Любовь с двойным стандартом

      Дашу положили на каталку, она почти всё время была без чувств, лишь иногда, приходя в сознание, вела себя беспокойно: дёргалась, крутилась, с трудом её удавалось уложить обратно. Наконец, привезли в операционную, увидев дверь которой, Даша заволновалась сильнее и спрашивала врачей:       — Что неужели всё так плохо?       — Нет, всё будет хорошо, так надо, — успокаивали её.       Потом переложили на стол, покрытый одноразовой белой простыней.       — Вколоть противосудорожное, — услышала она. — Финлепсин, потом релаксант, чтобы расслабить напряжённые мышцы.       — Наркоз нельзя давать, может стать хуже, — сказали ей.       — Ничего, потерплю, главное — ребёнок.       Её положили на стол с возвышением, чтобы поднять ноги и развести их, открывая доступ в матку. Сперва сделали УЗИ, подтвердился первоначальный диагноз: разрыв плаценты, её отслоение, отторжение эмбриона и гипертонус матки. Но, как она поняла, эмбрион ещё не успел выйти с кровью. После этого сделали надрез, потом, поставив в шейку матки расширитель, откачали кровь, что там разлилась. Затем надо было вернуть эмбрион и сшивать порванные ткани. Но это оказалось сложнее всего.       Даша знала, что должна быть сильной, должна выдержать всё это ради ребёнка. В мире не оставалось ничего важнее. В своей новой роли будущей матери она готова была бороться до конца, чтобы сберечь его. Ничего не имело значения, кроме его спасения. Она призвала на помощь все свои силы. До последнего надеялась на чудо. Заставляла себя терпеть страшную боль, лишь бы спасти самое дорогое существо на свете. Без него для неё не было бы жизни.       Иногда она приходила в себя, осознавая всё, что происходило. Она думала, что сама была виновата в своей слабости, в том, что позволила себе стать настолько зависимой от любви, от одного человека.       «Я тоже в этом виновата. Не только Нина и Эдвард, но и я тоже. Нельзя делать одного человека центром вселенной. Нельзя рассчитывать и надеяться только на одного человека. Надо было жить и своей жизнью тоже. Возможно, именно эта зависимость с моей стороны ему и надоела. Ведь я относилась к нему, как к собственности, даже дышать не давала, а это неправильно. Любить надо, безусловно. Не зависеть от любви. Я только сейчас это осознала. Он же не принадлежал мне, я не должна была так себя вести. У меня не было своей жизни, она вся вертелась вокруг него. А я должна была иметь друзей, какие-то увлечения. Но нет, я жила только им. Понятно, что такой зависимый человек никому не нравится. Сейчас я поняла, насколько это было неправильно. И раз уж так получилось, нельзя мстить. Я поняла, что всё равно люблю его. Со мной или без меня, просто люблю и всё. Почему должно было случиться вот это, чтобы я всё осознала? Жаль, что я не поняла этого раньше. Очень надеюсь, что мой отец ничего им не сделает. Нельзя удерживать человека рядом с собой насильно. Если он меня не любит, значит, так и должно быть. Если они любят друг друга и счастливы вместе, то пусть так и будет. А я за них порадуюсь. Я буду любить его, несмотря ни на что. И сестру тоже. Я их прощаю. Они достойны счастья».       Почти всё время девушка находилась в полубессознательном состоянии. При этом чувствовала, как кровь стекала на пол. Она ощущала, как её разрезали, всё, что делали внутри неё, как накладывали швы.       «Как ребёнок? Они смогут что-то сделать или уже слишком поздно? Почему всё так получилось? Я должна была сразу ехать в больницу».       — Спасите его, пожалуйста, сделайте что-нибудь, — каждый раз умоляла она, когда приходила в себя.       В этот момент ей ничего не было важно, кроме ребёнка. Даша раскаивалась в том, какой она была собственницей. Понимала, что не должна была так себя вести. В том, что произошло, была виновата она сама. Если бы так не давила на любимого, не требовала жить только ради неё, всё было бы в порядке. Он бы не стал ей изменять. Но, видимо, она ему надоела, он устал от её бесконечных слёз, истерик, претензий. Даша вспомнила о том, как закатывала скандалы по любому поводу. Её ничего не устраивало. Вспомнила, как обвиняла его в том, что он уделял ей мало времени, слишком много работал. Особенно ей стало стыдно за то, как она обижалась за его встречи с другими людьми, не только со знакомыми, а даже по работе. Требовала, чтобы он ни с кем не общался, кроме неё. Устроила истерику, когда он полетел в Англию на день рождения королевы, хотя знала, что это необходимый визит вежливости по отношению к коллеге.       «Я эгоистка. Только сейчас это поняла. Можно подумать, что Эдвард сам хотел посещать эти встречи. Нет, конечно. Ему самому всё это не особо нравилось. А я этого не понимала. Всё дело в том, что в душе я завидовала такой жизни. Сама очень робкая, боюсь людей и компании. Не люблю внимание, а в глубине души хочу, чтобы обо мне тоже узнали, мечтаю о внимании, доказать всем тем, кто меня обижал, что я на что-то способна. Эдвард предложил нам с Аннабеллой организацию свадьбы. И, конечно, всё так затянули, потому что я хотела самую шикарную свадьбу. Аннабелла была только рада, а Эдвард не знал этого. Интересно, что бы Эдвард сказал, если бы узнал, какую именно свадьбу я хотела на самом деле. Весь образ скромной девушки бы разрушился. И как я представляла себе, что все мои бывшие одноклассники умрут от удивления, когда увидят это своими глазами. Да, раньше я об этом не думала, мне нужна была только его любовь. Но стоило мне пожить в шикарных отелях, летать на частном самолёте, ночевать в шикарном доме, где утром обед готовил повар, завтрак подаёт официантка, кровать заправляет горничная, а пол моет служанка, куда девалась простая скромная девушка? Я начала привыкать к такой жизни, втягиваться, хотя делала вид, что мне всё равно, и я это презираю. И ведь неплохо притворялась, никто так и не догадался, как я наслаждаюсь такой жизнью. До чего же прекрасно жить как королева. Я испытывала восторг от такого образа жизни. Дома, при родителях вела себя очень скромно, тогда как на самом деле… Также мне было смешно при встрече с Ниной, как она болтала о жизни в Голливуде, о вечеринках со звёздами, о деньгах, о дизайнерской одежде. Она, бедная, думала, что я поражена её рассказом о красивой жизни. А я с трудом сдерживалась, чтобы не смеяться. Самый смешной момент был, когда она хвасталась, что живёт в пятизвёздочном отеле бесплатно, потому что это знак внимания со стороны Эдварда, и смотрела на меня свысока. Ещё тогда спросила, была ли я раньше в этом отеле и видела ли Эдварда. Я с огромным трудом сдержалась, чтобы не сказать ей о том, что в этом отеле я знаю каждый номер, а Эдварда я, конечно, видела, и не только. Так мечтала рассказать ей правду, да ещё со всеми подробностями. Посмотреть, как она утонет в бассейне, когда узнает, что мы с Эдвардом делали за неделю до этого на нашем частном пляже. Или в его кабинете во время саммита по климату. И не только, а ещё много где. Так и хотелось сказать, что эта страна принадлежит мне. Я здесь хозяйка. И Нина, которая всю жизнь меня принижала, считала ничтожеством, не думала, что меня кто-то сможет полюбить, сдохнет от злости. Мне было весело скрывать правду, потому что знала, что скоро всё откроется. Эдвард не понимал, зачем позвала Нину на свадьбу. Именно поэтому хотела показать ей, чего я добилась. Что я стала лучше, теперь она никто».       Даша тяжело вздохнула от воспоминаний и снова провалилась в беспамятство. В редкие моменты просветления она чувствовала сильнейшую боль, чем не менее сильное раскаяние. Она уже была уверена, что то, что произошло — это её наказание за излишнюю самоуверенность. Она поверила в свою уникальность, незаменимость. Любовь Эдварда подняла её самооценку до небес. Она была уверена, что лучше всех. Только, в отличие от Нины, не афишировала это. Кроме того, стала называть себя дворянкой. Эдвард сказал, что как его будущая жена, она становилась дворянкой, но Даша ещё знала о происхождении отца, о котором они никому не говорили. Скромная девушка стала очень самоуверенной и всё время думала о себе исключительно как о королеве. При этом она ко всем ревновала Эдварда, даже к деловым партнёрам. Её раздражали его встречи с людьми. Она хотела, чтобы он принадлежал только ей. Даша не думала о том, насколько это токсичные отношения, где она выступала в роли абьюзера. Ей казалось, что если любимый счастлив с ней, то всё в порядке. А то, что он всегда испытывал чувство вины, когда они долго не виделись, об этом она не думала.       «Прости меня, Эдвард, я виновата, я не давала тебе нормально жить. Ты не был счастлив со мной. Я требовала, чтобы ты проводил всё время со мной и злилась на тех, с кем тебе надо было встречаться по делам. Я ужасная эгоистка и собственница. Конечно, с таким отношением я тебе надоела. А Нина, она не такая. Самодостаточная, не требовала быть с ней непрерывно и жить её интересами. У неё своя жизнь, она не станет ждать тебя всю ночь, как собачка. Её образ жизни похож на твой. Вы друг другу больше подходите. Моя жизнь была сосредоточена вокруг тебя. Я была счастлива только когда ты был рядом со мной. А если мы не виделись, я от тоски на стенку лезла. Для меня не было ничего страшнее, чем потерять твою любовь. Мой мир бы тогда рухнул. Что же, этого я и добилась своим поведением».       Сейчас Даша во всём обвиняла себя, ненавидела за такое неправильное поведение в отношениях. Решила, что если бы она была более терпимой, менее эгоистичной, то Эдвард был бы с ней, а не с Ниной. Но тут же убеждала себя в том, что любящий человек всегда будет с любимым и сможет терпеть любые поступки.       Все, да не все. Всё-таки, как бы человек ни любил, а всему есть предел. Наглеть тоже не надо было. Пусть он и не знал о том, как сильно мне понравилась красивая жизнь, я это скрывала. Но моё собственническое отношение к нему — это уже наглость. Никто не должен так давить на любимого человека, я просто не давала ему дышать. Оставалось только на поводок привязать и ни на шаг не отпускать. Возможно, именно это он и почувствовал и побоялся терять свободу. Парни не любят, когда на них давят. А я тем более использовала его ещё и в качестве личного психолога, который должен был меня всегда выслушать и поддержать. А ему, наверное, было не до того. Он так уставал на этой своей работе, а тут ещё я нагружала его своими глупыми проблемами. Какая же я идиотка. Вешала свои детские комплексы на такого человека, как будто он обязан это слушать. Лучше бы к психологу сходила. Конечно, ему надоело со мной возиться, я всегда подозревала, что так и будет. Он устал от меня.       Хорошо ещё, что не дошло до того, что я ее стала брать у него деньги на одежду, телефон, машину, поездки и всё остальное, как обычно поступают девчонки в моём случае. Хотя очень хотела, но боялась испортить образ принципиальной «простой девушки». Но при этом на шоппинг обожала ходить с Аннабеллой, ведь она за всё платила. А то, что это на самом деле деньги Эдварда, я не думала. Она же платила, я как бы не при чём. И у неё же дома мы прятали мою дизайнерскую одежду. Аннабелла такая замечательная. Я её обожаю, настоящая сестра. Мы были с ней как заговорщицы. Она же знала, что меня родители бы убили за такую одежду. Поэтому всё было у неё дома, и когда мы с ней куда-то шли вместе, я в это одевалась. Вообще, моя вторая личность оказалась совсем на меня не похожа. Думаю, раньше я жила жизнью отца, хотя совсем не такая. Мне хотелось роскошной жизни, и не знаю, почему это стыдно и надо скрывать? Но, видимо, я всё это заслужила.       — Что происходит? — с беспокойством спросила она в момент просветления. — С ребёнком всё в порядке?       — Мы делаем всё возможное, — ответили ей, — пытаемся установить эмбрион в матке, а затем нужно ввести гормоны.       — Получается?       — Можете меньше разговаривать, пожалуйста.       По этому голосу Даша поняла, что надежды мало.       «Это я во всём виновата и моя глупая зависимость от любви. Дура, идиотка, ведь нет никого важнее ребёнка. Мне сразу надо было в больницу, а не ехать выяснять отношения с Эдвардом. Тем более, я сама во всём виновата. Если я его потеряю, это будет моя вина. Какое мне дело, с кем Эдвард? Ведь главное, что он счастлив».       В этот момент, полный боли и тревоги за ребёнка, Даша, наконец, осознала, что её любовь на самом деле безусловная. Она поняла, что больше не испытывает ненависти к любимому. Она продолжала его любить так же, как раньше, даже ещё сильнее, но уже не мечтала, чтобы он был с ней. Она поняла, что для неё главное — это его счастье, даже если она нашла его с другой. Она сама не могла объяснить свои эмоции в этот момент. Её любовь приобрела какую-то новую, более возвышенную форму. Это больше не была эгоистичная зависимость, требующая непрерывного присутствия любимого рядом с ней. Она любила его и радовалась его счастью с Ниной. Она простила его и отпустила. Её сердце защемило от этой любви. Во вспышках страшной боли она так же отпустила Нину. Поняла, что и её очень любит и желает обоим счастья. Больше не злилась на них, ни в чём не винила. Только себя.       Несмотря на боль операции и страх за ребёнка, она почувствовала странное приподнято-торжественное настроение, когда осознала всю силу настоящей истинной любви, которая не должна быть зависимой. Когда она поняла, что любить надо без полной самоотдачи, не забывать о себе и не делать любимого человека центром жизни, Даша поняла, что осознала главную истину жизни. Все её научные знания меркли в сравнении с этой жизненной мудростью. Она только пожалела, что не поняла это раньше.       «Видимо, нужно такое серьёзное потрясение, чтобы всё осознать. И ещё я была такой глупой, что позволила себе увлечься красивой жизнью, больше этого не повторится. В какой-то момент я даже не знала, люблю ли Эдварда, как человека или за всё, что он мог мне дать. Наконец я поняла, что люблю его как человека, ведь он больше мне никогда ничего не даст, только Нине. А мне больше ничего от него не надо. Главное уже есть и это ребёнок. Он дал мне больше, чем я могла ожидать, самый ценный дар. Мой ребёнок всегда будет со мной. Я люблю его превыше всего на свете».       Возвышенная любовь к Эдварду и особенно ни с чем не сравнимая любовь к ребёнку помогали ей держаться, иначе она бы не выдержала страшную пытку. И только надеялась, что это всё не зря. Что всё получится.       — Мы должны сообщить ему, так будет честно, — услышала она.       — Что сообщить? Что? — закричала она, продираясь сквозь волны болевого шока.       Даша поняла, что боль вызывала в ней такое странное состояние. То придавала возвышенное настроение, то заставляла балансировать на грани реальности и бессознательного состояния. Она то всё осознавала, то путешествовала по своим галлюцинациям. Но последняя фраза заставила её сознание вернуться и всё осознать.       Боль, страшная боль, не физическая, эмоциональная.       — С ним всё хорошо, скажите? С НИМ ВСЁ БУДЕТ В ПОРЯДКЕ? — она кричала, в ответ тишина.       Кровь стекала, она это чувствовала.       — ПОЖАЛУЙСТА, УМОЛЯЮ!       — Я позвонил, сообщил, не знаю, что теперь будет.       Она не могла это осознать, это было за периферией сознания. Никогда не сможет это принять. Почувствовала, что снова проваливается, растворяется в тумане. «Как жить дальше?»       — А-А-А-А-А-А-А-А-А-А! Помогите! — она сама испугалась своего крика.       — Держите её, она же дёргается. Ещё упадёт.       — Сделайте что-нибудь!       — Деточка, так бывает.       — Молчать, я не верю! Мой ребёнок, пожалуйста!       Она дёргалась и вырывалась. Её пытались держать. Боль была невыносимой.       — Дайте успокоительное!       — Это я виновата, только я. Я не имела права никого лишать жизни. Да, они бандиты, но они люди, не подопытные. Я слишком много себе позволяла. Не мне решать, жить бандитам или нет. Это я сделала, я убийца!       — У неё бред и галлюцинации от болевого шока.       — Я не должна была!       — Успокойся, девочка, всё хорошо.       Они не могли ничего сделать.       — Мы теряем её, она в шоковом состоянии, ни на что не реагирует. Состояние слишком нестабильное, её организм этого не выдерживает.       Врач смотрел на показания приборов, качая головой, он уже потерял веру даже в то, что удастся спасти девушку.       Она кричала и несла какой-то бред.       Они потеряли надежду, она тоже. Больше ничего нельзя было сделать…       Хлопнула дверь…       — Вам сюда нельзя, вы куда?       — Брысь отсюда, не мешайте мне, раз уж сами ни с чем не можете справиться. Кто вам только дипломы выдал?       Голос смутно знакомый, она уже ничего не соображала, но презрительная уверенность в тоне говорившего немного приободряла.       — Вы не имеете права, это не в вашей компетенции…       — Не лезьте, раз уж ни на что не способны! Дайте мне, я сама всё сделаю.       Даша почувствовала нежное лёгкое прикосновение.       — Мама! Спаси нас, прошу! Ты же сможешь.       — Да, доченька, я успела. Ты в безопасности. Попрошу всех выйти.       — СПАСИ ЕГО, МАМА, ПРОШУ!       Даша уже ни во что не верила, она всё услышала, но присутствие матери придало надежду. Она на секунду приоткрыла глаза. Катя внимательно смотрела на дочь.       Взгляд, глаза в глаза.       Звонок телефона. Даша услышала, как мать ответила.       — Андрей? Ну, наконец-то! Где тебя носит? Наигрался в народного мстителя? Какой именно дочери? Алисы? Как, старшей, ты от неё не отрёкся? Ах, всё ещё считаешь дочерью, ну конечно, — в голосе сарказм. — А сейчас заканчивай с глупостями и срочно ко мне. Нужна твоя помощь, одна я не справлюсь. Нет, ещё не устранено. И если будешь копаться, а не поможешь мне, то и не получится. В общем, ты понял! Жду!       «Какой народный мститель? Он… Убил Эдварда? Не может быть! Но я сама виновата, что обо всём рассказала. Что я наделала? Что ещё не устранено? Она зовёт его помочь полностью избавиться от ребёнка?»       Даша содрогнулась от страшной боли. Она окончательно осознала свой поступок, к чему привёл звонок отцу. Всё остальное показалось ничтожным по сравнению с этим. Это сделала та часть её, которая собственница по принципу: «Если не со мной, то не доставайся никому». А ведь она решила его отпустить, чтобы он был счастлив, но вместо этого убила. И сейчас они пришли, чтобы убедиться, что ребёнка не будет.       «Не буду думать об этом сейчас, потом всё осознаю позже. Сейчас я не имею на это права».       Но всё же…       — Мама, где Эдвард? С ним всё в порядке? Он не пострадал? — в голосе тревога, она его всё ещё очень любила.       — Дочка, сейчас мы должны думать о тебе.       Ей показалось, что вошёл отец. Она уже ничего не соображала. Не понимала, не осознавала.       «Отец? Зачем он здесь? Неужели пришёл поторжествовать надо мной? Радоваться, что одержал победу? Ведь всё само собой решилось, даже не понадобилось его вмешательство».       — Это лучше поможет, введи его побыстрее.       Она сжалась. «Что они хотят ввести? Какое средство? Зачем? Отец же знает, что его вмешательство уже не требуется. Природа всё сделала сама. Или он хочет меня наказать? Сделать то же самое, что с моим любимым? Ну и хорошо, так лучше, какой смысл оставаться без них».       Родители о чём-то тихо, тревожно переговаривались. Даша не слышала, уже было всё равно.       — Я сама всё сделаю, на этих никакой надежды. Ничего не умеют. Я лучше зашью.       — У тебя получится? — в голосе отца по необъяснимой причине тревога. — Это улучшенное средство, но прошло много времени, вдруг слишком поздно?       — Эмбрион остался, не успел вытечь с кровью.       — А как же тогда говорили, что оторвался?       — Оторвался частично. Поэтому пошла кровь. Но не до конца. Всё-таки удержался. Но они не смогли вернуть его на место. Им сложно было делать операцию, боялись совсем оторвать его.       «Неожиданно. Почему же врачи сказали, что уже ничего нельзя сделать? Неужели это такой сложный случай? Они не могли справиться до прихода профессора. Теперь точно всё кончено. Он не позволит спасти его. Он пришёл, чтобы убить его, также как и его отца», — Даша уже окончательно уверилась, что отец убил Эдварда. И это произошло по её вине. Несмотря на страшную боль от потери любимого, сжавшую её грудь, она в этот момент думала только о том, как защитить ребёнка, в которого ещё верила вопреки всему.       Даша чувствовала, как неизвестное вещество проникает в организм. Она ожидала чего угодно, но не того, что боль начнёт стихать. Катя что-то делала через надрез, Даша не могла понять, что почувствовала только наложение швов.       Мать была взволнована. Даша была уверена, что отец в ярости, и она никогда не сможет вновь заслужить его доверие и уважение. Которые ей уже не были нужны. Она внезапно почувствовала, что ненавидит его. Хотя сама была виновата, выдала тайну, позвала его. А он мог ничего и не узнать, если бы сама не сказала. Она ненавидела и себя тоже. Но отец явно пришёл убедиться, что всё прошло, как надо, убедиться, что ребёнка не будет. Не зря сказал по телефону про «устранение». Видимо, был рад, что так вышло. Даша не видела его лица, но догадывалась, каким оно должно быть счастливым из-за её несчастья. Думать об этом было невыносимо. Уже сползая в туман, ей померещилась невероятная фраза:       — Алиса не станет самой младшей в нашей семье, Катюша?       — Нет, не станет.       «Про кого он говорит? Кто будет младше Алисы? Нет же никого. Наверное, мне это послышалось», — что было дальше, она не помнила, слишком была измучена и расстроена.