You’re not a machine, Danse

Роберта нельзя было назвать красавцем, а после шальной рождественской ночи он и вовсе выглядел комично — взъерошенный, припухший, с отпечатком подушки на лбу. Почему-то из всех обитателей Замка именно он проснулся первым. Побродил по стенам, посмотрел, кто где спит, а потом почуял собственное несвежее дыхание и собрался с зубной щёткой в четыре щетинки в общественную душевую. Дьякон и Престон лежали валетом возле кривого топчана. Ронни развалилась на нём звездой в гордом одиночестве. Кейт спала сидя за столом, и, похоже, ей это не доставляло неудобств. Ник устроился на шезлонге в огороде — там ему хотя бы не мешали храп и бравое попёрдывание минитменов. Пока Роберт чистил зубы и умывался, очнулся Хэнкок. Джон чувствовал себя отвратительно, его утро началось с незнакомой пятки перед лицом. Мэр отмахнулся, вскочил и осмотрелся вокруг — воздух нагрелся, а в обычно прохладных коридорах от перегара и вовсе невозможно было дышать. К зеркалу Джон решил не подходить — он знал, что ничего хорошего там не увидит. Почесав висок, Хэнкок поправил тугие красные трусы, сместив резинку, чтобы давила чуть выше натёртого места. Как вчера снимал их перед заходом в залив Плежэ он помнил, а вот как надевал обратно — уже нет. Постепенно крепость наполнилась голосами, застучали по каменному полу неровные шаги. Из остатков вчерашней трапезы собрали завтрак, заварили чай со смоляничным листом, принесли кувшин чистой воды с водоочистной станции. Шэди проснулась не одна. Нет, она всё прекрасно помнила, и удивляться было нечему. Шэр помнила об утолённом голоде, бетонной крошке в коже на локтях и коленях, напряжении в висках из-за собранных в кулаке волос. Помнила и сгорала со стыда, потому что всё это осталось во вчерашнем дне, и наступило время объясняться. Не с Дансом, так с собой же. Рука Данса обвивала талию Шэрон. Девушка аккуратно приподняла её и перекатилась на бок, насколько позволяла это узкая кровать. Отчего-то она чувствовала, что Данс не спит. Наверное, по какому-то напряжению, которое волной накатило на Шэр, хотя дыхание синта никак не изменилось. В душе у Шэр было как болотниками насрано. Эта внезапная близость и особенно сон в одной постели вводили в ступор. Там, в довоенной жизни, ни одна история, которая так начиналась, уже не заканчивалась хорошо. Стоя босиком на тонком коврике, Шэр ощущала, как тепло прикосновений друга тает на её коже, его запах слетает с волос, и только слабое саднящее чувство внизу обещало ещё долго напоминать о минувшей ночи. Дюффорд взглянула на Данса. Рука его теперь лежала на левой половине кровати, будто он всегда так спал. Бросить всё, прыгнуть обратно, и… да пошло оно всё к чертям. Нет. Не надо. Надо умыться, принять душ, пока горячую воду ещё не слили, и чем-то себя занять. Двор Замка встретил Шэди увлекательной картиной, будто сгенерированной эпохой Возрождения. У стены блевал Престон, Ронни Шоу стояла у уличного крана и то и дело опускала голову под ледяную струю, а МакКриди топтался у уродливой ёлки и рассматривал себя в отражении старого стеклянного шара. Эффект рыбьего глаза превращал наёмника в какого-то супермутанта, и долго Роберт на это пялиться не смог. Кто-то, похожий на передвижную мельницу, неровно брёл к садам — по красным патлам Шэр признала в страдающем от похмелья человеке Кейт. — С Рождеством, — пробормотал некто со стороны таким страшным голосом, будто это была угроза убийством. Шэр обернулась. В паре шагов от неё стоял Джон. Он тут же перевёл взгляд куда-то вверх и вздохнул. — Ты не знаешь, — тоскливо спросил мэр, — какая сука это сделала? — Что? И гуль указал пальцем на верхушку ели, где гордо красовалась чёрная треуголка. — Без понятия, Джон. — Мне почему-то кажется, что это сделал МакКриди. И будто в подтверждение его слов наёмник аккуратно обернулся через плечо и поспешил снова уставиться в шарик. Из каменной арки за спиной Шэр вышел Данс, и девушка дёрнулась так, что это должен был заметить даже Хэнкок. Синт скользнул по напарнице взглядом, но ничего не сказал — ни ей, ни Джону. С гулем бывший паладин ещё не был так близок. Дьявол, да он вообще не был ни с кем близок так, как с Шэр, и теперь долгая дружба оказалась перечёркнута красным следом ладони на бархатной коже под трусами Дюффорд после шлепка. Ка-та-стро-фа. — Ты на завтрак идёшь? — спросила Шэрон у Джона. Тот покачал головой: — Что-то кусок в рот не лезет. Иди быстрее, пока там ещё осталось что-то съестное. Завтрак обещал пройти за одним столом с Дансом, и Дюффорд сразу поняла, каково сейчас Джону. Слова, сказанные ночью, легко обращаются прахом при дневном свете — в этом она была уверена. Брак иногда бывает растянувшейся версией такого помешательства. Нет, с Нейтом всё было иначе, и проснувшись рядом с ним утром, Шэр слышала, как он шепчет ей на ухо что-то про «сладкую девочку». Он ей три месяца про это втирал, пока она наконец на позвала его зайти на чай. Нейт любил Шэрон и признался в этом задолго до того, как впервые снял трусы и браво качнул членом в полумраке её квартирки. А Данс молчал. И она, по сути, тоже молчала. — Всё в порядке? — коротко спросил он, оказавшись с ней наедине на просторной, но такой грязной после праздника кухне Замка. — Угу, — кивнула девушка и поспешила набить рот кукурузным хлебом. Наверное, она сказала это как-то резко, недружелюбно, так, что солдат решил для себя не пытаться её разговорить. Он вообще не был словоохотливым. Отвечал только на конкретные вопросы, сам спрашивал что-либо, только если требовались уточнения. Всё. Не человек, а плита могильная. Широкая такая плита, почти стена. Шэрон уже почти дожевала огромный комок хлеба, когда на кухню ввалился МакКриди. Хотелось бы Выжившей позже верить, что он просто убегал от Джона, который вершил правосудие после того, как наёмник поиграл с его треуголкой во фрисби… — Народ, — прозвучал на пороге запыхавшийся голос, — дуйте во двор, быстрее! У нас там чепэ! *** Марси Лон мало кто любил. Хотя бы потому, что она открыто презирала всех и каждого. Да что там говорить — кое-кто из минитменов ушёл из Сэнкчуари в канун Рождества, только чтобы не праздновать бок-о-бок с ней. Но сейчас она была напугана, и в колодцах её тёмных глаз на бледном лице плескался настоящий ужас. — … они напали после полуночи, когда все были в стельку. Сначала кинули импульсную гранату, и две турели на мосту сразу крякнулись. — Где остальные? — шагнул вперёд Престон. — У Эбернети. Человек восемь, как минимум. Кто-то рванул к Убежищу, а кто-то спрятался в подвале. Чую, им недолго осталось, вот прям чую! Стрелки обычно быстро такое просекают. — Жопа полная, — выругалась Ронни и сплюнула себе под ноги. — Это я виноват… — прогундосил Престон. — не надо было уходить и бросать их на произвол судьбы. Видимо, история с Квинси развила в нём какой-то синдром виноватого, и теперь Гарви всегда говорил так про ситуации, на которые не мог повлиять. Однако даже с его приходом мало что менялось — он подолгу мог декламировать патриотические речи, но на передовую всегда отправлялся кто-то другой. Например, Данс. Это осознание вдруг скальпелем прошлось по скользким стенкам напуганного сердца Шэди, и оно содрогнулось. — С Братством, блять, полгода воевали, теперь опять со Стрелками, — ругнулась Шоу. — Гандонов куски! — поддержал её Роберт. С уходом Братства вся шваль, что обитала вокруг, принялась бесчинствовать с новой силой. Будто все эти месяцы, что огромный дирижабль висел над Бостоном, они копили злобу, и наконец ощутили полную безнаказанность. Буйствовали рейдеры, «Кованые» иногда совались в город со своими огнемётами. Но Стрелки сидели тихо — до сегодняшней ночи. — Ладно, народ, — прохрипела Шоу, — пакуйте вещи. Пойду в оружейную, пересчитаю наши запасы. Через полчаса построение. Мужикам быть всем, кто не кривой, не косой и не безногий. — Есть мэм, — грянула толпа, и в этом неровном восклицании окончательно растворились надежды на продолжение праздника. *** Двор опустел. Каждый копался в своём закутке, сворачивая в трубочку запасные носки, собирая паёк и рассовывая по карманам стимуляторы. Данс тоже готовился к походу, и гаусс-пушка, которая стала свидетельницей их близости, теперь пришла подсматривать и за прощанием. Было что-то болезненно прекрасное в том, чтобы смотреть, как он собирается на войну, даже если ей и не суждено было стать затяжной. О нет, Шэр наблюдала за этим не в первый раз, но раньше её никогда при этом не посещало чувство, что у неё отнимают что-то… важное. Как ей его провожать? Кидаясь на грудь? Да с чего бы? А ведь хотелось… Или это она просто себе придумала? — Данс, у тебя есть пара минут? — спросила она, прислонившись плечом к каменной стене, холодной, как ледяная глыба. Он приподнял голову, не переставая копошиться к рюкзаке. — Нет, — и снова заглянул внутрь, ища что-то на самом дне. — Ровно две минуты. Я не займу больше, — повторила Шэр, и голос её звучал с нажимом, но одновременно с этим как-то нервно. — Хочу обсудить кое-что важное. Правда. Данс никак не отреагировал, лишь наконец достал из рюкзака фонарь и засунул его в узкий карман на лямке. Казалось, он был сосредоточен только на том, чтобы ничего не упустить. — Данс, — повторила она, и мужчина поднялся на ноги, закидывая рюкзак на плечо. — Ты меня слышишь? Он остановился перед ней — ещё бы, она же преградила ему путь! — и пристально посмотрел в глаза. Шэди была готова отвернуться. Как-то некстати он это сделал, сбив разом всё желание объясняться, но деваться было некуда. — Слышу. Но мы побеседуем потом. Если повезёт. И даже говорил он так, словно издевался. Короткими, острыми фразами, которые дробью летели в сердце и обязательно его задевали. — Нет, надо сейчас, — сбивчиво пробормотала Шэр. Снаружи уже слышались торопливые шаги других мужчин. Джон, МакКриди, Дьякон — всех ждали на построении, пока Ронни не начала спускать шкуры. Говорили, что воевать идёт даже Стронг — единственный, кому отдача минигана была как бросок в живот бумажкой. — Ты уверена, — с присущей ему строгостью спросил Данс, — что твои слова не сделают хуже? И о каких только словах он говорил? О тех, которые она сама хотела от него услышать? — Нет, Данс, стой! — Шэр вцепилась в его плечи, рванула губами к его лицу. Чёрт вообще знает, как она решилась на это за те жалкие доли секунды, которые оставались на размышления. Но ответ был до безумия прост — это именно то, чего она хотела, отбросив условности. Дюффорд тянуло к нему, будто магнитом, но теперь она не просто мечтала ощущать его рядом — она знала, как это прекрасно. Как кружит голову собственная слабость, что не дает сопротивляться его жестам, и как её желание заставляет Данса дышать тяжелее и громче… Но он не поддался порыву. Солдат отвернулся, и поцелуй, предназначенный его губам, отпечатался на щетине. Шэр замерла, как человек, которому только что подставили подножку, он он чудом устоял. Её ладонь ещё лежала на его плече и грелась теплом, которое ощущалось сквозь грубую ткань формы. — Не нужно, Шэрон, — сказал он, быстро обошёл её и скрылся в коридоре, после чего Шэр осталась стоять как вкопанная. Никто не предупреждал её, что получить секс будет проще, чем взаимность. Лишь когда за дверью послышались матерки МакКриди, Дюффорд пришла в себя и вышла в коридор. Наёмник валялся на полу и с ненавистью смотрел на растянувшиеся вокруг ног шнурки. — Твою мать! О, сестрёнка! Поможешь? — Сам свои шнурки завязывай, — протянула она и отвернулась. — Да я не про них, — МакКриди встал на ноги и достал из-за пазухи два мятых конверта. — Слушай, если вдруг чего случится, то… вот этот отправь Дункану, а этот — Магнолии. Только не перепутай не дай Бог, ладно? Отказать Роберту, когда речь шла о Дункане, она не могла. Сын был наёмнику слишком дорог, и один лишь этот факт уравновешивал всю его дурашливость и наивность. — Да без проблем, отправлю. И да, МакКриди, — тихо добавила она, — береги себя. И МакКриди, кое-как сдюжив со шнурками, побежал дальше, будто спешил к накрытому столу, а не на кровавую бойню. Шэрон Дюффорд никогда не была той, кого родители ставили в пример перед друзьями. В школе она безбожно списывала, в колледже — разводила парней на бесплатные поездки по городу, коктейли, шмотки и парфюм, а на работе строила глазки начальнику за отдельный кабинет с кондиционером. Да, ей было достаточно только глазок, и в этом был её порочный талант. Она зашла в комнату, закрыла за собой дверь и устроилась возле тусклой оранжевой лампы. К счастью, снайпер не заклеил конверты. Почерк у него был ужасный, едва разборчивый, а ещё Роберт делал кучу глупых ошибок. Кроме, пожалуй, одной — той самой ошибки, от которой не удержалась Шэр. Признался вовремя. «Мэгги, я иду ваевать. Стрелки опять барагозят на севере. Если не вернусь, то знай — ты мне очень дорага. И прости, что я ушол после ссоры с тобой, я был неправ! Ты самая жиланная женщина в моей жизни и меня даже несмущает, что ты синт. Целую и люблю, твой хулеган».