Аманаты

Готовы крест на этом целовать! А. К. Толстой

Рокэ Алва надвинул шляпу на глаза, чтобы свет не слепил, и окинул взглядом панораму процкой крепости. За зубцами стены из красного кирпича суетились каданские стрельцы: на фоне серого неба были хорошо различимы их разноцветные кафтаны и высокие шапки, отороченные мехом. Стрельцы занимали позиции у крепостных ружей, сосредоточенно прицеливались, проверяли пороховницы. Скоро начнется бой. Но еще раньше, видимо, пойдет дождь. Воистину, верно говорят, что каданцы медленно запрягают, но быстро ездят. Несколько месяцев каданские войска стягивались к талигойской границе. Главный штаб Талига принял решение: сконцентрировать ударный кулак в крепости города Проц и оттуда отразить нападение. Но к тому моменту, как несколько талигойских полков под командованием генералов Борна, Вейзеля и Алвы под общим управлением маршала Савиньяка выступили в поход, каданцы резко атаковали Проц, с помощью новых, только что отлитых пушек выбили из крепости гарнизон и приготовились к обороне. Армии поменялись ролями: теперь талигойцы осаждали крепость, а каданцы — защищали. Относительную тишину разорвал гром барабанов. Маршал Савиньяк повел своих выстроенных в боевой порядок солдат на приступ. Раздались первые пушечные и ружейные залпы. Алва пришпорил коня и помчался в сторону крепости. *** Карл Борн скакал в окружении рейтаров по перелеску в стороне от Проца. Отсюда шум битвы был почти не слышен. Согласно приказу маршала рейтары должны были патрулировать окрестности и вступить в бой с противником, если тот организовал бы вылазку. И, внезапно, этот момент наступил: под нарастающие крики и стук копыт из полосы леса наперерез подразделению Борна выскочило десятка три кавалеристов. Даже издалека по характерной одежде можно было узнать рассаннских казаков. Борн выхватил из кобуры пистолет, почти не целясь, выстрелил в сторону казаков — и промазал: ни один всадник и даже ни один конь не пострадал. Борн потянулся ко второму пистолету, но казак, возглавлявший отряд, был уже слишком близко. Бросились в глаза яркие черты: тонкие обвислые усы, бритый череп. Казак ловко повернул шашку изгибом вверх, лезвие выскочило из ножен и стремительно описало дугу. Борн с трудом уклонился от удара и тут же с ужасом заметил, что клинок ловко перевернулся в воздухе и полетел в обратном направлении. Ни отскочить в сторону, ни как-то защититься возможности уже не было... *** Маршал Савиньяк скакал вдоль крепостной стены. Он почти не обращал внимания на свистевшие вокруг пули противника, лихо размахивал палашом, изредка доставал из переметной сумы гранату, поджигал фитиль и бросал ее. Савиньяк не собирался пробиваться к воротам или захватывать одну из башен: его главной задачей было вдохновить бойцов личным примером. Пока талигойские солдаты видят, что маршал ведет их в атаку, они не прекратят штурма. Вдруг лошадь поднялась на дыбы и выгнула спину. Седок, выпустив поводья и отведя одну руку в сторону, сполз на траву, ноги его выскочили из стремян. Сцена выглядела красиво и страшно: именно так художники частенько изображают гибель того или иного древнего гальтарского героя. Мгновение спустя героического пафоса не осталось. Савиньяк корчился и держался руками за живот, под его пальцами расплывалось кровавое пятно. *** В одноэтажном каменном доме коменданта процкой крепости собрались все командующие осажденных войск: предводитель поместного конного полка и глава всего похода воевода Штаден, два стрелецких полковника Галларт и Лесток, а также атаман полка рассаннских казаков Тосун. — Ну что ж, отцы, — негромко и размерено заговорил Штаден, — сегодня отбиться у нас вышло... — Не только! — перебил воеводу Галларт. — Не преуменьшайте наши заслуги! Мы не просто отбились, мы уничтожили половину командиров противника. — Я из одного их генерала зараз двух сделал! — в голосе атамана Тосуна чувствовалась гордость и самоуверенность. — А мои люди, прошу заметить, — Лесток поднял указательный палец, — смогли ранить маршала Савиньяка. Если тот и жив еще, то до утра вряд ли дотянет. — Все это верно, отцы, — Штаден почесал за ухом. — Спорить здесь не о чем. Вопрос в том, как враг дальше поступит. — Если устроят еще один такой приступ, — усмехнулся Галларт, — командиров у них не останется совсем. Обломают они зубы о наши новые пушки. — Значит, сменят тактику, — поддержал Галларта Лесток. — Будут брать крепость измором. Ну что ж, пусть попробуют. В нашем распоряжении целый склад продовольствия и огромный запас пороха. К тому же обоз из Хегреде уже должен быть в пути. Так мы и до зимы продержимся. Холода пересидим запросто, а «сорокам» зимовать в лагере на открытой местности явно не захочется. Сами перемирия попросят. — Дай-то Создатель, чтобы все сложилось именно так, — Штаден задумчиво посмотрел в потолок. — Одно меня тревожит: герцог Алва. Говорят, талантливый полководец. Ходят слухи, Леворукий ему ворожит. — А чего нам Леворукого бояться! С нами сила звездная! — атаман Тосун размашисто осенил себя священным знаком. *** Маршал Савиньяк лежал в полевом лазарете на соломенной постели. От остальных раненых его отгораживала импровизированная занавеска из походного плаща. Рокэ Алва стоял рядом, сцепив руки за спиной. — Я думаю, ты понял, Рокэ, почему я тебя позвал, — Савиньяк говорил почти шепотом. — Теперь командовать будешь ты. — Больше некому! — согласился Рокэ. — Борн мертв, а Вейзель... Вейзель хорош на своем месте. Командование я по факту принял. И отдал приказ прекратить штурм, когда увидел, что вы ранены. — Все верно. Рокэ, главное — закончить кампанию до зимы. Я потому торопился, потому погнал на приступ. Воевать с каданцами зимой — себе дороже. Нужно выбить их из крепости и заключить перемирие. Пусть оставят Проц и уходят. Не надо их преследовать. — Ну уж нет, я буду мстить! За вас! А захват пары городов надолго отобьет им охоту лезть через границу! — Рокэ, я знаю: ты не любишь читать. Но все-таки почитай нашу военную доктрину. Доктрина наша сугубо оборонительная. Чужой земли нам не надо. — Хорошо. Что-нибудь еще? — Да. Передай Арлетте... Савиньяк не договорил, закатил глаза, пару раз дернулся и замер. Рокэ приложил два пальца к его шее и не почувствовал пульса. К горлу подступил ком, захотелось немедленно выпить, причем не вина, а чего-нибудь покрепче. Рокэ вышел на улицу и постарался вдохнуть побольше холодного воздуха осенней ночи. Нужно было усилием воли подавить поднимающуюся в душе бурю, временно вытеснить мысль, что он осиротел второй раз в жизни. Несколько кругов вокруг лазарета пошли на пользу: мысли его поначалу носились в беспорядке, но вскоре выстроились в четкую систему. «...Чтобы не думать о горе, надо думать о деле. В чем мое дело? Поскорее победить каданцев. Как это сделать? Сыграть на их слабости. В чем их слабость? Слабое место любого защитника крепости — припасы. Где находятся припасы Штадена? Что-то складировано в крепости, а что-то могут присылать из Каданы. Значит, нужно ударить в обе точки. Склады в крепости — найти и уничтожить, обозы — перехватить. Нужны разведчики, артиллеристы и кавалеристы. Завтра с утра пораньше в штабе должны быть Вейзель, командир разведчиков и какой-нибудь толковый полковник из рейтаров, который заменит покойного Борна...» ~ ~ ~ Через неделю командир отряда разведчиков передал генералу Вейзелю план крепости, на котором были отмечены склад пороха и продовольственный склад. Разведчик пояснил, что первый объект почти ничем не защищен от артиллерийского удара, а второй — защищен толстыми стенами и заваленной дерном крышей, но по утрам, когда солдаты неприятеля пополняют боезапас, всегда открыт. Вейзель засел в своей палатке и до глубокой ночи рассчитывал, сверяясь с планом крепости, углы, направления и траектории. Незадолго до рассвета поднял на ноги своих артиллеристов и приказал поставить на расстоянии полета пули от крепостной стены две мортирных батареи. Как только рассвело, пока защитники крепости не успели опомниться, Вейзель скомандовал: — Огонь! Первая батарея разнесла в щепки склад с продовольствием. Два ядра второй батареи угодили точно в открытую дверь порохового склада. Взрыв разнес все находящиеся внутри бочонки, но толстые стены выдержали ударную волну. Горящие обломки разлетелись и подожгли почти все крепостные постройки. Сперва еще можно было различить, как каданские стрельцы и казаки мечутся по двору с ведрами. Затем черный дым окутал процкую крепость почти на сутки. Тем же вечером командир разъезда рейтаров сообщил генералу Алве, что каданский обоз, следовавший в Проц из Хегреде, успешно захвачен. *** Штаден вошел в дом коменданта, где его уже ждали Галларт, Лесток и Тосун. Из раскрытой двери повеяло дымом. Штаден тяжело опустился на лавку: — Ну что, отцы, дело — дрянь. Обоз из Хегреде перехвачен противником. Новый приедет нескоро — осень, распутица, весь шлях размыло. Продовольственный склад уничтожен, пороховой — тоже. — У нас есть еще порох в пороховницах! — почти крикнул атаман Тосун и в ярости стукнул кулаком по столу. — Ага. И ягоды — в ягодицах! — съязвил Галларт. — Вообще-то, по сути атаман прав, — заметил Лесток. — Мы можем продержаться чуть подольше, если используем некоторые... некоторые, скажем так, ресурсы... скажем так, не совсем по назначению... — Лошадей есть не дам! — Тосун сложил руки на груди и отвернулся к стене. — Тогда вариантов не осталось, — подвел итог Галларт. Штаден вышел из комнаты, а вскоре вернулся с секирой в руках. К древу секиры был одним концом привязан длинный наискось отрезанный кусок серой скатерти. Штаден вручил секиру полковнику Галларту: — Вот мой приказ, господин полковник. Встаньте с серым флагом на стене напротив талигойского лагеря. Когда на вас обратят внимание, скажите, что будете говорить только с герцогом Алвой. Когда подойдет сам Алва — я уверен, он свой шанс не упустит — пригласите его к нам на переговоры о перемирии. Галларт молча удалился. Штаден снова уселся: — Ничего отцы, ничего. Рано или поздно мы еще соберем все исконные земли, которые потеряли из-за холтийского ига. *** — Здравствуйте, эреа Габриэлла! — Рада вас видеть, эр Август! — Мой визит, эреа, не добавит вам радости. Я привез тело вашего супруга. Оно здесь, в закрытом гробу. — Благодарю вас, я распоряжусь похоронить его с почестями. — Эреа, мне горько об этом говорить, но вы должны знать всю правду о его смерти. Ваш муж не просто погиб на войне. Его разрубил пополам рассанский казак. Взгляните, я приподниму для вас крышку гроба... — А-а-а-а-а-а! — Графине плохо! — С графиней припадок! — Воды! Воды! — О Создатель, помоги нам! *** Генерал Алва и воевода Штаден сидели друг напротив друга за столом в доме коменданта процкой крепости. За спиной Рокэ на лавке разместился Вейзель, он смотрел в потолок и пощипывал усы. За спиной Штадена стояли, понурив головы, два стрелецких полковника и казачий атаман. Все каданские командующие выглядели изможденными, похоже, что они не спали минимум пару ночей подряд. У дверей комнаты толпились талигойские рейтары. Они держали наготове заряженные пистолеты, чтобы у каданцев не появилось шальной мысли напасть на двух генералов. Штаден, как выяснилось, неплохо знал талиг. Он говорил тихо и неторопливо: — Я понял, что мы проиграли эту войну. Мои бойцы не в силах удерживать крепость. Предлагаю заключить перемирие, которое устроит обе стороны. Мы оставим Проц, отступим за каданскую границу. Но мы сдадим крепость почетно, заберем знамена, ручное оружие и пушки. А когда армии разойдутся, наши государи и дипломаты смогут заключить мирный договор. — Предложение интересное, — Рокэ демонстративно расслабил спину и положил ногу на ногу. — Я согласен почти со всеми пунктами перемирия. Вот только пушки я вам оставить не могу. Нужно компенсировать ущерб, который вы нанесли городу Процу и армии Талига. И мне кажется, что четыре десятка новых артиллерийских орудий — вполне достойная компенсация. — Создатель с вами! Я готов уступить вам пушки. Но тогда я прошу вас не преследовать нас и не вторгаться в Кадану, пользуясь нашей временной слабостью. Не стоит заново разжигать войну. — Насчет вторжения не беспокойтесь. Как говорил покойный маршал Савиньяк, чужой земли нам не надо. Предположим, что я дал вашей армии отступить. И не атаковал ее с тыла. Где гарантия, что вы вернетесь в Хегреде, а не перегруппируете силы и не попробуете снова напасть на Проц? — Вот вам гарантия! С этими словами Штаден вытащил из-за ворота маленькую серебряную нательную эсперу и с чувством приложил ее к губам. Рокэ заметил, что стрелецкие полковники и казачий атаман были удивлены и недовольны поведением воеводы. Самому Рокэ никогда бы не пришло в голову клясться подобным образом. Он хотел усмехнуться, но удержался, поскольку старался ровно относится к религиозным чувствам других людей. — Я вижу, что вы благородный человек, — сказал Рокэ примирительно. — Вы могли бы и не клясться на эспере. Мне достаточно было твердого слова дворянина. Ну что ж, условия согласованы. Вы почетно сдаете крепость и отступаете. Я не преследую вас и пишу Его Величеству и Первому маршалу что война окончена, и можно заключать мир. Давайте оформим перемирие на бумаге. Штаден кивнул, тяжело вздохнул и позвал штабного писаря... ~ ~ ~ Около двух недель спустя Рокэ и Вейзель неторопливо прогуливались по кривым улочкам освобожденного Проца. Оба кутались в теплые плащи: осень успешно развивала наступление, с каждым днем становилось холоднее, дождь шел дольше, чаще и интенсивнее. Жизнь города, практически остановившаяся на время войны, потихоньку начинала разбег: кое-где открылись лавки и разложили товар уличные торговцы, появились небольшие очереди у колодцев. После почетной сдачи и отступления побежденной каданской армии Алве и Вейзелю пришлось задержаться в городе. По решению Первого маршала Ноймаринена они ждали военных инженеров, которые должны были демонтировать и отвезти на другие рубежи Талига часть трофейных пушек. Инженеры прибыли сегодня утром, и два генерала, оставив крепость на их попечение, вышли погулять по городу. Дорогой они разговорились, им было что обсудить, так как вместе с широкоостными телегами и деревянными домкратами прибыл из Олларии целый ворох новостей. — Значит, мир с Каданой уже заключен? — спросил Вейзель. — Еще нет, но все к тому идет, — ответил Алва. — Наш экстерриор и их глава посольского приказа согласовали самые существенные условия договора. — И слава Создателю! Худой мир лучше доброй ссоры, как говорят в народе. — И горе побежденным, как говорили в Гальтаре. Вы ведь слышали, что случилось с нашим давешним противником, воеводой Штаденом? — Нет, Рокэ, я как-то упустил этот момент. — Я вас просвещу. Как только Штаден появился в Хегреде, его арестовали, отдали под суд и, скорее всего, казнят. Формально за то, что он, цитирую, «герцогу Алве эсперу целовал», то есть, будто бы на переговорах клялся мне в верности. Но на самом деле все понимают: ему не простили поражения. Если такие порядки введут у нас, я задумаюсь, не уйти ли в отставку. Не потому, что сомневаюсь в своих способностях, просто такое отношение подрывает доверие. — Да уж, война закончилась, а потери случаются до сих пор. Если так рассуждать, то с нашей стороны тоже есть послевоенные потери. Габриэлла Борн сошла с ума, когда узнала, как погиб ее муж. Говорят, что она постоянно одновременно смеется и плачет. Ее родители увезли несчастную в родовое поместье. — На ее месте я бы тоже вряд ли остался в здравом уме. Но как такое могло случиться? Когда я отправлял тело Борна, я просил ни в коем случае не сообщать его жене никаких подробностей и не открывать гроб. — Значит, нашелся доброжелатель, который сделал или то, или другое. — Или и то, и другое сразу. Догадываюсь я, что это за доброжелатель. Ладно, Леворукий с ним! Давайте обсудим что-нибудь более приятное. Детей, например. — Отличная тема! — Я давно хотел с вами посоветоваться, Вейзель. Я не совсем понимаю, что дарить детям. Для Ричарда я всегда могу найти какой-нибудь старый пистолет или затупившийся кинжал. А как быть с девочками? Разоряться на драгоценности? — Да, Рокэ, чтобы стать хорошим отцом, вам еще многому нужно научиться. Но пока запомните главное: важен не подарок, а внимание. Подарок вовсе не обязательно должен быть дорогим или впечатляющим. Всегда можно подарить какую-нибудь мелочь. Хотя бы... — Вейзель огляделся в поисках примера и заметил на ближайшем перекрестке торговца с плетеным коробом, полным разноцветных карамельных петушков, и с радостью в голосе закончил: — Хотя бы леденец на палочке! — Леденец? — Рокэ окинул торговца надменным взглядом. — Какой же из него подарок? Его рассосут и забудут. — Леденец растает, а теплые воспоминания могут остаться на всю жизнь! Вы как хотите, Алва, а я, пожалуй, действительно куплю своим детям гостинцев. Вейзель отвязал от пояса мешочек с монетами и поспешил к торговцу. Но не успел сделать и десяти шагов, как Рокэ быстро обогнал его. — Я забираю весь ваш товар, милейший, — обратился Рокэ к торговцу. — Торговаться не буду. Сколько с меня? Торговец просиял, назвал цену, принял из рук Рокэ горсть золотых, поклонился, спрятал деньги и удалился. Рокэ поднял плетеный короб и вернулся к Вейзелю: — Вы меня убедили, Курт. Спасибо вам за хорошую идею. Возьмите себе столько леденцов, сколько хотите. Считать я не буду. Я все равно не помню, сколько точно у вас детей. Пятеро? Шестеро? — Четверо, Рокэ. Пока всего четверо. С вашего позволения, я возьму по два петушка на каждого. — Вейзель с благодарной улыбкой вытянул из короба и бережно завернул в носовой платок восемь карамельных петушков.