же самое, потому что не отпускал её очень долго. Он привлёк её к себе, целовал её шею, волосы, шептал нежные слова. — О, Джейн, как же я люблю тебя! — вырвалось у него. И он снова прильнул к её губам, а она дрожала в его руках. И это всё. Они расстались, и больше она ничего не слышала о нём. Прошло уже четыре месяца, день рождения, затем Рождество. Том исчез из жизни Джейн так же внезапно, как и появился, напоследок разбив ей сердце. Сестра заметила их склонность друг к другу. Сама она была помолвлена, но жених был сейчас далеко. Когда Том уехал, Кассандра один раз спросила о нем, но Джейн ответила тихо: — Он беден, Кэсси, целиком зависит от богатого дядюшки, и он ничего не обещал мне. После этого сестра, щадя её чувства, прекратила все расспросы. " Дамы даже вскрикнули от удивления, когда увидели в окно, как мистер Коллинз возвращается в компании мистера Дарси и его кузена полковника Фицуильяма. Шарлотта не смогла удержаться от замечания, вогнавшего Элизабет в краску: — О, Элиза, за столь лестное внимание этих джентльменов вероятно мы должны сказать спасибо тебе. Они никогда не снизошли бы до того, чтобы сразу с дороги навестить меня. Элизабет была настолько смущена, что пробормотала нечто невразумительное в ответ. Она не могла поверить в справедливость слов подруги, но другого объяснения странному визиту не приходило ей на ум. В этот момент зазвенел колокольчик и гости вошли в комнату в сопровождении хозяина. Полковник Фицуильям вошел первым и тут же с галантной улыбкой обратил взор на хозяйку дома и её гостей. Ему было не менее тридцати лет, он оказался далеко не так красив, как его кузен, но всё в его превосходных манерах и одежде говорило о принадлежности к высшим кругам общества. Мистер Дарси сохранял на своём лице полное хладнокровие. Его поведение нисколько не изменилось со дня их последней встречи. Он поклонился хозяйке дома, затем обратил взор на Элизабет, которая в этот момент старалась не показать своего смятения. Она лишь кивнула мистеру Дарси в ответ на его сдержанное приветствие. Его взгляд оставался так невозмутим, что проницательная Шарлотта, поймав его выражение, не смогла уловить в нём ничего, что дало бы ей пищу для умозаключений, уже готовых родиться в её голове. Полковние Фицуильям, как и подобает хорошо воспитанному человеку, начал непринужденную приятную беседу, в которую незаметно вовлек всех присутствующих. Мистер Дарси ограничился лишь похвалами хозяйке по поводу её дома и погрузился в молчание. Элизабет поймала на себе его внимательный взгляд. Сначала ей показалось, он случайно остановился на ней. Она и не думала поощрять его интерес — даже отвернулась к окну. Она убедила себя, что любые знаки внимания со стороны этого джентльмена ей противны, хотя чувства, которые она испытывала при его взгляде, были совсем другими — но именно за это она и злилась на себя, а на него ещё больше. Когда через несколько минут она повернулась, мистер Дарси продолжал неотрывно смотреть ей в глаза, ничуть не смущаясь её явным недовольством такой настойчивостью. Она вспыхнула и отвела взор от его лица. Элизабет мысленно ругала себя за неумение сохранять невозмутимость, а он, казалось, решил, что она своим поведением поощряет его. Он приблизился к ней и спросил о здоровье родных. Ей ничего не оставалось, как вежливо ответить ему. Мистер Дарси продолжал вымученную беседу: он даже вспомнил их полузабытую дискуссию о французской поэзии, которую они вели ещё осенью в Незерфилде. Желая избавиться от его общества, Элизабет спросила: — Моя сестра Джейн всю зиму гостила у родственников в столице. Вам случайно не приходилось с ней видеться? Ей была интересна реакция мистера Дарси на этот вопрос, она внимательно следила за его лицом. И с уверенностью могла бы утверждать, что он сильно смутился при упоминании имени Джейн, хоть и постарался не показать этого. Разумеется, он отрицал встречу с ней. Он несколько побледнел, помрачнел и отошёл от Элизабет, не пожелав продолжать беседу. По его поведению она сделала вывод, что он был в курсе произошедшего между Бингли и её сестрой разрыва и видимо имел к нему непосредственное отношение. Почти сразу после этого джентльмены извинились и покинули дом мистера Коллинза. " Джейн писала эти строки, заранее зная, что никогда не прочтёт их даже в кругу семьи. Лишь Кассандра выпросила для себя право видеть то, что выходило из-под пера младшей сестры. Ей всё-равно нужен был хотя бы один читатель. Хоть кто-то, кто мог бы понять её боль, и тем самым утолить её. Кэсси делала это. Она со слезами на глазах глотала новые строки романа. Каждую главу она встречала с нетерпением и восторгом. Бедная Кэсси! В её жизни сейчас почти не осталось радости, Джейн сочувствовала ей в её страшной утрате. Они ещё больше сблизились в последнее время. Часто они сидели обнявшись и говорили обо всём на свете. И о мистере Дарси тоже. Он стал их общим любимым героем, их рыцарем без страха и упрёка. Умерла её первая любовь, оставив после себя разбитое сердце и пачку исписанных листков. Они появились на её письменном столе той осенью. У Джейн возникла острая потребность залечить душевные раны. Так, взамен умершей любви, родилась новая — воображаемый джентльмен, который всего за три месяца незаметно занял в её измученной душе место Тома. Он стал её идеалом — тем, кто был способен на бескорыстную и даже безответную любовь к той единственной, которую полюбил однажды и навсегда. Он обладал обаянием и внешностью Тома, но был более мягким, добрым, верным. Таким, как её отец. Тем, кто не мог и в помыслах обидеть любимую, а раз по недоразумению всё же обидев, тут же признавал и исправлял свои ошибки, просил прощения у возлюбленной. А героиня романа — Элизабет была самой Джейн. Это случилось незаметно — мысли о нём постепенно вытеснили ранящие воспоминания. Мистер Дарси казалось ожил на страницах её рукописи — приобрёл яркую индивидуальность, настоящую плоть и кровь. Он уже не был Томом, не был отцом или братом Джейн. Теперь он имел свой характер, не похожий на чей-то ещё. Наверное в течении полугода она полностью излечилась от несчастной любви — во всяком случае ей так казалось. Творчество стало для Джейн анестезией от боли, причиненной Томом. Но мистер Дарси, однажды войдя в её жизнь, со временем так поглотил все её помыслы, настолько занял её воображение, что она просто растворилась в нём. Как-будто и вправду стала его настоящей возлюбленной. «Однажды, гуляя по парку, Элизабет столкнулась на пути с мистером Дарси. Наверняка, он случайно забрёл в эти края, ведь раньше она никого здесь не встречала — ей приятно было побродить в одиночку по глухим дорожкам. Она смущенно объяснила ему, что любит здесь бывать как раз по этой причине. Он выразил желание проводить Элизабет до центрального входа в парк, предположив, что сюда могут наведаться дикие звери. Она со смехом отвергла подобное утверждение. — Напрасно, мистер Дарси. Я выросла в деревне, и мне часто приходилось бывать в местах намного более глухих, чем это. И даже там я не надеялась встретить дикого кабана. Максимум на что я могла рассчитывать — увидеть белку, и подобное событие казалось редкостной удачей, о которой впоследствии вспоминали много лет. Могу предположить, что ваше стремление запугать меня сродни обычному желанию всех джентльменов подшучивать над женскими страхами. — Мисс Беннет, для джентльменов нормальным является желание защитить дам от возможной опасности. Какие могут быть шутки по столь серьёзному поводу? А уж пугать вас я и помыслить не мог. — Я вам не верю, мистер Дарси. Вы не хуже меня знаете, что у многих наших джентльменов в порядке вещей обходиться с дамами так, будто они маленькие капризные девочки. Почему же вы должны быть исключением из общего правила? — В очередной раз вы самым нелицеприятным образом вывели меня на чистую воду и разоблачили мой скверный нрав. Это уже входит в привычку. Но, мисс Беннет, право, у меня почти не остаётся возможности оправдаться перед вами… Продолжая подобную болтовню, они приблизились к калитке, разделявшей владения графини и Хансфорд. Здесь они расстались. Элизабет искренне хотела убедить себя, что общество Дарси ей неприятно, и действительно её слова, обращённые к нему, почти всегда содержали колкую остроту или прямой упрёк. Но произносила она их с таким милым лукавством, и чаще всего, с легкой улыбкой, что едва ли их содержание обижало её оппонента. Она вряд ли отдавала себе в этом отчёт, но её поведение скорее ещё больше привлекало его к ней, чем отталкивало. Если бы ей дано было увидеть себя со стороны, она, верно, ужаснулась бы своему кокетству. И наверное, не удивилась бы так, когда завтра утром снова повстречала мистера Дарси на той же глухой дорожке. Она уверила себя, что сделала всё от неё зависящее, чтобы он впредь избегал свиданий с ней. Но так ли это было на самом деле? Волнение в крови, которое она испытала при новой внезапной встрече, Элизабет целиком приписала своему возмущению. А краска, прилившая к её щекам, казалась ей лишь следствием раздражения его непонятливостью. А он, к своему несчастью, посчитал яркий румянец свидетельством её волнения, поводом для которого мог быть он сам… Разумеется, это предположение вдохновило его на следующее свидание. Во вторую их встречу Элизабет казалась смущённой и почти перестала поддерживать разговор, что только распаляло его воображение. Кто из них верно понимал, что творится между ними сейчас, а кто жестоко обманывался? Или оба они обманывали себя, каждый на свой лад? Элизабет, думая, что своим молчанием окончательно отвадила назойливого кавалера, чуть не вкрикнула от неожиданности, когда и на третье утро столкнулась в парке с мистером Дарси. Она широко распахнутыми от удивления глазами встретила его взгляд, показавшийся ей в тот момент необыкновенно мягким. Он, ничуть не смутившись, сразу подошёл к ней с таким видом, как-будто они заранее условились встретиться здесь, а она почему-то безропотно облокотилась на предложенную им руку. Неожиданно он заговорил о Розингсе. Ей ещё не приходилось слышать об истории этого поместья. Мистер Дарси начал разговор о замке. Он стал подробно рассуждать об устройстве огромного дома, системе коридоров, расположении комнат. Потом он коснулся истории жизни своей матери, начал рассказ о своих детских годах, проведенных здесь. — Вам будет интересно побывать в оранжереях и во фруктовом саду, лучше всего это сделать в мае, когда он в цвету. — сказал он. Элизабет недоумевала, не понимая о чём он толкует, а он, увлёкшись, не замечая её смущения, взял её руку в свою. Но тут они, к счастью, оказались у калитки, и Элизабет с облегчением отстранилась от него и скованно попрощалась. Она поспешила домой, не понимая, отчего так горят её щеки. Уже на углу дома, она случайно оглянулась и увидела, что он всё ещё стоит там и смотрит ей вслед. «Почему он заговорил о Кенте так, будто уверен, что мне придётся часто бывать здесь? " — думала она. «Может он намекает на возможную помолвку с его кузеном? Всё это так странно.» " — Джейн, зачем ты выбросила этот фрагмент с их беседой в парке — он очень оживлял повествование — не унималась сестра. — Мне вообще стоит убрать всё, что намекает на чувства Элизабет к мистеру Дарси. Будет лучше, если его предложение станет для неё полной неожиданностью. — Но тогда исчезнет весь интерес. Останется невыносимая скука. Неужели ты боишься показать свои чувства — т.е. я имею ввиду её чувства к нему? — Неправда. Я покажу их во второй части. Так будет гораздо лучше. — Джейн, нет, первый вариант был намного лучше, и ты сама это знаешь. Ты просто боишься выставлять её чувства на всеобщее обозрение, потому что она — это ты. — Кассандра, я подумала, что если Элизабет сразу влюбится в мистера Дарси, то вся интрига повествования сойдёт на нет. Читателю станет неинтересно. Она должна постепенно понять его истинный характер и всю силу его любви, а он должен достаточно пострадать из-за своего тяжелого надменного нрава и осознать, что для него важней — любовь или гордость. И чем дольше герои промучаются, тем счастливей они станут в финале. — И всё-таки ты намеренно вымываешь все краски из своего романа. А всё из-за страха выдать себя. Ты хочешь остаться незаметным сторонним наблюдателем, а не полноценным участником действия. У читателя не должно возникнуть никаких вопросов к личности автора. Ты хочешь казаться беспристрастной. А жаль! Первый вариант намного лучше. Может быть издатель не стал бы его печатать, посчитав слишком фривольным, но это настоящее живое слово, это берёт за душу. А то, что ты читаешь папе — бледная немочь. Как жаль, что я не могу рассказать ни ему, ни Джеймсу, ни Генри о твоих черновиках. Джейн, милая Джейн! Если бы ты сразу поняла, как опасно было погружаться с головой в мир своих фантазий. Он прекрасен, этот мир. И вот реальность уже кажется серой и неприглядной в сравнении с ним. Она не выдерживает сравнения с блистающим миражом. А миражи захватывают и влекут — к обманчиво близкому счастью — достаточно сесть за рукопись, достаточно закрыть глаза — и вот ты уже рядом со своей мечтой — и будничный пейзаж за окном тебе больше не нужен. Не нужны тебе и реальные люди — ведь они тоже не выдерживают сравнения с идеалом. Этот призрачный сказочный мир дает тебе обманчивую уверенность — он способен поддерживать твое душевное равновесие, развлекать тебя и отвлекать от грустных мыслей, давать тонус и волю к жизни, давать иллюзию осмысленности твоего существования. Но в том то и дело, что всё это — лишь иллюзии. А настоящие цели, истинные смыслы существуют лишь в реальности. И люди. Те единственные и неповторимые люди, которые могли бы дать тебе истинное счастье, они тоже отнюдь не идельны, и они живут лишь в этом далеком от идеала реальном мире. Прошло несколько лет. Джейн повзрослела. Она написала с тех пор несколько крупных произведений. И каждое из них было новой её попыткой погрузиться в вымышленный мир, в очередной раз убежать от унылой действительности в сказочную прекрасную страну. Но она продолжала считать себя реалисткой до мозга костей. Реалисткой! Это та, которая смотрела на всех вокруг сквозь призму своих фантазий и все время сравнивала окружающих её людей с идеалом, созданным ей однажды. С прекрасный мистером Дарси — человеком, которому она отдала своё сердце — ему одному хранила верность. Любое сравнение с ним оказывалось не в пользу остальных мужчин. Реалистка Джейн, как жаль, что она не желала замечать, что слишком оторвалась от реальности. Ей нравилось жить в мире своих сладких грёз, ей слишком больно было бы проснуться — она подсознательно чувствовала, насколько болезненным стало бы её пробуждение. Она много раз убеждала себя, что не сама виновата в том, что предпочла поселиться в сказке, закрыть дверь в реальность. Я слишком хорошо поняла жизнь и людей, и они мне не понравились, и не могли понравиться — для иллюзий в их отношении я слишком реалистична — говорила она себе. Поэтому ничего не остаётся, как убежать от них, создать новую реальность — где я могу создать свои правила, а люди будут соответствовать моим идеалам. Итак, ей было 26 лет, они с сестрой жили в доме отца, братья разъехались. Однажды на званом вечере у соседей, она заметила на себе пристальный взгляд. На неё неотрывйййно смотрел Гарри — сын знакомого её отца — мистера Уитера. Он был в её глазах совсем мальчиком — только что закончил университет, ему было не больше 21 года. Джейн знала его с малых лет. Он всегда, сколько она его помнила, был крупным, полным и неуклюжим. А потом как-то незаметно превратился в большого стеснительного юношу. Он уже не выглядел толстым, но всё равно казался непропорционально огромным по сравнению с остальными молодыми людьми. Джейн показалось странным внимание этого молодого человека. Казалось, весь вечер он следил за ней, не слишком стараясь скрывать свой интерес. Раньше она не замечала ничего подобного. Впрочем, в последний раз они мельком виделись с Гарри очень давно — лет пять назад. Потом он уехал к родственникам, поступил в университет и она о нем попросту забыла. В прежние времена он действительно был стеснительным, слишком озабоченным своими личными проблемами. Он смущался, краснел, говорил порой невпопад, чаще молчал. К тому же, он был намного младше Джейн. Она привыкла считать его ребенком и часто вообще игнорировала. Тем более, что он и не старался привлекать к себе чьего бы то ни было внимания. А сейчас, ни с того, ни с сего — такое внезапное нахальство. Сейчас, в своем возрасте, она уже считала себя почти старой девой. Времена, когда она всерьёз надеялась увлечь своей красотой какого-нибудь достойного молодого человека, давно прошли. Они безвозвратно канули в лету примерно в тот период, когда она заканчивала черновик своего первого и самого любимого детища. Да, именно тогда, во второй год после расставания с Томом, занятие рукописью позволило Джейн спасти свою душу от мучительной боли, вызванной разбитыми мечтами. Но оно же окончательно избавило её и от всех иллюзий в отношении перспектив встретить настоящую любовь не на страницах книг, а в жизни. Отдавая весь свой пыл воображаемым чувствам, на окружающую действительность она смотрела всё более и более отстраненным взглядом. Отстраненным, непредвзятым, и взгляд этот с каждым днем становился всё холодней и холодней. Ведь, увы, реальность её совсем не радовала. А в сравнении со сказочными фантазиями казалась ещё более неприглядной. Оставаясь романтиком в своих произведениях, Джейн всё больше становилась циничной в реальности. Порой этот цинизм проникал и на страницы её книг. Нет, она не давала ему слишком большую волю. Её главные герои оставались прекрасными людьми с высокими идеалами. Романы неизменно заканчивались победой их любви над корыстью и мерзостью окружающей действительности. В то же время столкновения самой Джейн с настоящей действительностью становились всё короче и мрачней. Джейн вышла на балкон немного подышать свежим воздухом. В столовой стало душно, пахло сигарами и бренди. Мужчины занялись традиционным своим развлечением — выпивкой и картами. Но видимо не все. Она услышала покашливание за своей спиной. — Мисс Остин. Вы здесь… -??? — Джейн обернулась, удивленная окликом. — Мистер Уитер? — Да, я увидел, как вы вышли на балкон. — Разве вы не играете со всеми, Гарри? — Нет, я не любитель карт. — Неужели, в наших местах ещё остались молодые люди, не подверженные этому пороку? Я думала, он поразил всех. — Я люблю шахматы, мисс Остин. Но здесь мне не с кем играть. Желающих не нашлось. Вы не играете? — К сожалению, нет. Я знаю правила, мне было пять лет, когда папа научил меня. Но мне никогда не нравилось проигрывать и отдавать короля, а в те годы я проигрывала постоянно. Всем — братьям, папе и даже Кассандре. Для самолюбия маленькой девочки это было слишком болезненным испытанием. Поэтому я навсегда прекратила свои муки, как только папа оставил попытки развить мой талант. — Ваши родные оказались настолько безжалостными, что не давали вам выиграть ни одной партии? — Мой папа хотел меня научить, поэтому никогда не поддавался. Мои братья были всего лишь мальчишками-хулиганами. А сестра лишь на пару лет старше меня. К чему семилетней девочке терять радость от редкого выигрыша ради того, чтобы доставить удовольствие своей младшей сестре? — А мать? — Она не играла в шахматы. Наверное, мама с удовольствием сделала бы мне приятное и проиграла, если бы могла. — Уверен, вы играли бы не хуже любого из ваших братьев. Стоит только попрактиковаться. Не желаете сыграть? — Если честно, то — нет! — Жаль. А как насчёт танцев? — О, нет, мистер Уитер! Я уже вышла из этого возраста. — Вовсе нет, мисс Остин. Джейн ничего не ответила и отвернулась. Она вглядывалась в тёмные сады, в сиреневое небо с розово-золотой полоской заката. Зачем он подошёл к ней? Пока она не догадывалась. Но тут… Он приблизился к Джейн. Теперь мистер Уитер стоял, облокотившись на перила балкона, совсем близко от неё, почти касаясь её руки. Она с недоумением оглянулась на него и встретила его взгляд. Неужели? Он возможно ухаживает за ней? Эта мысль показалась ей настолько несообразной, что она даже засмеялась. — Вы смеетесь, Джейн? — Я так давно не танцевала, мистер Уитер, что даже забыла, как это делается. Простите меня. Но мне кажется надо идти. Мама просила меня помочь миссис Уитер в гостиной — мы договорились ещё вчера, что займёмся перешивкой штор. — Нет, вы не можете заниматься такими глупостями сейчас. Это нечестно, в конце концов, убивать такой прекрасный вечер на рукоделие. — Некоторые из нас считают, что зря убивают вечер, когда не могут заняться рукоделием. — И всё же вам не отвертеться от танца, мисс Остин. Я приглашаю вас.