***
— Ну а это зачем? — не унимается Чонгук. Его, ласковыми руками кисэн, превращают в обворожительного омегу. Вернее, это сами кисэн ходят вокруг него и охают, и ахают, а еще хихикают. Потому что он альфа. А они видят его (о святые предки) практически обнаженным. — Это для того, чтобы волосы казались длинными. Иначе Вы будете смотреться как простолюдин, это недопустимо, — повязывая ему длинный хвост, говорит один из омег. — Ладно, — вздыхает Чонгук, чувствуя, как голова тяжелеет под весом прически. Он пока еще не видел, во что его превратили, но чувство неестественности присутствовало вполне. На него нацепили непривычный омежий ханбок. Такой весь светлый, воздушный, в котором было гораздо больше слоев, чем в его привычном одеянии. А еще тот был очень длинным. Чонгук думал о том, как бы не запутаться в этих юбках, потому что это бы сразу выдало, что он никакой не танцор. — Ну, всё, взгляните на себя, — благоговейно говорит один из кисэн. Чонгука подводят к зеркалу в полный рост и его взору предстаёт он сам, в светлом красивом ханбоке, с припудренным лицом и губами тронутыми алым, а еще… глаза. Ему чем-то подвели глаза. Конечно, он возмущался в процессе, потому что боялся, что ему кто-то ткнет в глаз, но результат… Да он бы сам себя трахнул, если бы не знал, что это он. Прическа, вопреки тому, как ощущалась, выглядела очень естественно. Черные струящиеся волосы в тон его собственным. А еще на макушке какое-то украшение. Чонгук видел такое у благородных господ. — Это не золото, конечно, — говорит кисэн, — но никто и не поймет, — хитро улыбается. Чонгук так и стоял бы разинув сам на себя рот, если бы ему в руки не всучили веер в тон ханбоку. — Вам пора выдвигаться. Повозка ждёт, — говорит другой омега. Когда Чонгук выходит от кисэн, то его уже ждёт Дохён, который взял на себя роль извозчика. — Поехали, — говорит Чонгук. Дохён сначала бросает безразличный взгляд на него, а потом глаза того распахиваются широко, а рот приоткрывается удивлённо. — Святые… — Не трогай святых, — предупредительно говорит Чонгук, понимая, что это шоковое состояние вызвано его внешним видом. — Запрыгивай, благородный омега, — Дохён издаёт смешок. — Никогда бы не признал, если бы был не в курсе, что это именно ты, — пораженно говорит тот. Чонгук залезает в повозку. В таких он не катался. Вообще к тому, чтобы его кто-то куда-то там возил с комфортом он не привык. А ведь благородные альфы и омеги часто так путешествуют. Везучие ублюдки.***
Чонгук ощущал себя максимально странно. Да, он знал, что не урод. Омеги часто заглядывались на него. У него никогда не было проблем, чтобы с кем-то познакомиться. Но сейчас… У него было чувство, что на него смотрели буквально все. Знатные господа-альфы с их парами, богатеи-купцы, чиновники, разные омеги. Последние больше смотрели оценивающе, поджимая губы. Чонгук позаботился выпить настойку еще в пути. Ее оставил для него в повозке Тэиль. Тот знал всех нужных лекарей и знахарей. И сейчас, когда Чонгук примкнул к какой-то группе танцоров и музыкантов, никто, похоже, не заподозрил ничего. Хотя смесь запахов стояла вязкая и плотная. С трудом можно было определить, где чей аромат. Конечно, Чонгук никогда не был в императорском зале, и красота убранства и простор поражали воображение, но он не любоваться приехал. Чонгук, проходясь по залам, смотрел то, что ему было нужно: где была охрана. Люди понемногу стекались в главный зал, чтобы узреть его величество. На столицу уже опустились сумерки, и Чонгук надеялся, что все будут слишком заняты празднованием, так что он с легкостью проберется в покои императора. Он всегда действовал по ситуации. Чонгуку пришлось протискиваться вглубь зала. Ближе к трону правителя. Да, он тут вовсе не за тем, чтобы глазеть, но любопытство — это то, с чем Чонгук никогда не мог справиться. Очень уж хотелось увидеть императора. О правителе Чонгук знал немного, только его имя, можно сказать. Не знал ни возраст, ни как тот выглядит. Когда послышался грозный стук барабанов, все затихли и замерли. Этим звуком объявляли, что сейчас явится глава государства. Глашатай назвал все регалии правителя, и тогда тот вышел из дверей справа, неторопливо двигаясь в сторону трона. Император Ким Тэхён собственной персоной явил свой лик перед простыми смертными. Все почтенно поклонились. Чонгук, хоть и наклонился, поглядывал осторожно, жадно следил за каждым движением императора. Он видел множество лиц сегодня, но ни одно из них не было столь беспристрастным и, что уж греха таить, красивым. А еще тот был статным, высоким, и на том очень красиво смотрелся особый царский ханбок ярко-синего цвета, расшитый золотом. Когда император присел на трон, все вновь распрямились. Сейчас должна была начаться часть с представлениями, дарением подарков. По крайней мере, Чонгуку так объясняли. Под весь этот ажиотаж и суету Чонгук намеревался скрыться. Он уже приметил вход, который бы вел в ту часть зала, где, судя по всему, должны были располагаться покои его величества. Чонгука начинает потряхивать. Потому что только сейчас он до конца начал осознавать, на что подписался, в общем-то. В случае, если все раскроется, его, как минимум, отправят на каторгу. А если расценят это как государственную измену — его казнят. Представление началось. Он решил не торопиться. Одно представление, другое. Подношение даров, певцы, музыканты… Судя по лицу императора, тот вовсе не впечатлен, хотя вежливо хлопает в ладоши и дарит короткую улыбку. Но, глядя на то, как она стремительно исчезает с лица, Чонгук делает вывод, что тому просто всё равно, и он лишь соблюдает приличия. — Должно быть вам тоже чертовски скучно, ваше величество, — со смешком бубнит Чонгук сам себе, глядя на то, как безуспешно шуты пытаются развеселить того. Чонгук пытался протиснуться назад, обойти толпу танцоров, дабы уже привести свой план в исполнение, как вдруг его потянули за рукав настойчиво. — Ты куда собрался? — спрашивает у него незнакомый омега. И Чонгук обращает внимание, как похожи их наряды. — Мне… — Наша очередь, сейчас мы выступать должны. Ты ведь на замену Минже? — Минже? — Чонгук совершенно не понимает, что происходит. — Тихо, сейчас наша очередь танцевать для императора… после этих вот… — Погоди… я не могу, я не знаю ни про какие танцы, — отчаянно шепчет Чонгук. — Ты что, не был на репетициях? Вот же, у тебя и веер есть… — Нет, — ситуация настолько абсурдная, что Чонгук не находится, что еще ответить. — Просто стой позади и повторяй за всеми движения. Другого выхода нет, — говорит омега. — Не переживай, после этих шутов произвести впечатление будет не сложно, — тот подмигивает. Когда начинается музыка, и омеги, которые должны быть впереди, мягкой поступью проходят в середину зала, Чонгук понимает, что всё внимание переключается на них. И на него в частности. Все смотрят. И ожидают, что он также пройдет за всеми. — Святые предки, на кой… — Пойдем, — сквозь зубы шипит омега-танцор. Чонгуку ничего не остается, только смотреть на других и делать то же самое. Омеги занимают свои позиции, сидя на коленях, расположив веер перед собой. Танец с веерами. Его ждет танец с веерами. Ладно. Он ловкий. Он сможет. А если не сможет? Чонгук чувствует, что у него сердце стучит в ушах. Вот-вот и вырвется, пробьет грудную клетку. Чонгук тоже занимает свободное место, вместо Минже, видимо. Чертов омега подложил ему свинью. Но отступать было некуда. Как только музыка заиграла, Чонгук, осторожно глядя на омегу впереди, так, чтобы этого не было заметно, начал повторять всё. Старался так же грациозно взять веер, затем так же мягко подняться и выпрямиться. Одно Чонгук знал наверняка: делаешь, так делай уверенно. Ошибся? Ну, пусть все решат, что так и задумано. Конечно, он едва не сбивается и не путает лево и право. Но когда дело доходит до того, чтобы подкидывать веер, крутить его — у него не возникает никаких сложностей, и в какой-то момент его губы даже трогает улыбка. Это даже забавно. Затем, когда омеги начинают идти по кругу, он понимает, что придется пройтись совсем рядом с императором. Чонгук забывается, и, когда оказывается прямо перед тем, то бросает взгляд на его лицо. А тот… Святые предки, тот глядит прямо на него. И Чонгук, по сути, разрешил себе непозволительную дерзость — он посмотрел своему правителю прямо в глаза. Чонгук спешит отвести взгляд и смотреть перед собой. О чем он только думал? О том, как бы не облажаться, очевидно. И вот, когда музыка постепенно стихает, омеги расходятся в шахматном порядке, замирая с открытыми веерами, прикрывая лицо, Чонгук понимает, что щеки у него горят. Он никогда не был из стеснительных, но сейчас… Кому расскажешь — не поверят. Вор Чон Чонгук пляшет перед правителем в омежьем ханбоке… Смех. Он поспешно убирает веер и кланяется вместе со всеми омегами. Танцоры ждут, когда император поаплодирует или как-то выразит свои мысли по поводу выступления. Чонгук осторожно из-под ресниц наблюдает: император подзывает глашатая и что-то тому говорит. — Его величество желает объявить самый лучший подарок досрочно, — громко говорит глашатай. По залу идет шепот. Вечер прошел только наполовину, и еще столько людей не выказали свое почтение… Однако когда император Тэхён встает со своего места и спускается в зал к застывшим танцорам, все замолкают. Чонгук буквально чувствует, что воздух загустел. В нем повисло волнение. Ким Тэхён проходит вдоль ряда танцоров и останавливается возле него. Чонгук решает, что тот пройдет дальше, но тот не двигается. Он не смеет поднять глаз: видит лишь носки императорской обуви. Тот стоит напротив пару коротких мгновений, а затем разворачивается и уходит, скрываясь за дверью, из которой выходил в самом начале. — Что это было? — шипит Чонгук, обращаясь к омеге, который стоит рядом, и по вине которого ему пришлось плясать. — Наш подарок очень понравился. А особенно понравился ты, — хитро усмехается омега. Чонгук слышит возмущенные разговоры, кто-то недоволен тем, что не смог выказать свое уважение, как же так… Чонгук оглядывается и понимает, что на него все смотрят и перешептываются. Да какого черта? А затем к нему подходит глашатай. Крепкий альфа средних лет. — Пройдемте за мной, — говорит он. Чонгук растерянно глядит на омег-танцоров, которые тоже не понимают, что происходит, а кто-то смотрит с явным недовольством. — Пойдемте, император не может ждать, — командует глашатай.***
Тэхён требует, чтобы в его покои принесли еду и напитки. Сегодня его день рождения, как никак, а у него с утра крошки во рту не было. Он предвкушает, что проведет этот вечер с миловидным омегой, которого приметил в то же мгновение, как тот вышел из яркой толпы, чтобы станцевать. Черные глаза. Тот дерзнул мазнуть по его лицу взглядом, когда проходил мимо во время танца, и Тэхён понял, что что-то в этом было. Нет, не желание понравиться, а огонь. Тщательно скрываемая страсть. И что-то подсказывало Тэхёну, что напрямую она с ним не была связана, скорее, с самим нравом этого омеги. Черные волосы так контрастировали с выбеленной кожей, а губы, выкрашенные в алый, хотелось зацеловать. Он не солгал гостям — это был лучший подарок. Тэхён бы с удовольствием провел этот вечер в компании наложников, но долг обязывал его принять людей, он и так повел себя достаточно своевольно — не стал досматривать представления. Когда двери раздвигаются и на пороге его покоев появляется омега, Тэхён не удерживается от того, чтобы обсмотреть его всего. Тот выглядит растерянным, и это Тэхёну понятно. Не каждый день на обыкновенного танцора обращает внимание сам император. Обычно, если Тэхён выбирал какого-то омегу, тот был не просто одноразовым, он оставался в наложниках. Были, конечно, досадные исключения, но Тэхён очень хотел, чтобы этот таким не стал. — Ваше величество, — говорит омега, и низко кланяется. Двери за ним задвигает стража. Тэхён подходит ближе, рассматривая омегу. — Как тебя зовут? — спрашивает Тэхён, потому что действительно интересно, каким именем наградили родители такую красоту. — Чонгук, — тот говорит и не поднимается из поклона. — Хватит кланяться, — просит Тэхён, потому что хочет смотреть на это лицо. Чонгук слушается, но глаза отводит. — Не нужно бояться, — говорит Тэхён. — Ты можешь смотреть на меня, — заверяет он омегу. — Разве это прилично? — тихо замечает тот. — Во время танца тебя ничего не останавливало, — усмехается Тэхён, омега на это переводит на него острый взгляд. — Это было не специально, — говорит тот сдержанно. Но теперь зрительный контакт налажен, и Тэхёну нравится то, что происходит. — Ты мой гость, поэтому я хочу, чтобы ты вел себя так, будто мы равные. — Но это не так, — замечает Чонгук. — Ты уже дерзишь, — говорит Тэхён, не в силах подавить улыбку. — Да? — округляет губы Чонгук. Невозможно красивая форма, будто специально создана для поцелуев. — Да. Если бы ты вел себя, как покорный подданный, ты бы сказал «Конечно, ваше величество». — Конечно, ваше величество, — говорит тот. — Нет, не стоит. Не нужно. Будь собой, — говорит Тэхён. — Боюсь… что то, какой я, вам вовсе не понравится, — тот криво улыбается, но даже так выглядит очаровательно. — Полно разговоров, присядь со мной. Я голоден, готов поспорить, что ты тоже, — Тэхён садится на пол, перед столом с яствами. Тэхён разливает соджу и замечает, что Чонгук, который присел напротив, ерзает, поправляет волосы, затем теребит веер. Тэхён чуть усмехается, да, ему не в первой вызывать такую реакцию. Они выпивают, и Тэхён наблюдает, как Чонгук опрокидывает стопку одним быстрым движением и тут же ставит на стол. — Ваше здоровье, ваше императорское величество, — тот усмехается. Да, это вовсе не похоже на манеры омег, которых он знает. — Благодарю, — улыбаясь говорит Тэхён. — Вы… позволите спросить? — неловко спрашивает Чонгук. — Спрашивайте, раз уж начали, — пожимает плечами Тэхён. — Вы меня пригласили, чтобы выпить? — он смотрит широко распахнутыми глазами. — Не буду лукавить, — говорит Тэхён поднимаясь. — Я намеревался присвоить Вас себе. Вы красивы. — Эм… Присвоить? — кажется Чонгук вовсе теряется. — Останетесь при дворце, будете танцевать только для меня, будете моим наложником, — Тэхён уже предлагал подобное, и не один раз. И сейчас он вовсе не ожидает отказа, однако же Чонгук произносит: — Боюсь, — Чонгук поднимается, — что я должен отказаться. — Это щедрое предложение, — говорит Тэхён спокойно, хотя ответом он недоволен. Кажется, впервые кто-то отказал ему. — Я понимаю, и я… в смысле, — Чонгук начинает пятиться, а затем почему-то хватается за голову одной рукой, — святые предки… Чонгук начинает опасливо пошатываться, Тэхён спешит подхватить его под талию и чувствует то, что не замечал до этого. Аромат. Сам Чонгук горячий, тому явно нехорошо. Тэхён малодушно замечает то, как удобно его руки обхватывают талию Чонгука. — Чонгук, что с вами? — Я не знаю… не знаю, — тот жмурится, будто от сильной боли, — голова болит, и мне жарко… — Ваш запах, — догадка пока еще вертится где-то на задворках сознания, но она вполне сформировалась, — Вы пахнете чабрецом и… Чабрец и бадьян. Яркое пряное сочетание. Мало свойственное омегам. То есть, вообще не свойственное. По крайней мере, те омеги, которых Тэхён встречал, пахли всегда сладко или же очень свежо. Это… Пока он размышлял, Чонгуку явно становилось хуже, пришлось перенести его вес полностью на себя и позвать стражу. — Лекарей сюда, немедленно, — командует император, когда двое альф из стражи появляются на пороге. Тэхён смотрит на лицо Чонгука, который провалился в беспамятство. Стрелки угольных ресниц подрагивают, тот учащенно дышит, и даже сквозь белую пудру, которой измазали тому лицо, он видит появившийся лихорадочный румянец. Не такого вечера ожидал Тэхён. Пока он дожидается лекарей, держа в руках Чонгука, то понимает, что у него в покоях оказался и не омега вовсе. Теперь Тэхён чувствует явные феромоны другого альфы. И это никак не вяжется с тем, что желание поцеловать приоткрытые алые губы никуда не исчезло.***
Когда Чонгук просыпается, но еще не успевает открыть глаза, то с трудом пытается понять, как он вообще оказался в горизонтальном положении и как уснул. А затем отрывочные воспоминания накрывают его. Он вырядился в омегу, он выпил эту чертову настойку, а затем плясал перед императором, а потом… Всё похоже на бредовый сон. Чонгук очень надеется на то, что это настойка вызвала у него видения, и он не выпивал в покоях у правителя. Тот, вроде, что-то ему предлагал. Это действительно больше походило на сумасшествие, на помутнение рассудка. Однако когда перед глазами появляется незнакомый потолок, то он с горечью понимает: всё правда. Ему стало плохо, может, от настойки, а может от того, что переволновался, а может от того, что решил выпить, и вся эта смесь в его организме вызвала соответственную реакцию. Он свалился прямо перед императором. Когда Чонгук поднимается, осматривает себя, то понимает, что на нем надето что-то другое. Обычный ханбок для альф. А еще… волосы. С него сняли этот треклятый хвост. Если его раскрыли, то почему он в комфортных условиях, всё еще в покоях во дворце? Он осматривается и уже пытается прикинуть, как сбежать. Это сложно, ведь день рождения императора прошел, а это значит, что стража вновь будет рассредоточена по всему дворцу, и выскользнуть незамеченным не получится. Насколько Чонгук знал, выход у него был только один — через главный вход. Больше вариантов не было. Одна из дверей в комнате вела во дворец, а вторая — на балкон. Чонгук выглянул. Высоко. Ему не хватит длины постельного белья при всем желании… Чувство обреченности накрыло его. Что будет? Его будут судить? Его обвинят?.. Нужно было успокоиться. В любом случае, он совершенно точно не выдал, что пришел за тем, чтобы обокрасть императора. Да, он всегда может сказать, что это было недоразумение с переодеванием… Что-то можно соврать. Придумать. Он не зря вор и плут. Чонгук оседает на пол и хватается за голову. Ну это надо было так влипнуть! И соратники ему точно здесь не помощники. У них нет шанса его вызволить. Дверь в покои открывается, Чонгук поспешно поднимает голову, чтобы посмотреть, кто это. Он уже готов, что его сейчас стражники возьмут под руки уведут куда-то. Но это… — Доброе утро, — раздается низкий проникновенный голос. За императором задвигают дверь. — Доброе, — у Чонгука от волнения даже нет сил чтобы встать и поклониться. Так его трясет. — Вижу, ты озадачен, — говорит Тэхён, игнорируя невежливость Чонгука. Чонгук не представляет, что его ждёт, и единственное, что его волнует — останется ли он вообще жив. — Да, — только и может вымолвить он. — Как ты себя чувствуешь? — от прежнего уважительного тона не осталось ничего. — Нормально, — говорит Чонгук, не понимая, с чего тот в принципе волнуется о его здоровье. — Объяснишься? — говорит император. — Это было недоразумение, — начинает неуверенно Чонгук, — я просто… я должен был заменить танцора, — по сути он даже не солгал. — Но ты альфа. — Но… мы надеялись, что этого никто не заметит, — тяжело вздыхает Чонгук. — И ты что-то принял, да? — Да… чтобы было правдоподобно, — гулко сглатывает Чонгук. — Тебе повезло, что я слишком впечатлился, — император проходит мимо Чонгука, выходит на балкон. Чонгук поспешно подрывается и идет за ним, смотрит на широкую спину, на статную фигуру. Тэхён держит руки за спиной и смотрит куда-то вдаль. Чонгук заходит слева, становится рядом. — Вы… хотите наказать меня? — он вглядывается осторожно в лицо Тэхёна. Но оно у того беспристрастно, будто этот разговор ровным счетом ничего не значит. — Наказать? — Тэхён поворачивается, смотрит удивленно, а затем усмехается. — За то, что ты, будучи альфой, обворожил самого императора? Чонгук смущается. Вот уж действительно, кому расскажешь — назовут лгуном. — И всё же, — настаивает Чонгук, в конце концов, терять ему уже нечего. Кроме своей жизни, конечно же. — Ты помнишь наш разговор? — тот заглядывает в глаза Чонгуку, будто пытается прочитать, помнит ли тот или же нет. — Вы говорили, что хотели бы присвоить меня. Но… это ведь было до того, как вы раскрыли мой обман, — говорит неуверенно Чонгук. — Мое желание никуда не делось, — говорит Тэхён. — Ты по прежнему красив, и я желаю тебя, ты впечатлил меня. — Но… как же, — Чонгук открывает и закрывает рот, воздуха не хватает. Влип. Как же он влип. Его император извращенец. И он хочет… Святые предки, да что же это такое? — Тебя что-то смущает? — правитель вздергивает вопросительно бровь. — Но ведь… разве полагается… Я не омега. — Я заметил, — усмехается тот. — А я — император. И выбора у тебя не так много. — То есть, Вы хотите сказать… — Я хочу сказать, — перебивает его Тэхён, внезапно выдавая раздражение, — что если император чего-то хочет, то он это получит. Без вариантов. Ты остаешься со мной. Привыкай. У Чонгука сердце замирает, он весь будто в оцепенение впадает. Правитель разворачивается, возвращается в комнату, а затем бросает, повернувшись в сторону Чонгука: — Вечером к тебе придут слуги. В твоих же интересах выполнять всё, что они попросят, — а затем выходит. Всё пошло совершенно не по плану. И это ещё мягко сказано. Чонгук пытается осознать всё происходящее. Ну неужели он, переодетый в омегу, настолько понравился императору? Неужели… Видимо, тому совсем скучно, раз он решил таким образом развлекаться за его счет. Чонгук со стоном заваливается на постель. Слуги… Что они собираются делать с ним? Но внутренний голос гаденько подсказывал, что именно. И прогнозы были неутешительные. Нужно было успокоиться. Это Чонгук знал точно. Если жалеть себя, паниковать и сетовать на судьбу — лучше не станет, только появится чувство безысходности. И тогда он точно отсюда не выберется. Намерения становиться наложником императора у него и в помине не было. Единственный плюс, который в этом был — это возможность украсть перстень, как он и планировал. Если он сблизится с императором… подыграет ему, то снова сможет попасть к тому в покои. Вчера ему стало плохо, как только он выпил, и при всем желании он не смог бы провернуть то, что задумал. Но теперь… Теперь у него есть время всё хорошо обдумать. Посмотреть пути отхода. Единственный вариант выйти из этого положения без потерь, а еще и с огромным плюсом — это сблизиться с правителем. А тот, вроде как, и не против. Теперь в мысли полезло другое. Близость с императором. Святые предки. Разве же так можно? Да, их правитель вовсе не урод, далеко не урод, и он молод, и он хочет Чонгука, однако же… Чонгуку придется занять принимающую роль. Роль омеги. В этом он не сомневался. Вряд ли такой властный человек, рядом с которым Чонгуку становилось не по себе, будет подставляться ему. Позже Чонгуку принесли поесть, и нужно было отметить, что так вкусно Чонгук никогда не ел. Голодному человеку всё, в принципе, кажется безрадостным, и он после плотного завтрака осознает, что ему всё под силу. Шансов нет, когда ты мёртв, а пока ты жив — всё возможно. Так что Чонгук морально готовился к тому, что ему предстоит сегодня вечером. Чонгуку, конечно, не сиделось, и очень удачно ему показали, где находится купальня. Да уж, такая жизнь ему и не снилась. Он шел за слугой, глядя налево и направо, то и дело поражаясь. В купальне он привел себя в порядок, посмотрелся в зеркало впервые со вчерашнего дня. Что император только в нем нашел? У него темные волосы чуть ниже ушей, он вовсе не похож теперь на благородного омегу. Теперь, когда на лице нет больше пудры, он не такой бледный, а на щеке видно небольшой шрам. Да, объективно, он не урод, но всё же, его телосложение мало тянет на омежье. Да, конечно, различия не такие большие. Но в основном, омеги поменьше ростом, полегче. Не говоря уже о том, что у тех свои запахи… Вкусные, пьянящие ароматы, а он что? А еще была другая сложность: Чонгук не мог течь, это значило, что ему придется испытать весь спектр, связанный с подготовкой. Несложно было догадаться, что это будет неприятно. Чонгук знал про такое. Просто такие связи порицались. А с другой стороны, глава государства сам по себе закон, что ему чье-то порицание или неодобрение? К тому же… никто не будет знать. Чонгук уверен, что император может себе позволить и не такое развлечение, как просто нагнуть другого альфу. Может, он вообще такое практикует. Кто же его разберет? Чонгук начал докучать одному из слуг, который терпеливо водил его по тем частям дворца, где ему, в общем-то, можно было ходить. Пока план побега вырисовывался смутно. Хотя одно Чонгук понимал точно: наложникам позволено больше, чем остальным. То есть, в теории, может так случиться, что ему позволят выходить на улицу, а там уже, как попасть за ворота, он придумает. Чонгука покормили еще раз через несколько часов, и его разморило. Вся эта нервотрепка, обдумывание плана вымотали его. Не говоря уже про то, что глава государства хочет его в свою постель. Он задремал, провалился в беспокойный поверхностный сон. Ему снились соратники, день рождения императора, а еще сам император. Кажется, тот держал его за талию, прижимал к себе, и Чонгук во сне чувствовал запах. Точно. Да. Император Ким Тэхён пахнет пачули и инжиром. Запах во сне кажется таким густым, что Чонгук просыпается, а когда открывает глаза, то понимает, что совершенно точно ощущает в воздухе этот аромат. Тот был здесь. Чонгук чувствует, что щеки горят. И непонятно от чего: то ли ему все еще дурно, и действие настойки не совсем прошло, то ли он просто не до конца проснулся. Слуги, включая того омегу, к которому он пристал днем с расспросами и просьбами провести по дворцу, пришли к нему, когда на небе показались первые звёзды. У Чонгука в желудке появилось неприятное чувство, будто вот-вот стошнит от волнения. И это было не зря. — Святые предки, вы меня хотите измучить до смерти?! — восклицает он, когда слуги-омеги терпеливо и бесстрастно избавляют его от волос во всех самых интимных местах. То, что его в купальне намыливали, как ребенка, он еще пережил, но это… — Расслабьтесь, совон, — говорит тот самый омега. — Совон? — Первое звание, которое получает любой наложник, — замечает другой слуга. — И много таких званий? — Много, — лаконично заметил первый омега и продолжил проводить экзекуцию. Чонгук вновь взвывает от боли. Это никуда не годится. Если он переживет это, то член в заднице покажется ему не таким уж и болезненным опытом. — Наш император еще очень скромен в своих желаниях, — говорит задумчиво другой слуга. — Почему же? — пытаясь отвлечься от боли, спрашивает Чонгук. — У него всего сто пятьдесят один наложник, включая вас. — Боюсь представить, что значит, когда император нескромен в желаниях… — У отца императора Ким Тэхёна было триста девяносто семь наложников. И один из них, добравшись до ранга бин, родил нашего нынешнего правителя. Хотя у предыдущего императора было двадцать девять детей, он выбрал именно его величество Ким Тэхёна… — Святые… — Чимин, хватит сплетничать, — шикнул один из слуг. Да уж, много нового он узнал. Но его волновало другое: — А альфы… Альфы были? — Чонгук постарался звучать непосредственно, в этот момент экзекуция прекратилась, и его поспешили посадить. — На моей памяти, — говорит Чимин, — у императора Тэхёна не было альф. Хотя его отец… — Чимин, — предупредительно сказал омега постарше. Тот только закатил глаза. — Уже поговорить нельзя… — Это сплетни. Ты пользуешься милостью императора, живешь здесь… — Да-да, как скажешь, — машет рукой Чимин. — А дальше что? — вздыхая спрашивает Чонгук. — А дальше… Осталось последнее, я обещаю, — успокаивающе говорит Чимин. — Нужно вас промыть. У Чонгука, кажется, начинает дергаться глаз. Чонгук не знает, сколько его мучили и проводили через унизительные процедуры, но в конце ему стало так все равно, что стеснение, которым он и так от природы не обладал практически, отступило вовсе. Он просто хотел, чтобы император скорее уже появился. Чтобы он прошел уже это. В конце концов, его уложили на живот и начали натирать эфирными маслами, разминая все мышцы спины и шеи, прикрыв полотном только лишь его задницу. Это здорово расслабляло. Остался всего один из слуг, который и делал массаж. Чонгук под умелыми движениями совсем потерял счет времени и даже начал дремать. Было очень приятно. Ему никто никогда такого не делал, и он почувствовал, как же до этого его спина, и он весь, в принципе, был напряжен. Волосы пока еще были влажными после купания, они завешивали ему и без того закрытые от неги глаза. На какое-то короткое мгновение движения прекратились, а затем начались заново. Однако сейчас руки двигались на поясницу, и в конце концов, ему начали разминать задницу… Чонгук даже глаза приоткрыл. Это что-то новое. Чонгук весь напрягся, но руки снова вернулись на поясницу и поднялись выше. А затем к шее. Шею начали разминать еще, потерли место под ухом, и Чонгук поймал себя на том, что промычал и подставил шею под настойчивое движение. За этим всем он едва заметил, что полотно вообще убрали, и он лежит снова полностью обнаженным. Меж тем одна рука ласкает его шею, а другая снова спускается к пояснице и заднице. И, если быть до конца честным, Чонгук чувствует, что у него внизу живота что-то разгорается. Особенно когда его ягодицы так властно трогают. Кажется, он дергается. — Тебе нравится? — слышит он у своего уха и тут же вздрагивает, распахивая глаза, и дергается, порываясь встать, но сильная рука не дает ему этого сделать. — Не дергайся, расслабься, — говорит низко император. И сейчас Чонгук ясно, даже сквозь эфирные масла, чувствует аромат. Император возбужден. Это, конечно, еще не то возбуждение, которое лишает рассудка, но тому явно нравится Чонгук. Как минимум очень сильно нравится. И понимать, что кто-то тебя вот так хочет — это что-то новое для Чонгука, и, к ужасу и стыду, не вызывающее отторжения. У правителя широкие теплые ладони и сильные пальцы, которыми тот продолжает водить по его спине. Чонгук загнанно дышит, его голова повернута так, что он просто смотрит на купальню, он не видит его величество, но он его чувствует. И это заставляет волноваться. Он даже боится что-либо сказать. Хотя первый порыв был — подорваться, скинуть с себя. Но он не может себе такого позволить. Он морально был готов. И вот это происходит. Происходит совсем не таким образом, как Чонгук представлял. Он ожидал, что ему будет мерзко, неприятно. Но император не делает ничего такого. Просто движения, просто ласки. Чем руки омеги отличаются от рук альфы? Да ничем. Понятно, почему он возбудился. А это совершенно точно так. — Не нужно дергаться, я бы не хотел, чтобы ты сопротивлялся. Тогда в этом нет никакого смысла, — говорит Тэхён. Чонгук мысленно называет его по имени. Ведь это уже что-то другое. Это уже непросто. Он уже слишком близко. И странно думать о том как об императоре. Нужно переключиться. Отпустить. — Я не буду дергаться, — заверяет того Чонгук, и Тэхён убирает руки, даёт Чонгуку сделать то, что он порывался сделать сначала. Чонгук поднимается и садится. Он перед Тэхёном абсолютно обнажен, а на императоре же простые льняные штаны и распахнутая рубаха. Его волосы. Чонгук глаз не может отвести на самом деле. У того распущены волосы, и это удивительно, насколько может быть красивым человеческое лицо. Ни среди альф, ни среди омег он такой красоты, в принципе, не встречал. Так и должен, по мнению Чонгука, выглядеть император. Невозмутимым, статным. На что ему Чонгук? Что он вообще в нем нашел? Видимо, у императора был один недостаток — странный вкус, вот и все. — Поднимись, — просит император. И это действительно звучит как просьба, а не как приказ. Низкий, ласкающий слух тон не укрывается от внимания Чонгука. Да что с ним сегодня вообще происходит? Будь это кто-то другой, это бы так не сработало. Чонгук уверен. Чонгук, чуть ежась от своей наготы, поднимается. Нет, ему стыдиться нечего. С ним все в порядке. Его тело не покрыто шрамами, язвами, он молод и здоров, тело обкатанное физическими нагрузками, поджарое… Но все же, осознание того, что его будут разглядывать, оценивать даже, дарит дискомфорт. — Ты переживаешь, я вижу, — подходя ближе, говорит правитель. — И очень зря, — скользя взглядом по лицу, а затем и телу, говорит император. — Почему ничего не говоришь? — вдруг спрашивает Тэхён. — Потому что когда говорит император, следует слушать, — шумно сглатывая, говорит Чонгук. Тот совершенно сокращает между ними расстояние, подходит вплотную, а затем пальцами зарывается в волосы на затылке Чонгука, притягивает к себе, и Чонгук не может ничего сделать, будто его околдовали. Феромоны альфы, властного, сильного, окутывают его, и тут бы в пору взбрыкнуть, но его от запаха ведет. — О, нет, — говорит Тэхён прямо ему в губы, и Чонгук хочет и не хочет, чтобы его рта коснулись, — сегодня я хочу слушать тебя. Император целует его. Чонгук зажмуривается. Он прислушивается к себе, но все внимание приковано только к настойчивым движениям, сминающим его губы. Мягкое тепло ощущается вполне приятно, и Чонгук понимает, что это вовсе не так, как он представлял. Руки Тэхёна жадные: тот тут же хватает его за плечи, потирает большими пальцами кожу. И Чонгук решается на то, о чем еще пару дней назад подумать не мог: он двигает губами навстречу, а затем просовывает свой язык в рот императору. Да и черт с ним, что он долбаный правитель этого государства. Это другой альфа. Чонгук не понимает, что с ним, но ему жизненно необходимо облизать губы Тэхёна, огладить язык того своим, занять больше пространства. Неясно, доволен ли Тэхён, но Чонгук продолжает рьяно отвечать на поцелуй, совершенно забывая, что стоит совсем обнаженным. Император притягивает его к себе ближе, так, что Чонгук через тонкое одеяние ощущает жар чужого тела. Когда Тэхён прекращает поцелуй, Чонгук распахивает глаза и не может сфокусировать взгляд, кажется, его ведет чуть назад. Пауза длится недолго: император одной рукой притягивает Чонгука обратно, а другой зарывается в волосы на затылке, вновь находя жаждущими губами его рот. Чонгук кожей ощущает, как им хотят обладать, и все внутри него хочет противиться. Хочется перехватить инициативу, поэтому он не сразу замечает, что издает рык, чуть вырываясь из поцелуя. Нет-нет-нет. Тэхён останавливается, и их взгляды встречаются. Они оба тяжело дышат, и Чонгук насколько напуган собственной реакцией, настолько же он и возбужден. — Хочешь укусить меня? — спрашивает Тэхён. — Я не хочу, — врет Чонгук. — Не лукавь. Я вижу по твоим глазам, я чувствую по запаху, — однако же император не выглядит нисколько удивленным или же раздосадованным. — Можешь не притворяться. Я не ждал, что ты будешь полностью покорным мне… — Вас это привлекает? Сопротивление? — Меня привлекаешь ты. Это вызывает внутри Чонгука противоречие: так не должно быть. Он не должен тут подставляться другому альфе. Но Тэхён ясно дал понять: тот его хочет. Его. Кто он такой? Кто он в сущности, который сумел что? Свести императора с ума, что тот решил взять альфу в наложники? И пока Чонгук пытается хоть как-то в голове уложить все, Тэхён горячими губами находит его взмокшую шею. Как же близко его притягивают, как же крепко прижимают. У него была близость с несколькими омегами, он не отличался неразборчивыми связями, однако же опыт у него был. Но это всё ни в какое сравнение ни шло. Ему вылизывают шею, целуют место прямо под челюстью, кадык, переходят на другую сторону, и Чонгук только и может, что запрокидывать голову и подставлять шею еще и еще, невольно закидывая на императора руки. Пока совсем несмело, но Тэхён сам тянет его руку так, чтобы тот схватился покрепче. Святые предки, он не понимает, что с ним происходит. Это какой-то бред. Его, может, чем-то опоили? Иначе как объяснить, что он не хочет, чтобы это прекращалось. Он будто со стороны слышит звуки, которые невольно издаёт. Такое с ним впервые. Он всегда во время близости негромкий, но здесь… Это по-другому. Просто иначе. Его разворачивают к себе спиной, жарко дышат и прикусывают за ухо. У Чонгука горят и щеки, и уши, и внизу живота разливается желание, член встал. И тут он ощущает, как ему в задницу упирается чужое возбуждение. Это мигом отрезвляет, будто на него вылили ушат ледяной воды. Словно сердце внутри было подвешено на ниточке, и вот ее отрезали. Оно гулко ударилось о грудную клетку. Чонгук дергается, вырывается из рук Тэхёна, разворачивается и смотрит на того, он буквально ощущает себя загнанно, пятится. Тэхён выглядит взъерошенным, возбужденным, раскрасневшимся. Его гладкие темные волосы чуть разметались, а сквозь тонкую ткань штанов отчетливо видны очертания возбуждения. — Боишься? — закономерно спрашивает Тэхён, одной рукой убирая мешающуюся прядь. — Нет, — упрямо говорит Чонгук. Тэхён на это склоняет голову набок, смотрит насмешливо, будто понимает всё, что Чонгук чувствует. — Если бы я ощутил, что ты меня не хочешь, я бы тут же тебя выпустил отсюда. Ты бы отправился домой в сей же момент, — говорит тот, снова приближаясь, — поэтому разреши себе поддаться желанию. Ты еще не понял, но зато понял я, — веско говорит тот. Тэхён опускает руки на его плечи, чуть давит, так чтобы Чонгук сел на ложе, на котором до этого его ласкали. — Ложись на живот, я не буду делать тебе больно. — Я не боюсь боли. — О, не нужно, — усмехается тот, — ты просто в ужасе. Чонгук открывает рот, чтобы возмутиться, но тут же его закрывает. Тот прав. Он дико напуган. Не только перспективой боли, но и еще своими реакциями, и тому, что Тэхён каким-то образом лучше понимает его собственные ощущения. Он ложится на живот и прячет лицо в сгибе локтя. Щеки всё еще пылают, ему проводят ладонью по спине, и на мгновение всё прекращается. А затем он чувствует невесомое прикосновение к левой ягодице, а затем до него доходит — это губы. Тэхён целует его ягодицы, обхватывая крепко пальцами. Тот затягивает кожу и в какой-то момент прикусывает, Чонгук от непривычного ощущения вскрикивает. Это, мягко говоря, было для него в новинку. Да, он мог такое сам иногда провернуть, но он ведь не течный омега, из него не льется смазка… Что император себе думает? Чонгук понимает, что весь напрягается, боится того, что последует за этими ласками. — Прекрати зажиматься, — голос раздраженный, и Чонгук старается повиноваться, выбора у него и правда, как говорил Тэхён, немного. Тэхён касается его между ягодиц, поглаживает отверстие, и Чонгук невольно дергается, но помнит о том, что ему сказали. Очень старается. — Я понимаю, тебе кажется это унизительным, — наваливаясь на него сверху, говорит Тэхён прямо на ухо, — но так нужно, потому что я не хочу, чтобы тебе было больно. — А вам не унизительно трогать другого альфу в таких местах? — вдруг неожиданно сам для себя дерзит Чонгук. Он приподнимает голову, чтобы посмотреть через плечо на Тэхёна, а тот снова усмехается, и Чонгук готов взвыть. — Ты даже не представляешь, что еще я планирую сделать, — и целует коротко в губы едва заканчивая фразу, Чонгук с обреченным мычанием вновь опускает голову, и старается спрятать пылающее лицо. Тэхён не обманул, когда сказал, что Чонгук не представляет. Он точно не ожидает, что Тэхён вновь опустится вниз и потребует, чтобы Чонгук встал на колени… Ему нужно что сделать? — Давай, прогнись, — просит Тэхён. Чонгук чувствует себя каким-то неповоротливым, зажатым, ему стыдно, но он, переступив через свое внезапно очнувшееся стеснение, выполняет просьбу, и в следующее мгновение, ощущает, как руки Тэхёна раскрывают его, а горячий влажный язык касается отверстия. Он едва сдерживается, чтобы позорно не всхлипнуть. Чонгук никогда в жизни еще не чувствовал себя настолько уязвимым. А еще ему никогда в жизни не было так стыдно. Он сам такое делал с омегами, но это ведь другое. Он не истекает и не жаждет, чтобы в нем оказался чужой член. Это не его природа. И пока он в голове крутит эти мысли, движения языка Тэхёна становятся более настойчивыми, а пальцы с силой впиваются в ягодицы, Чонгук слышит влажные звуки, и чувствует, как к нему присасываются, кружат и мажут языком еще и еще. Не должно так быть. Не должно? Он уже подумывает о том, как бы выкрутиться, пусть его накажут, пусть так, но вдруг Тэхён захватывает его член в кольцо из пальцев и начинает водить вверх-вниз. Умелая рука движется именно так, как нужно. Так, как Чонгук привык. Так, как он любит. Будто он сам себя трогает, и это вкупе с движением языка что-то делает. Что-то в нем переворачивает, так, что он, к своему стыду, дергает бедрами, не понимая, куда ему нужно подаваться: назад, на язык, или же толкаться вперед, в руку Тэхёна. Возбуждение снимает напряжение, и он уже не заботится, в каком положении находится, ему просто в какой-то момент становится всё равно, потому что появляется одна единственная мысль: он вполне сможет кончить так, Тэхён доведёт его, святые предки, доведёт. Доведёт своей крепкой хваткой, своим проворным языком, которым он не просто вылизывает, а который теперь проталкивается чуть внутрь его узкого отверстия. Чонгук позорно, неожиданно для себя, всхлипывает, издает задушенный звук. И тут всё прекращается. Чонгук даже от неожиданности распахивает глаза, не понимая, чего ожидать. Пальцы Тэхёна вновь трогают проход, и Чонгук понимает, что его чем-то смазывают. — Я буду с нетерпением ждать момента, — говорит Тэхён, и Чонгук слышит, как тяжело тот дышит, — когда ты сам попросишься на мой язык. — Вы так самоуверенны, ваше императорское величество, — Чонгук старается выговаривать каждое слово. Он возбужден, у него колом стоит, смазка капает с головки члена. — Не без причины, — и после этого, будто в насмешку, Тэхён проталкивает в него палец. Чонгук стискивает зубы. Нет, это не больно. Это странное растягивающее ощущение на грани. Чонгук не верит, что в него может влезть что-то больше, чем палец, но Тэхён, проталкивая второй, убеждает его в обратном. В нем тесно, Чонгук чувствует, как он зажимает пальцы своего правителя. — Если будешь зажиматься, тебе будет плохо. Я ненавижу делать больно, — вдруг говорит Тэхён. — Да? Чего же вы тогда омегу себе не взяли? Столько мучений, — Чонгук мычит, потому что Тэхён начинает двигать в нем пальцами. — Оказалось, среди омег нет таких красивых, — склоняясь над ним, говорит Тэхён. — Не думай сейчас обо мне. Думай про свои ощущения. Прислушайся, — этот тон действительно успокаивающий, и если до этого Чонгук ощущал, как им хотят обладать, то сейчас к этому добавляется еще одно чувство — его хотят оберегать. Не думать. Проще сказать, чем сделать. Как, святые предки, не думать, что в тебе двигают пальцами, растягивают, готовят, по сути, чтобы засунуть кое-что гораздо крупнее. Чонгук зажмуривается, и пытается сосредоточиться на себе. — Молодец, — хвалит император, — думай о своих ощущениях, дыши здесь, — Тэхён касается его напряженного живота ладонью, показывая, где надо дышать. Чонгук слабо понимает, чем это поможет, при чем тут вообще одно к другому: дыхательные практики и его задница? Когда Тэхён проталкивает в него третий палец, он понимает — при чем. Отвлечь его. Ну конечно. Он невольно скулит, когда Тэхён, ритмично двигая в нем рукой, второй рукой водит по его члену. Это здорово отвлекает от растягивающего, тянущего, чуть саднящего ощущения. У Чонгука промелькнула мысль: а что, если бы он знал, чем в итоге эта затея окончится? Он бы согласился опять? И едва Чонгук успевает сам себе мысленно задать этот вопрос, как чувствует, что Тэхён осторожно достает из него пальцы и убирает вторую руку с его члена. Его ягодицы разводят и проводят по разработанному отверстию членом, скользят вверх-вниз. Чонгук невольно дергается, он не хочет открывать глаза, пытаясь абстрагироваться. Чонгук прекрасно знает, что это значит. Тэхён намерен сделать то, ради чего всё это затевалось. Головка туго входит в смазанный, разработанный вход. Чонгук весь замирает и стискивает зубы. — Прислушайся к себе, — говорит Тэхён, но Чонгук начинает паниковать, — тихо, — говорит тот, придерживая его за талию, — Чонгук, — настойчиво. Чонгук дышит часто, потому что волнуется. А как еще? Как по-другому? Как иначе? Он вообще с трудом осознает, что все происходящее — не его дурной сон. И при всем при этом, к его великому стыду, у него стоит. Всё еще стоит от умелых рук Тэхёна. Тэхён проталкивается в него одним мощным плавным движением, и он невольно открывает рот, издавая стон на выдохе. — Прислушайся, — Тэхён склоняется к нему, и его спину щекочут длинные волосы, — это — не боль. Почувствуй, — эти слова действительно заставляют Чонгука успокоиться. Не боль. Да, это не боль. Это просто растягивающее странное чувство. Он старается понять, как ощущает себя, когда его так распирает изнутри чужим членом. Нормально? Как вообще омеги это терпят? — Мне не больно, — удивленно говорит Чонгук. — Так и должно быть, — говорит Тэхён, а затем Чонгук ощущает, как тот крепко впивается пальцами в его талию. — Никогда не терпи боль, тебе должно быть хорошо со мной, — Тэхён, закончив эту фразу, двигается осторожно назад. Чонгук шипит. Это необычно. — Прямо должно? — вскидывается Чонгук. — Иначе всё это не имеет смысла. Я хочу, чтобы ты желал меня так же, как и я тебя, — говорит император. — Еще поговорим? — Чонгук понимает, что его всё это начинает забавлять. Не можешь изменить ситуацию — измени свое отношение к ней. А он никогда не был из тех людей, которые все видят в беспросветных черных красках. Тэхён на это хмыкает, и Чонгуку становится не до ехидных замечаний. Тэхён двигается в нем вперед-назад, и это зарождает в Чонгуке те ощущения, к которым он совсем не был готов. Сначала это просто странно, а затем, когда темп ускоряется и когда Тэхён сильными руками притягивает его за плечи к себе, из него стоном вырывается нечто другое. О чем он не подозревал. Это чувство заставляет его выгибаться, оно заставляет вздыхать, стонать, скулить, подаваться назад, и, кажется, Тэхён этому рад. Он тоже издает задушенные звуки, хотя до этого Чонгук слышал только ровный голос, раздающий указания, будто Тэхёна это не то чтобы волнует, будто он занимается с ним не любовью, а какими-то бытовыми привычными вещами. Растягивающее и наполняющее ощущение не кажется инородным, наоборот, хочется, чтобы это длилось как можно дольше. А затем Тэхён наваливается сверху, и вновь обхватывает его член. Вверх-вниз. Движение вверх-вниз. Еще. И ещё. Горячо. Чонгук боится того, что с ним творится, но остатками здравого смысла уговаривает себя заняться самобичеванием потом. Его окутывает запах и феромоны Тэхёна, и взбрыкивать не хочется, потому что ему стало хорошо. Император теряет свой самоконтроль, кажется. И что-то в этом есть. Что-то, что доставляет ему моральное удовлетворение. Он прекрасно знаком с этим рваным темпом, когда вбиваешься в тело с оттяжкой, со звонкими шлепками, впиваешься пальцами в ягодицы до ярких отметин. Тэхён проделывает с ним то же самое. И это Чонгуку отчего-то льстит. Он позволяет себе неслыханное: выгибаться еще и еще, а затем скулить на одной ноте. Потому что с каждым движением Тэхён задевает в нем что-то, что отдается подрагивающим чувством внизу живота, от чего его член стоит колом, требует внимания. Тэхён шипит, вбивается в него, и в какой-то момент шлепает по заднице, и Чонгук вскрикивает. Святые предки. Как ему хорошо. Где стыд? Где ощущение неправильности? Его нет. Оно растворилось, исчезло, пропало. Чонгук невольно роняет голову на сложенные перед собой руки, потому что не выдерживает, все ощущения концентрируются там, где его растягивает, наполняет, там, где он сжимается вокруг своего императора. Это сладко. Словно заморское лакомство. Сначала непривычно, а затем думается — как раньше он жил, не испробовав это? Он начинает стонать каждый раз, как Тэхён вновь и вновь погружается в него глубоко. В какой-то момент Тэхён снова заваливается на него, и Чонгук неосознанно заводит руку назад, чтобы схватиться за своего правителя, притянуть ближе. — В тебе так хорошо, — горячо шепчут ему на ухо и прикусывают чуть ниже, прямо за шею. Чонгук рычит, хотя не знал, что вообще может так, поворачивает голову, подставляет раскрытый рот под влажный поцелуй, ему вылизывают губы, а затем впиваются зубами в плечо. Руки Тэхёна везде. Так жарко. Так тесно. А самое главное, что всё удовольствие исходит именно оттуда, куда Тэхён так неистово вбивается. — Хочешь, чтобы я повязал тебя, Чонгук? — спрашивает Тэхён. Чонгук широко распахивает глаза, не в силах что либо сказать. Его держат за шею, придавливают к ложу сильной рукой, берут еще и еще. А затем Чонгук чувствует, что Тэхён вновь обхватывает его член, двигая рукой в такт. И, кажется, это всё. У него нет терпения и сил. Может, он бы и рад продержаться еще, но ощущений слишком много. Его и наполняет, и Тэхён находится руками и языком везде. Жар вокруг. На коже. Внутри. Разливается, словно раскаленное железо. Лава. — Тебе нравится, — надсадно говорит Тэхён, не прекращая двигаться в нем и водить рукой по стволу. Слишком медленно, чтобы он кончил. Слишком размеренно. Будто специально. А затем тот и вовсе просто задерживается у основания, прекращая всякое движение рукой. Совершенно точно, Чонгук так не сможет кончить. Это вызывает в нем бурю возмущения, которое поднимается откуда-то из глубин. Да что, собственно, Тэхён себе позволяет? — Скажи, что хочешь меня, — говорит Тэхён. — Признайся, и я продолжу. — Святые… Да что же это… — Чонгук чувствует, как щеки горят. — Это так сложно? — шепчет Тэхён ему на ухо, и Чонгук слышит в голосе улыбку. — Тебе ничего не стоит стонать, двигать бедрами мне навстречу, но сказать очевидное ты… — Я хочу вас, — говорит Чонгук. — Скажи не так. — А как? — с трудом выговаривает Чонгук. — Скажи так, будто любишь меня. Скажи так, будто мы равные. И принадлежим друг другу. — Я хочу тебя, Тэхён, — тот с трудом поворачивает голову так, чтобы заглянуть через плечо. И тут его встречает горячий напор губ и языка. Рука Тэхёна вновь двигается по его члену, тот толкается в него, и Чонгук невольно начинает стонать в рот своему правителю. Того, кого он дерзнул назвать по имени. Тэхён доводит его рукой, и ровно в этот момент, Чонгук ощущает, как его начинает распирать пуще прежнего. Отверстие растягивается вокруг узла Тэхёна. Его повязали. Он кончает, и при этом стенки непроизвольно сжимаются вокруг члена. Он завывает, словно дикое животное, и двигает бедрами так, что все сводит. Становится совершенно неважно, как это выглядит. Что Тэхён подумает о нем. Ему слишком нравится то, что происходит с ним. С его телом. Как это ощущается. Что-то животное и первобытное. Что-то, что он не может контролировать. Тэхён изливается в него, замедляя движения, потому что узел означает одно: они пролежат так какое-то время. А еще это значит, что Тэхён захотел этого. Захотел именно с ним. Каким бы прекрасным ни было занятие любовью, узел с омегой означал одно — зачатие ребенка. Но с Чонгуком это было по определению невозможно. Однако же Тэхён сделал это. Будто Чонгук кто-то, кто достоин был бы носить его дитя. Чонгуку кажется эта мысль смешной с одной стороны, а с другой, почему-то, ему приятно. Тэхён осторожно укладывает их на бок, обнимает его и притягивает к себе. — Я хотел тебя пометить, — говорит спокойно Тэхён, и Чонгук ощущает его дыхание у себя на шее, там, где седьмой позвонок. — Я бы не простил, — честно говорит Чонгук, не заботясь, что ему за это будет. Хотя, как практика показала — Тэхён ему, почему-то, прощает многое. — Поэтому я сдержался, — говорит Тэхён. — А теперь придвинься ближе ко мне и отдыхай. Чонгук устраивается настолько удобно, насколько это возможно. В него по сути вливают порции спермы, и сопровождается это невозможной нежностью со стороны Тэхёна, который поглаживает его, трется носом о его волосы, шею, целует и больше ничего не говорит. В какой-то момент Чонгук начинает дремать, полностью расслабившись в объятиях другого альфы. Хотя еще не так давно это казалось нереальным. Но это происходит. Чон Чонгук — вор-неудачник. Зато наложник из него вышел хоть куда.***
Когда Чонгук открывает глаза, то понимает, что лежит на спине. Какое-то время он просто разглядывает высокий потолок купальни. Император ушел. И в каком-то смысле Чонгук благодарен ему. Меньше всего он бы хотел сейчас испытывать неловкость. Что он творил? Справедливости ради, творил-то не он. Всё сделал Тэхён, но он ведь… Он поддался. Чонгук с тяжелым вздохом пытается встать и чувствует, как тянет поясницу. Ладно, это, в принципе, не так плохо. Когда он поднимается, замотавшись в полотно, то понимает, что последствия близости чувствуются, но всё не так ужасно. Да, у него саднит прямо там. А еще… Ему нужно помыться. Он весь пропах Тэхёном, не говоря уже про то, что в него кончили. — Святые предки, — вздыхает Чонгук. — О, Вы проснулись. Прекрасно, — это Чимин. — Уже утро, как раз пора… — О, нет, — Чонгук отчего-то ощущает себя совсем неловко. — Ничего не говори. — А что тут говорить? Всё и так было слышно, — закатывая глаза говорит Чимин. — Я пришел привести вас в порядок, и отправить в покои. — И сколько же еще народу слышали всё? — Еще пару слуг, — пожимает Чимин. — Да ладно, не нужно так реагировать. У каждого своя работа. — Работа? — Вы ублажаете императора, а я слежу за наложниками и за порядком во дворце, — усмехается Чимин, — и чем лучше мы будем выполнять свою работу, тем более счастливым будет наш правитель. А это хорошо отразится и на нас с вами… — Давно император ушел? — интересуется Чонгук осторожно. — Ночью. И он был в очень хорошем расположении духа, — Чимин подходит к Чонгуку. — Просил вас не дергать и не будить до утра. — Стой, не нужно… Я помоюсь сам, — отрезает Чонгук. — Как скажете, совон, — улыбается Чимин, — но я подожду, вдруг вам что-то понадобится.***
Конечно же, Чимин все равно влез, принялся его обтирать, одевать… Но Чонгук мысленно был вообще не здесь. И всё думал и думал о ночи. Крутил в голове. То и дело перед глазами появлялись разные картинки, а еще ощущения. Настолько они были яркие, что представить все заново не вызывало труда. — А я могу выходить? — поинтересовался Чонгук, когда его отвели в покои. — В смысле на улицу… — Император распорядился, что выходить Вы можете под присмотром стражников. Хотите в сад? — поинтересовался Чимин. Еще бы он не хотел. После завтрака он вышел из покоев и обнаружил, что двое альф стражников стоят у его дверей. Чем он заслужил такое? Либо Тэхён не доверяет ему, либо уж слишком оберегает. Чонгук решается проверить, что те будут делать. Поэтому просто молча направляется на выход. Те следуют за ним без разговоров. Пока он идет по дворцу, то видит красиво одетых омег. По тому, как те разглядывают его и перешептываются, он понимает, что, скорее всего, это наложники. Да уж, он мало походит на них. Чонгук бы не сказал, что выглядит как-то иначе, чем в обычной своей жизни. Разве что ханбок более дорогой теперь. Чонгук выходит на улицу и с удовольствием вдыхает утренний воздух. Солнце слепит глаза и греет. Несколько мгновений он жмурится от яркости, оглядывается. Сад. Он хотел в сад. Какое-то время он бродит там, а стражники тенью ходят за ним. Ничего не говорят. Но и у Чонгука нет желания вести с ними беседы. В какой-то момент в голове у него складывается план побега. И, в принципе, это не должно быть сложно. Главное, суметь оказаться в покоях императора в какой-то момент, чтобы забрать перстень. Прогулка воодушевляет Чонгука, всё же сидеть взаперти — это не про него. Он вообще привык находиться среди людей. Да, никто его в клетку не запирал, но ощущение, будто он чей-то зверек, присутствовало вполне. Чонгук успокаивал себя лишь тем, что всё прошло не так плохо. Да, не так плохо. Настолько неплохо, что он стонал, будто… От воспоминаний щеки защипало. Он какое-то время проводит у пруда, смотря на рыб и природу. Вообще вид воды успокаивает. Оглядев все, пытаясь при этом не выглядеть уж очень любопытно (всегда был шанс, что стражники передадут все, что было, императору), Чонгук решает вернуться во дворец. Чонгук гуляет по коридорам, ему любопытно на самом деле всё, но Чимин ему еще раньше сказал, что не везде ему разрешено ходить. Чонгук идет туда, где он помнит, должны были быть покои императора. Бродит там, а стражники терпеливо ходят следом. Наряженные омеги, завидев его, начинают перешептываться, явно оценивая и рассматривая. Чонгуку это надоело, так что он поворачивается, подмигивает им и спрашивает, как те поживают. Через мгновение тех и след простыл. — Я что, прокаженный какой-то? Чего они? — спрашивает Чонгук у своих молчаливых сопровождающих от досады. Он что, зверушка неведомая какая-то? — Его императорское величество распорядился, что с Вами нельзя говорить никому. Только определенному кругу слуг и нам, в случае, если у вас будут вопросы, — говорит один из стражников с беспристрастным лицом. Чонгук тяжело вздыхает. Какая в этом необходимость? Чего император опасается? Что он его омег уведет или что? Бред какой-то. Обдумывая это, он идет дальше и в какой-то момент слышит музыку. Что-то знакомое. Какая-то мелодия, которую он определенно уже слышал. То ли колыбельная, то ли какая-то детская песенка… Он идет на звук так, что даже шаг ускоряет, стражникам приходится поспевать за ним. — Я знаю эту мелодию, — наконец Чонгук добирается до комнаты, откуда исходят звуки. Дверь была заперта не плотно, так что можно было подсмотреть в щелочку. Это император. Тэхён играет на каягым. Мелодия спокойная, умиротворяющая. Правитель сидит на полу, а перед ним располагается инструмент, струны которого он умело перебирает так, что льется гармоничная мелодия. При этом тот выглядит так, словно находится где-то не здесь. Чонгук решает, что он послушает еще, прежде чем уйдет. Не хватало, чтобы император его заметил. Тут уж неловкого разговора не избежать. Уходить Чонгуку не хочется. Он оборачивается на стражников, которые никак не реагируют на его выходку. Подумаешь. Ну это же не государственная измена — подслушать, как играет император? Через какое-то мгновение, когда Тэхён прекращает играть и уже отодвигает инструмент, Чонгук понимает, что нужно убегать. — Святые, — шипит Чонгук и спешит отпрянуть от двери и буквально бежит, стараясь при этом не шуметь сильно. Должно быть, стражники знатно опешили от этого, потому что когда Чонгук поворачивается, те какое-то время стоят и смотрят, разинув рты. В этот момент Чонгук думает, что от таких зевак он точно сможет в нужный момент скрыться.***
Тэхён не видел Чонгука три дня, потому что его личное расписание должно соблюдаться. Не видел, но ему стабильно докладывали про всё, что тот делал. Тэхён слушал и мысленно усмехался, не подавая при этом виду. Да уж. То бегает по дворцу, то пугает омег-наложников, то гоняется за белками и зайцами в саду, кидает камешки в пруд… С самого начала Тэхён был готов к тому, что тихо и спокойно не будет. Он распоряжается отправить Чонгуку подарок в знак проведенной вместе ночи, потому что сам пока не может того навестить. Конечно, ожидаемо, ему подарок возвращают и не смотрят, очевидно, на то, что это браслет из чистого золота, и что не положено подарки императора не принимать. Чимин передает ему и слова альфы: — Совон, со всем уважением, конечно же, просил передать, что не думает, что его… Тут будет прямая цитата: «задница стоит так дорого». Это было бы оскорблением, если бы Тэхёну не было так смешно. Логики в этом, по его мнению, не было никакой. Вернее, может она и была, но понятная только Чонгуку. — Верни совон мой подарок и так и передай: император сам волен решать, как дорого стоит задница, принадлежащая его наложнику, а по сему, принадлежащая его величеству, — говорит он ровным голосом. Чимин на это лишь открывает и закрывает рот, а затем кивает и уходит. Тэхён знал, что должна быть какая-то подоплека. Не может быть Чонгук простым. Ощущение, что что-то было не так, не покидало его с самого начала их знакомства, но Тэхён списывал это на самый первый обман. Чонгук притворялся омегой. Да, может быть дарить Чонгуку подарки так же, как он дарил другим наложникам, было опрометчиво, но других способов Тэхён не знал. Как еще ему выразить свои чувства по поводу проведенной ночи? Да, это было в каком-то смысле неловко, но тем было интереснее. Тэхён знает, что он хороший любовник, и тот факт, что Чонгук ему отдался, значит для него много. У него нет желания ломать Чонгука, у него есть желание только лишь показать, что им может быть хорошо вместе. Тэхён чувствовал это не только интуитивно, он понимал это по реакциям Чонгука на него. Да, тот был сбит с толку, Тэхён с самого начала тоже был. Однако же желание заполучить себе этого альфу оказалось сильнее, чем все здравые доводы рассудка. А затем Тэхён кое-что замечает. Когда он занимается музыкой, кто-то приходит слушать. Стражники, приставленные к Чонгуку, подтвердили его догадку в тот же день. Что ж, хочется ему ходить подслушивать — пусть так. Не ясно было только, почему тот с таким упорством начал приходить. Хотя Тэхён подозревал, что объяснение может быть очень простым: Чонгук мог скучать по его вниманию. На четвертый день Тэхён решает навестить Чонгука, как только у него появляется на это свободный вечер. В государстве все было достаточно спокойно: они только недавно отогнали кочевые племена обратно на север и отбили свои торговые пути, и на окраины перестали нападать, опасаясь реакции войск императора. И сейчас, когда Тэхёну стало чуть спокойнее, он хотел уделить время Чонгуку. Да, много кто жаждал его внимания, но он поймал себя на мысли, что его тянет к Чонгуку. Тот находится у себя в покоях, и Тэхён с удивлением обнаруживает, что Чонгук занимался чем-то, кроме беготни по дворцу. — Что это? — спрашивает Тэхён, оглядывая комнату. — Я не знал, что мне тут делать, — пожимает плечами Чонгук, Тэхён видит напускное спокойствие. Почти безразличие, но изменение в запахе Чонгука не укрывается от него. Тот, очевидно, выпросил бумагу, чернила и кисти. — Рисуешь ты неважно, — говорит Тэхён сдержано, рассматривая весьма корявый рисунок дерева на равнине. — Ну я же никогда этого не делал, — пожимает плечами Чонгук. — Если хочешь, я могу прислать тебе учителя в какой-нибудь день, — говорит Тэхён. — Не стоит, — говорит Чонгук. — Не хочу травмировать воображение какого-нибудь сонсэннима… — Ради своего императора сонсэнним потерпит, — говорит с нажимом Тэхён. — Если ты хочешь чему-то научиться, то можешь попросить об этом. — Для чего это? — вдруг спрашивает Чонгук. — Вам не обязательно что-то для меня делать. — Ты не пленник, — говорит Тэхён сдержанно. — Тогда зачем за мной ходит стража по пятам? — Чтобы ты был в безопасности. — Или чтобы не сбежал? — вскидывается Чонгук. — Буду говорить прямо, Чонгук, — Тэхён понимает, что в нем зарождается раздражение, потому что хоть ему и нравится некоторая непокорность, иногда это выводит из себя, — то, что моё — моим и останется. Я не хочу, чтобы ты общался с какими-то омегами. Ты альфа. И до меня и не помышлял ни о чем подобном. Я подозреваю, что кому-то ты тоже можешь приглянуться. А я не привык делиться. И, конечно же, я не хочу, чтобы ты сбежал. Ну и… Другие наложники очень даже в курсе, что ты появился. И кто-то из них точно не будет рад тому, что мое внимание достается теперь еще и тебе. Я ответил на твои вопросы? — Вполне, — говорит Чонгук поджимая губы. Видно, что он весь закрылся, скрестил руки на груди, и его красивое лицо явно не выражает радость, настроение у Тэхёна тут же меняется. Ему не хочется вести эти беседы. Чем быстрее Чонгук поймет, что отныне его место подле императора, тем быстрее они начнут наслаждаться друг другом без лишних выяснений и заунывных разговоров. Тэхён подходит ближе, Чонгук смотрит внимательно. — Скажи, ты скучал? — задает вопрос Тэхён, рассматривая при этом красивое лицо, взгляд останавливается на родинке под нижней пухлой губой. — Вам честно, или тот ответ, который хотите услышать? — кривится Чонгук. Тэхён усмехается. Это всё напускное. Это видно так отчетливо. — Ты, конечно же, попытаешься убедить меня, что тебе все это неприятно, — говорит за него Тэхён. — И будешь утверждать, что тебе вовсе не хочется, чтобы я вновь трогал тебя. Тэхён не может удержаться, касается щеки Чонгука, поглаживает большим пальцем, тот просто смотрит. Заставить себя не коснуться губ Чонгука — невыполнимая задача. Вопреки тому, что Тэхён знает о себе, его очень привлекает запах чабреца и бадьяна. Омеги пахнут не так. У них легкие ароматы, от которых будто сладость на языке остается. Здесь же все не так. И когда он языком ласкает губы, которые сперва противятся, а затем все же поддаются напору, он будто ощущает этот вкус. Чуть терпкий, пряный, но несомненно приятный. Чонгук в конце концов открывает рот шире, давая языку Тэхёна больше простора. Чонгук впивается в его плечи пальцами. Вот оно. То, чего он желал. Чонгук даже сам не понимает пока, сколько в том страсти, хотя темперамент чувствуется вполне. Чонгук тоже рядом с ним теряется, забывается, сходит с ума, как и он сам. Это чувствуется по нетерпеливым движениям губ и языка, и по тому, как тот притягивает его ближе. — Ты принял меня, — говорит Тэхён. — Позволь мне сделать и тебе приятно. Чтобы ты понимал… Это не только для меня. Это для тебя тоже, — шепчет Тэхён во влажные губы. Чонгук, видимо, не осознает пока, о чем идет речь, у него глаза прикрыты, тот подставляет лицо под поцелуи, потому что Тэхён не может не целовать щеки, губы, подбородок, опускаясь меж тем ниже. К шее Чонгука. Тэхён хотел это сделать в первую ночь, но тогда было не до того. Чонгук слишком переживал, и он сам извелся от нетерпения, так ему хотелось обладать этим альфой. Когда он становится перед Чонгуком на колени, тот удивленно распахивает глаза, держится за его плечи. — Вы что… встаньте, — требует Чонгук, и это забавно, как того застал врасплох такой жест. — Не тебе мне приказывать, — хмыкает Тэхён, развязывая его рубаху. — Святые предки, да что же это? — Чонгук запрокидывает голову, тяжело вздыхая, будто ему досталось самое непосильное в жизни испытание. А Тэхён трется об обнаженный теперь живот Чонгука щекой, затем целует низ живота, развязывает и стягивает штаны своего совон. Те спадают, сбиваясь в ногах. Возбуждение Чонгука оказывается перед лицом Тэхёна, и он доволен этим. Чонгук может говорить что угодно, но тело выдает того с головой. Тэхён захватывает член Чонгука у основания в кольцо из пальцев, а затем облизывает головку, на которой выступает капля смазки, он недолго кружит языком, прежде чем заглотить член наполовину. Сверху слышно стон, а затем Тэхён чувствует, как нетерпеливо Чонгук зарывается в его волосы пальцами. Да. Именно этого ему надо. Тэхён опускается ниже, помогая себе рукой. Вверх-вниз, пока еще не быстро, чтобы насладиться чувством контроля. Тэхён кладет свободную руку Чонгуку на задницу, притягивая ближе. Мнет пальцами то одну ягодицу, то другую, продолжая при этом насаживаться на член еще и еще. — Святые, Тэхён… — вырывается из Чонгука, и внутри императора растекается тепло от того, что тот назвал его по имени, не сдержался. Он выпускает его член изо рта только лишь для того, чтобы провести рукой по стволу несколько раз и посмотреть снизу вверх. Какой же Чонгук невозможный. Его грудь покраснела, живот напрягся, волосы взъерошены, щеки тоже покрылись алым румянцем, он смотрит из-под опущенных ресниц, брови сведены у переносицы, а рот приоткрыт. Прекрасная картина. Но Тэхён не может долго любоваться. Нужно продолжить. Поэтому он, глядя прямо тому в глаза, сплевывает на пунцовую головку, а затем большим пальцем растирает слюну и смазку. Чонгук на это издает всхлип. Тэхён усмехается. Ему нравится доводить его. Доводить до смущения и при этом ублажать. Он вновь ласкает его член губами и языком, на сей раз, намереваясь довести Чонгука до оргазма. Опускается, расслабляя горло. По покоям разносятся характерные влажные звуки, и вместе с тем, как Тэхён ускоряется, Чонгук сам начинает вбиваться. Тэхёну стоит усилий, чтобы не закашляться, но удовольствие от того, какой податливый Чонгук становится ни с чем не сравнимым и перекрывает все. В конце концов, Чонгук перестает себя контролировать, стонет, тяжело дышит, Тэхён обеими руками обхватывает того за ягодицы и с удовольствием ощущает, как мышцы у того напрягаются, как Чонгук хочет урвать свое удовольствие. Тэхёну не жалко, пусть располагает им. Чонгук притягивает его ближе, заставляя его максимально глубоко заглотить член. — Тэхён, да… — переходит в стон, когда Чонгук кончает. Тэхён выпускает опадающий член изо рта, невольно облизывается, потому что весь его рот и подбородок в слюне и смазке, и не сказать, что ему это не нравится. Отнюдь, он очень доволен. Чонгук перебирает его волосы, и Тэхён поддается странному порыву, целует вновь низ живота того, вновь трется виском. Есть в этом что-то такое, чего он обычно не позволял себе до этого. — Ты очень вкусный, — говорит Тэхён, только сейчас замечая, как его собственное возбуждение приносит дискомфорт. — Ты… Вы… — Говори со мной неофициально. — Будто мы равные? — в голосе слышна улыбка. — Да, — соглашается Тэхён. — Ты хочешь, чтобы я тоже… — Потом, — говорит Тэхён, — когда ты сам захочешь. А до тех пор — нет, не нужно, — он поднимается с колен, пытаясь скрыть, насколько сильно возбудился, хорошо, что ханбок достаточно длинный и свободный. — Ты уходишь? — Чонгук задерживает его руками за плечи. — А ты хотел бы, чтобы я остался? — вопросительно приподнимает бровь Тэхён. — Но… Ты же… ты не хочешь меня? То есть… — он весь смущается, это видно. — Ответь на вопрос, — настойчиво говорит Тэхён. Чонгук колеблется, это видно, застывает на мгновение приоткрыв рот, а затем, всё же произносит: — Да, я хочу, чтобы ты остался, — и это, в принципе, всё, что Тэхён желал услышать от Чонгука. Это заставляет его вновь сделать так, чтобы совон оказался в его объятиях. Заласканный, разморенный. — Мне нравится целовать твое лицо, — говорит Тэхён, оставляя затем поцелуй на лбу, щеках и даже на кончике носа. Затем он разворачивает Чонгука так, что тот упирается руками в стол, заваленный неумелыми рисунками. Тэхён нетерпеливо развязывает ханбок и приспускает штаны. — Я не готов, — говорит Чонгук, когда Тэхён начинает тереться о его обнаженные ягодицы. — А я и не собирался делать то, что ты подумал, — говорит Тэхён. — Хочу трахнуть твои бедра. Они потрясающие, — говорит он, зарываясь носом в повлажневшие на затылке волосы Чонгука. — Какие речи, император, — усмехается Чонгук, однако же весь смех прекращается, когда Тэхён делает то, что задумал. Он жадными руками обхватывает Чонгука и толкается между белых бедер. — Сведи их еще, — шепчет Тэхён, и Чонгук повинуется. Тэхён толкается снова и снова, притягивает Чонгука ближе к себе, жадно трогая его грудь, живот, плечи, губами захватывает кожу на шее, имитируя укус. Чонгук на это рычит. Конечно, если бы Тэхён хотел всё испортить — он бы пометил Чонгука. Но он не настолько глуп. Чонгук такой горячий, вкусно пахнет, и Тэхёну хватает еще нескольких движений, чтобы кончить, пачкая бедра Чонгука. Тэхён утыкается лбом тому в плечо и слышит собственный загнанный стук сердца и то, как Чонгук тяжело дышит. Они стоят какое-то мгновение так, когда Чонгук говорит: — Останься со мной сегодня. Ты ведь можешь? Тэхён усмехается на это, и пусть Чонгук этого не видит, но он до сумасшествия рад этой просьбе. — Для тебя — могу, — говорит Тэхён. И это правда. Будь это кто-то другой из числа его наложников, он бы закончил и тут же ушел. Но это Чонгук. И покидать того не хочется. Интересно, он когда-нибудь им насытится? Они кое-как приводят друг друга в порядок, и затем Тэхён приказывает принести в покои Чонгука еду и напитки. Тэхёну нравится молчаливое спокойствие, которое появилось между ними. Они едят, и в какой-то момент, Тэхён решает, что ему хочется Чонгука покормить. Тот сначала смотрит странно, будто император небольшого ума, но после очередной ремарки, сдается. Случается так, что они едят, а затем неизменно тянутся друг к другу губами. О еде они вновь быстро забывают, и Тэхён укладывает Чонгука на ложе для того, чтобы ласкать того и довести до оргазма руками, жадно считывая все эмоции и реакции с красивого лица. Тот в его руках дрожит, выгибается в наслаждении, Тэхёну нравится видеть, как напрягаются мышцы живота, груди, рук, как тот жмурится и в истоме открывает рот… Ночь сбивается в яркий ворох из близости, поцелуев, ласк с перерывами на еду. И Тэхён не может вспомнить, чтобы с кем-то у него было так же. Чтобы он не хотел уходить, и только лишь марево рассвета заставляет их остановиться. — Ну куда ты пойдешь? — говорит Чонгук раздосадовано, когда Тэхён поднимается и начинает одеваться. Чонгук лежит на животе, совершенно не заботясь о том, что полностью обнажен. Прекрасная картина. — У меня есть дела, я не могу целыми днями предаваться любовным утехам, — говорит Тэхён, давая понять, что этот разговор окончен. Как бы ему ни хотелось остаться с Чонгуком, у него есть обязанности, которые нужно выполнять. Его расписание никто не отменял. Вся жизнь предопределена. И, пожалуй, Чонгук один из немногих, кого он сам для себя определил. Тэхён не просил делать его императором, но отец сделал его преемником, хотя были старшие дети, которые были лучшими воинами, лучшими в учебе… А он отличался лишь своим спокойствием. Возможно это и сыграло роль. Тэхён никогда не рубил с плеча. Меньше всего государству нужен правитель-самодур. Отец Тэхёна правил хорошо, и он всегда хотел быть похожим на того. Уходя, Тэхён целует Чонгука на прощание, и говорит тому отдыхать. — Я отправлю к тебе сонсэннима сегодня, — говорит Тэхён, и Чонгук не возмущается. Видно, что тот сонный, и здорово вымотался.***
Следующие пару дней Тэхён Чонгука не навещает, зато к нему действительно приходит сонсэнним, который учит его рисовать. У Чонгука даже получается, и его хвалят. Они выходят в сад и пишут картины там. Он гуляет, вкусно ест, но… Но в определенный час он все равно бежит слушать, как Тэхён играет, всё так же неизменно подглядывает в щель неплотно задвинутой двери. Стража, к слову, стала сопровождать Чонгука не везде. Теперь Чонгук спокойно передвигается по дворцу, хотя на улицу всё равно выходит со стражниками. На самом деле Чонгук с неудовольствием замечает, что тут его общение с людьми сократилось до пары человек: Чимина и его сонсэннима. Общаться с омегами, которые были наложниками, он не мог. Парочка таких выразила уже своё отношение весьма понятно для Чонгука. — Видимо, император ради смеха держит у себя альфу в наложниках. И что, нравится подставляться? — ехидно замечает один из наложников, окруженный еще тремя такими же, когда встречает Чонгука в одном из бесконечных коридоров. Сирень. Удушающая, приторно-сладкая. — Очень нравится, — говорит Чонгук, — а на вашем месте я бы так не капал ядом, — смеется Чонгук, — представьте, насколько вы надоели императору, и насколько вы страшные, что он переключился на альфу, — Чонгук с удовольствием замечает, как гнев проступает на выбеленных лицах, — прошу меня простить, нужно идти, — и очень вежливо кланяется, прежде чем ретироваться. Этот инцидент поднимает Чонгуку настроение на весь день. Вплоть до того момента, как он стоит и вновь подслушивает, как Тэхён играет. — И долго ты собираешься так стоять? — вдруг слышит Чонгук, и становится ясно — император заметил его. — Столько, сколько позволишь, — говорит Чонгук, шумно сглатывая. — Проходи сюда, нечего там стоять, и закрой дверь плотнее, — просит император, и Чонгук отодвигает дверь, чтобы пройти. Тэхён смотрит на него снизу вверх, перебирая струны инструмента. — И давно ты в курсе, что я хожу сюда? — спрашивает Чонгук, усаживаясь напротив. — С самого начала, — усмехается Тэхён, — или ты думал, щель тут случайно каждый раз остается? Я всё ждал, когда ты сам решишься дать о себе знать, но ты ведь упёртый. — В некоторых вопросах — недостаточно, — замечает Чонгук, закусывая нижнюю губу. — Хочешь, я покажу тебе, как играть? — спрашивает Тэхён. — Я никогда в жизни не играл ни на чем, — замечает Чонгук, — я только петь умею. И то, тебе бы эти песни не понравились, — он издает глупый смешок, Тэхён на это смотрит с улыбкой. — Значит, самое время начать, давай, садись сюда, — тот отодвигается так, что Чонгук садится перед Тэхёном. Чонгук неуверенно смотрит на инструмент. Двенадцать струн. Как тут можно разобраться? Однако же Тэхён чуть наклоняется вперед и показывает, что делать. Чонгук чувствует близость, чувствует, как Тэхён касается грудью его спины, когда наклоняется, тот объясняет, как правильно браться за струны, как зажимать, чтобы получить верный звук. Тэхён дотрагивается руками до рук Чонгука, и они пробуют сыграть кусок одной колыбельной. Сначала Тэхён направляет Чонгука, а затем он пробует сам. — У тебя ловкие пальцы, — говорит Тэхён, и Чонгук на это усмехается. — Разве ты бы не предпочел, чтобы они были ловкими в другом месте? — делает он ехидную ремарку. — Только если ты сам этого желаешь, — говорит Тэхён серьезно. Чонгук чувствует, как император зарывается носом в его волосы на затылке, дышит им, затем трется лбом, а руки Тэхёна накрывают его собственные, затем Чонгук переворачивает ладони вверх, так, что они с императором сплетают пальцы в замок. Чонгук чуть оборачивается и подается порыву: находит губы императора своими. Тот незамедлительно отвечает на поцелуй, Тэхён освобождает его руки и Чонгук поспешно разворачивается. Его захватывают в объятия, целуя глубже, более напористо, вылизывают губы, ласкают юрким наглым языком. Чонгук ощущает, как жар вновь опаляет щеки, особенно когда он понимает, что они оба начинают тяжело дышать, явно двигаясь к чему-то более серьезному, чем поцелуи. Запах Тэхёна его пьянит. Благородный вкусный аромат. Тэхён сжимает его плечи, продолжая двигать губами и языком навстречу. Чонгук ясно понимает, так просто этот урок не пройдет. — У меня мало времени, — говорит Тэхён, прерывая поцелуй, — тебя тут быть не должно. — Но я здесь, — говорит Чонгук и сам себе удивляется. — Ты настаиваешь? — Я очень настаиваю, — шепчет Чонгук в губы своего правителя, прежде чем вновь увлечь того во влажный поцелуй. Чонгук ощущает, что его ведет. Он просит сам, чтобы Тэхён встал, и развязывает императорские одежды, чтобы добраться до возбуждения. Он стоит перед императором на коленях так, как тот до этого стоял перед ним. И Чонгук чувствует, что хочет этого так сильно, как никогда не хотел ласкать до этого ни одного омегу. Ощущение абсурдности и нелогичности давно истлело, остался пепел, и тот развеялся, Чонгук больше не хочет об этом думать. Он и не думает, когда обхватывает крепко член Тэхёна у основания, чтобы затем провести языком по всей длине и засосать головку. Здесь его император ярко пахнет собой и отчего-то Чонгук чувствует власть. Особенно когда насаживается ртом на член до половины, растягивая губы вокруг толстого ствола, посасывает, стараясь ласкать языком тут же. Тэхён стонет, и ерошит его волосы, оттягивает их чуть, и это слегка больно, но как раз так, как Чонгуку нужно. Член Тэхёна сложно заглотить полностью, и Чонгук помогает себе рукой. Он краем сознания думает о том, как удивительно, что это поместилось в нем в их первую ночь. Тэхён постанывает негромко, и в какой-то момент, когда Чонгук особенно старательно заглатывает, глядя снизу вверх, он замечает, как тот закрывает себе рот рукой. Да уж, такие уроки музыки привлекут внимание. А им точно не нужны здесь свидетели. Не потому, что Чонгуку стыдно, а потому, что он не хочет, чтобы кто-то видел или слышал Тэхёна, пока тот получает удовольствие. Приходится постараться, чтобы расслабить горло, Чонгук не мастер того, как ртом ублажить кого-то, но он пытается, и это приносит свои результаты. Тэхён кончает, притягивая его ближе. Чонгук со влажным звуком выпускает член изо рта, и его тут же притягивают к себе. Его подбородок в слюне и смазке, но Тэхёну, очевидно, на это плевать, тот целует его, притягивая за ягодицы ближе к себе. Тэхён рукой пробирается к его возбуждению, которое появилось еще в тот момент, как его правитель начал тереться лбом о его затылок. Да, это странно и по-звериному, но это Чонгука моментально завело, и сейчас он нетерпеливо потирается о руку Тэхёна. Он прячет лицо у того на плече, зажмуривается и закусывает нижнюю губу, чтобы не скулить, словно животное. Тэхён ласкает его сквозь ткань какое-то время, чуть обхватывает, а затем, все же, торопливо пробирается к члену, чтобы начать водить по нему кольцом из пальцев. Чонгук толкается, по сути трахает руку Тэхёна, и из него всё равно прорывается стон, он заглушает его, пряча лицо у Тэхёна на груди. Святые предки, это невозможно. Он сходит с ума. Так на него действует Тэхён. Похоть никогда не была ему присуща, он бы сказал, что воспринимал всегда физический контакт с кем-то как приключение, но здесь… Их близость заставляла хотеть человека полностью. И заставляла хотеть ему принадлежать. Тэхён невероятно красив, и его запах сводит с ума, и пусть от него исходят феромоны альфы, но подчинить его никто не пытается. Потому что в этом нет нужды. Его принимают так, как должно. Словно они действительно равные. А уж кто от чего может кончить… Это другой вопрос. — Да, вот так, — говорит тот, когда Чонгук ловит пик удовольствия, пачкая ладонь и, кажется, рукав ханбока Тэхёна. — Мне нужно уходить, да? — спрашивает Чонгук, когда получается отдышаться. Он смотрит на красивое лицо Тэхёна и поверить не может, что тот реальный. — Нужно… Я должен отправиться в зал переговоров. Там министры… в общем, много дел, — говорит Тэхён. Это Чонгука немного расстроило, он и сам не понимал, почему. Ну не может и не может. Они ведь удовлетворили свой порыв. Но ощущение было, как будто ему было без общества Тэхёна пусто. Неправильно. И что-то первобытное, взывающее к предкам, бесновалось в нем, требуя, чтобы Тэхён был рядом. Но кто такой Чонгук перед целым государством? Правильно, никто. Вор и плут. А еще лгун. Чонгука эти безрадостные мысли приводили в уныние. И вечером, когда нужно было уже спать, он все думает и думает. Он не за этим здесь. Он не затем пришел, чтобы быть в любовниках у императора. У него была конкретная цель. И сейчас он сам своими же действиями все разрушает. С одной стороны, да, ему нужно было сблизиться с Тэхёном, и он бы мог обмануть кого угодно, и сказать, что делает все это с императором, потому что жаждет богатства, но себя ведь не обманешь. Он с Тэхёном наслаждается. И не только потому, что ему физически хорошо. Ему в принципе с ним спокойно и легко. Жаль только, что времени мало всегда, чтобы лучше того узнать. Как назло, следующие два дня Чонгук не видит своего императора. Чимин сказал, что тот куда-то уехал. А когда вернулся, то к Чонгуку не заглянул. — Он во дворце сейчас? — допрашивает Чонгук Чимина, пока тот наводит порядок в купальне. — Во дворце, — говорит спокойно Чимин. — И… он про меня ничего не говорил? — Он вернулся с омегами, — пожимает плечами Чимин. — И нет, ничего не говорил. — Какими еще омегами? — Какие-то знатные омеги. Я не особо в курсе, — отмахивается Чимин. — Да брось, ты и не в курсе? — это действительно не вязалось с тем, что Чонгук знает о Чимине. — Ладно, я в курсе. Но я не понимаю, тебе-то какая разница? Это не то чтобы новые наложники… Скорее, кто-то хочет, чтобы император выбрал себе уже мужа. — Мужа? — Конечно, императору нужен муж. Тот, кто будет воспитывать наследников… Так что он сейчас проводит время с двумя знатными омегами, они здесь останутся на какое-то время. И, возможно, император выберет кого-то из них… — А у Тэхёна нет детей? — Нет, — отрицательно машет головой Чимин, — он в этих вопросах более осмотрительный, чем его отец. Тот вообще не заморачивался… А ты что, переживаешь? — вдруг хитро улыбается Чимин. — Нет, — отрицательно машет головой Чонгук. — О, я же вижу, — Чимин прекращает убираться и подходит поближе к Чонгуку, — ты ревнуешь, да? — Нет. — Да ладно тебе, хочешь, я успокою тебя? — Чимин улыбается мягко, будто всё понимает. А скорее всего так и есть. — Хочу, — осторожно говорит Чонгук. — Император не смотрит ни на кого так, как на тебя. Я вижу, как он наблюдает, как ты гуляешь по саду и как занимаешься рисованием, и он слушает о тебе отчеты от стражи. Справляется о том, как ты ешь, всё ли с тобой хорошо у слуг… — Да, и поэтому он привез каких-то знатных омег, — закатывает глаза Чонгук. — Ну, ты всегда можешь напомнить ему, как сильно он тебя желает, — усмехается Чимин. — Купальня в твоем распоряжении, я, пожалуй, пойду. Чонгук стоит какое-то время в нерешительности. Чимин прав. Он всегда может напомнить. Чонгук уверен, интерес Тэхёна не мог сойти на нет за какие-то пару дней. Они еще и насытиться этим всем не успели… Вернее, Тэхён наверняка не успел. Чонгук решает, что нужно привести себя в порядок перед встречей с императором. И даже если тот не будет её инициатором, Чонгук постарается, чтобы Тэхён его не прогнал.***
Чонгук ходит по дворцу в надежде отыскать Тэхёна. Того нет ни в библиотеке, ни в комнате, где тот обычно занимается музыкой, ни в главном зале… Чонгук уже отчаивается, потому что всегда может быть, что Тэхён в той части дворца, куда ему путь заказан. Он решает попытать шанс и идет к императорским покоям. Когда он подходит ближе, то слышит голоса. И, кажется, смех. Стражники стоят у покоев императора мрачными изваяниями. — Император у себя? — спрашивает Чонгук. — Император принимает гостей, — говорит один из стражников. — И его не следует беспокоить, — говорит другой. — Да, тем более, когда он с благородными омегами. Вряд ли они будут рады видеть его мальчика для утех, — замечает первый. — А ну повтори, что ты сказал, сын собаки, — шипит Чонгук и хватает альфу за грудки. Тот издает мерзкий смешок. Чонгук не уверен, что больше его бесит: мерзкий комментарий или же тот факт, что Тэхён сейчас с какими-то омегами сидит и развлекается. — Убери руки и ступай отсюда, — второй альфа вцепляется в его руку и пытается оттянуть. Чонгук понимает, что гнев в нем закипает неминуемо, он никогда не терпел пренебрежительного тона в свой адрес, и тут тоже не намеревался молчать. Конечно же, он бьет зарвавшегося стражника так, что тот заваливается на двери, и Чонгук очень сомневается, что все это безобразие не услышит Тэхён с его гостями. — Ах, ты! — второй альфа кидается на него, но Чонгук уворачивается, и тот падает. — Идиот, — кидает Чонгук, подходит и пинает того в солнечное сплетение. Чонгук брезгливо морщится, отходит чуть назад и убирает с лица волосы, которые разметались. И ровно в этот момент Тэхён выходит из покоев. У него за спиной пара перепуганных омег. — Что здесь происходит? — от этого тона мороз по коже. Тэхён смотрит сначала на Чонгука, а затем переводит взгляд на стражников, которые едва сумели подняться, чтобы поклониться своему императору. — Ваше императорское величество, — Чонгук кланяется для проформы. — Что здесь происходит, я вас спрашиваю? — еще раз повторяет свой вопрос Тэхён, голос звучит низко и опасно. Стражники понуро молчат, Чонгук понимает, что нужно перевести внимание на себя. — Небольшое недоразумение, — говорит Чонгук, — это моя вина, — добавляет он. — Прошу меня простить, — Тэхён обращается уже к омегам, — мне нужно всё уладить, — говорит Тэхён мягко, и Чонгука бесит, как тот смотрит на этих двух явно симпатичных омег. — А вы, проводите моих гостей в их покои, — говорит Тэхён стражникам. Чонгук смотрит, как удаляются омеги и стражники ковыляют за ними. — А ты, — говорит Тэхён, — иди сюда, — тот хватает Чонгука за запястье и затаскивает в свои покои, задвигая дверь, которую он до этого едва не сломал. Когда они оказываются внутри, подальше от чужих глаз и ушей, Тэхён говорит: — Потрудись объяснить, что это было? — Тэхён звучит спокойно, но взгляд его не обещает ничего хорошего. И Чонгука это бесит. Да с чего бы он тут должен объясняться? Сам Тэхён не хочет ничего сказать ему? — У меня тоже есть вопросы, ваше императорское величество, — Чонгук склоняет голову чуть на бок и смотрит пристально. — Почему вы не сказали, что приняли решение взять себе мужа? — Мы снова говорим официальным тоном? — вскидывается Тэхён. — Не тебе задавать мне подобные вопросы. Ты устроил сцену, — говорит Тэхён. — Всего лишь проучил зарвавшихся ублюдков. — Что они сделали? — Назвали меня мальчиком для утех, — честно говорит Чонгук. Тэхён на это поджимает губы, тому это явно резануло слух, это видно по безрадостному выражению на его лице. — Для чего ты пришел? — спрашивает Тэхён. — Пришел, потому что соскучился, ясно? — дерзко говорит Чонгук. — Я знал, что с тобой не будет просто, — говорит Тэхён вздыхая, Чонгук чувствует раздражение, — ты ведь альфа. Ты собственник по натуре. Тебе неприятно, да? — говорит тот, но не спешит подходить. Они стоят на достаточно приличном расстоянии друг от друга. — Скажи мне, ты решил взять кого-то из них в мужья? — Нет. Подобного решения я не принимал, — Тэхён отрицательно машет головой. — Все министры жаждут, чтобы я взял кого-то в мужья. Но это не значит, что я тут же кинусь выполнять их желания, — говорит тот. Это немного, на самую малость, Чонгука успокаивает. Его это изрядно вывело из себя. — Я не знал, что меня это так заденет, — говорит честно Чонгук. — Я не знал, что могу быть таким… — Так ревновать, — усмехается Тэхён. — Если бы я увидел, что ты с кем-то любезничаешь, то тоже не стерпел бы. А стражников я накажу, — добавляет Тэхён. — Не нужно их наказывать, я не нуждаюсь в подобной защите. Я им и так достаточно накостылял, — говорит Чонгук, — Меня вывело, что ты смеялся с теми омегами и вел какие-то милые беседы, — кривится Чонгук. — Они — мои гости, — замечает Тэхён. — Да плевать мне, кто они, — шипит Чонгук, и, похоже, Тэхёна это очень забавляет. — Мы только вдвоем здесь теперь, — замечает Тэхён. — И прости, что я не пришел к тебе, мне просто было некогда. — Ты ничего мне не должен, — замечает Чонгук. — И все же тебе неприятно, — говорит Тэхён. — Так ты пришел, потому что соскучился? Чонгук вместо ответа вздыхает тяжко, а затем, запинаясь о все на свете, стремительно подходит к Тэхёну. Кажется, он сшиб столик со сладостями. Тэхён ничего на это не говорит, только лишь встречает его объятиями, спешно притягивая к себе, шумно вдыхает его запах, вновь по-звериному трется виском, и Чонгук трется в ответ. Они словно два льва. Гордые, ненасытные, нетерпеливые. Чонгук понимает, что у него нет выдержки перед Тэхёном. Вообще никакой. Особенно после сцены с теми омегами. Как только он об этом думает, то тут же врезается в губы Тэхёна, требовательно просовывая язык. Сминает губы, целует еще и еще. Тэхён сжимает его в своих объятиях, бесстыдно опускает руки на задницу, притягивает так, что они трутся друг о друга возбуждением. Чонгук зарывается в идеальную прическу своего императора пальцами и больше всего хочет, чтобы это безумие никогда не прекращалось. Он так злился. Но злость теперь не застилает все, она подстегивает Чонгука действовать решительнее, он прекращает целовать Тэхёна, для того чтобы начать раздевать того. Тэхён делает то же самое, спешит развязать все эти бесконечные узелки на одежде, но если на Чонгуке их не так много, то на императоре гораздо больше. А Чонгуку нужно добраться до тела Тэхёна. Ему нужно, чтобы они наконец были кожа к коже. Не второпях, едва стянув штаны. Когда император и он сам остаются в одном исподнем, Чонгук спешит опустить того на ложе. Он буквально укладывает своего императора, тот смотрит странно снизу вверх, но поддается, видимо, ему любопытно, что Чонгук выдумал. — Ты сказал как-то, что будешь ждать с нетерпением, когда я сам попрошусь на твой язык, — говорит Чонгук, наблюдая за реакцией Тэхёна. — И? — Ложись поудобнее и предоставь мне уже его, — требует Чонгук, Тэхён убирает волосы так, чтобы они не мешались, и ложится, выражая готовность. Тот жадно наблюдает, как Чонгук снимает с себя последнее и оказывается полностью обнаженным, ничем не скрывая свое возбуждение. Чонгук перекидывает ногу, стоя спиной к лицу Тэхёна, совершенно не стыдясь, какой вид там открывается, хотя, уверен, все прекрасно, потому что слышит тяжелый вздох. — Быстрее, — просит Тэхён, и Чонгук специально не торопится, осторожно опускаясь вниз, чтобы встать на колени, но Тэхён нетерпеливо притягивает его на себя, так что Чонгуку приходится сделать это быстрее, его крепкой хваткой за бедра притягивают ближе. Чонгук мельком подумал о том, что, если бы ему кто-то такое про него же рассказал, то завязалась бы драка. Чтобы он садился на лицо своего императора? Кто в здравом уме мог бы о таком подумать? Вот и Чонгук не мог. Однако же он выгибается сейчас, когда Тэхён разводит его ягодицы и проводит широко языком по подготовленному отверстию. А затем тот сплевывает на него, размазывая затем все пальцами. — Я надеюсь, ты не собрался обойтись слюной? — паникует Чонгук. — Я похож на изверга? — хмыкают позади, а затем вновь присасываются к отверстию. Чонгук хочет как-то выказать свое возмущение или опасение, но это невозможно. Потому что в него вместе с языком проталкивают палец, и ему слишком хорошо. Хочется выгибать спину, а уж когда Тэхён начинает водить ему по члену рукой в такт, он вовсе входит во вкус и забывается. Что он там хотел? Тэхён умело вылизывает его, а затем спускается языком ниже, к яйцам, умудряется вылизать его и там, и Чонгук на это удовлетворенно мычит. Он сам себе сейчас напоминает какое-то дикое животное. В этом нет ни капли человеческого. Не может в здравом уме человек так похотливо себя вести. Чонгук сам склоняется к члену Тэхёна, потому что ему жизненно важно заткнуть свой громкий рот. И это кажется идеальным вариантом. Тэхён разгоряченный и возбужденный, и Чонгук в восторге от того факта, что они одновременно доставляют друг другу удовольствие. Он щедро сплевывает на головку, размазывает пальцами по стволу смазку и слюну, а затем начинает вылизывать член, не спеша заглатывать, мучает, оттягивает момент и чувствует, как Тэхён в нетерпении дергает бедрами. — Возьми уже его в рот, — требует Тэхён. — Возьму, когда сам захочу, — огрызается Чонгук, в ответ на это его не сильно, но ощутимо кусают за левую ягодицу. — Я тебя здесь помечу, — угрожает Тэхён. — Смотри, потому что я могу тебя тоже здесь пометить, — и сжимает губами нежную кожу члена, однако же не решается испытать судьбу и заглатывает тот наполовину, втягивая щеки, помогая себе рукой. Кажется, это на Тэхёна произвело впечатление, потому что тот забывает возмутиться. Чонгук двигает головой вверх вниз, блаженно прикрыв глаза. Как же ему хорошо сейчас, по-звериному дикое желание наполняет его. Он движется бедрами навстречу языку Тэхёна, и сам опускается в такт движениям того, заглатывая член глубже. Меж тем, тот двигает в нем парой пальцев, и это все еще растягивающее, но не болезненное чувство. Тэхён шлепает его по левой ягодице, и он мычит прямо с членом во рту. Пусть знает, что делает, этот несносный альфа. Невозможный император Ким Тэхён. Тот свёл его с ума. Именно так. Больше Чонгук никак не может объяснить для себя всё это безобразие, дикое необузданное ощущение, что без близости с Тэхёном не выдержит. Ему нужно это прямо сейчас. Присвоить. Потому что, ну какие к черту омеги? Какие мужья? А он? Как же он? Сдался, совсем на все согласен, лишь бы не заканчивалось. В конце концов, Тэхён тянет его на себя, так, что Чонгук по сути сидит практически у того на лице, к нему так жадно присасываются, что он в нетерпении ерзает, потому что ему мало. — Не могу, этого недостаточно, — вдруг говорит Чонгук, — мне тебя так мало там… Им приходится прерваться, потому что, как Тэхён и говорил, тот не изверг. Чонгук забирает из рук Тэхёна флакон, тот смотрит странно. — Ложись обратно, — командует Чонгук. — Ты что… — Я собираюсь себя трахнуть тобой, — говорит Чонгук, наливая вязкую жидкость на пальцы, заводит руку за спину и смазывает себя. Тэхён смотрит на него внимательно, что-то плещется на дне его зрачков, и Чонгук предвосхищает, как сейчас ему будет хорошо. — А как вы хотели, ваше величество, — шутливо замечает Чонгук, когда Тэхён ложится на спину, — заниматься с альфой любовью и всегда вести? — Хватит издеваться, сейчас же иди на мой член, — требует Тэхён. — Вы весьма нетерпеливы для главы государства, — ехидничает Чонгук, однако же не стоит дразнить хищника, когда тот и так явно настроен тебя сожрать. Зачем усугублять? Чонгук понимает, что играет с огнем, но он был зол. И сейчас отыгрывается. Он неторопливо садится на Тэхёна так, что их возбуждения сталкиваются, его император смотрит не отрываясь, и Чонгуку очень нравится, что он руководит ситуацией, тот терпит, хотя, видимо, Тэхёну это стоит огромных усилий. Чонгук обхватывает два ствола одной рукой и водит еще и еще, двигает бедрами, трется. И ему невыносимо льстит взгляд Тэхёна, которым тот его одаривает. Восхищенный, вожделеющий. Тэхён дышит часто, в какой-то момент облизывает нижнюю губу, обсматривая Чонгука всего, и задерживается взглядом на том, как Чонгук ласкает их рукой. Чонгук понимает, что несмотря на его собственную браваду, он долго не может дразнить, потому что у него внутри всё дрожит от нетерпения. Распробовал, Чон Чонгук? Вошел во вкус? Да. Несомненно. Это Чонгук понимает, когда пристраивает истекающую смазкой головку к отверстию и начинает осторожно насаживаться. Тэхён помогает ему, держит за талию. Член входит туго, но достаточно легко, если сравнивать с его первым разом. Он опускается полностью, до конца, и так и замирает на Тэхёне, осознавая факт того, что тот наполнил его, что тот полностью в нём сейчас. Тэхён подкидывает бедра, и Чонгук вскрикивает. Нет, не так. Он должен руководить ситуацией сейчас. Поэтому он опирается о грудь Тэхёна руками, и начинает раскачиваться на члене. Тэхён продолжает смотреть на него, не отрываясь, и в какой-то момент Чонгук ощущает то самое дрожащее сладкое чувство внизу живота и где-то глубоко внутри. Вверх-вниз. Еще. Быстрее. Ему нужно быстрее. И чтобы Тэхён смотрел так же. Нужно открывать рот, хватая воздух, нужно подниматься и опускаться с громкими шлепками. Нужно, чтобы Тэхён так же обхватывал его талию, впиваясь пальцами, помогая опускаться и подниматься. Он начинает скулить, именно скулить, потому что ему так хорошо, и Тэхён стонет с ним в унисон. — Ты такой красивый, — в какой-то момент говорит Тэхён восхищенно. Чонгук не может больше, глаза зажмуривает, запрокидывает голову назад. Ему так жарко, и бедра сводит, но остановиться просто нет сил, ему это нужно. — Давай я помогу, ложись на меня, — говорит Тэхён, и Чонгук здесь уже повинуется, потому что ему хочется быть поближе, с одной стороны, а с другой, он чуть устал скакать на Тэхёне. Чонгук ложится на Тэхёна сверху, приподнимает бедра так, чтобы тому было удобнее вбиваться в него снизу. Это ощущается гораздо мощнее, чем было, когда он сам насаживался на член. Чонгук снова не может сдержаться, издает просящие звуки, из него они вырываются на каждое мощное быстрое движение. Его член зажат между их животами, ему невыносимо жарко, и меж тем он всё равно хочет оставаться так близко, как только может. Он губами находит чуть соленую взмокшую шею Тэхёна, вылизывает ее, трется, мычит, снова скулит. Если бы ему запретили издавать звуки под страхом смерти сейчас, он уверен, он бы все равно не сдержался. Во всяком случае, он бы умер очень счастливым. Потому что именно так он чувствует себя. Тэхён что-то шепчет ему на ухо, какие-то глупости о том, какой он удивительный и прекрасный, какой красивый, и как в нем хорошо. Это безумие, не иначе. Чонгук хочет кончить на узле Тэхёна. — Повяжи меня, повяжи, будто я твой, — шепчет заполошно Чонгук. — Ты и так мой, — говорит Тэхён вбиваясь еще раз, прежде чем Чонгук ощущает, как в нем разбухает узел. Да. Он хочет этого. И когда его так растягивает и наполняет, он находит силы, чтобы подняться с Тэхёна, хватается за собственный член, но Тэхён убирает его руку, заменяя своей, Чонгук стонет, зажмурив глаза, кладет свою руку поверх руки Тэхёна. Тот водит ею еще и еще, пока Чонгук обильно не кончает, сжимаясь растянутым отверстием вокруг Тэхёна. Он ощущает, что тот в этот момент тоже изливается внутри него. Рука его императора замедляется, и вскоре тот убирает ее, а Чонгук опускается обратно, устраивается удобно на груди у Тэхёна. Лежит распластанный, удовлетворенный, дышит запахом другого альфы, и, кажется, в его жизни не было идеальнее момента, чем этот.***
Чонгук просыпается посреди ночи в объятиях Тэхёна. Как только дурман страсти спал, и они улеглись, Чонгук тут же уснул, но некоторая тревожность все равно оставалась на задворках сознания, именно она заставила его проснуться вновь. Он добился своей цели, вот он — находится в покоях императора. И ничего не мешает ему забрать перстень. Чонгук сразу заметил шкатулку, скорее всего, там перстень и хранится. Чонгук смотрит в потолок и думает о том, что всё изначально получилось совсем не так. Пошло вкривь и вкось, так и продолжилось. Сказать себе, что его порыв сегодня был продиктован только лишь исключительно желанием пробраться в покои — полное вранье. Чонгук и не думал об этом, когда устроил целый допрос с пристрастием. Однако же, когда они насытились друг другом, туман похоти развеялся. Тэхён император. На что Чонгук надеялся? На то, что тот будет с ним предаваться утехам до конца жизни? Как бы не так. Рано или поздно долг заставит того взять какого-то омегу в мужья. А что Чонгук может предложить? Свою задницу? Чонгук с горечью думает о том, что так и есть. Он Тэхёну предложить ничего не в состоянии. Они не могут жениться, он не может родить тому детей, а страсть… Кто знает, может, через какое-то время Тэхён им пресытится и пойдет искать нового альфу. Покрасивее, помоложе. Если Чонгук поддался Тэхёну, значит обязательно найдется кто-нибудь еще. Сколько это будет продолжаться дальше? Пару лет? А потом что? Его выкинут как ненужную вещь. Чонгук поворачивается и в темноте разглядывает красивое лицо Тэхёна. От этого в сердце щемит. Он должен был просто украсть перстень. Украсть и скрыться. А не позволять себе превращаться вот в это… Чонгуку стало противно от самого себя. Был альфа, а теперь что? Размазня. Чонгук еще раз прокрутил в голове все выводы. Они были неутешительными. Тэхён — император, и какой-то Чон Чонгук не может менять привычный уклад вещей. Это было бы возмутительно. Кто такой Чонгук, чтобы требовать… Что? Распустить всех наложников? Принадлежать только ему? И что потом? Тэхёну нужен наследник… Чонгук осторожно выскальзывает из объятий Тэхёна, находит свою одежду. Он сам не верит, что собирается сделать. Он так привык за короткий срок жить тут. Предвкушать их встречи, а теперь… Нужно выбираться. Нужно забрать перстень и забыть всё это, словно сон. С перстнем он сможет начать новую жизнь. Чонгук подходит тихо к столу императора, оборачивается тихо — Тэхён спит. Всё в нем кричит о том, что это неправильно. Он предает Тэхёна. Предает того, кто относится к нему с добротой. С заботой. Он хоть раз что-то против его воли сделал разве? Нет. Ни разу, если быть честным перед собой. Чонгук всегда жаждал его так же. Однако же за всеми этими мыслями открывает шкатулку и обнаруживает перстень. Вот он. Сделан из чистого золота с алым драгоценным камнем. Чонгук заворачивает его в платок и засовывает в мешочек, который всегда носит на поясе, затягивает шнурки покрепче. Он направляется к двери, уговаривая себя не оборачиваться, не смотреть на Тэхёна, настолько невыносимо это. Но не сдерживается. Он смотрит еще раз. В последний раз на Тэхёна, на безмятежное гармоничное лицо, которое он, сколько бы ни говорил обратное, вряд ли забудет. Стражники стоят у дверей императора и даже бровью не ведут, когда он выходит. Чонгук решительно направляется на выход из дворца, и, конечно же, стража, которая приставлена к нему останавливает его. — Я хочу прогуляться, — говорит Чонгук. А дальше всё происходит быстро. Он делает вид, что выходит погулять, а сам направляется к воротам, уговаривает их открыть, чтобы прогуляться снаружи, и когда на его просьбу ведутся, то вырубает одного из стражников, забирает оружие, нападает на второго. Он не убийца. И когда те остаются без сознания, он бежит не разбирая дороги. Пока те очнутся и доложат императору, он будет уже очень и очень далеко. Самая главная его задача быстрее добраться до хижины его соратников. Его не было очень долго. Он бежит так долго, что у него в легких начинает колоть. Он повторяет себе еще и еще: «Святые предки, сделайте так, чтобы я его забыл, сделайте так…». В какой-то момент, когда сил у него вообще не остается, и он понимает, что погони за ним нет, он останавливается, падает на колени, ком в горле неприятно давит. Он не плакал с детства. И сейчас, когда горячие слезы начинают бесконтрольно литься по щекам, его сгибает пополам от боли. Чон Чонгук, никудышный альфа, зато вор хоть куда…***
До хижины он добирается, когда небо уже расцветает розовым. Когда он шумно заваливается внутрь, то его соратники тут же подрываются, хватаются за оружие. — Это я! — кричит Чонгук, когда Минхёк кидается на него, замахиваясь, хватает за рубаху. — Чонгук? — не веря говорит тот. — Да, — вздыхает Чонгук, и когда его выпускают из хватки, тот проходит внутрь, оседает на пол, потому что чертовски устал. — Мы думали, никогда не увидим уже тебя, — говорит Минхёк. — И на кой ляд ты приперся обратно? — говорит вдруг Дохён. — Что? — Чонгук смотрит, не понимая. — От тебя смердит другим альфой. Чем ты там занимался? — спрашивает Дохён. — Какая разница, чем я занимался, я едва вырвался, — говорит Чонгук. — Большая разница, — говорит Дохён. — Что? — Чонгук не верит тому, что слышит. — Да, разница есть, — задумчиво говорит Минхёк. — Что случилось? — Какая разница что случилось? Нужно уходить, — говорит Чонгук, — меня будут искать. Найдут меня, вам тоже достанется. — А случилось вот что, — говорит Дохён задумчиво, — ты заделался имперской подстилкой, — тот опасно приближается, и Чонгук подрывается на ноги. — Повтори, что ты сказал? — Чонгук подходит вплотную смотрит прямо в глаза тому. — Правду. Ты не торопился вернуться. — Вы мне тоже не торопились помочь, — выплевывает Чонгук. — Информатор сказал, что тебе там припеваючи живется, — говорит Минхёк. — Мы не ждали, что ты вернешься. Ах, вот оно что… — С врагом спать нельзя, — говорит Дохён, и по лицу того видно, что ему мерзко. — Я бы пережил, что ты грязный извращенец, но ты спал с этим… Ты всегда презирал благородных господ, а сам что? Поспешил подставить задницу, как только появилась перспектива жить припеваючи. — И зачем же я вернулся? — упрямо говорит Чонгук. Он поверить не может, что это всё происходит с ним. — Да кто же тебя разберет. Совесть замучила? Да и мне плевать. Можешь возвращаться обратно, — говорит Дохён. — Где остальные? — обращается Чонгук к Минхёку. — Покинули город. Мы покидаем столицу, — говорит тот. — Мы с Дохёном тоже выдвигаемся. Сегодня. — То есть, если бы я пришел позже, вас бы тут уже и не было? — не веря своим ушам говорит Чонгук. — А смысл тут оставаться? Ты переметнулся… — Я не переметнулся, чтоб вас! — восклицает Чонгук, пара глаз смотрит на него с осуждением. — В любом случае, никто из нас не хочет, чтобы ты был в команде, — говорит Минхёк, поджимая губы. — Прекрасно, — вздыхает Чонгук. — И что вы мне прикажете делать? — Оставайся тут, если желаешь, нам всё равно. Только лишь по старой дружбе я не разбил тебе еще лицо, — кидает Дохён, и скрывается в другой комнате. — Мне жаль, — Минхёк подходит и кладет руку на его плечо, — но это общее решение. — Это бред, — Чонгук надеется, что это недоразумение как-то уладится. Но одно он знает точно, если они вместе что-то решили, то вряд ли что-то можно изменить, поэтому про перстень он молчит. Не хватало еще, чтобы его отобрали. — Придётся смириться, — говорит Минхёк. — Мы уезжаем, и ты нам там не нужен.***
Минхёк и Дохён покидают город, и Чонгук остается совершенно один в хижине. Он дергается от каждого звука, переживая, что его выследили и это стражники императора. Хотя, Чонгук уверен, это вопрос времени, когда его найдут. Чонгуку бы в пору бежать из города, но куда? Что он будет делать один? Оставшись без своих соратников, без планов на жизнь… А еще с огромным чувством вины. Не нужен ему этот проклятый перстень. И он бы сам не осмелился его идти сбывать. Что ему эти деньги? Богатство? На второй день он осмеливается выйти на рынок, чтобы купить еды. Там аджосси судачат про всякое, в том числе и про то, что кто-то сбежал из дворца и того ищут. Ну да, конечно. Чонгук услышав это, спешит обратно в хижину. Он готовит себе поесть, достает перстень и крутит его задумчиво. Он не будет от него избавляться. Нет. Это было бы еще одним предательством. Что ему остается? Он предал Тэхёна, соратники предали его, отказались. Вот он и поплатился. Хотел усидеть на двух стульях? Как бы не так. Если он будет сидеть и дожидаться, пока его схватят, то это усугубит его положение. Его наверняка казнят. Но это не так пугало его, в сравнении с тем, что сейчас происходит с Тэхёном. Как император это перенес? Видимо, всё же, плохо, раз Чонгука разыскивают по всему городу. Перстень — не просто какая-то безделица. Чонгук очень сомневался, что его ищут потому, что у Тэхёна к нему остались теплые чувства. А они были? Чонгук прячет перстень обратно. Он должен хоть что-то сделать правильно. Пусть его отправят на каторгу или же даже казнят. Он примет это. Всё равно жизнь кажется невыносимой сейчас. Он лишился всего, взамен получив лишь кусок метала с драгоценным камешком. Толку от него? На что он будет тратить эти деньги? Он вспоминает только Тэхёна. И как хорошо было в его объятиях. Нужно собраться и встретить свою судьбу. Чонгук доедает суп, окидывает взглядом напоследок хижину, потому что вряд ли он еще сюда вернется и идёт навстречу своей участи.***
Когда он показывается у дворцовых ворот, к нему тут же спешат шестеро стражников. Ну ничего себе. На одного него аж шестеро. Боятся, что ли? Чонгук не сопротивляется, когда ему больно дают под дых и по лицу и скручивают, связывают по рукам. Ведут на дворцовую площадь. — Отпустите его, — Чонгук слышит это и у него все стынет внутри. Низкий властный голос Тэхёна имеет над ним необъяснимую силу. Он валится на колени, потому что стражники отпускают его. Чонгук находит силы поднять голову, губу саднит. Солнце слепит, но ему удается рассмотреть силуэт. Тэхён в окружении министров и омег возвышается исполином и смотрит. Да, несомненно, самое прекрасное лицо в жизни Чонгука. Самый красивый человек, из всех возможных. — Зачем ты пришел? — задает тот вопрос. — Император, — обращается Чонгук, — я вернулся, чтобы отдать кое-что… Он с трудом тянется к мешочку, в котором лежит перстень, но стражник его останавливает, срезает тот и передает Тэхёну. Тот смотрит задумчиво, а затем достает перстень. Надевает его на палец. — Это всё? — спрашивает император. — Думаю, да. Я готов принять любое наказание, которое Вы посчитаете справедливым. Министры перешептываются, омеги тоже, один из благородных альф что-то шепчет Тэхёну, но тот отмахивается. Чонгук замечает Чимина, который поджал губы и заламывает в волнении пальцы. Чонгук и сам волнуется, но в душе он готов к самому страшному. Тэхён предупредительно поднимает руку, дабы советники прекратили разговаривать и спускается по ступеням с крыльца вниз. — Освободите его, — говорит Тэхён одному из стражников. Чонгук широко распахивает глаза, не понимая, что происходит, когда веревки на руках разрезают. — Встань, — командует тот, и Чонгуку ничего не остается, кроме как повиноваться. — А теперь, глядя мне в глаза, объяснись, — говорит Тэхён смотря прямо. — Я — вор, — говорит Чонгук, — и я в тот вечер пробрался под видом омеги, чтобы украсть этот перстень, — признается он. — Вор, значит, — говорит Тэхён. — Да, этим я занимаюсь с детства. И я должен был просто забрать перстень, но… — Но? — вздергивает брови Тэхён. — Но всё оказалось сложнее, чем я думал. Я не знал, что всё станет так серьезно… — Ты отлично сыграл свою роль, — говорит Тэхён. — Я не играл никакую роль, — отрицательно машет головой Чонгук. — Почему именно этот перстень? Ты мог украсть что угодно, но ты забрал то, что принадлежало моему папе. — Я не знал… Накажите меня, надеюсь, этим я смогу заполучить прощение когда-нибудь… — Мало того, что ты украл перстень, ты… ты с собой забрал еще кое-что, — говорит Тэхён, и Чонгук видит что тому тяжело даются эти слова. — Я ничего больше не забирал, — Чонгук распахивает широко глаза. — Мне виднее, — говорит Тэхён, и Чонгук замечает как опасно сузились глаза у того, тот злится. Это чувствуется в воздухе. Феромоны альфы давят. Тэхён выхватывает у одного из стражников меч и всучает его Чонгуку, он от неожиданности берет его, смотрит странно, а затем дергается, когда Тэхён достаёт свой меч из ножен. — Мы решим это на равных, — говорит Тэхён. — Ты нанес мне оскорбление. Ты меня обворовал. И ты дерзнул вернуться… — Я не буду драться, — говорит Чонгук, пятясь назад. — Будешь, — Тэхён замахивается, и Чонгуку только и остается, что отражать атаки. — Вы хотите меня убить? — говорит Чонгук. Омеги на фоне восклицают от волнения, шумят. Вот это зрелище, конечно. — Я хочу, чтобы ты дрался. И прекрати говорить со мной так… Меж тем Тэхён наносит удары еще и еще, но Чонгук прекрасно умеет обращаться с оружием. Он воспитан улицами, а еще он прекрасно умеет драться нечестно. — Хочешь убить меня — убивай, зачем это все? — не унимается Чонгук, отражая очередную атаку. Тэхён напирает каждый раз яростнее. И Чонгук не уверен, что он продержится так долго. — Не веди себя как трус, убегающий в ночи, хоть раз, — говорит Тэхён ему в лицо, когда они скрещивают клинки и оказываются близко. — Ты не ответил, — отталкивая Тэхёна, говорит Чонгук. — Дерись со мной. Хватит отражать атаки, — не унимается Тэхён. — Да не хочу я с тобой драться! — возмущается Чонгук. — Я не хочу! Но ему приходится, и в конце концов, когда Тэхён наносит особенно сильный удар, и Чонгук едва не роняет меч, в нем начинает бушевать негодование, и обида, а еще злость. Если Тэхёну так хочется, то он будет драться. В конце концов, он начинает наступать сам, да так яростно, что Тэхёну приходится отступать, тот пятится, и в какой-то момент не замечает, что позади него ступени ведущие на крыльцо. — Осторожнее, ваше величество! — вскрикивает кто-то, но поздно. Тэхён падает, роняет клинок, Чонгук ногой пинает тот в сторону, и наседает сверху на Тэхёна, приставляя лезвие тому к горлу. — Ты хотел драться? Ты это получил, — говорит Чонгук. Тэхён под ним загнанно дышит, и еще одно неверное движение, и он перережет тому горло. Стражники кидаются, но Тэхён предупредительно вскидывает руку, чтобы к ним никто не подходил. — Ты бьешься нечестно, — говорит Тэхён, тяжело сглатывая. — А я и не учился этому при дворе, — хмыкает Чонгук. Они оба продолжают тяжело дышать и смотрят друг другу в глаза. И тут Тэхён тянется вперед, не заботясь, что лезвие может поранить. Чонгук тут же понимает, что происходит, потому что тоже чувствует это. Чувствует, как необузданное желание окутывает их обоих, он убирает клинок, отшвыривает его подальше и с напором встречает губы своего императора. Его целуют остервенело, кусают губы. Кровь в венах бурлит от пережитой драки, от того, какой Тэхён злой, а еще немного совсем Чонгук доволен тем, что победил того. Он посасывает чужой язык, поглаживает своим, его облизывают, и всё это становится совсем уж неприличным. — Смогу ли я получить твое прощение когда-нибудь? — спрашивает Чонгук, отрываясь от губ Тэхёна. — Ты его уже получил, — Тэхён обхватывает его лицо пальцами, поглаживает щеки, прижимается лбом ко лбу Чонгука. Чонгук понимает, что не только он слаб перед Тэхёном, тот тоже бесконечно слаб перед ним. И это, пожалуй, единственное, в чём можно упрекнуть Ким Тэхёна. — Нечего смотреть, господа, нечего, — слышит Чонгук голос советника Тэхёна. Он поднимает глаза и видит, как тот пытается спровадить толпу обратно во дворец. Чонгук со смешком роняет голову на грудь Тэхёну, тот обнимает его, прижимая теснее. Чонгук помогает Тэхёну встать, и тот вновь целует его. Чонгук только сейчас понимает, как ему не хватало этого запаха, этих прикосновений, этих губ. Тэхёна, в общем. Когда они оказываются во дворце, Тэхён тянет его в купальни, там его раздевают, и Чонгук раздевает своего императора. Они не отрываются друг от друга ни на мгновение. Тэхён намывает его, поглаживает, ласкает, целует раскрасневшееся лицо. Чонгук буквально плавится от этих ощущений, так ему не хватало Тэхёна. Мог ли он подумать, что тот его простит? Не мог. Но Тэхён вновь оказался лучше, чем Чонгук о нем думал. Оказался великодушнее. — Это не душевная доброта, — утверждает обратное Тэхён, — пусть это малодушно, но я не могу без тебя. Всё, — говорит он ему на ухо, захватывая губами мочку. У Чонгука от этого всего мурашки. Они нежатся так в воде, кажется, бесконечно. Тэхён целует его грудь, захватывая губами соски, вылизывая, спускается ниже, вновь поднимается… Кажется, сегодня его император намерен изучить всё, что не успел до сих пор. Чонгук не против. Он просит ещё и ещё, отдаваясь, отдавая. Пока не наступает ночь, пока они совершенно не измучивают друг друга.***
Это должно было произойти. Чонгук ждал этого. Министры давно настаивают, чтобы Тэхён женился. — Я назначу наследника, — говорит Тэхён одним вечером Чонгуку. — Наследника? — не понимает Чонгук. — У тебя ведь нет детей… — Зато у меня полно племянников. И сын моего брата — Намджуна, будет прекрасным правителем. — Но… Разве тебе не положено взять кого-то в мужья? — замечает Чонгук. — Не положено. Ты — мой муж. — Не тот, которого хотят министры, — качает головой Чонгук. — Это не официально… Да, они не могут вступить в брак. Но Тэхён сразу обозначил, что с тех пор, как Чонгук в принципе появился в его жизни, он не трогал ни одного омегу и не рассматривал более никогда в качестве пары для себя никого. — Значит, я сделаю всё по-своему, — упрямо настаивает Тэхён. — В смысле? — Я распускаю наложников. Пусть идут, выходят замуж, мне они на кой? — говорит Тэхён, обнимая Чонгука, целует в макушку. Они лежат в покоях Тэхёна, которые стали их общими теперь. — Министры будут в бешенстве, — замечает Чонгук. — Это еще не всё, — усмехается Тэхён. — Я придумал, что сделать, чтобы у тебя был статус подле меня… — Что? — настороженно спрашивает он. — У тебя будет отдельное звание. Своё. Пожизненное. Которое не входит во все эти ранги, чтоб их там… — А ты не передумаешь? — Чонгук приподнимается, заглядывает в глаза Тэхёну обеспокоенно. — Ты ведь, по сути, изменишь всё… это серьезно. — Я? — усмехается Тэхён. — Чонгук, в своей жизни я передумал один раз, — заглядывая в глаза ему, говорит тот. — Один. Когда ты появился у моих ворот с повинной, — говорит Тэхён, улыбаясь, поглаживая Чонгука по щеке. — На этом всё, — отрезает Тэхён. Майским утром император Ким Тэхён издает указ, в котором Чон Чонгук пожизненно получает особый статус Сердце императора, дарующий тому все права законного супруга правителя.