Семь вечеров в декабре

Семьсот километров — это целая ночь в поезде, быстрые четыре часа на Сапсане и всего лишь час в самолете, поэтому изменения в погоде между двумя городами редко успеваешь заметить. Когда Арсений выходит из Ленинградского вокзала, ему кажется, что он попадает под тот же самый снегопад, который провожал его в Питере до перрона, отвлекал от книги в поезде и теперь мокрыми разводами растекается по лобовому стеклу такси. В двадцатых числах декабря Москву словно потрясывает от приближающегося праздника: витрины блестят гирляндами, двери в кофейни переплетены еловыми ветками, люди с покупками в руках перебегают на другую сторону проспекта, воротниками пальто закрываясь от сыпящегося в лицо снега, а в каждой песне на радио слышится звон колокольчиков. Арсений в окно смотрит, любуясь присыпанным снегом городом, и зачем-то запоминает встреченные на пути елки. Когда машина останавливается у студии, елок набирается семнадцать штук если считать висящую у таксиста на зеркале заднего вида елочку-освежитель. В гримерке перед съемкой оживленно, а все разговоры крутятся вокруг праздников: корпоративы, подарки и планы на Новый год. Арсений как может старается разговоров про Новый год избегать, только кивает и слушает. У него планы неинтересные, он даже немного жалеет, что отказался вести корпоратив, — за работой новогодняя ночь пролетает незаметно, так что на утро только удивляешься тому, что уже январь и год на календаре стал следующим. — Так что, Арс, в этот раз без меня, — Сережа заканчивает хвастаться билетами на Шри-Ланку и обращается к Стасу: — А Шаст с вами будет? — Да, Дарина с Ирой уже украсили все за городом, туда и поедем, — кивает Стас. — А ты как, Арс, без Матвиенко-то в этом году? — В Питере тоже Новый год отмечают, — отвечает ему Арсений. — Уже нашел себе вечеринку? — Нашел, — кивает он, отвлекаясь на вваливающегося в гримерку Антона. — Опаздываем, — поджимает губы Стас. — Всех отгримировали уже. — Сжалься, Стас, там такие пробки, — Антон мягко сжимает руку Арсения и садится перед зеркалом. Антона гримируют под фоновый шум обсуждений погоды, гололеда и вечных пробок в Москве, а потом Стас хлопает в ладоши, привлекая к себе внимание: — Ну что, ребята, три съемочки — и видимся почти со всеми только в следующем году? Три съемки растягиваются до самого вечера. Устать Арсений не успевает и тихо радуется, что никто не собирается в бар, как Дима объявляет: — Ну что, пацаны, едем на такси? — Да я могу отвезти, — отзывается Сережа. — Куда? — не понимает Антон, и Арсений рассеянно кивает. — Ну так в бар, — отвечает Дима. — Арс, у тебя же завтра поезд? — Ну да. — Ну и вот. Последний раз в году видимся. Конечно, в бар, — объясняет Дима, всем видом выказывая желание выпить. — Я тоже на машине, — говорит Антон. — А ты пить не будешь, что ли? — Димка так искренне удивляется, что Арсений не сдерживает смешка: Антон пить никогда не отказывается. — Брошу ее у бара, завтра заберу, — пожимает плечами Антон. — Зачем в Сережиной впятером тащиться. Арс, ты со мной? Арсений кивает, и вот они молча идут до парковки — Антон смотрит прямо перед собой, шаг держит уверенный, словно спешит. Арсений идет с ним в ногу, в такт со скрипом его кроссовок на гладкой плитке, рассеянно думая о том, что в кроссовках зимой, наверное, скользко. В машине Антона как и всегда пахнет кожей сидений, табаком, а в этот раз еще и едва заметно почти выветрившимся ароматом сладкого парфюма. Арсений не знает, какие у Иры духи, но догадывается, что в них обязательно есть вишня и что-то от горького миндаля. Он молча пристегивается и включает радио. — Ты не представляешь, как сильно я не собирался в бар, — буднично сообщает Антон, выезжая с парковки и делая музыку чуть тише. — Я тоже почему-то решил, что никто не предложит, — отвечает Арсений, с улыбкой наблюдая, как девочка-школьница с ярко-розовым рюкзаком на спине пытается перевести через огромный сугроб упирающуюся рыжую с белым собачку: — Но испытал облегчение, когда Димка все-таки предложил. — Ты сам сказал, что мы должны будем разговаривать, а не трахаться, — усмехается Антон. — Я не так сказал, — упрямо поправляет его Арсений. — Но правда думаю, что есть что обсудить. — Я не знаю, что говорить, — напоминает Антон. — Типа, как вообще и с чего начать. — По-моему, там целый список уже накопился. Антон что-то под нос себе тихо бормочет, перестраивается в левый ряд и достает сигареты. — Весело нам будет после бара, — без всякого выражения говорит он после первой затяжки. — Хорошо, что все-таки не сразу в отель, да, Шаст? — усмехается Арсений. Антон в ответ только морщится и внимательно смотрит на дорогу: снег тает на лобовом стекле и оставляет размытые дорожки, в которых отражаются огни стоп-сигналов впереди идущих машин и светофоров. Арсений в эти дорожки взглядом упирается и делает радио громче. Внутри бара темно и пахнет алкоголем. Они делают заказ. Арсений с Антоном переглядываются, кратко друг другу улыбаясь, — оба начали сразу с крепкого. Арсений от предстоящего разговора и бесплотных попыток придумать, что вообще Антону сказать, беспокоится и поэтому просит сразу два двойных виски со льдом. А Антон, который, видимо, тоже ощущает что-то похожее, заказывает коктейль, в котором алкоголь, перечисленный через запятую, занимает сразу три строчки в меню. В баре караоке. Они тесно рассаживаются на полукруглом диване в небольшой кабинке и со смехом слушают, как быстро напивающийся Антон каждую новую песню поет все громче, стараясь перекричать голоса соседних компаний. После третьего стакана у Арсения начинает легко кружиться голова, но пьянее он себя не чувствует — из-за непроходящего внутреннего напряжения развеселиться или расслабиться не получается и только хочется курить. Он борется с этим желанием пару минут, а потом вытаскивает пачку сигарет из куртки Антона, который в обнимку с Димой сипло кричит строчки песни, и выскальзывает за дверь. Выходить поздно вечером в конце декабря из бара под снегопад — одно из кратких удовольствий, о существовании которых вспоминаешь только раз в год. Арсений вспоминает сейчас: выходит и зажмуривается от снега, который сразу же тает на скулах. Он чуть весело встряхивает головой, отходит от шумной компании на крыльце и, прикрывая сигарету рукой, прикуривает. Три затяжки — и из бара выходит Антон в наспех надетой куртке и останавливается напротив. — Сигареты мои украл, — шутливый упрек мешается с улыбкой. Арсений смотрит на него прищурившись: у Антона куртка нараспашку, снег оседает на волосах и не тает, фонарь за спиной подсвечивает снежинки и сквозь прищуренный взгляд создает вокруг его головы оранжевый ореол. Антон все еще улыбается — ярко, так, что едва заметны морщинки в уголках глаз, и губы у него обветрено шелушатся, на ощупь, наверное, шершавые — тянет прикоснуться и проверить, но они у бара не одни. — Украл, — Арсений отдает ему пачку. — Все в порядке? Арсений рассеянно замечает, что в Москве Антон выглядит по-другому: та же куртка, знакомый взгляд, волосы слегка растрепались, но все еще сохранили остатки лака от укладки, которую ему сделали перед съемкой, — все это знакомый Антон, но на улице у бара с шумным городом за спиной он у Арсения с родным, заспанным Антоном на его кухне в Питере совершенно не складывается. Московский Антон выглядит серьезным и более взрослым, кажется даже чуть выше и будто бы от Арсения немного дальше. Возможно, от осознания, что этот Антон, в отличие от питерского, ему не принадлежит, что здесь его всегда приходится делить — с городом, командой, сладким парфюмом, въевшимся в кожаную обивку, — или просто от все-таки подействовавшего алкоголя Арс на его внимательный взгляд отвечает своим, задумчивым, и даже не ждет, когда они останутся одни. — Почему ты все еще с Ирой, Шаст? — спрашивает он и отстраненно удивляется, как легко вопрос слетает с губ. — Прямо здесь об этом хочешь поговорить? — Антон реагирует спокойно — Арсений удивляется и этому, хотя сам толком не понимает какой реакции ждал. — Ага, — он отбрасывает потухшую от снега сигарету и тянется в карман Антона за пачкой. — Даже еще раз покурю. Антон смотрит, как он закуривает, и прослеживает за рукой, которая кладет пачку обратно в его карман. — Я не знаю, Арс, — отвечает он наконец. — Ты какого ответа ждешь? — Желательно честного, — улыбается Арсений. — Ну вот я не знаю почему, — Антон пожимает плечами. — Мы вместе шесть лет, это же пиздец как долго. И всегда все было хорошо, я тупо привык думать, что все хорошо. А сейчас оно просто по инерции уже как-то само идет, а я… — В машине под окнами сидишь и наблюдаешь? — подсказывает Арсений, но Антон смотрит на него растерянно. — Чего? — Тебе с ней быть хочется? — продолжает гнуть свое Арс, все еще удивляясь своей смелости — но алкоголь притупляет привычное опасение сказать что-то лишнее или слишком честное. — Простой же вопрос. — Я не… — Антон трет переносицу, — это сложно, Арс. Я не знаю как на такое отвечать. Особенно тебе, — тихо добавляет он. — Вопрос без двойного дна, кстати, — Арсений улыбается в ответ на все еще внимательный взгляд — Антон про сигарету забыл и просто смотрит, словно пытаясь в его глазах слова прочитать быстрее, чем услышит. — Я не затем спрашиваю, чтобы потом спросить, почему с Ирой, а не со мной. Я просто наблюдаю же, Шаст. Слышу и слушаю — и вообще не понимаю. У тебя же не просто так последние два года Стас с кучей проектов, вот это вот не Москва, а командировка, с мужиками в бар даже если не хочется, но лишь бы не домой. Ты сам не замечаешь, что ли? — А ты ревнуешь? — вдруг с интересом спрашивает Антон. — Меня к ней? — Ревную, конечно, — спокойно кивает Арсений. — Я вообще так-то ревнивый пиздец. Что ты улыбаешься? — спрашивает он в ответ на опять яркую улыбку. — Почему-то приятно, — Антон пожимает плечами. — Потому что ты идиот, — вздыхает Арсений и отходит к урне, выбрасывая сигарету. — Абсолютный, — нагоняет его Антон. — Арс, я хуй знает что тебе ответить, честно. Я во всем этом так завяз. Даже не думал, что могу как-то выбраться, что ли. — Ну может пора с этим что-то сделать, Шаст? Антон замирает, смотрит вдруг настороженно. Арсений, взгляд быстро считав, добавляет: — Это не ультиматум, Антон, — говорит он чуть понизив голос, чтобы никто из курящих рядом не услышал. — Просто я же вижу, как ты заебался. И все видят. И каждый в своих целях использует, а ты как морская рыба в пресной воде по течению плывешь, давишься, и сам в курсе, что там дальше по руслу обрыв и тебе пизда, — он усмехается собственной дурацкой аналогии, — и все равно как дурачок плывешь зачем-то. А я за этим только наблюдаю и ничего толком сказать даже не могу, потому что… — Арсений прерывается, оглядываясь на распахнувшуюся дверь, из которой выглядывает Позов и направляется к ним. Пока Дима с Антоном курят еще по одной, Арсений стоит в стороне, против ветра, чтобы не дышать дымом, и переминается с пятки на носок, а потом решает их не дожидаться и возвращается в теплый бар. Антон ловит его у барной стойки и шепчет на ухо: — Потому что — что? Арсений к нему поворачивается и секунду колеблется — ответить или опять промолчать — но музыка играет громко, у сцены кто-то танцует, а у барной стойки они одни — и он, наклонившись, все-таки отвечает. — Потому что боюсь, что ты решишь, что это обязательно выбор — или я, или она — и выберешь ее, — он сжимает предплечье Антона, потому что из-за этого, давно сформулированного и наконец-то произнесенного вслух страха на секунду темнеет в глазах. Он расплачивается с барменом, и молча, плечом к плечу, они идут к их комнатке с караоке. — То есть это не выбор? — Антон придерживает его у двери. — Не выбор, — подтверждает Арсений. — Ты даже можешь сейчас сказать, что действительно об этом подумал и оставить все как есть — и я тебе и слова против не скажу. Я же не ради себя это все спрашиваю, Шаст, — Арсений ему улыбается и быстро проводит кончиками пальцев по скуле, чуть прикрывая глаза от моментальной реакции Антона на прикосновение. — Я просто хочу, чтобы ты Новый год отмечал с кем хочется, а не с кем надо, банально в Питер приезжал когда сам захочешь и все остальное. Понимаешь? Антон ничего не говорит, просто продолжает смотреть, и Арсений не знает, понимает он или нет. Украдкой за Антоном наблюдает весь оставшийся вечер — немного виновато улыбаясь, когда взгляд перехватывают, — но все равно не может до конца разгадать: Антон за микрофоном больше не тянется, смеется невпопад и в целом затихает, устроившись на другой половине дивана. Из бара они выходят уже ночью, дожидаются, пока несколько раз покурит веселый Дима, долго прощаются со Стасом и Сережей и потом молча, каждый у своего окна, едут в такси. Арсений невнимательно смотрит на мелькающую за стеклом украшенную Москву — и думает, что все-таки не смог бы здесь жить, потому что в Москве у него словно бы складывается только работа, а со всем остальным, с более важным, хорошо получается только в Питере. Арсений регистрируется, забирает ключ и скидывает Антону, который курит у входа, номер комнаты сообщением — давно привычная конспирация, хотя в отелях всем всегда все равно. В номере он не успевает снять пальто, как за спиной открывается дверь и его хватают за плечи, разворачивая, и прижимают к стене. Антон немного над ним возвышаясь наклоняется очень близко и спрашивает в самые губы: — Почему? — Что? — выдыхает Арсений, вдруг теряясь в непривычно властном взгляде. — Почему это не выбор? — повторяет Антон, сжимая его плечи. — Тебе будет нормально, если я останусь с вами обоими? Ты же сам говоришь, что ревнуешь. — Потому что она была первая, — отвечает Арсений хрипло, невольно засматриваясь на его губы. — А если бы это был выбор и я бы выбрал ее, — низким голосом спрашивает Антон. — Что бы ты? Арсений ловит его взгляд и прищуривается. — Я бы жил, работал и все остальное, Антон. Без скандалов. Как большой и взрослый, — тело немного напрягается, и он подавляет желание из крепкого захвата вырваться. — Поэтому если ты хочешь, чтобы это был именно выбор, то выбирай. Вместо ответа его вдавливают в стену еще сильнее и целуют. И поцелуй выходит сразу постельный, какой случается за пару секунд до оргазма, — у Арсения от такого поцелуя голова резко кружится, дыхание сбивается и мысли рассыпаются в разные стороны. Он отвечает, наконец-то проводит языком по шероховатой нижней губе Антона и от долго сдерживаемого желания тихо поскуливает, только сейчас понимая, как сильно скучал. — Я ответил? — рычит Антон и стягивает с его плеч пальто. Они оба немного пьяны, движения от этого резкие, горячечные, сильные. Арсений перестает себя контролировать между вторым поцелуем и губами у кадыка — он к Антону жмется и мешает ему снять пуховик. Антон из куртки все-таки выпутывается, одновременно наступая на пятки кроссовок и без них становясь чуть ниже, и тоже явно теряет всякий контроль — от того, что он говорит низким, полным возбуждения голосом, дрожат ноги и сжимается низ живота. — Ты блять себя видел, вообще, — бормочет Антон ему в ухо, проезжая влажными губами по мочке, — ты же просто пиздец какой, Арс, у меня голова вообще отключается когда ты рядом. Арсений на эти слова только ближе к нему прижимается, зарываясь пальцами в хрусткие от лака волосы, и поворачивает голову, подставляясь под поцелуи. — Блять, Арс, — тяжело дышит Антон в самые губы, руками задирая его футболку и проходясь ладонями по ребрам вниз, к ремню, — я так тебя хочу, просто пиздец. Арсений тихо бормочет что-то похожее на «я тоже», но слова, как обычно, не получаются четкими, и поэтому он просто трется членом о бедро Антона, показывая. — Какой нахуй ты мне предлагаешь выбор, если я расплываюсь, когда ты на меня тупо смотришь? — почти осмысленно говорит Антон, отрываясь от губ и расстегивая его ремень. — Я все нахрен выбрал еще два года назад. На кровать Антон его с силой толкает, наваливается сверху, царапает ногтями кожу, помогая раздеться. Подминает под себя, целует все так же глубоко, собирая каждый несдержанный стон. Антон в него входит, закинув ноги себе на пояс, руками крепко сжимает запястья — и Арсения такая сила прорезает сильнее слов. Он подается навстречу, выгибается, ищет еще больше прикосновений, позволяет Антону сорваться в бешеный темп, от которого волны удовольствия такие же грубые и жесткие, как и толчки. С губ срывается бесконечно повторяющееся «да», которое он шепчет Антону в шею в ответ на каждое движение и видит, как Антона с такого согласия уносит, как он зубы крепче сжимает, как напрягается его челюсть, а пальцы все сильнее сдавливают запястья, наверняка оставляя следы. — Подожди, — глухо шепчет он. — Что? — Антон не перестает двигаться, и Арсений на секунду забывает, что вообще собирался сказать, взглядом путаясь в его мокрой челке, приоткрытых губах и тяжелом дыхании. — Хочу сильнее. Антон какое-то время включается, а потом понимает — выходит, горячим взглядом следит, как Арсений переворачивается на живот, встает на колени, упираясь лбом в подушку, и низко и очень открыто прогибается в спине. — Как ты такой вообще, — почти яростно шепчет Антон, сжимая руки на его пояснице и наклоняясь к затылку. — Сильнее? Арсений кивает куда-то в подушку, но Антон кивка даже не дожидается и просто берет сильнее, глубоко и размашисто, так, как нужно, так, что добивается уже не стонов, а приглушенных шипящих звуков. Антон кончает с очень низким, совершенно родным, кажется даже — нежным — стоном, но продолжает двигаться все так же часто и потом замирает внутри, когда Арсений тоже кончает. Антон опять глухо постанывает от сжимающихся мышц и тяжело дыша падает на его спину, так и оставаясь внутри. — Во сколько у тебя завтра поезд? — тихий шепот в самое ухо. — В половину шестого, вечером. — А отель? — Поздний выезд. Антон кивает и ложится рядом, сжимая его ладонь. Арсений, все еще чувствуя вязкую дрожь во всем теле и какую-то, не ясно откуда взявшуюся благодарность. Он прижимается к соленому плечу губами и зачем-то считает время — до поезда больше двенадцати часов, а до Нового года еще десять дней. Числа звучат большими и успокаивающими, и Арсений, так и не отнимая губ от плеча, закрывает глаза.